Текст книги "Президенты без государств"

Автор книги: Павел Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Дудангинский и Канатбаев направились в зал. Все уже были на местах. В большом зале наступила тишина.

Отворилась дверь и в зал быстрой, легкой походкой вошли Вали Каюм-хан и фон Менде, за ними – члены президиума.

Когда все расселись, Каюм эффектным жестом поднял над головой телеграмму и застыл в этой позе на несколько секунд.

– Хайль Гитлер! – выкрикнул он своим высоким, почти женским голосом.

– Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль! – пронеслось по всему залу…

Каюм зачитал текст приветственной телеграммы Гитлеру. Снова, как по команде, раздались возгласы приветствий.

Каюм начал вступительную речь.

Выступление его было полно злобой клеветы на большевизм и советское государство. Оно было направлено на оправдание захватнических планов немецко-фашистских руководителей. Каюм восхвалял их как «освободителей», носителей «нового порядка», «прогресса и культуры». Всех своих соперников он заклеймил как саботажников.

В первый день конгресса выступили с докладами заместители Каюм-хана и все руководители отделов комитетов Баймирза Хаитов, Алмамбетов Сатар, Тыныбеков…

За несколько дней в работе конгресса приняли участие не только члены Туркестанского комитета, но и представители других комитетов и подразделений, разведывательных школ и правительственных органов.

На четвертые сутки конгресс избрал Национальное Собрание как высший руководящий орган будущего Большого Туркестана и Национальный Комитет, как исполнительный орган. Президентом стал Вали Каюм-хан.

Было решено считать Туркестан в состоянии войны с СССР. Объявить об этом официально через прессу и через иностранные миссии.

25 ноября 1944 года в Дрезден на торжество по случаю открытия и освящения школы мулл Мулла-шуле, совпавшего с праздником курбан-байрам, съехались важные гости.

В одном поезде на центральный вокзал прибыли Великий Муфти вместе со своим личным врачом доктором Такиди и профессор фон Менде. В отдельном вагоне прибыл начальник VI отдела главного управления имперской безопасности бригадефюрер Шелленберг. На перроне их встречали заместитель имперского наместника Саксонии группенфюрер СС Альвенслебен, доктор Ольцша, профессор Индриси с двадцатилетним сыном Ильзой, руководитель школы Франц Келлингер и около сорока абитуриентов.

Маленький зал переполнен. На минбаре появилась плотная, коренастая фигура Великого Муфти. Тряся жидкой бороденкой, он стал громко выкрикивать слова молитвы.

Ольцша смотрел на истово молящегося старца, облаченного в тюрбан и зеленый халат, и в душе дивился его хамелеонству. Ему было известно, что Муфти сотрудничал с Главным управлением безопасности по разведывательной работе на Ближнем Востоке, с отделом пропаганды Министерства иностранных дел, который даже транслировал его выступления по радио. Он поддерживал тесный контакт с шефом Главного управления СС обергруппенфюрером Бергером. Впоследствии Министерство иностранных дел оценило его деятельность весьма критически и отказалось от его услуг. Только Бергер все еще верил в идею Муфти объединить все магометанские соединения в одну исламскую армию, которая должна под зеленым знаменем пророка бороться против общего врага – СССР.

Великий Муфти перевел дух. Снял очки, протер их платком, торопливо насадил на нос и, постоянно поправляя дужки, стал дочитывать речь:

– Мулла-шуле ставит своей задачей обратить правоверных мусульман к богу, которого отвергли большевики. Мы не должны жалеть сил. Мы должны вести активную борьбу на стороне Германии против врага исламской веры – против СССР.

Муфти сошел с минбара и стал раздавать абитуриентам Коран карманного формата.

Вслед за Великим Муфти выступил Шелленберг. Его речь состояла из общих фраз о предстоящих победах на фронте, о создании Большого Туркестана, о заботе фюрера, проявленной в вопросах подготовки кадров будущего правительства, свидетельством чего явилось открытие Мулла-шуле. В конце своей речи он призвал всех абитуриентов не обмануть надежд фюрера, включиться в активную борьбу с Советской Россией.

«Превосходно! Браво! Браво, Шелленберг!» – про себя произнес Ольцша. Он всегда любил выступления Шелленберга. После них он долгое время ощущал в себе прилив уверенности и силы.

НАСЛЕДНИК ПРЕЗИДЕНТА

Через три дня после возвращения из Вены ровно в десять ноль-ноль, по вызову Ольцши Орозов прибыл на Момземштрассе.

В приемной секретарша, не отрываясь от машинки, сухо сказала:

– Садитесь.

Орозов отошел в угол, уселся на диван и от нечего делать стал разглядывать мраморный бюст Гитлера. Вошел лейтенант Кайгин.

– Не вызывал? – с ходу спросил он секретаршу.

– Доктор Ольцша занят. Садитесь, – также не поднимая головы, ответила фрау Людерсен.

Кайгин уселся рядом с Ахматом, заулыбался.

– Чему радуешься?

– В Париж едем.

– Зачем?

Кайгин взял под руку Ахмата и увлек за собой в коридор:

– Получаю наследство.

– В Париже? Не валяй дурака.

– Серьезно. Мы едем за наследством.

Ахмат смотрел удивленно на Кайгина.

– Выходит, ты теперь миллионер? – спросил Ахмат.

– Я, получаю в наследство библиотеку Мустафы Чокаева.

«Вот оно что. Ольцша добирается до секретов Мустафы», – думал Орозов. Но подтверждение своей догадки он хотел получить от Кайгина и поэтому спросил:

– А причем тут Ольцша?

– Не понимаешь? Да за этой библиотекой давно охотится Каюм-хан. Он не раз бывал у Чокаевой, но Мария Яковлевна ему не отдала.

– А тебе и Ольцше отдаст? Почему ты думаешь, что эти книги достанутся тебе, если за ними охотится сам Ольцша?

– Ольцшу книги не интересуют. Он хочет завладеть архивом Мустафы.

«Ольцше нужны списки агентов. Списки агентов, которые мне нужны не меньше, чем Ольцше», – подумал Ахмат, а вслух спросил:

– А завещание действительно есть? Ты его читал?

– Сам не читал. Но Ольцша уверяет меня, что завещание у Марии Яковлевны. Я должен уговорить Чокаеву отдать библиотеку.

– А как к этому отнесется Вали Каюм-хан?

– Будет взбешен. Но Ольцша не обращает на него внимания: влияние Каюма на киргизов и казахов уже утрачено.

В коридор вышла фрау Людерсен:

– Вас просит доктор Ольцша!

– Садитесь, – тихо произнес Ольцша. Сам же, высокий и худой, остался стоять у стола. Перед приходом туркестанцев он размышлял над сложившейся ситуацией (англо-американские войска высадились во Франции, в скором времени война будет перенесена на территорию Германии) и пришел к выводу, что архивы Чокаева, интересующие и английскую разведку, могут послужить выкупом за его собственную жизнь…

Ольцша протер платком очки.

– Итак, – решительно произнес он. – Вы едете со мной в Париж… – И Ольцша повторил то, что уже стало известно Ахмату от Кайгина. Тем не менее Ахмат внимательно слушал Ольцшу. Речь его была высокопарна, выражение лица надменно, но от Орозова не ускользнули внутренние колебания шефа, которые тот вынужден был скрывать, используя штампованные выражения «временная обстановка», «сокращение линии фронта» и т. д. После всего сказанного Ольцшей Орозов окончательно утвердился в мысли, что под прикрытием библиотеки Ольцша надеялся заполучить у Чокаевой списки агентов, заброшенных в Англию и СССР.

В пятницу Орозов вместе с Ольцшей и Кайгиным прибыли в Париж. Вдова Чокаева бедствовала, жила уединенно. Ольцша счел за благо для начала послать к ней с визитом Орозова и Кайгина, к которому она благоволила.

– Вот это мило! Откуда вы явились! – едва оправившись от изумления, спросила Мария Яковлевна.

– Из Берлина.

– Как чувствуют себя берлинцы после высадки англичан и американцев?

– Немцы считают, что в короткое время смогут вышвырнуть их из Франции.

– И всех потопить в Ла-Манше… Всех до единого, – повторил Ахмат слова Ольцши.

– Удивительная самоуверенность. Ну, что же вы стоите? Садитесь. Правда, мне нечем вас угощать…

Она открыла буфет. Среди нескольких полупустых бутылок обнаружила шерри-бренди. Некогда роскошная, со вкусом обставленная квартира была почти пуста. Все вывезено или распродано.

– Не беспокойтесь, мы кое-что захватили с собой.

Ели сэндвичи. Пили кофе, подливали в чашки шерри-бренди, дымили дешевыми сигаретами. Можно было сказать, что ужин удался.

– Что вы намереваетесь делать в Париже? – спросила Мария Яковлевна, догадываясь, что гости явились неспроста.

– Мы уполномочены просить вас, Мария Яковлевна, пока не поздно, оставить Париж и выехать в Берлин.

– Кем уполномочены?

– Доктором Ольцшей. Он прибыл с нами. Вы должны согласиться с этим предложением, – вкрадчиво продолжал Кайгин. – Вы просто не имеете права рисковать. При сложившейся обстановке вам лучше всего уехать из Франции.

– Но вы же только что сами сказали, что немцы потопят всех англичан в Ла-Манше. Откуда же такое беспокойство? И почему именно сейчас, а не тогда, когда после смерти мужа я сидела без куска хлеба?

– Немцы хотят, чтобы вы помогли им в эту трудную минуту.

– Разве Каюм-хан не справляется?

– Сейчас не время считаться с обидами.

– Благодарю вас, Кайгин! Благодарю вас за добрые чувства! – со вздохом сказала Мария Яковлевна, – Похоже, что вы искренне хотите мне помочь. Но это невозможно, вы должны понять. Что я буду делать в Берлине, не зная немецкого языка? Здесь у меня квартира и библиотека.

Кайгин словно ждал этого.

– В Берлине, Мария Яковлевна, вы не останетесь без квартиры. Вам не грозит одиночество, вы же говорите по-казахски. А библиотеку перевезут в полной сохранности.

– Не более двух недель назад у меня была встреча с Каюмом. Мы очень крупно поговорили. Он недоволен, что я принимаю у себя в доме земляков мужа. Это, видите ли, подрывает его авторитет. «Позвольте, сударь, – сказала я ему, – разве я не хозяйка в своем доме и не вправе принимать, кого мне угодно?» Он мне на это: «Бывают обстоятельства, когда некоторых посетителей можно и не принимать». Мне кажется, он имел в виду вас…

– Что же было нужно от вас Каюму?

– Архив, – тихо сказала Мария Яковлевна.

– И что вы ему ответили? – спросил Кайгин.

– Что архивы и книги мой муж увез из дома. Вот и все. А Каюм мне не поверил, предлагал деньги, – на ее губах промелькнула брезгливая усмешка. – На самом деле библиотека здесь. Мой покойный муж завещал ее вам, дорогой Асан, и Канатбаеву.

– Вот как? – довольно правдоподобно удивился Кайгин.

– Нам пора. А вы еще не сказали своего решения, – вмешался в разговор Орозов.

– Я все сказала. В Берлин не поеду. Пусть меня оставят в покое. Библиотеку, Кайгин, вы получите. Но, согласно завещанию, это произойдет только после моей смерти.

Возвратившись из Парижа, Ольцша приказал Орозову не спускать глаз с Каюма.

– Имейте в виду, что он непременно повторит свой визит к Чокаевой, либо сам, либо командирует кого-нибудь из своего окружения.

– Мне кажется, что Лукин куда-то пропал, – сказал Орозов. – Двое суток не появлялся ни в комитете, ни дома.

– Немедленно займитесь выяснением причин его исчезновения. Потом доложите мне.

– Слушаюсь.

После разговора с Орозовым Ольцша вызвал секретаршу:

– Приготовьте чашечку кофе. И – я никого не принимаю. – Он включил приемник и настроил его на Москву, больше доверяя русским сводкам.

Ольцша мрачно дослушал сообщение Совинформбюро. После Сталинграда и Курска тяжелые предчувствия неотступно преследовали его. И самое отвратительное, что в такой острый момент находятся мерзавцы, которые хотят обмануть его.

Сообщение о Лукине Ольцша получил от Орозова только вечером. Орозов позвонил ему в гостиницу.

– Слушаю. Где? В Париже? Уже три дня? Ну хорошо… – процедил сквозь зубы Ольцша. – Нет, нет… Вы мне сейчас не нужны…

А через два дня, в среду, Лукин возвратился в Берлин. В пятницу же Ольцше доложили, что Чокаевой в Париже нет. В тот же день Лукин был арестован. Ольцша решил сам допросить его. Рано поутру Лукина привели к нему в кабинет.

Бессонная ночь, проведенная в одиночной камере, не прошла для Лукина даром. За несколько часов он как-будто съежился.

Лицо Ольцши было бледно, чувствовалось, что он еле сдерживается.

– Где Чокаева? Мои люди ездили в Париж и не нашли ее дома. Где она?

– Нет, нет… Я не убивал ее…

– Значит, ты не отрицаешь, что был у нее на этих днях?

– Не отрицаю.

– С какой целью?

– По поручению Вали Каюм-хана; я отвозил пакет.

– Что было в пакете?

– Письмо и деньги.

– Сколько денег?

– Не считал… Но не меньше 20 тысяч франков. Президент сказал: «Повезешь Марии двадцать тысяч франков».

– Что было в письме?

– Я не знаю. Письмо было запечатано. Правда, Чокаева вскрывала его в моем присутствии. Прочла и тут же сожгла.

– Что же она ответила Каюму?

– Письменного ответа она не дала, хотя я говорил, что Каюм-хан ждет ответа. Без письма мне опасно было возвращаться. «Ничего, – ответила она. – Вы тут ни при чем. Это моя воля писать или не писать. Устно передайте, что я ему мешать не буду, пусть выкручивается сам…» Она так и сказала: «Игра окончена. Немцы хотят, чтобы я переехала в Берлин. Нет уж, спасибо. Пусть они с Каюмом выкручиваются сами… А в отношении архивов передай, что библиотеку и архивы получат те, кто указан в завещании».

Ольцша долго молчал. Потом вызвал конвойного.

«Похоже на то, что Чокаева оставила нас в дураках», – подумал он и закурил сигару.

В БЕРЛИНЕ

Целый месяц газеты и журналы, издаваемые «Туркестанским комитетом», пережевывали подробности Венского конгресса. Но в конце июля 1944 года другое событие отодвинуло на задний план весь этот разрекламированный маскарад. Из Берлина сбежал заместитель Вали Каюм-хана – Сатар Алмамбетов.

В кабинетах барона фон Менде, гауптштурмфюрера Ольцши, в комитете и в легионе не смолкали телефонные звонки. «Алмамбетов ухитрился получить командировочное удостоверение в Восточном отделе Главного командования». «Арестована группа лиц». «На квартире Алмамбетова проведен обыск».

О мотивах бегства ходили разноречивые слухи. Но умные головы понимали: Алмамбетов – это только первая ласточка. Советская Армия обрушивала на немцев все новые и новые удары. На Карельском перешейке советские войска штурмом овладели крепостью Выборг. В начале мая был полностью очищен Крым. Бывшая союзница Италия объявила Германии войну. Розенберг перенес свой штаб в специальный поезд, выведенный за пределы Берлина. Судьба «Великого Рейха» интересовала все меньше, а на первый план неизбежно выходил вопрос о своей собственной судьбе. Как и Ольцша, Каюм надеялся устроить свое будущее с помощью секретных архивов Мустафы Чокаева.

Каюм узнал об исчезновении своего заместителя ночью. Его поднял с постели телефонный звонок. Из Главного управления имперской безопасности звонил доктор Ольцша:

– Вам известно, что Алмамбетов сбежал?

Новость была такой ошеломляющей, что Каюм не нашелся, что ответить. Сбежал заместитель, кандидатуру которого навязал Остминистерству сам Каюм. Было от чего прийти в отчаяние.

– О! Бисмилло! – только и смог пробормотать он…

– Там, на Восточном фронте, день и ночь льется кровь лучших сынов Германии, а у вас измена! Кого вы набрали в комитет? Кого вы с Хаитовым назначаете на командные посты? Кого засылаете в советский тыл? Я не забыл Бахадырова и Ростов. Если бы не мы, он наверняка увел бы к русским взвод своих солдат. Курамысов? Этот негодяй увел целую роту. Асанов со своим батальоном перешел к партизанам. Теперь сбежал ваш заместитель. Кто следующий?

Лоб Каюма покрылся испариной:

– Алмамбетов – негодяй! Все они негодяи! Большевистские сволочи! Предатели! Дезертиры! – завизжал он, теряя над собой всякий контроль.

– Выходит, виноваты только они? До каких пор можно безнаказанно обманывать фюрера? Не пора ли держать ответ?.. Сбежать, да еще как раз после покушения![10]10
  20 июля 1944 г. группой генералов и офицеров было совершено покушение на Гитлера.


[Закрыть]

– Послушайте!.. – крикнул в трубку Каюм. – Я чист перед фюрером! Все силы я… – он попытался встать.

– В вашей преданности я не сомневаюсь, но ставлю вас в известность, что мой шеф бригадефюрер СС Шелленберг двадцать третьего числа арестовал адмирала Канариса и препроводил в лагерь Фюрстенбург. Это для вашего сведения. Прошу простить, меня зовут к другому аппарату. До свидания.

Каюм так и остался сидеть с трубкой в руке.

Конечно, нелепо связывать воедино покушение на Гитлера и побег Алмамбетова. Но гестапо и органы СД теперь все события привязывают к этому покушению…

«Если добрались до Канариса, то уж доберутся и до меня, что я в сравнении с ним…» – От страха Каюма начало знобить. Из-за Алмамбетова все его усилия могут пойти насмарку. Каюм уже давно не верил в реальность воплощения идеи «Великого Туркестана». А теперь он вовсе может остаться не у дел, если не хуже. Канарис, и тот арестован… Алмамбетов пробил в комитете, в этом утлом суденышке, огромную брешь, которую бесполезно было латать. Своим побегом он свел на нет все значение Венского конгресса. Доверие немцев можно было считать утраченным. Эту ночь Каюм провел без сна.

Был конец октября 1944 года.

Утром в кабинет без стука вошел Баймирза Хаитов, его заместитель по военным делам. Он положил на стол перед Каюмом номер «Зари», газеты, издаваемой Власовым.

– Полюбуйтесь, ваше превосходительство! Власов выступил с манифестом. Призывает всех участников национальных легионов объединиться и войти в состав Русской Освободительной Армии.

– У него ничего не выйдет. Меня избрал конгресс.

– Канатбаева тоже избрал конгресс, но он готов поддержать Власова. По указанию Гиммлера 14 ноября состоится первое заседание Комитета освобождения народов России. Позиции Гиммлера с каждым днем укрепляются. Нам трудно будет возражать, ваше превосходительство.

– Дорогой Баймирза! Вы плохо ориентируетесь в вопросах политики, да и в военных вопросах тоже, хотя вы – мой заместитель по военным делам. Достаточно того, что Розенберг против власовского эксперимента. А Розенберга поддержат Геббельс и Борман, – назидательно продолжал Каюм. – В главном управлении СС тоже есть враждующие группы. Одна, во главе с доктором Крегером, считает, что власовская компания важнее всего на свете, что власовские войска обладают большим боевым потенциалом и этим выгодно отличаются от мусульманских добровольцев. Зато другая группа придерживается мнения, что Власов вообще не сможет рассчитывать на какой-либо успех. Его солдаты перейдут к русским, да еще с развернутыми белыми знаменами. К этой группе, как мне известно, относится заместитель Бергера доктор Альт. Его поддерживают некоторые офицеры, хотя сам Бергер сторонник Власова. В таких условиях мне нечего опасаться. Пока Розенберг держится за комитеты, Власову он нас не отдаст.

Казалось, он сумел успокоить своего заместителя. Когда же тот вышел, Каюм бессильно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза: будущее виделось ему ужасным…

В середине ноября 1944 года Каюм просматривал газеты «Новое слово», «За Родину», «Зарю» и был просто ошеломлен прочитанным. Власов именовался там «вождем русского освободительного движения». Был принят Геббельсом и Герингом. А он до сих пор не мог добиться встречи с Розенбергом. Для честолюбивого Каюма это был удар.

Следующий удар Каюм получил в новогоднюю ночь. Алимов, советник командира полка (оберштурмбанфюрер СС), воспользовавшись тем, что под рождество многие немцы выехали из Словакии на родину, перебил оставшихся офицеров и увел почти весь полк к словацким партизанам в район Мулявы.

Орозов сидел в кабинете Ольцши.

– Через неделю первый выпуск в школе мулл, – потирая ладони, произнес Ольцша. – Я поздравляю и вас, Орозов! Ваша десятка военнопленных, вывезенных из Прибалтики, показала хорошие результаты в учебе. Я доволен. Половину из них думаю оставить в школе, чтобы использовать в качестве вспомогательных преподавателей. Вы молодец, Орозов, у вас есть нюх разведчика. Вообще-то, вы заслуживаете поощрения, и я награжу вас, но только после одной операции… – Ольцша выдержал паузу. – Вы полетите в тыл к русским… Не вижу энтузиазма, Орозов!

– Это опасно, – сказал Ахмат, – но я готов! Видимо, там я принесу больше пользы Великой Германии, – он выжидающе посмотрел на Ольцшу.

– Да. В этом я вижу выход из тупика. С тех пор, как главное командование группы «Зюд» отступило на запад, связь с Кокозовым прекратилась. Мы потеряли ценнейший источник информации. Его надо восстановить. Вы отправитесь во главе снабженческой группы. Ваша задача – связаться с Кокозовым, снабдить его батареями, деньгами. Вот и все. Ну и, конечно, забрать у Кокозова накопленные сведения, – Ольцша улыбнулся. – Как вы посмотрите на то, что мы сейчас отправимся на Тегелерзее?.. Подышим воздухом, пообедаем и обговорим детали.

Уже сидя за столиком в ресторане, Ольцша вернулся к разговору.

– Все это я могу поручить, Орозов, только вам.

– Благодарю за доверие. Могу ли я сам подобрать для себя двух человек?

– Конечно. Но с одним условием – это должны быть казахи. Пункт назначения – Гурьев-Эмба.

– Я подумаю и завтра сообщу вам их фамилии.

– Отпускаю вас с неохотой. – Ольцша налил вина и пригубил бокал. – Я лишаюсь в «Туркоштелле» правой руки. Но эту временную ампутацию я делаю для того, чтобы жил весь организм. – С этими словами он резко отодвинул свою тарелку, опрокинул бокал, только что наполненный вином.

Ахмат почувствовал настроение Ольцши, безвыходность его положения: «Понимаю вас, доктор Ольцша. Вам нечего докладывать наверх. Как я вас понимаю! Если вы не возобновите связь с Кокозовым, вам ампутируют голову, но уже не символически…»

– Что молчите, Орозов? Почему не закусываете? Не волнуйтесь, я думаю, что с вами ничего не случится. Когда вернетесь, я предоставлю вам длительный отпуск. Съездим в Тироль, Швейцарию. Когда-то я слыл неплохим слаломистом. Моим соперником был доктор Шломс. Вы спросите его когда-нибудь сами. Он лучше меня расскажет об этом… Когда мы завоюем Туркестан, то в горах Тянь-Шаня непременно создадим первоклассную спортивную базу. Это уж я обещаю… Мы будем в Туркестане… Вы же знаете, что я всегда держу свое слово, – глаза его заблестели, но скоро угасли: реальность была слишком безрадостна. – Пойдемте отсюда, Орозов. У меня еще остались кое-какие дела… А вы отдыхайте. Жду вас завтра ровно в восемь.

Поздно ночью Шломса разбудил телефонный звонок. Звонили из Берлина.

– Алло! Доктор Шломс у телефона… Кто говорит? Рейнер? Не сразу узнал, что-то свистит в трубке. Здравствуй, здравствуй. Какие новости? Что? Завтра прибудут? Понял, понял. Орозов и два казаха… Да, да, я все понял… Будет исполнено. Кого? Гайнталь? Ну, до встречи. Хорошо…

После разговора с Ольцшей Шломс тут же позвонил на конспиративную квартиру и предупредил хозяйку дома о скором прибытии гостей. Потом позвонил в Вену и связался с Иланкой Гайнталь.

– Это ты, Иланка? Здравствуй! Говорит доктор Шломс. Хорошо, что я тебя застал. Ты что делаешь?

– Собираюсь принять ванну. А что?

– Есть дело. Жду тебя завтра в баре. Машину пришлю.

– Все?

– Тебе привет из Берлина…

– Что он говорил?

– Сказал, что недели через две будет в Дрездене… Спокойной ночи!

На другой день Шломс пришел в назначенное место пораньше. Выпил у стойки бара рюмку коньяка. Мимо танцующих пар направился к свободному столику. Заказал еще коньяку и приготовился ждать. Тоскливые мысли обступили его.

«Двадцатого сентября 1943 года тебе следует прибыть в Берлин по важному делу», – вспомнил он телеграмму Ольцши. Слово «следует» Шломс прочитал тогда как «обязан», и старый товарищ как бы предстал перед ним в образе начальника.

– Я нашел тебе неплохое местечко… Сейчас с тобой будет говорить начальник отдела штурмбанфюрер СС доктор Грефе.

Ольцша предупредил, что Грефе – человек суровый и решительный. До присоединения Австрии проживал в Вене и принимал активное участие в подготовке аншлюса. Лично знал начальника Главного управления имперской безопасности и полиции СС обергруппенфюрера Эрнста Кальтенбруннера.

После такого вступления Ольцша повел Шломса к Грефе.

В памяти доктора Шломса всплыл образ Грефе. Это был очень высокий блондин с волнистыми волосами и узким лицом, на вид лет 35–40. Грефе начал с вопроса:

– Вам известно, что в гестапо города Дрездена на вас имеется дело, которое очень легко может привести вас в концлагерь?

Шломс вспомнил, как он тогда перепугался.

Грефе стал листать лежащие перед ним документы. Шломс подозревался в преступных связях с немецкими эмигрантами, с евреями…

– Вы хорошо понимаете, чем это пахнет?

Шломс сказал, что не чувствует за собой никакой вины.

– Тем не менее, я прошу вас подробно рассказать о своих связях с евреями.

– Собственно, рассказывать нечего… В 1935 году я окончил юридический факультет Лейпцигского университета, после чего год проработал на стекольном заводе села Шмельн в качестве помощника коммерческого директора. В 1936 году я возвратился в университет для защиты докторской диссертации. В начале 1938 года вновь приехал в Шмельн. И так как хозяин завода Артур Лазер был выслан в Голландию, а его завод национализирован, я в течение двух лет вел переписку, утрясая возникшие при этом юридические вопросы. В данном случае я выступал в роли юриста…

– Ну, хорошо… Мы вовсе не стремимся во что бы то ни стало вас упечь в концлагерь. Вы также, видимо, не горите желанием отправиться в это пекло. Мы предлагаем вам интересное дело. Согласны ли вы стать управляющим в создаваемом нами институте «Арбайтсгемайншафт Туркестан»?

Шломс торопливо кивнул. Попробовал бы он отказаться!

– Итак, институт будет находиться в Дрездене под вывеской научно-исследовательского. В действительности же там будут готовить кадры для подпольной деятельности на территории Советского Туркестана. Мы предупреждаем вас, необходимо строжайшим образом сохранять тайну во всем, что будет касаться деятельности этого института. Руководителем «АТ» назначен доктор Ольцша.

– У меня нет выбора. Я согласен.

– В таком случае подпишите вот это. – Грефе положил на стол перед Шломсом заранее подготовленную расписку.

После того, как Шломс подписал ее, Грефе добавил:

– А теперь вы поступаете в непосредственное подчинение к доктору Ольцше.

– Немедленно сдавай свои дела в Шварценберге, – сказал Ольцша, когда они вышли из кабинета, – нужно срочно ехать в Дрезден подыскивать помещение для «АТ». Этим вопросом интересуется рейхсфюрер. В Дрездене тебе будет оказано содействие со стороны местного управления СС и гестапо, они в курсе…

– Извини, что заставила тебя ждать… Что случилось?

Шломс с трудом очнулся. У столика стояла Иланка.

– Завтра прибудут три туркестанца… Этих парней надо немного развлечь.

Подливая в чашечку с кофе коньяк, она бесцеремонно потребовала аванс для себя и своих подруг. Деньги, не пересчитывая, сунула небрежно в замшевый парижский кошелек, подаренный ей Ольцшей лет пять тому назад. С тех пор в нем не переводились марки, недостатка в клиентах она не испытывала. И при этом – странная женщина – продолжала любить Рейнера Ольцшу. Время от времени ей звонил Шломс и после каждого звонка они встречались в этом баре, где у них был постоянный столик. Иногда, после изрядной попойки, с головной болью, доктору Шломсу случалось отправляться на работу из постели Иланки Гайнтель. Но такие случаи были редки и ущерба их отношениям не наносили.