Текст книги "Народные стихи и песни"

Автор книги: Павел Якушкин

14
Стихъ о двухъ Лазаряхъ

 
   Жили то были два братца,
   Два братца, два Лазаря,
   Что одна ихъ матушка спородила,
   Не однимъ ихъ Господь Богъ счастьемъ надѣлилъ:
   Что большаго-то Лазаря тьмою животомъ и богачествомъ его
   А малаго-то Лазаря святымъ кошелемъ.
   Заводилъ богатый Лазарь пиръ,
   Собралъ онъ Лазарь князей и бояръ и пестрыхъ властей
   А малой-то Лазарь пошелъ по милостину къ нему;
   «Подай, сотвори святую милостыню
   „Братецъ мой, братецъ, братецъ родной.“
   „„Какой ты мой братецъ, какой ты мой родной?
   «Есть у меня брателко каковъ я самъ».
   Отсылаетъ онъ брателко отъ себя его роднаго
   Толкаетъ, пинаетъ, съ крыльца провожаетъ,
   Съ крыльца провожаетъ, кобелей потравляетъ.
   Усть-е возьмите борзы кобельё,
   Борзы кобели ему радуются
   Кровавыя раночки зализываютъ;
   Выбросилъ онъ Лазаря на навозъ.
   Взмолился онъ, Лазарь, Господу Богу:
   «Создай мнѣ Господи скорую смерть,
   Скору, крылату немилостиву,
   Выняло бы душеньку нечестно, нехвально, сквозь правои ребро,
   На бѣломъ она свѣтѣ налѣнствовалась.
   Тѣло мое бѣлое нанѣжилося».
   Услышалъ его Господи молитву его:
   Посылаетъ онъ скорыхъ ангелей,
   Скорыхъ, крылатыхъ и милостивыхъ:
   Выньте его душеньку и честно и хвально и въ сахарны уста
   Положите его душеньку на пелены
   Поднимите душеньку на небеса
   Положите душеньку въ пресвѣтлый рай.
   И проситъ его брателко, свѣтъ родной:
   «Создай мнѣ Господи скорую смерть,
   Скору, крылату и милостиву:
   Выняло бы душеньку въ сахарны уста
   Положило бъ душеньку на небеса
   Положило бъ душеньку въ пресвѣтлый рай,
   На бѣломъ она свѣтѣ намаялася,
   Тѣло мое бѣлое настранствовалось».
   Услышалъ Господь Богъ молитву его:
   Посылаетъ къ вену Господи двухъ ангелей,
   Двухъ крылатыхъ и немилостивыхъ:
   «Выньте его душеньку сквозь лѣвое ребро
   Положите душеньку на острое копье
   Поднимите душеньку вверхъ высоко
   И бросьте его душеньку въ таръ-тарары
   На бѣломъ она свѣтѣ напьянствовалась
   И тѣло ея бѣлое изнѣжилося».
   Во вѣки вѣковъ. Аминь.
 

Сообщено А. Григорьевымъ.

15
О Ѳедорѣ Тировѣ

 
   Во святѣ градѣ Константиновѣ
   Было богомолье великое,
   Молился царь Константинъ Сауйловичъ
   У честныхъ у заутреней,
   У святыхъ у молебеновъ,
   Отходила честная заутреня,
   Царь Константинъ Сауйловичъ
   Онъ будетъ посреди двора царскаго,
   Издалеча изъ чиста поля
   Не люта-змѣя вывивалася,
   Вывивалася, выстилалася
   Ровна стрѣлочка каленая
   Ложилася калена стрѣла
   Посреди двора царскаго
   У ноги у царскія
   У руки у правыя,
   А на стрѣлочкѣ была-была грамотка,
   На грамоткѣ было написано
   Отъ царя іудейскаго,
   Отъ его силы жидовскія —
   Жидовскія, бусурманскія:
   Гой ты царь Константинъ Сауйловичъ,
   Ты давай вамъ супротивника
   Супротивъ меня, царя іудейскаго,
   Супротивъ моей силы жидовскія —
   Жидовскія, бусурманскія,
   Очищай землю святу русскую!
   Царь Константинъ Сауйловичъ,
   Съ того государь задумался —
   Задумался, запечалился,
   Повѣсилъ головушку буйную,
   Посупилъ очи ясныя
   Самъ во матушку во сыру землю,
   Самъ возговорилъ таково слово:
   Ужь вы гой еси, вы князье, бояре,
   Гости торговые,
   Мужички почетные,
   Христіане православные!
   А еще кто пойдетъ, побьетъ царя іудейскаго
   Его силу жидовскую, —
   Жидовскую, бусурманскую,
   Кто очиститъ землю святу русскую,
   Тотъ избавленъ будетъ муки вѣчныя,
   Наслѣдникъ будетъ царства небеснаго.
   Да никто ему словечушка не проговоритъ,
   Большой бояринъ хоронится за меньшаго,
   Меньшаго не видѣти изъ-за большаго,
   Только по двору по царскому,
   По крылечушку по красному
   Ходитъ, гуляетъ младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Всего ему отъ роду двѣнадцать лѣтъ.
   Самъ возговорилъ таково слово:
   Государь родимый батюшка,
   Еще царь Константинъ Сауйловичъ!
   Благослови меня, сударь батюшко,
   Спасовымъ образомъ.
   Матерью пречистою Богородице!
   Еще Троицею нераздѣльною:
   Я пойду побью царя Іудейскаго,
   Его силу жидовскую —
   Жидовскую, бусурманскую,
   Я очищу землю святу русскую.
   А царь Константинъ Сауйловичъ,
   Онъ горючими слезами заливается,
   Самъ возговорилъ таково слово:
   Ай горе! чадо милое
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Всего тебѣ отъ роду двѣнадцать лѣтъ,
   На боехъ часто не бывывалъ,
   Сбрую ратною не влаживалъ,
   Изъ крѣпка лука не стрѣливалъ,
   Калены стрѣлы не кладывалъ.
   На кого, чадо, надѣешься,
   Держись надежду великую?
   А младѣй человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Самъ возговорилъ таково слово:
   Государь родимый батюшка,
   Еще царь Константинъ Сауйловичъ!
   Я надѣюсь, сударь батюшка,
   Я на Спаса на пречистаго,
   Я на матушку пресвятую Богородицу,
   Я на Троицу нераздѣльную,
   На твое благословеніе великое,
   Только было бы твое благословеніе великое.
   Онъ царь Константинъ Сауйловичъ
   Восходилъ въ церковь соборную,
   Поднималъ иконы мѣстныя,
   Служилъ молебны заздравные.
   Благословилъ его сударь батюшко
   Спасовымъ образомъ,
   Матерью пресвятой Богородицей,
   Еще Троицей Нераздѣльною.
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тироыъ
   Восходилъ на конюшню дубовую,
   Выбиралъ коня что есть лучшаго,
   Сѣдлалъ сѣдлечко черкасское
   О двѣнадцати подпружинахъ,
   Не ради красы молодецкія,
   Ради крѣпости богатырскія.
   А молодой человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Онъ беретъ сбрую ратную,
   Копье булатное,
   Палицу желѣзную,
   Еще крѣпкій лукъ о двѣ стрѣлы каленыя,
   Садится онъ на добра коня,
   Поѣзжалъ по граду Константинову.
   Подъ нимъ добрый конь подымается
   Черезъ ту стѣну бѣлокаменну,
   Какъ ясенъ соколъ полетѣлъ по поднебесью,
   Выѣзжалъ далече во чисто поле,
   Становился супротивъ царя іудейскаго,
   Супротивъ его силы жидовскія —
   Жидовскія, бусурманскія.
   Онъ и бьется съ царемъ по первый день,
   Онъ и бьется съ царемъ по второй день,
   Онъ и бьется съ царемъ по третій день,
   Не пиваючи, не ѣдаючи,
   Со добра коня не слѣзаючи,
   Побивалъ царя іудейскаго,
   Его силу жидовсвую
   Жидовскую, бусурманскую,
   Обливала его кровь жидовская —
   Жидовская, бусурманская,
   Не по колѣни, не по поясъ,
   По самыя груди бѣлыя.
   Молодой человѣкъ Ѳедоръ Тировъ —
   Онъ и бьетъ копьемъ во сыру землю,
   Самъ возговоритъ таково слово:
   «Ужъ ты, матушка, сыра земля,
   Разступися на четыре на четверти
   На всѣ на четыре на стороны,
   Ты пожри въ себя кровь жидовскую —
   Жидовскую кровь, басурманскую».
   По Божію изволенію,
   Разступалася мать сыра земля
   На четыре на четверти,
   Прожирала въ себя кровь жидовскую,
   Жидовскую, басурманскую,
   Царя іудейскаго.
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Очищалъ землю свято-русскую,
   Поѣзжалъ по граду по Константинову,
   Подъ нимъ добрый конь спотыкается
   Самъ онъ на конѣ сидятъ-шатается
   Какъ завидѣлъ его сударь батюшко
   Еще царь Константинъ Сауйловичъ,
   Самъ возговорилъ таково слово:
   «Ужь вы гой есте князья-бояре,
   Гости торговые,
   Мужички почетные,
   Христіане православные!
   Восходите скоро въ церьковь соборную,
   Поднимайте иконы мѣстныя,
   Служите молебны заздравные,
   Встрѣчайте младенца во чистомъ полѣ,
   Ему бейте челомъ, поклонитеся
   По двѣнадцати земныхъ поклоновъ,
   По сороку до поясу.
   За него святое умоленіе
   За него честное претерплѣніе.
   Князья-бояре его слушали:
   Восходили скоро въ церковь соборную,
   Поднимали иконы мѣстныя,
   Служили молебны заздравные,
   Стрѣчали младенца во чистомъ полѣ,
   Ему били челомъ, поклонилися
   По двѣнадцати земныхъ поклоновъ,
   По сороку до поясу.
   За него святое умоленіе
   За него чествое претерплѣніе.
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Взъѣзжалъ на широкій, на царскій дворъ.
   Встрѣчаетъ его сударь батюшко,
   Еще царь Константинъ Сауйловичъ;
   Его родимая матушка
   Приняла его съ добра коня,
   Повела въ палаты бѣлокаменны,
   Посадила подъ иконы мѣстныя,
   За столы за дубовые,
   За скатерти за бранныя,
   За питья за медвяныя.
   За ѣствы за сахарныя;
   Понесла ему первую ѣствицу…
   Изъ-за первой изъ-за ѣствицы
   Завидѣла коня потнаго
   Повела поить на синё море,
   На ту воду, на студеную,
   Обмывати крови жидовскія,
   Жидовскія, басурманскія.
   Гдѣ вы возьмется, тамо лютый змѣй,
   Лютый змѣй, люто-огненный,
   Ухватилъ его родимую матушку
   Онъ во челюсти во змѣиныя,
   Унесъ ее за синё море,
   Во тѣ пещеры, въ горы бѣлокаменны,
   Ко двѣнадцати ко змѣёнышамъ,
   На ту муку на змѣиную.
   Ахъ, что за горе великое!
   Выбѣгаетъ его добрый конь
   На широкій, на царскій дворъ,
   Прорѣщитъ его добрый конь
   Человѣческимъ языкомъ:
   „А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ!
   Что ты пьешь, ѣшь, что тѣшишься,
   На себя-то бѣды не чаешься,
   Какъ твоя родимая матушка,
   Ради тебя дождалася,
   Ради тебя доглядѣлася!
   Понесла тебѣ первую ѣствицу,
   Изъ-за первой изъ-за ѣствицы
   Завидѣла меня, коня потнаго,
   Повела поить на синё море,
   На ту воду на студеную,
   Обмывати крови жидовскія,
   Жидовскій, бусурманскія.
   Гдѣ ни возьмется тамо лютый змѣй,
   Лютый змѣй, люто-огненный,
   О двѣнадцати хоботовъ,
   Ухватилъ твою родимую матушку
   Онъ во челюсти во змѣиныя,
   Унесъ ее во синё море
   Ко двѣнадцати ко змѣенышамъ
   На ту на муку на змѣиную“.
   Ахъ, ты горе великое!
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Что въ устахъ было, то проглотилъ,
   Что въ рукахъ, то такъ пустилъ;
   Восходитъ скоро въ церковь соборную,
   Онъ беретъ съ собой слово Божіе,
   Святу-честну книгу Евангелье,
   Онъ беретъ съ собой сбрую ратную,
   Копье булатное,
   Саблю вострую, палицу желѣзную,
   Еще крѣпкій лукъ, двѣ стрѣлы калены;
   Онъ приходить къ морю синему,
   Становился на крутомъ, красномъ бережечкѣ,
   Онъ читаетъ слово Божіе,
   Святу-честну книгу Евангелье;
   Во слезахъ письма не видитъ,
   Во рыданьи слова не вымолвить.
   Гдѣ ни возьмется тако китъ рыба,
   Прорѣщить та китъ рыба
   Человѣчьимъ языкомъ:
   „А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ!
   Ты поди по мнѣ, по китѣ рыбѣ,
   Яко по мосту, яко по суху,
   Выручи свою родимую матушку
   Изъ той муки змѣиныя,
   Отъ двѣнадцати отъ змѣенышей“.
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Переходитъ море синёе,
   Становится на крутомъ, красномъ бережочкѣ,
   Читаетъ слово Божіе,
   Святу-честну книгу Евангеліе,
   Во слезахъ письма не видитъ,
   Во рыданьи слово не вымолвитъ.
   Завидѣла его родимая матушка
   Изъ той изъ муки змѣиныё,
   Отъ двѣнадцати отъ змѣенышей,
   Кричитъ-вопить громкихъ голосомъ:
   „Ой, дитятко, съ тобою мы погибнули,
   Родимое, съ тобой погибнули!“
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Самъ возговоритъ таково слово:
   „Не убойся, моя матушка, не погибнули,
   Родимая, не погибнули:
   Еще съ ними Богъ и надъ нами Богъ,
   Со мною слово Божіе,
   Со мною сбруя ратная,
   Копье булатное;
   Сабля вострая, палица желѣзная,
   Еще крѣпкой лукъ, двѣ стрѣлы калены“.
   А молодой человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Онъ натягивалъ свой крѣпкой лукъ,
   Онъ накладывалъ двѣ стрѣлы калены;
   Онъ стрѣлялъ въ двѣнадцать змѣёнышей,
   Побивалъ двѣнадцать зиѣёнышей;
   Выручилъ свою родимую матушку
   Изъ той изъ муки змѣиныя
   Отъ двѣнадцати змѣенышей;
   Онъ посадилъ ее на головку на тяжелую,
   Донесъ ее къ морю синему.
   Его родимая матушка
   Назадъ себѣ оглянулася,
   Завидѣла змѣя лютаго,
   Люта змѣя, люта-огненна,
   О двѣнадцати хоботовъ,
   Кричитъ-вопитъ громкимъ голосомъ:
   „Ой, дитятко, съ тобой мы погибнули.
   Родимой, съ тобой погибнули!“
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Самъ возговоритъ таково слово;
   „Не убойся, моя матушка, не погибнули,
   Родимая, не погибнули;
   Еще съ вами Богъ и надъ нами Богъ,
   Со мною слово божіе,
   Со иною сбруя ратная,
   Копье булатное,
   Сабля вострая, палица желѣзная
   Еще крѣпкой лукъ, двѣ стрѣлы калены.“
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Онъ натягивалъ свой крѣпкой лукъ,
   Онъ накладывалъ двѣ стрѣлы калены,
   Онъ стрѣлялъ супротивъ змѣя лютаго
   Люта змѣя, люта, огненна
   О двѣнадцати хоботовъ,
   Вышибалъ ему сердце со печенью;
   Обливала его кровь змѣиная
   Не по колѣно, не по поясъ,
   По самы трудя бѣлыя,
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Онъ и бьетъ копьемъ во сыру землю,
   Самъ возговоритъ таково слово:
   – Ужь ты матушка мать сыра земля
   Разступися на четыре четверти
   На всѣ на четыре стороны!
   Ты пожри въ себя кровь змѣиную! —
   По Божію изволенію.
   Разступалася мать сыра земля
   На четыре на четверти,
   Пожирала въ себя кровь змѣиную.
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Очищалъ землю свято-русскую
   Приходилъ во синю морю,
   Становился на крутомъ красномъ бережечкѣ,
   Читаетъ слово Божіе
   Святу честну книгу Евангелье,
   Во слезахъ письма не видитъ
   Во рыданьи слово не вымолвитъ.
   Гдѣ не возьмется та же китъ рыба
   Прорѣщитъ китъ рыба,
   Человѣчимъ языкомъ;
   „А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Ты поди по мнѣ по китѣ рыбѣ,
   Яко по мосту, яко по суху
   Понеси свою родимую матушку,
   Изъ тыё изъ муки змѣнинё“.
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Переходитъ море синёё
   Становится на крутомъ красномъ бережечкѣ
   Самъ возговоритъ таково слово:
   – Государыня моя родимая матушка
   А что стоитъ моё похожденіе
   Супротивъ твоего порожденія?
   Его родимая матушка
   Горючимъ слезамъ заливалася
   Сама говорила таково слово:
   „Ой горе, чадо милое!
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,
   Всего тебѣ отъ роду двѣнадцать дѣть,
   Какъ твое то похожденіе,
   Наипаче моего порожденія.“
   А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ
   Приходилъ ко граду Константинову,
   Какъ завидѣлъ его судырь батюшко
   Еще царь Константинъ Сауйловичъ
   Самъ возговорилъ таково мово:
   Ужь вы гой есте князья-бояре,
   Гости торговые,
   Мужички почетные,
   Христіане православные!
   Еще кто почтитъ отца и мать свою
   Надѣется Ѳедору Тирову
   На первой недѣлѣ поста Господня великаго
   Тотъ избавленъ муки вѣчныя
   Наслѣдникъ будетъ царства небеснаго.
   Еще славенъ Богъ и прославленъ,
   Велико имя Господне!
 

16
Стихъ о Михаилѣ Архангелѣ

 
   Спустится на землю судья праведный,
   Михайло Архангелъ, свѣтъ.
   Со полками онъ съ Херувимами,
   Съ Херувимами и съ Серафимами,
   Со всею онъ силою небесною
   И со трубою онъ златокованной
   И первый онъ разъ вострубитъ —
   И души въ тѣлеса пойдутъ;
   Второй онъ разъ вострубятъ —
   Отъ гробовъ мертвые встаютъ;
   Въ третій разъ вострубитъ
   Всѣ на судъ Божій пойдутъ.
   И праведные идутъ по правую руку, а грѣшные по лѣвую,
   У праведныхъ лица хорошія,
   На главахъ власы, какъ лунь свѣтлы;
   А у грѣшныхъ лица все черныя.
   У грѣшныхъ волосы словно стрѣлы стоять.
   Праведные идутъ все стихи поютъ
   Херувимскіе и серафимскіе:
   Величаютъ Христа, Царя небеснаго,
   Пресвятую они Матерь Богородицу,
   Величаютъ они Михайла Архангела:
   «Не возможно ли, батюшко, Михайло Архангелъ, помиловать?»
   Отвѣчаетъ Михайло Архангелъ, свѣтъ имъ чудотворецъ:
   «Проходите рабы крещеные, души вѣрныя
   Уготовали вы царство небесное».
   А грѣшные идутъ сильно плачутъ,
   Плачутъ они да и рыдаютъ,
   Ко Михайлу Архангелу причитаютъ:
   «Не возможно ли васъ, батюшко, Михайло Архангелъ, помяловать?
   И дайте намъ годы урочные,
   Столько годовъ, сколько въ морѣ песку.»
   Отвѣчаетъ Михайло Архангелъ свѣтъ имъ чудотворецъ:
   «Отойдите злые, окаянные!
   Бѣлый свѣтъ вамъ на волю данъ билъ,
   Сами вы себѣ мѣсто уготовали,
   Мѣсто, муку вѣчную и тьму кромѣшную».
   Рече Михайло Архангелъ, чудотворецъ:
   «Ангели, вы мои Архангели,
   Берите прутье желѣзные
   Гоните вы злыхъ окаянныхъ,
   Гоните ихъ въ рѣку огненну
   Засыпьте ихъ пескомъ и хрущобою,
   Завалите доскою чугунною
   Не чулъ бы я отъ нихъ ни писку, ни вереску,
   Ни зубнаго бы отъ нихъ скрежетанія.»
   Они идутъ да слезно плачутъ, отцу матери причитаютъ,
   Ко сырой землѣ припадаютъ:
   «Почто вы васъ отцы – матери породили,
   Краше бы насъ на родинахъ растоптали,
   Ко страху Божьему вы васъ не учили.»
 

Сообщено А. Григорьевымъ.

17
Стихъ о Пятницѣ

 
   Во славномъ городѣ въ Ерусалимѣ
   На той горѣ на Вертепѣ,
   Стояла святая пустыня,
   Въ этой пустынѣ жилъ святой пустынникъ Василій
   И молился онъ Господу Богу,
   Жёстко онъ молился со слезами
   Умолилъ онъ себѣ царство небесное.
   Во снѣ ему Пятница явилась,
   Крестомъ его оградила,
   Свѣчею его освѣтила
   Словесно ему говорила:
   «Стань же ты, стань, рабъ Божій пробудися,
   Поди же на святую на Россію,
   Разсказывай людямъ православнымъ,
   Чтобы другъ друга люди возлюбили,
   Братъ братомъ называли,
   Отцей матерей почитали,
  . . . . . . . . . . . . . .
  . . . . . . . . . . . . . .
  . . . . . . . . . . . . . .
  . . . . . . . . . . . . . .
  . . . . . . . . . . . . . .
   Ай, вы мужи и жены честныя!
   Середы, да Пятницы почтите,
   Въ воскресные дни Богу молитесь,
   Дѣтей своихъ не проклинайте,
   Жидами не называйте:
   Жиды у Христа проклятые,
   Жиды Христа проклинали,
   Святую одежду Его раздирали,
   Копьемъ святое тѣло протыкали,
   Святую Христову кровь проливали,
   На крестъ Христа распинали,
   Гвоздями руки, ноги приковали,
   Обручи желѣзные набивали,
   Во землю его зарывали.
   Изъ мертвыхъ Христосъ воскресе,
   Изъ гроба Христосъ да возставши —
   Весь міръ православный взрадовался:
   Слава Тебѣ Христе Боже да на небеси!»
 

ПѢСНИ ИСТОРИЧЕСКІЯ И СОЛДАТСКІЯ

1
Пѣсня о Марьѣ Юрьевнѣ

 
   Жилъ-былъ князь Романъ Митріёвичъ.
   Съ женкой спалъ и ей прищавилось ночью,
   Что у ней перстень спалъ съ правой руки,
   Съ правова перстечка, съ мезёночка,
   И разсылался на мелкія зёрночка;
   Она всѣ собрала, одного не могла отыскать.
   Даемъ мы знать по всѣмъ землямъ, до всѣмъ ордамъ,
   Чтобы твой сонъ разсудили.
   Чтобы твой совъ разсказали:
   «Я свой сонъ сама разсужу:
   Прибѣгутъ ко мнѣ изъ-за моря
   Три червленыехъ, три корабля,
   Увезутъ меня, Марью, за сине море
   За сине-море, за соленое,
   Къ тому Мануилу сынъ Ягайлову».
   Онъ не слушалъ тѣхъ рѣчей,
   Онъ ушелъ скорѣй въ тихи мелки заводи
   Стрѣлять гусей, бѣлыхъ лебедей,
   Маленькихъ пернатыхъ, сѣрыхъ уточекъ.
   Она сѣла къ окошечку косивчиту (косящату?)
   И глядитъ: бѣжатъ изъ-за синя
   Изъ-за моря, изъ-за синя
   Три чорныихъ, три корабля,
   Приворачиваютъ къ нимъ въ гавань корабельную
   И видитъ Марья – увезутъ меня
   За сини моря, за соленыя:
   Она запирала окошечко ковшивчето,
   Пошла по палатѣ бѣлокаменной,
   Изъ бѣлыхъ палатъ на новы сѣни,
   Съ новыхъ сѣней на красно крыльцо,
   Съ краснаго крылечка на дубовый мостъ,
   Съ дубоваго моста на тропиночку.
   По тропиночкѣ Марья въ чисто поле,
   И засѣла подъ яблонь кудреватую,
   И прибѣгали три кораблика, три черныихъ
   Прямо въ гавань корабельную,
   Подбирали парусы полотняны,
   И метали якори булатные,
   И выпущали шеенки[11]11
  Ширинки, лѣсенки.


[Закрыть] шелковыя,
   И спущаяя на воду шлюпку легкую,
   И садились въ шлюпочку, пріѣхали
   Прямо въ гавань корабельную.
   И шли въ палаты бѣлокаменны
   И искали Марью – не могутъ найти!
   Одинъ былъ воръ, поваренный дѣтинушка,
   Не искомъ ищеть – слѣдочки выправливаетъ,
   Выправливаетъ, да вырѣзываетъ,
   По тропиночкѣ Марьи слѣдочки выправливаетъ,
   Дѣтинушка повареный вырѣзываетъ
   И нашелъ ее подъ яблонью кудреватою.
   «– Ты ли есть Марья Юрьевна?»
   «Я не Марья Юрьевна,
   Я Марьева служаночка».
   «Скажи, ты ли есть Марья Юрьевна?»
   «Я есть Марья Юрьевна, лебядь бѣлая».
   Онъ и бралъ ее за ручки бѣлыя,
   И за тѣ ли перстни злаченыя
   И увозилъ на червленомъ на кораблѣ
   За сине-море, за солевое.
   И пришелъ дѣтинушка поваренный
   Къ Мануилу сыну Ягайлову;
   Онъ встрѣчаетъ его съ честью, съ радостью,
   Онъ бралъ Марью за руки за бѣлыя,
   За тѣ ли перстни злаченыя,
   Онъ хочетъ цаловать ее въ сахарны уста.
   Говоритъ ему Марья Юрьевна:
   «У насъ до трехъ годовъ не цалуются, не обнимаются».
   И ушелъ Мануйло Ягайловичъ на тихи-мелки заводи
   Стрѣлять гусей, бѣлыхъ лебедей,
   Маленькихъ пернатыхъ сѣрыхъ уточекъ;
   Поидучя матери наказывалъ:
   «Дай ей нянюшекъ, служаночекъ,
   Ежели она закручинятся».
   Она сидѣла у окошечка косивчата,
   Глядѣла въ околенку стекольчату.
   Вотъ мать его идетъ спрашиваетъ:
   «Чего ты сидишь у окошечка у кошивчата,
   Чего плачешь, уливаешься?»
   «Сегодня у меня, на Руси, великъ праздникъ,
   Великъ праздникъ – Свѣтло Христово Воскресеніе;
   Гуляютъ жены христіанскія,
   Купеческія, министерскія, крестьянскія,
   И послѣднія жены солдатскія,
   И голи кабацкія;
   А я сижу у окошечка,
   Проливаю свои слезы горючія»,
   Мать дала ей няничекъ, служаночекъ въ сады гулять
   И дала напитковъ всякихъ разныехъ,
   И дала козла любимова Моналинова;
   Она напоила нянекъ до пьяна,
   Что няньки лежатъ сами безъ себя.
   Вотъ она взяла козла зарѣзала,
   Пришла Марья на гору высокую,
   Скидывала свое платье цвѣтное,
   Надѣвала на лѣсиночку
   И пошла съ горы,
   Ей на встрѣчу быстра рѣка.
   И быстра рѣка идетъ,
   Что громъ гремитъ,
   И взмолилась Марья быстрой рѣкѣ:
   «Ой же ты, мать, Дарья-рѣка!
   Сдѣлайся по женскимъ перебродищамъ,
   Станьте переходы узкіе, переброды мелкіе,
   Пропустите меня Марью Юрьевну!»
   И рѣка Марью послушалась:
   Сдѣлалась по женскимъ перебродищамъ;
   Перебрела она черезъ быстру рѣку,
   Пошла она впередъ попадать
   И пришла ей больше того рѣка.
   Она видитъ, что перейти нельзя;
   Смотритъ, плаваетъ на другой сторонѣ колода бѣлодубова,
   И взмолится Марья той колодѣ бѣлодубовой:
   «Ой же ты, колода бѣлодубова!
   Перевези меня черезъ быстру рѣку,
   А выйду на Святую Русь,
   Вырѣжу тебя на мелки кресты,
   На чудны образы
   И вызолочу червоннымъ краснымъ золотомъ».
   И колода ее послушалась:
   Перевезла ее черезъ быстру рѣку.
   И пришла Марья Юрьевна
   Къ Роману Митріёвичу,
   Сама взговоритъ таковы рѣчи:
   «Ой еси, ты Романъ, князь Митріевичъ!
   Вывеземъ мы колоду бѣлодубову
   На святую Русь,
   Вырѣжемъ на мелки кресты
   Я на чудны образы,
   И вызолотимъ червоннымъ краснымъ золотомъ».
   И вывезли ту колоду бѣлодубову
   На святую Русь
   И вырѣзали на мелки кресты,
   И на чудны образы,
   И вызолотили червоннымъ краснымъ золотомъ
   И разослали по церквамъ.
 

Архангельская губ. зап. С. В. Максимовъ.