Текст книги "Муравей-жнец"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Наездник-рисса

Сильный ветер вывернул с корнями старую ель и повалил ее на землю. Дерево быстро засохло. Хвоя пожелтела и осыпалась. На ствол и ветки напали короеды и источили ходами. Вскоре кора отвалилась кусками, обнажив древесину. И когда в стволе завелись белые личинки жуков-дровосеков и ос-рогохвостов, на поваленной ели появились наездники-риссы.

Рисса вся в движении. Ни минуты отдыха и покоя. Беспрестанно ползает она по стволу дерева и без устали колотит по нему своими длинными усиками, украшенными белыми колечками. Если бы не эти белые колечки, усики не различить глазами, так быстро постукивает ими рисса.

Для чего рисса обстукивает усиками дерево? Она что-то разыскивает, и работа эта очень ответственная и нелегкая. Попробуйте-ка определить, где в древесине живет жирная личинка дровосека. А она-то и нужна наезднику-риссе.

Трудно сказать, как находит рисса личинку дровосека и какую услугу в этом ей оказывают усики. Может быть, на усиках расположены очень чуткие обонятельные органы, которые способны уловить запах личинки сквозь толщину древесины в несколько сантиметров? Или рисса использует усики, как врач молоточек с плессиметром, и по легчайшему, совсем не улавливаемому ухом человека, звуку определяет, есть ли там, глубоко в древесине, ее добыча? А может быть, на усиках риссы расположены совсем особенные органы, еще не известные науке, что-нибудь похожее на локацию? У насекомых все еще много загадочного, неизвестного ученым.

Беспрерывно постукивая усиками, ползает рисса по дереву и вот что-то нашла, крутится на одном месте, отойдет в сторону и вновь возвращается обратно. Долго продолжается обследование подозрительного участка.

– Ну хватит тебе, рисса, – хочется крикнуть настойчивому насекомому, – пора приниматься за дело!

Но постукивание усиками все еще продолжается. Будто сомнение берет наездника и он сейчас решает очень сложную задачу и так поглощен своим занятием, что совсем не замечает направленного на него синего объектива фотоаппарата.

Но вот, кажется, сомнения рассеяны. Личинка дровосека – причина поисков риссы – здесь и, наверное, не подозревая опасности, мирно точит мощными челюстями древесину и лакомится этой столь неудобоваримой пищей. Внезапно рисса подняла усики кверху и расставила в стороны. Брюшко приподнято и длинная иголочка направлена наклонно к поверхности ствола. Поиски закончены. Рисса приступила к другому делу.

Еще выше поднято брюшко, два маленьких шажка вперед, и рисса застыла в неудобной позе, на самых цыпочках, опираясь на кончики лапок. Несколько поворотов в стороны – и вдруг воткнутая в дерево иголочка раздвоилась и от нее отошел в сторону и согнулся дугою футляр. Сверло (какое оно тоненькое!) стало медленно погружаться в дерево. А далее несколько минут усиленного труда… Футляр совсем согнулся скобкою, а сверло-яйцеклад почти все погрузилось в дерево и остановилось… Брюшко риссы конвульсивно вздрогнуло, по иголочке-яйцекладу, вонзенному в дерево, прошла едва заметная волна – это маленькое белое яичко отправилось в путь.

Потом брюшко поднимается кверху, вытаскивается иголочка-яйцеклад, футляр, согнутый скобкой, разгибается и закрывает иголочку. Работа закончена. Слегка затрепетали усики, зашевелились крылья, легкий подскок – и рисса взлетела в воздух, навсегда оставив поваленное дерево.

Теперь бы неплохо убедиться, в кого отложено яичко. Осторожно, сначала топором, затем ножом, слой за слоем вскрывается древесина. Показался ход, плотно забитый опилками, а за ним, как раз против того места, где рисса начала погружать свое сверло-яйцеклад, в просторном входе лежит белая личинка дровосека. Ее покой нарушен, она извивается от боли прокола, от яркого света и неожиданной теплоты солнечных лучей. Рисса не ошиблась и умело нашла свою добычу для будущей детки.

Пчела песчаной пустыни

Рано утром нас разбудила песня кукушки. Сквозь марлевую стенку полога были видны голубое небо, голубая река и желтые барханы в колючих деревьях, Совсем рядом по песку бегала трясогузка и, помахивая хвостиком, разглядывала незнакомцев.

Мы пришли сюда, к берегу реки Или, вчера вечером с шоссейной дороги. Отсюда должен начаться наш путь по воде. Разве сейчас до завтрака? Скорее раскрывать брезентовые тюки и собирать лодку. Час труда – и перед нами стройная легкая красавица-байдарка.

Едва мы сложили лодку, как стало припекать солнце и всюду пробудилась жизнь. Мимо нас с грозным гудением крыльев стали носиться громадные иссиня-черные пчелы-ксилокопы. Около зацветшей ивы собрался рой всяких диких пчел. Тут же, конечно, нашла себе приют подражательница пчелам, муха-сирфида, или, как ее еще называют, – пчеловидка.

Сейчас бы следовало позавтракать, затем заняться укладкой вещей и первой пробой лодки. Но случается неожиданное. У самого носа лодки на песок упала небольшая серая пчелка и буквально на глазах потонула в песке.

Известны многие жители песчаной пустыни, которые в случае опасности зарываются в сыпучий грунт. Так делает небольшой удавчик: один-два движения – и он мгновенно тонет, оставляя на поверхности едва заметные следы. Не менее легко зарывается ящерица-круглоголовка. Кобылочка-песчаночка в случае опасности делает несколько взмахов длинными задними ногами и, полупогрузившись в песок, становится невидимкой. Но пчелы! Нет, о пчелах я решительно ничего не слышал.

Во всем казалось ясным одно обстоятельство: пчела ни от кого не пряталась, ее никто не преследовал, а просто в песке, видимо, находилось что-то необходимое для нее, быть может, жилище с ячейками, заполненными пыльцой и детками-личинками. Но как же в сухом песке пчелка умудрилась изготовить себе норку, как она умеет ее находить и так ловко пробиваться в свое жилище сквозь материал, столь ненадежный для строительных целей. Может быть, все показалось, и пчелка просто скользнула мимо, в сторону.

Придется залечь около лодки на горячем песке и притаиться.

Как томительно ожидание! Солнце сильнее греет, и песчаный бархан начинает пылать жаром. Белая трясогузка давно скрылась и лишь иногда прилетает посмотреть на наши дела. Замолкли птицы. С реки доносится вялое квакание лягушек. Радуясь теплу, носятся друг за другом ящерицы, прочерчивая по песчаной глади барханов причудливые узоры.

Близ меня на песке уселись крохотные мухи-ктыри. Легкие и верткие, они молниеносно срываются с места, перелетая на короткие расстояния, снова садятся, гоняются друг за другом. Иногда при определенном положении к солнцу на крыльях ктырей вспыхивают два ярко-бордовых огонька-отблеска. Кто знает, может быть, по этим огонькам и замечают друг друга так легко ктыри.

В том месте, где я видал зарывшуюся пчелку, все еще никого нет. Уж не прозевал ли я выход пчелы, наблюдая за ктырями? Но песок внезапно всколыхнулся, показалась голова, грудь, вся серая мохнатая пчелка выскочила наверх и – такая торопливая, хотя бы чуточку задержалась – сейчас же вспорхнула и исчезла. Все это произошло в течение какой-то доли секунды. Сколько времени теперь она будет летать и когда возвратится обратно? Уж не попытаться ли рыть песок.

Пока я раздумывал, с другой стороны лодки, в том месте, где песок был весь перетоптан нашими ногами, начинает виться такая же небольшая серая пчелка и что-то долго и настойчиво ищет. Временами ее усердие будто иссякает, она отлетает в сторону, но вновь бросается на поиски. Где и как найти норку, когда поверхность песка исковеркана до неузнаваемости. Иногда пчелка садится на песок, но опять взлетает.

Трудно искать пчелке свое потерянное жилище. Да тут еще некстати маленькие ктыри увиваются за пчелкой, стукают ее своим телом. Ктыри, конечно, отлично понимают, что пчелка не добыча, куда она им такая большая! Это просто игра от избытка здоровья и молодого задора.

Пчелке не до ктырей. Она очень озабочена поисками. Какое чувство руководит сейчас ею? Наверное, не обоняние и не слух подсказывали, где должна быть под песком норка: она, наконец, бросилась на поверхность бархана и мгновенно исчезла.

Долго и осторожно я роюсь в том месте, где скрылась пчелка. Сначала идет сухой горячий и сыпучий песок. Потом на глубине пятидесяти сантиметров появляется плотный влажный слой. В нем я легко обнаруживаю норку. К ней и пробиралась пчелка сквозь толстый слой горячего песка. Норка опускается почти отвесно вниз еще на глубину около полуметра. Вот ее конец. Там, сжавшись в комочек, недовольно жужжит крыльями сама хозяйка. От норки в стороны отходят ячейки, маленькие круглые, хорошо утрамбованные, забитые желтой пыльцой. Каждая ячейка – колыбелька. В ней находится или яичко или личинка.

Вот какая искусная пчелка! Ей ничего не стоит прорыться сквозь толстый слой песка и найти свою норку. И сколько раз в день приходится совершать такие путешествия! Как она, роясь в песке, умудряется сохранить целой свою добычу – сбор желтой пыльцы на мохнатом костюме. Кроме этого, она умеет находить место, где спрятано ее сокровище, даже когда поверхность песка изменилась и стала неузнаваемой. К этому у нее отличный навык. Ведь во время песчаных бурь песок легко передвигается с места на место. Но какой бы ни был у пчелки навык, все же, наверное, нелегко ей копаться в песке. Зато как надежно запрятана норка с детками! Кто сумеет ее там найти!

Наконец наблюдения закончены. После торопливого завтрака мы подтаскиваем лодку к берегу и тщательно укладываем вещи. Кажется, все сделано как следует. Ну, теперь пора и в поход. Оттолкнулись от берега и поплыли мимо нас желтые барханы и далекие сиреневые горы пустыни.

Кампонотус и бегунок

Сегодня наше путешествие испорчено: отвратительный встречный ветер со стороны Балхаша мешает плыть, отнимает силы. Он гуляет по реке, дымит на песчаных косах, крутит смерчи по безлюдным дорогам пустыни, поднимает волну с белыми гребешками и она обрушивается на щуплую байдарку, грозя ее сломать и опрокинуть. Наконец наши силы и терпение исчерпаны. К счастью, напротив чудесная рощица туранги. С зеленого берега, несмотря на свист ветра, доносятся песни соловья и кукушки. За рощицей видны Чулакские горы.

В рощицах туранги на открытых площадках между деревьями живет два интересных вида муравья – черно-красный кампонотус и узкобрюхий черный бегунок. Сегодня мы займемся ими.

Ход в муравейник кампонотуса широкий. Около него, как кратер миниатюрного вулкана, расположен валик свеженасыпанной земли. У муравейника никого нет. Муравьи-кампонотусы днем спят, а работают только ночью. Всегда степенные и медлительные, они не подходят по своему характеру для быстрого темпа дневной жизни пустыни, в которой так много ловких и энергичных хищников. К тому же ночью главные враги муравьев – ящерицы и птицы – спят, за свою жизнь опасаться нечего, и можно не спеша заниматься делами. Кампонотус – крупный муравей и поэтому представляет отличную приманку. Кроме того, ночью прохладно и добыча вяла. Медленные движения приобретены этими муравьями в результате долгой ночной жизни. И хотя живут кампопотусы в жаркой и сухой стране, климат их нор днем и поверхности пустыни ночью умеренный, прохладный.

Начинается раскопка. Ходы идут неглубоко под поверхностью земли. Обеспокоенные разрушением жилища, муравьи неловко мечутся во все стороны. Иногда из камер вываливаются в выкопанную яму большие грузные крылатые самки и очень маленькие тоже крылатые самцы. Они раз в пять меньше своих сестер. Скоро и самцы и самки должны разлететься из муравейника.

Постепенно ходы и камеры уводят нас к кусту селитрянки, и здесь оказывается интересная находка. В специальных камерах около корней растения сидят крупные белые личинки цикадок, размером около трех-четырех миллиметров каждая. У цикадок сзади нежный, пышный и ослепительно белый хвост из восковых нитей. Назначение этого хвоста непонятно.

Спасая свое добро, муравьи переносят яички и цикадок в отдаленные камеры. Цикадки для муравьев – своеобразные коровки. Они выделяют жидкие сладкие вещества, которыми кормятся кампонотусы. Кроме ночной охоты, оказывается, у кампонотуса еще развито и своеобразное муравьиное животноводство. Подобная черта для этого муравья раньше не была известна.

Найти самок – родительниц гнезда – не так просто. Они запрятались в самые глубокие ходы. Крылатые же самки и самцы были выведены еще с прошлого лета. Они перезимовали вместе с рабочими, и теперь в конце весны пришло время покидать родительское гнездо.

Для чего нужно было держать такую ораву нахлебников всю осень и зиму? Не слишком ли это накладно для муравейника? Но иначе нельзя. Чем раньше вылетят из гнезд крылатые самки, тем больше времени после брачного полета будет у них для организации собственного муравейника. А дело это трудное, ответственное и далеко не у всех оно благополучно кончается. Что же получилось, если бы крылатых стали выводить весной? У неторопливых кампонотусов они смогли вылететь только в разгар лета, когда наступает суровая жара и засуха и вся пустыня выгорает.

Теперь очередь за бегунком, и мы переходим к его муравейнику. Бегунок – дневной житель. Вот почему около его гнезда царит необыкновенное оживление. Со всех сторон к муравейнику мчатся с охоты ретивые добытчики и кое-кто волочит свои трофеи. На смену им во все стороны спешат другие охотники. А у входа идет беспрерывная работа. Из него беспрестанно выскакивают крупные рабочие с комочками земли. Отбросив ношу в сторону, каждый землекоп становится головой к выходу и быстро-быстро гребет передними ногами, отбрасывая назад комочки земли. Работа идет споро, и струйки земли летят беспрерывно. У входа всегда толпятся отгребатели. Казалось бы, в этом сейчас нет особой необходимости. Но такова сила привычки. В пустыне часты ветры с пылью, и когда все засыпает, нужно грести ногами изо всех сил, чтобы спасти свое жилище от погребения.

Попробуйте поймать бегунка. Это не так просто. Молниеносные движения, резкие броски в стороны, быстрые взмахи усиков… Очень энергичны бегунки и, кажется, в каждом из них сконцентрирован неистощимый запас энергии. Особенно поразительна быстрота, с которой передаются сигналы опасности. В какую-то долю секунды находящиеся снаружи бегунки все сразу могут перейти в атаку по неуловимому знаку только одного потревоженного муравья. Иначе нельзя. Днем пустыня кишит ящерицами. Они всюду стерегут бегунков, и чуть замешкается охотник, как попал в пасть своему неприятелю.

Наше вмешательство в мирную жизнь муравейника вносит необычайный переполох. И без того быстрые, бегунки начинают метаться в величайшей спешке. Самые крупные солдаты вскоре начинают понимать, откуда грозит опасность, и целым потоком направляются к нашим ногам. Не проходит и минуты, как муравьи у нас на шее, на голове, в рукавах; везде, где только можно пробраться, они копошатся и вонзают челюсти в кожу. Нелегко раскапывать муравейник, одновременно отбиваясь от самоотверженных защитников своего жилища.

Около входа в муравейник, в самых поверхностных слоях почвы, расположены прогревочные камеры. Здесь бегунок использует тепло солнца с самых ранних весенних дней. Сейчас уже в камерах прогреваются большие куколки в шелковистых кокончиках. Это будущие крылатые самки и самцы. Они также вскоре вылетят и тоже будут иметь запас времени, что бы построить до наступления весны свое собственное жилище. Но проблему раннего выпуска крылатых самцов и самок энергичный бегунок разрешает по-другому, чем кампонотус и гораздо экономичней. Он их выкармливает раньше и не оставляет на зиму.

От поверхностных камер вниз идут вертикальные ходы. Вначале они широкие, потом суживаются. Ходы ведут в глубокие подземные жилища. Для того, чтобы до них добраться, наша походная лопатка мало пригодный инструмент.

Для чего же так глубоко идут ходы муравейника? Неужели ради того, чтобы зимовать в тепле? Но ведь это тоже палка о двух концах. Чтобы зимовать в тепле, надо все время кушать. У кампонотуса ходы поверхностные, зимою в них прохладно, временами даже проникает мороз, и муравьи все время спят и ничем не питаются.

У нашего бегунка есть родственник, относящийся к тому же роду мирмекоцистов. Он живет в Северной Америке и на зиму не засыпает. Но американский бегунок заготавливает на зиму пищу в своеобразные живые бочки. Нет, это не шутка! Так и называют таких муравьев «бочками». Это особые рабочие, брюшко которых от непрерывного кормления так раздувается, что становится размером с винную ягоду. В течение зимы такие муравьи постепенно по капельке отрыгивают запасенную пищу и ею кормится весь муравейник. Раньше туземцы даже специально раскапывали такие муравейники и, оторвав брюшко у муравьев-бочек, лакомились им. На праздниках блюдо из муравьев-бочек считалось одним из самых изысканных.

Может быть, и у наших бегунков есть тоже такие же бочки? Не попытаться ли дальше разрыть муравейник? Но для этого придется выкопать глубокую яму, затратив не менее двух дней непрерывной работы. А времени мало. К тому же живые бочки к весне должны быть пусты.

К нашему счастью, в одном месте туранговой рощицы когда-то река подмыла высокий песчаный берег, оторвала от него большой кусок и унесла. Здесь обнажился большой муравейник бегунка. Теперь он весь был виден в разрезе и поверхностью муравейника стала отвесная стена. Сама природа помогла нам познакомиться с устройством муравейника без особых хлопот.

Муравьи не покинули своего полуразрушенного жилища и приспособились к новой обстановке. По отвесной стене ловко бегают охотники и волокут добычу. Строителям тоже немало дел. Они все еще продолжают заделывать обнаженные ходы кусочками глины и проделывают новые. Интересны некоторые особенности работы бегунков. Когда закладываемый ход становится узким, муравей, затаскивая очередной кусочек глины, пятится в него уже задом. Если же около обнаженного хода или камеры остались мелкие частицы земли, муравей подбрасывает их ко входу ровно таким же способом, которым он откидывает почву от него в своем обычном жилище. Таким образом муравей может не только отбрасывать, но и прибрасывать землю. Разве можно после этого отказать муравьям в некоторой доле сообразительности и умении приспособить свои навыки к сильно изменившейся и даже необычной обстановке.

Как хорошо, что мы раньше не стали раскапывать муравейник бегунка, чтобы проследить его строение до самого конца. На обрыве ведь это так просто! Тонкие вертикальные срезы лопатой – и нам становится ясно, что жилище бегунка простирается на глубину около двух метров. Многочисленные горизонтальные камеры связаны между собой главным образом вертикальными ходами. И на этот раз мы испытываем на себе ожесточенное нападение защитников гнезда.

В самых глубоких и больших камерах оказались большие муравьи с таким раздувшимся брюшком, что стали видны прозрачные межсегментные складки. Это еще далеко не бочки, но, несомненно, что-то похожее ни них. Муравьи с большими брюшками явно хранили зимою запасы пищи, сейчас же изрядно исчерпали их. Ранее сколько я ни наблюдал за бегунками, никогда не видел на поверхности земли таких большебрюхих. По-видимому муравьям-бочкам не полагается выходить наружу. Драгоценными запасами не следует рисковать. Как интересно было бы посмотреть на этих муравьев поздней осенью!

Самая крупная зала муравейника, размером с большое яблоко, оказалась битком набитой муравьями. Их здесь скопилось не менее двух-трех сотен. Копошащаяся масса облепила со всех сторон крупную и грузную самку. Больше мы не находим самок. Найденная царица оказалась единственной в большом муравейнике.

Как сильно бегунок отличается от кампонотуса. Он ведет дневной, а не ночной образ жизни. Очень быстр и энергичен, и вялому кампонотусу не чета. Он воспитывает крылатых муравьев с самой ранней весны, а не осенью, устраивает прогревочные камеры, в которых использует тепло весеннего солнца. Он храбр и свиреп в защите своего жилища и, наконец, роет глубокие подземные ходы, в которых проводит зиму, не зная ее стужи, а не засыпает, как кампонотус в поверхностных холодных камерах. Все по-иному у бегунка. Два муравья обитают рядом, по соседству, в одной обстановке, но какая у них разная жизнь!

Загадочные семена

На небольшой песчаной прогалинке у реки, среди кустиков тамариска и душистой серой полыни тянется вереница лакированно блестящих муравьев-мессоров. Это будничная картина: муравьи заготавливают семена для большой и дружной семьи.

Склонившись с лупой в руках над муравьиной тропинкой, я угадываю по муравьям-носильщикам, в какой стороне расположен муравейник, а в какой происходит сбор урожая трав пустыни, и неожиданно замечаю необычное: муравьи тащат в челюстях не семена растений, а маленькие песчаные комочки.

Выносить почву наружу из входа в муравейник – самая обычная работа. Она особенно оживляется, когда происходит расширение старых подземных галерей или строительство новых. Тогда каждый землекоп-носильщик, едва выскочив на поверхность земли, бросает свою ношу и спешит за очередной. Тут же комочки несутся издалека в гнездо. Нет, что-то здесь происходит непонятное!

Я отнимаю песчаный комочек у носильщика – с какой неохотой он с ним расстается! В пальцах комочек легко рассыпается на мелкие песчинки и будто ничего там нет больше. Но во втором комочке все же что-то удается найти. Только трудно очистить от приставших песчинок это «что-то». Наконец все песчинки сняты, и обнажается маленькое темно-оранжевое зернышко. У многих таких облепленных песчинками зернышек уже тронулся в рост крохотный, тонкий как ниточка, черный росточек. Теперь становится почти все понятным. Муравьи-мессоры выкапывают ранее упавшие на землю и начавшие уже прорастать семена.

На всякий случай надо убедиться в правильности предположения и посмотреть, как это делается муравьями. Торная тропинка ведет к небольшим, но густым зарослям разнолистного клоповника. Здесь и трудятся муравьи, своими усиками тщательно обследуют поверхность земли и безошибочно определяют место, где зарыто семечко, и вытаскивают его челюстями. Обоняние у мессоров отличное.

Семена упали на землю, видимо, не так давно, но их уже успел занести ветер песком, а дождь слегка примочил. Но до чего же крепко успели семена прилипнуть к песчинкам! Уж не для того ли, чтобы замаскироваться и не стать добычей муравьев?! Но мессорам оболочка из песка нипочем. Там в гнезде имеются специальные рабочие, которые тщательно очищают зерна от всякого ненужного хлама.

Чьи же это семена? Какое растение могло их обронить сюда, на этот небольшой кусочек зарослей клоповника? Уж не сам ли клоповник. Короткое, приземистое растение уже отцвело, нижние коробочки давным-давно открылись на две половинки каждая и семена упали на землю. В средних коробочках еще находятся зрелые семена и вот-вот готовы свалиться вниз. Верхние коробочки совсем зелены, семена их незрелы, время открываться половинкам коробочек еще не пришло.

Я тщательно разглядываю зрелые коробочки. Легкое нажатие пинцетом, створки легко раскрываются, и из щелки вываливается яркое оранжевое семечко. Оно такое же, как и те, что облеплены песком, только немного ярче и светлее.

Зачем же муравьям искать занесенные песком семена, тащить их грязными в гнездо и потом возиться над их очисткой. Не проще ли забраться на растения и вытаскивать из коробочек зрелые семена или даже тащить их вместе с коробочками. Каждая коробочка прикреплена тонкой ножкой, которую ничего не стоит перекусить челюстями. Ведь так всегда и везде поступают муравьи-жнецы. Нередко даже в этом деле происходит что-то вроде разделения обязанностей: одни муравьи отгрызают семена с растения и сбрасывают их вниз, другие таскают в муравейник.

Кстати, некоторые семена упали совсем недавно, быть может, даже прошедшей ночью, и лежат такие заметные, оранжевые, на поверхности земли, не привлекая ничьего внимания. Видимо, дела с клоповником не так просты. Быть может, семена невкусны или даже ядовиты пока не побывали в земле и не стали прорастать. И ядовитость их не случайна, а для того, чтобы не стать добычей мессоров. Но всякое действие вызывает противодействие. Муравьи научились правилам обращения с ядовитыми семенами и стали их заготавливать после того, как они полежали в земле. Жизнь сложна и запутанны отношения, сложившиеся тысячелетиями.

Набрав пучок клоповника, я потряхиваю им у самого входа в муравейник жнецов. Вскоре вся земля пестрит яркими семенами. Мимо семян ползут трудолюбивые носильщики и не обращают на них внимания. Они никому не нужны.

Впрочем, рано торопиться с выводами. Вот один муравей схватил семечко, долго крутился с ним около входа, как бы показывая пример остальным, и, наконец, залез в муравейник. Вскоре его примеру последовал другой муравей и еще несколько принялось собирать зерна. Вот и понравились они мессорам. Зато теперь я снова растерян: мои предположения рушатся и вновь все стало непонятно.

В это время я вижу, как среди носильщиков, волокущих семена, облепленные песком, появляются особые: они тащат целые коробочки с какими-то маленькими зеленоватыми семенами. Эти коробочки принадлежат уже другому растению, и я без труда его разыскиваю. Листья его узкие, коробочки равномерно округленные, а семена в них другого цвета. Называется оно льнолистным плоскоплодником и в некотором отношении родственно клоповнику. Ведь вот же заготовляют зерна плоскоплодника прямо с растения, как и водится по муравьиному обычаю!

Коля видит издалека, как я ползаю на коленях с лупой в руках, и, забросив дела, спешит с бивака ко мне. Может быть нужна помощь?

– Почему да отчего, – говорит Коля недовольно. – Никогда сразу все не открывается.

– Видишь ли в чем дело, – поясняю я. – Если бы муравьи совсем не собирали свежих зерен клоповника, все было бы понятным, и предположение, что непроросшие семена невкусны или ядовиты, казалось бы верным. А то вон опять муравьи тащат оранжевое зернышко из насыпанной мною кучки.

Но на этот раз я, кажется, ошибся. И как хорошо, что ошибся. Муравей тащил зернышко не в свое жилище, а, наоборот, оттаскивал его подальше в сторону. И нес он это зернышко даже не из кучки, насыпанной у входа, а из гнезда. За ним вскоре показался другой. Он тоже занимался тем же делом и выбрасывал наружу оранжевое зернышко. Два муравья, а за ним и другие, казалось, поняли свою ошибку или исправляли ошибку других: свежие оранжевые семена не были нужны муравейнику.

Вот как много странного иногда может оказаться в незначительном на первый взгляд факте. Два похожие друг на друга растения, а разные семена и разное к ним отношение муравьев-жнецов.

Теперь осталась только одна маленькая неясность. Почему муравьи не смогли сами прорастить свои семена в муравейнике, использовав для этого свои влажные камеры? Но этот вопрос уже не менял сути дела, хотя бы и потому, что никогда никакое явление не раскрывается полностью до конца, да еще и сразу. К тому же, насколько я знаю, жнецы, обитающие в пустыне, никогда не допускают прорастания семян в своих кладовых. Это не в их обычае.