Текст книги "Народные стихи и песни"

Автор книги: Павел Якушкин

2

 
   Романъ князь Митріёвичъ младъ,
   Поѣзжалъ онъ въ чисто поле
   Сбирать дани за тѣ годы, за старые;
   И унимаетъ его княгиня Марья Юрьевна:
   «Душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ!
   Ни уѣдь ты въ далеко чисто поле
   Сбирать тѣ дани, сударь, пошлины:
   Какъ ночесь мнѣ, Марьѣ Юрьевнѣ,
   Мало спалось, много видѣлось,
   Много видѣлось, во снѣ грезилось:
   Будто спалъ у меня, у Марьюшки, злаченъ перстень
   Съ меньшова перста, съ мизеночка,
   И разсыпался на мелкія зёрнотка, на мушенки.
   Тутъ изъ далеча, далеча, изъ чиста поля
   Прилетѣло стадо черныхъ вороновъ,
   Расклевали, мой, Марьюшкявъ, злаченъ перстень
   Кто бы могъ мой сонъ теперь розсудить?»
   Говоритъ князь Романъ, сударь Митріевичъ:
   «Ты не плачь, княгиня Марья Юрьевна,
   Юрьевна, ты лебедь бѣлая!
   Я какъ съѣзжу въ далеко чисто поле,
   Такъ съищу тамъ много знахарей,
   Что могутъ тебѣ разсудить твой сонъ».
   Говоритъ княгиня, Марья Юрьевна:
   «Ты, душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ,
   Не надо мнѣ твоихъ много знахорей,
   Я могу этотъ сонъ сама весь розсудить!
   Какъ ты уѣдешь въ далече чисто поле,
   Такъ изъ той земли, изъ бусурманскія,
   Наѣдутъ многи погани татарове
   На трехъ червленихъ новыхъ корабляхъ;
   Увезутъ меня княгиню Марью Юрьевну».
   Ничего князь Романъ не побаровалъ (sic)
   И уѣзжалъ въ далече чисто поле.
   Въ ту пору, въ то время
   Пріѣзжали погани татарове
   На трехъ червленыхъ новыхъ корабляхъ.
   Тутъ княгиня въ побѣгъ пошла:
   Выходила изъ высока нова терема
   На новыя сѣни,
   Съ новыхъ сѣней на широкій дворъ,
   Съ широка двора въ зеленый садъ,
   Тамъ приздынула яблонь кудреватую.
   И садилась подъ яблонь кудреватую.
   А тѣ поганы татарове
   Выѣзжали на крутой красенъ бережокъ,
   Приходили въ высокъ теремъ:
   Туто ходитъ Марьяна протомойница;
   Они туто взяли плеточки шелковыя,
   Стали туто бить Марьину протомойницу:
   «Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,
   Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   И говорила имъ Марьяна протомойница:
   «Я есть не княгиня Марья Юрьевна,
   Я есть Марьяна протомойница».
   Они стали туто бить Марьяну клюшницу:
   «Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,
   Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   И говорила имъ Марьина клюшвица;
   «Я есть не княгиня Марья Юрьевна.
   Я есть Марьина клюшница».
   И стали они Марью отыскивать:
   Выходили они изъ высока нова терема
   На новы сѣни.
   Со новыхъ сѣней на широкій дворъ,
   Съ широка двора во зеленый садъ,
   Приздынули тутъ яблонь кудреватую
   И нашли княгиню Марью Юрьевну,
   Стали Марьюшку допрашивать:
   «Скажи: ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   «Нѣтъ, я не княгиня есть Марья Юрьевна,
   Я есть Марьина постельница».
   Тутъ они брали плёточки шелковыя,
   Стали ее бить, не жалѣючись,
   И стали ее снова допрашивать:
   «Скажи, скажи, не утай-скажи:
   Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»
   Тутъ она и сказалась имъ:
   «Я есть княгиня Марья Юрьевна».
   Взяли они княгиню за бѣлы руки,
   И вели на пристань корабельную,
   И привезли къ Батышу на червленъ корабль;
   Беретъ ее Батыша за бѣлы руки,
   И цалуетъ княгиню въ сахарны уста,
   Говоритъ княгиня Марья Юрьевна:
   «Ой же ты, Батышъ царь Батурьевичъ!
   Не цалуй ты меня въ сахарны уста,
   Не скверни устовъ моихъ сахарныхъ,
   Когда привезешь въ землю бусурманскую…»
 

Калгалакша, на Бѣломъ Морѣ

Зап. С. В. Максимовъ. Дальше пѣвецъ не зналъ; а ссылался на второй варіантъ.

3
Про осаду Казани

 
   Ужь вы люди ли, вы люди стародавніе!
   Молодые молодцы да-воль послушати,
   Еще я вамъ разскажу про царевый про походъ,
   Про грозна царя Ивана Васильевича:
   Онъ подходомъ подходилъ подъ Казань городокъ,
   А подкопы подкопалъ подъ Казанку подъ рѣку,
   Что татары же по городу похаживали,
   Что грозна царя Ивана Васильевича поддразнивали.
   Что и тутъ-то нашъ грозенъ царь прикручинился,
   Онъ повѣсилъ буйну голову на правое плечо,
   Утупилъ онъ ясны очи во сыру-мать землю,
   Онъ велѣлъ ли государь-царь пушкарей сзывать,
   Пушкарей созывать зажигальщиковъ,
   Онъ велѣлъ сударь скоро казнить, скоро вѣшати.
   Не успѣлъ молодой пушкарь слово вымолвить,
   Воску яраго свѣча затеплилася
   Что и съ порохомъ бочка загорѣлася,
   Что побило татаръ сорокъ тысячей и три тысячи.
 

Москва. Пѣлъ цыганъ Антонъ Сергѣевъ.

Записано А. Григорьевымъ.

4
Свадьба Грознаго

 
   Пріутихло-пріуныло море синее,
   Глядучись-смотрючись со черныхъ кораблей,
   И со тѣхъ марсовъ корабельныихъ,
   И со тѣхъ трубочекъ подзорныихъ
   И на тѣ на круты красны бережки.
   Пріутихли-пріуныли круты красны бережки,
   Глядючись-смотрючись съ чернихъ жорабіе!
   И со тѣхъ марсовъ корабельныихъ
   И со тѣхъ трубочекъ подзорныихъ
   И на тѣ на гори высокія
   И на тѣ на поля зеленыя.
   Пріутихли-пріуныли поля зеленыя,
   Глядючись-смотрючись на государевъ дворъ.
   Преставляется царица благовѣрная
   Молодая Софья дочь Романовна:
   Въ головахъ сидятъ два царевича,
   Въ ногахъ сидятъ млады двѣ царевны.
   Супротивъ стоитъ самъ Грозенъ царь,
   Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
   Говоритъ царица таковы рѣчи:
   «Ужъ ты слушай царь, послушай-ко,
   Что я тебѣ царица повыскажу
   Не-будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До своихъ до младыхъ двухъ царевичевъ,
   Когда будутъ онѣ во полномъ умѣ
   И во твердомъ будутъ разумѣ,
   Тогда будетъ оборона отъ новыхъ земель.
   Еще слушай царь, ты послушай-ко:
   Когда будутъ дѣвицы во полномъ умѣ,
   Во полномъ умѣ, въ твердомъ разумѣ,
   Ты тогда отдавай дѣвицъ за мухъ.
   Еще слушай царь, ты послушай-ко:
   Что я тебѣ царица повыскажу:
   Не будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До своихъ до князей, до думныхъ бояръ
   И до того ты до дядюшки любимаго
   И до своего ты до крестнаго батюшки
   До того Богдана Сирскаго:
   И тутъ твоя дума крѣпкая!
   Еще слушай, царь, ты послушай-ко:
   Не будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До своихъ солдатушекъ служащихъ:
   И тутъ твоя сила вѣрная!
   Еще слушай царь, ты послушай-во:
   И не будь ты яръ, будь ты милостивъ
   До всего народу православнаго;
   Еще слушай, царь, ты послушай-ко,
   Что я тебѣ царица принакажу,
   Принакажу и повыскажу:
   Когда я царица преставлюся,
   Не женись ты, царь, въ проклятой Литвѣ
   На той ли Марьѣ Темрюковнѣ,
   А женись ты, царь, въ Каменной Москвѣ,
   На той Супавѣ Татарскіѣ,
   Хоша есть у ней мною приданаго
   Пановей, улановей и злыхъ поганыхъ татаровей,
   Есть у ней брателко родимое
   Молодой Кострюкъ сынъ Темрюковичъ».
   И тутъ царица просыпалась.
   Тутъ царицѣ славу поютъ.
   Прошло времени три мѣсяца.
   Похотѣлъ сударь Грозенъ царь,
   Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
   И покатился онъ во ту ли матушку прокляту Литву
   Покататися и женитися
   На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.
   Онъ не слушалъ своего крестнаго батюшки
   И того Богдана Сирскаго.
   Пріѣзжалъ онъ скоро въ прокляту Литву
   И бралъ онъ Марью Темрюковну
   И со тѣмъ со брателкомъ родимыимъ
   Кострюкомъ Темрюковичемъ.
   Отправлялся онъ изъ проклятой Литвы,
   Не дошелъ онъ матушки каменной Москвы
   Равномѣрныхъ верстъ пятисотныихъ.
   За сто верстъ становилъ онъ свою силу-армію
   И сходилъ онъ скоро со добра коня,
   И бралъ онъ чернильницу вольяискую,
   И бралъ перо лебединое,
   И бралъ бумагу листъ гербовыя
   И писалъ онъ скоро посоленъ листъ
   И посоленъ листъ на золотъ столъ
   Своему дядюшкѣ любезному
   И крестному батюшку Богдану Сирскому:
   «Дядюшка Богданъ ты мой Сирскій!
   Стрѣнь ты меня съ честью и съ радостью
   И со тѣмъ пѣтьемъ божьимъ церковныимъ
   Я со тѣмъ со звономъ колокольныимъ,
   Со той пальбой пушечной.»
   Отправлялся его скорой гонецъ,
   Скорой гонецъ и скорой посолъ,
   Не стрѣтитъ его дядюшка любямой
   За сто верстъ.
   Не дошелъ онъ матушки каменной Москвы
   Равномѣрныихъ верстъ пятисотныихъ;
   За двадцать за пять становилъ онъ свою силу-армію
   Отправлялъ скораго гонца
   Скора гонца и скора посла,
   Чтобъ чистить улицы широкіи,
   Исправить фатеры дворянскія,
   Гдѣ стоять моей силѣ-арміи.
   И приваливалъ онъ во матушку каменную Москву
   И не стрѣтилъ его любезной дядюшка
   И тотъ Богданъ Сирскій
   Не съ пѣтьемъ божьимъ церковныимъ
   И не съ тѣмъ звономъ колокольныимъ,
   Не съ той пальбой пушечной.
   Заѣзжалъ сударь Грозенъ царь,
   Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
   И во ту церковь Божію
   Принималъ златы вѣнцы
   И со той Марьей Темрюковной.
   На той на радости великія
   Заводилъ онъ почестенъ пиръ
   На всѣхъ на князей на думныхъ бояръ,
   На сильныхъ могучихъ богатырей.
   Солнышко идетъ къ западу
   И къ западу идетъ ко закату,
   А почестенъ пиръ на весело
   И всѣ въ пиру пьяны-веселы.
   Говоритъ ему шуринъ любимой
   Молодой Кострюкъ сынъ Темрюковичъ:
   «Ай ты мой зятюшко любезный!
   Грозенъ ты царь Иванъ Васильевичъ,
   Есть ли у васъ въ каменной Москвѣ
   Борцы-молодцы пріученые,
   Кабы мнѣ съ ними поборотися.»
   Требовалъ сударь Грозенъ царь,
   Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ,
   Борцей-молодцей не случилося,
   Только случился Васенька хромоногенькой:
   На лѣву онъ ножку припадываетъ
   По двору прихрамываетъ
   И по двору государеву придвигается
   И входитъ въ палаты царскія.
   И говоритъ Кострюкъ сынъ Темрюковичъ
   Своему зятелку любезному:
   «Чортъ у васъ не борцы-молодцы
   И не пріученые.»
   Говоритъ Вася Хрононогенькой,
   «Ай же ты сударь-таки Гроземъ царь!
   Ежели Богъ пособитъ, Никола поможетъ
   Кострюка побороть,
   Изъ платья вонъ его вылупить
   И по двору его нага спустить.»
   Говоритъ сударь Грозенъ царь
   И грозенъ царь Иванъ Васильевичъ:
   «Ежели бы тебѣ Богъ помогъ
   И Микола пособилъ Кострюка ообороть
   Изъ платья вонъ это вылупить
   И по двору нага спустить —
   Пятьдесятъ рублей тебѣ жалованья.»
   На лѣвую ножку онъ Вася припадывалъ,
   А правой ножкой подхватывалъ
   И металъ Кострюка о кирпичной полъ,
   На брюхѣ его кожа трёснула,
   На хребтѣ его кожа лопнула.
   Изъ платья онъ его ногой вылупилъ
   Не Кострюкъ былъ Темрюковичъ
   Да и не брателко-то ей былъ родимое:
   Была поляница удалая.
   Бралъ царь свою Марью Темрюковну
   И велъ онъ въ далече чисто поле,
   Стрѣлялъ онъ ей въ ретиво сердце
   Тутъ ей и славу поютъ.
   Тогда слушалъ онъ своего дядюшку любезнаго
   И Богдана того Сирскаго
   И женился онъ въ каменной Москвѣ
   Въ каменной Москвѣ, на святой Руси.
 

Архангельской губ. Зап. С. В. Максимовъ.

5
Свадьба Грознаго:
(начало то же)

 
  . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Преставляется царица благовѣрная
   Молодая Софья дочь Романовна.
   При смерти она наказываетъ
   Наказываетъ и допрашиваетъ:
   «Грозный царь Иванъ Васильевичъ!
   Будешь ли послѣ меня женитися
   Али ты вадёжа-царь будешь холостъ ходить,
   Холостъ ходить, не женатой слыть.
   Говоритъ грозный царь Иванъ Васильевичъ:
   „Я не буду послѣ тебя женитися
   Надежа-царь буду холостъ ходить
   Холостъ ходить, неженатой слыть.
   Говоритъ царица благовѣрная:
   „Ай же ты грозный царь Иванъ Васильевичъ!
   Не мани меня, не омманывай
   Будешь послѣ меня жениться
   Во той ли матушкѣ проклятой Литвѣ,
   На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.
   Принесетъ она рубашки красна золота,
   Не моги надѣть на двухъ ясныхъ соколовъ,
   Надѣнь на двухъ псовъ ядовитыихъ —
   Увидишь тутъ чудо великое:
   Затѣмъ будь добръ да милостивъ
   До тѣхъ до двухъ ясныхъ соколовъ, до царевичей
   Будь ты добръ, будь ты милостивъ
   До тѣхъ до слуговъ вѣрныехъ,
   До того народу христіанскаго.“
   Затѣмъ преставилась царица благовѣрная
   Молодая Софья дочь Романовна:
   Затѣмъ женился царь въ проклятой Литвѣ
   На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.
   Принесла она рубашки пасынкамъ красна золота
   Надѣли какъ на псовъ ядовитыихъ —
   Тѣхъ псовъ разорвало.
   Затѣмъ сталъ грозенъ царь
   Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ
   Сталъ это дядька спрашивать:
 
 
   „Зачѣмъ исхудалъ? – «Не могу поляницой удалой владѣть: руку ногу закинетъ на меня жена – не могу духу перенести.»
  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   (Тутъ старуха спуталась и не хотѣла продолжать дальше. «Стыдно-де, нехорошее такое поется». Такъ и не добился!…)
 

Максимовъ, Арх. губ.

6
О Иванѣ Грозномъ

 
   Прикажи Господи вамъ старину сказать,
   Старину сказать да стародавную,
   Стародавную старинушку бывалую:
   Про того царя Ивана да Васильевича,
   У того царя Ивана да Васильевича
   Заводилася бесѣда тиха, смирная,
   Собиралися князи, бояре да со всѣхъ сторонъ
   Князи бодре да вся поляница удалая.
   Они пьютъ-то да хлѣба кушаютъ,
   Во полу-пирѣ, да хлѣба рушаютъ,
   Во полу-пирѣ да прирасхвастались,
   Иной хвастаетъ: да кони добрые,
   Другой хвастаетъ да золотой казной,
   Третій хвастаетъ да молодой женой.
   А грозенъ царь Иванъ Васильевичъ по палатушкѣ похаживаетъ,
   «Ужь вы гой еси князи и бояре,
   „Ужь вы хвастаете небылью, небылицею,
   „Чѣмъ же я добрый молодецъ похвастаю?
   «Я похвастаю, да я измѣною:
   „Ужь какъ выведу я измѣнушку изъ Кіева.
   „Ужь какъ выведу я измѣнушку изъ Нова-города,
   «Ужь я выведу измѣнушку изъ матушки каменной Москвы!»
   Тѣ князья бояре да ему рѣчь говорятъ:
   «Ужь не вывести измѣнушки изъ Кіева,
   „И не вывести измѣнушки изъ Нова-города
   „Да изъ матушки, да каменной Москвы,
   «А тотъ выведетъ ту измѣнушку,
   „Это за однимъ съ тобой за столомъ сидитъ да хлѣба кушаетъ,
   „Милой сынъ твои Ѳедоръ Ивановичъ“.
   На то грозенъ царь Иванъ Васильевичъ осержается
   И восходитъ онъ да на красно-крыльцо
   И кричитъ онъ своимъ зычнымъ голосомъ?
   Своимъ пилатамъ, да немилостивымъ;
   И тѣ пилатушки да испужалися
   По каменной Москвѣ да разбѣжалися,
   Одинъ Малюта Скуратовъ да не устрашился.
   Онъ бѣжитъ къ нему скоро на очи,
   Прибѣжавъ къ нему низко кланялся:
   „Ужь ты грозенъ царь Иванъ Васильевичъ,
   «На что ты гори-гаркаешь, на что меня кликъ-кликаешь?
   „Ужь ты гой еси Малюта Скуратинокъ,
   „Возьми моего сына милаго за бѣлы руки его,
   «За бѣлы руки, за златы перстни
   „И поведи его на то поле на Куликово
   „Ко той ямѣ да кровавыя,
   «Къ той доскѣ да къ дубовыя,
   „Снеси ему да буйну голову
   „Принеси мнѣ сабельку кровавую“.
   И онъ взялъ его за бѣлы руки
   И повелъ его въ чисто поле да въ Куликово.
   Увидалъ его любезный шуринъ Никита Варламовичъ,
   Онъ садился на добра коня
   И посадилъ за себя молодаго клюшника
   Погналъ на то поле на Куликово
   И кричитъ онъ зычнымъ голосомъ;
   „Ужь ты гой еси Малюта Скуратинокъ
   «Не твой кусъ да не тебѣ и кушати
   „Ужь ты на-тко да насытися
   „Моимъ молодымъ ключничкомъ!
   Онъ взялъ ему клюшничну срубилъ буйну голову
   И понесъ ту сабельку кровавую
   Ко тому царю къ Ивану Васильевичу.
   А у грозна царя Ивана Васильевича
   И пиръ пошелъ да не навеселѣ
   Въ барабаны били да не на радости,
   Не на радостяхъ, да не по старому,
   Изъ пушекъ палятъ да не по прежнему,
   А изъ мелкаго оружія да обсѣкается.
   А у его любимаго шурина Никиты Варламовича
   У него пиръ-то идетъ да по веселому,
   Въ барабаны бьютъ да все во старому,
   А изъ пушекъ палятъ да все по прежнему,
   А изъ мелкаго оружія утиху нѣтъ.
   Посылаетъ въ нему грозенъ царь Иванъ Васильевичъ скорыхъ послалъ:
   «И приведите мнѣ любезнаго шурина Никиту Варламовича»!
   И приведи его Никиту Варламовича къ нему на дворъ.
   «На что же ты меня любезный зятюшка,
   „Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ требуешь?
   „Къ чему радошенъ, да къ чему радъ
   «Мой любезный шуринъ Никита Варламовичъ
   „Моему-то развѣ безвременьицу?
   „У меня одна были жемчюжина и та скатилася
   «И пиръ у тебя идетъ по веселому,
   „Въ барабаны у та бьютъ да все по старому,
   „Изъ пушекъ-то палятъ все во прежнему,
   «Изъ меднаго оружія не утихается.
   „Ужь ты гой еси грозенъ царь Иванъ Васильевичъ
   „Есть въ гостяхъ небывалой гость
   «Небывалой гость Ѳедоръ Ивановичъ!
   „Гой ты еси мой любезный шуринъ Никита Варламовичъ!
   „Обратилъ ты мое да ретиво сердце
   «Взвеселидъ ты мнѣ мою жемчюжину».
   И пошелъ у нихъ пиръ да по веселому,
   Въ барабаны били да все по старому
   Изъ пушекъ палятъ да все по прежнему,
   Изъ меднаго оружія не утихаются.
 

Сообщено А. Григоревымъ.

7

 
   Грозенъ былъ воинъ царь нашъ батюшка,
   Первый царь Иванъ Васильевичъ,
   Сквозь дремучій лѣсъ съ войскомъ силою
   Онъ прошелъ въ страну татарьскую
   Сѣе царство взялъ Казанское
   Господарство Астраханское,
   Вывелъ Перьфила изъ Нова-города,
   Не вывелъ измѣну въ Каменной Москвѣ
   То царьско серьче разгоралося.
   Пусче огня, пусче полымя.
   Вотъ сказалъ онъ рѣчью громкою:
   У меня дзе-есть всяки мастери,
   Есть такія разны дохтуры,
   Но всѣ прячутся, старый за малаго,
   И хоронются – малый за стараго,
   А одинъ изъ нихъ нихъ не прятчется,
   То Малютка-палачъ, то Гурбатовъ сынъ,
   Ну пойди-ко сюда, гой Гурбатовъ сынъ!
   Сослужи-ка небось службу вѣрную,
   Службу вѣрную неизмѣнную:
   Во палаты ступай въ царски каменны,
   Взявъ царевича тамъ за черны кудри,
   Разпоясни съ него шелковый поясъ,
   Золотой перстенекъ сними съ правой руки,
   Отведзи самого на Москву рѣку,
   Впрялъ на мѣсто на то, – мѣсто лобное,
   И на плаху на ту, что на липову
   И сними тамъ съ него буйну голову,
   А мнѣ къ пикѣ подай саблю острую,
   Саблю вострую въ горючей его рудзѣ.
   И увидзѣлъ то Ѳедоръ Ивановичъ,
   Ѳедоръ Ивановичъ, Пожарской сынъ,
   Изъ косясчита изъ окошечька,
   Пропустивши царя вдоль по улицѣ
   Вдоль по улицѣ, вдаль отъ терема
   Какъ воскликнетъ онъ ко Гурбатову:
   Ой ты гой еши! Гурбатовъ – палачъ!
   Не за свой ли кусъ принимаешся,
   Самъ кусомъ такимъ подавишься.
   И Пожарской позвалъ слугу вѣрнаго
   Слугу вѣрнаго, свово стряпчаго,
   Свово стряпчаго, что не лудчева,
   Что не лудчава, свово клюшничка:
   На, сними (?) онъ пробилъ съ него голову,
   Снеси саблю къ царю, – въ горючей рудзѣ.
   А къ царевичу не причаствуйся.
   Вотъ на утро царь Иванъ Васильевичъ
   На поминки собралъ, поголовно народъ.
   Онъ бояръ повелѣлъ во медвѣжны вшивать
   Во медвѣжны вшивать, по Москвѣ-рѣкѣ пусчать
   А поповъ приказалъ во кули зашивать
   Во кули зашивать, по Москвѣ рѣкѣ пусчать.
   Что царевича, не засчюняли.
   Вотъ съѣзжаются всѣ во платья чернаимъ
   Въ платьи чернаимъ, – во печальнаимъ,
   А ѣдзетъ лишь Ѳедоръ Ивановичъ
   Ѳедоръ Ивановичъ, – Пожарской сынъ
   Пожарской сынъ, во нарядзѣ цвѣтномъ
   Во нарядзѣ цвѣтномъ, – въ яркомъ золотсѣ,
   И коня его всѣ обряжены,
   Всѣ обряжены что не лудчія
   А веселье въ самомъ, – такъ не кроится.
   Вотъ увидѣлъ его царь Иванъ Васильевичъ.
   Какъ воскликнетъ онъ громкимъ голосомъ
   Отъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ
   Ѳедоръ Ивановичъ – Пожарской сынъ!
   Аль объ горѣ моемъ ты не извѣдался,
   Что орядитца поспѣлъ, словно въ радосный пиръ.
   А Пожарской сынъ отвѣчаетъ царю:
   А я батсюшка царь, – все въ отлучкѣ гулялъ,
   Все въ отлучкѣ гулялъ за охотою
   И поймалъ сокола, что не лудчава,
   Что не лутчава тсеэ ближнява,
   Ты сына тсеэ роднаго.
   И возрадовался царь, и отвѣтствовалъ ему:
   Ужъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ
   Ѳедоръ Ивановичъ – Пожарской сынъ
   Вѣдь не мнѣ бы царемъ, а тсеэ должно бить:
   Ты умѣлъ соблюсти царски сѣмены.
 

Княгининскаго уѣзда с. Спѣшнева.

8
Татарскій полонъ

 
   Какъ за рѣчькою,
   Да за Дарьею
   Злы татарове
   Дуванъ дуванили.
   На дуваньицѣ
   Доставалася,
   Доставалася
   Тёща зятю.
   Вотъ повезъ тёщу зять
   Во дикую степь,
   Во дикую степь
   Къ молодой женѣ.
   «Ну и вотъ, жена,
   Тѣ работница,
   Съ Руси русская
   Полоняночка,
   Ты заставь ее
   Три дѣлъ дѣлати.
   Первое дѣло —
   Куделю прясть,
   Другое дѣло —
   Лебедей стеречь,
   А и третье дѣло —
   Дитю качать». —
   Полоняночка
   Съ руси русская
   (О)на глазками
   Лебедей стережетъ,
   А ручками
   Кудель прядетъ,
   А ножками
   Колыбель колышатъ.
   Охъ, качаетъ дитя,
   Прибаюкиваетъ:
   «Ты баю, баю,
   Боярскій сынъ!
   Ты по батюшкѣ
   Золъ татарченокъ,
   А по матушкѣ
   Ты русеночекъ,
   А по роду мнѣ
   Ты внученокъ,
   И моихъ черезъ
   Ты урывочекъ.
   Вѣдь твоя-то мать
   Мнѣ родная дочь,
   Семи лѣтъ она
   Во полонъ взята,
   На правой груди въ ней
   Есть и родинка,
   На лѣвой ногѣ
   Нѣтъ мизинчика!
   Мнѣ бить тебя —
   Такъ грѣхъ будетъ;
   Мнѣ дитей назвать —
   Мнѣ вѣра не та!»
   Услыхали то
   Дѣвки сѣнныя,
   Прибѣжали онѣ
   Къ своей барынѣ
   «Государыня наша барыня».
   Полоняночка
   Съ Руси русская
   (О)на глазками
   Лебедей стережетъ,
   А ручками
   Будетъ прядетъ,
   А ножками
   Колыбель колышатъ.
   Охъ, качаетъ дитя,
   Прибаюкиваетъ:
   «Ты баю, баю,
   Боярскій сынъ!
   Ты по батюшкѣ
   Золъ татарченокъ,
   А по матушкѣ
   Ты русеночекъ,
   А по роду мнѣ
   Ты внученокъ,
   И моихъ черезъ
   Ты урывочекъ.
   Вѣдь твоя-то мать
   Мнѣ родная дочь,
   Семи лѣтъ она
   Во полонъ взята,
   На правой груди въ ней
   Есть и родинка,
   На лѣвой ногѣ
   Нѣтъ мизинчика!
   Мнѣ бить тебя,
   Такъ грѣхъ будетъ;
   Мнѣ дитей назвать,
   Мнѣ вѣра не та!»
 
 
   Что стучитъ, грючитъ,
   По сѣнямъ бѣжитъ,
   По сѣнямъ бѣжитъ
   И дрожа дрожитъ.
   Дочка къ матери
   Повалилася,
   Повалилася
   Во рѣзвы ноги:
   «Государыня
   Моя матушка!
   Не спознала тебя,
   Моя родная!
   Ты бери ключи,
   Ключи золоты,
   Отпирай ларцы,
   Ларцы кованы,
   Ты бери казны
   Сколько надобно;
   Ты ступай-ко мать,
   Во конюшенку,
   Ты бери коня
   Что не лучшаго[12]12
  Въ одномъ изъ извѣстныхъ мнѣ варіантовъ, вмѣсто этихъ двухъ стиховъ поютъ:
   Ты бери-ко мать,   Укрючныхъ коней.  Извѣстно, что укрючными называются запасныя лошади: когда одна лошадь устанетъ, пересаживаются на укрючную. Этой пѣсни очень много варіантовъ; въ нѣкоторыхъ пропущены однѣ подробности, въ другихъ другія; но стихи, въ которыхъ говорится про тяжелую работу матери, что она въ одно время три дѣла дѣлала, рѣшительно во всѣхъ упоминается такъ же, какъ и слова дочери, узнавшей въ полоняночкѣ свою мать.


[Закрыть],
   Ты бѣги, бѣги, мать,
   На святую Русь».
   – Не поѣду я
   На святую Русь,
   Я съ тобой, дитя,
   Не разстануся.