Текст книги "Муравей-жнец"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Наконец песок закончился. На глубине одного метра встречается слой слежавшегося гипса, и белые кристаллы его с трудом поддаются лопате. За слоем гипса еще метр глубины, и на уровне камер с запасами зерен под каблуками ботинок чавкает мокрая почва и, наконец, ура!.. появляется вода… настоящая, хоть и чуть солоноватая вода!.. Теперь нашей экспедиции незачем экономить воду.

Кто хочет умываться? Не жалейте, всем хватит вдоволь!

Мы выкладываем вырытую яму каряжистыми стволами саксаула, колодец готов и теперь будет служить человеку. Вскоре здесь в его стенках совьют гнезда воробьи и обязательно появится утопленник – неосторожный скакун – мохноногий тушканчик. Потом к колодцу скотоводы протопчут дороги, о нем узнают топографы и нанесут на карту. А там появится какое-нибудь, как всегда, неожиданное степное название.

Теперь, путешествуя по пустыне, я присматриваюсь к муравейникам мессоров. И вот, оказывается, что не везде они живут, и в некоторых местах, где и почва неплоха и много трав с обильным урожаем, муравьев нет. Никому не удавалось выкапывать в таких местах и колодцев.

В обширной пустыне Джусан-Дала недавно появились благоустроенные колодцы. Здесь отсутствие воды долгое время мешало освоению превосходных зимних пастбищ. Строят колодцы и сейчас. Случайно я натыкаюсь на один незаконченный колодец. Он прорыт в мощном слое лёсса, затем песка. Вода в нем находилась на глубине около тридцати метров, ниже тонкого слоя ярко-красной глины. В сотне метров в стороне от колодца, на холмике гнезда муравьев-мессоров, оказались красные комочки такой же, как и в колодце, глины. Муравьи тоже дорылись до такой глубины.

Кстати, это не столь уж тяжело и, возможно, тридцать метров глубины далеко не предел для жнецов.

В среднем течении реки Чу у отрогов Курдайского хребта, недалеко от колхоза «Трудовик», река подмыла глинистый берег и ушла далеко в строну. Из сплошного светлого лёсса образовались почти вертикальные обрывы высотою около двадцати пяти метров. У основания обрывов в густых тростниках вьется узенькая проточка. На холмах, образующих обрыв, много гнезд муравьев-мессоров. Некоторые гнезда подходят к самому обрыву. Не попробовать ли нам на самом краю обрыва разрыть муравейник? До самой воды не дорыться, она слишком глубоко, на уровне извилистой протоки. Но почему не попробовать забраться поглубже в землю. Ведь здесь сбрасывать землю можно сверху вниз, в сторону обрыва. А это неизмеримо легче, чем вытаскивать наверх.

С обрыва видна обширная зеленая долина реки Чу. За нею высится далекий Киргизский Алатау. Снежные шапки его уже стали белыми – в горах выпал снег. Скоро снег опустится и на пустыню. Ветер гуляет по долине и, ударяясь в обрывы, взмывает кверху. Здесь, на восходящих токах воздуха, неподвижно распластав крылья, реют пролетные коршуны, мелькают дикие сизые голуби. Над далекою рекою Чу тянутся на юг утки и гуси.

По краю обрыва много гнезд муравьев. Все они занимаются заготовкой семян. В одном муравейнике что-то произошло, появились мертвецы, и их выносят из гнезда и сбрасывают вниз с обрыва.

Сейчас, осенью, когда так давно не было дождей и все подпочвенные воды давно истощены, уровень реки и маленькой проточки сильно понизился. Как добираются до воды мессоры? Там внизу выходят материнские породы и кое-где проглядывают в воде коричневые скалы. Ведь через них не пробьешься.

А что, если около муравейников расставить чашечки с водою? И что происходит около некоторых из чашечек! Громадные скопища муравьев толкутся у воды. Многие упали в нее и лежат там без движения, распластав в стороны ноги. Утоление жажды продолжается почти два дня, и кое-кто от неумеренного потребления воды теряет подвижность и остается лежать полумертвым всю ночь и добрую часть дня. Потом наступает пробуждение и благополучное выздоровление.

Но некоторые муравейники не проявляют никакого внимания к воде. Это, по-видимому, те, чьи ходы проникли глубоко, и запасы зерна расположены над самою водою. Совершенно равнодушны к воде и те муравьи, которые живут около протоки, у основания обрывов. Уж им, конечно, совсем нетрудно добраться до воды под землею.

Трудно долбить ломом и киркою твердую, как камень, лёссовую почву. Падая вниз с обрыва, лёсс поднимает облако густой пыли, ветер бросает ее в вырытый колодец и тогда нечем дышать и все покрывается серым слоем. Несколько дней работы и вертикальная траншея пробита на глубину около десяти метров, а ходы все еще идут дальше и из них продолжают выскакивать потревоженные жители муравейника. Один раз я вижу муравья, растерянно несущего наверх мокрое семечко пустынного злака. На какой глубине лежало это мокрое семечко, где набралось живительной влаги? Как нам докопаться до мокрых кладовых, когда нет сил, руки в мозолях и давно уже пора возвращаться домой?

В одном месте под лёссовым обрывом я вижу небольшую пещеру. Когда-то тут была нора какого-нибудь грызуна. Потом волки, лисы, дикобразы незаметно расширили ее, почва обвалилась, и теперь в пещеру можно свободно, почти не нагибаясь, забраться человеку. Здесь на стенках пещеры я вижу, что в самом низу лёсс переслоен тоненькими прожилками мелкого щебня. Когда-то сильные потоки принесли его сюда и отложили на поверхности. Потом лёсс постепенно закрыл мелкий щебень и накопился над ним за многие тысячелетия громадной толщей.

А что, если посмотреть муравейники наверху обрыва, над самой пещерой? Ведь если вертикальные ходы проходят через эти тоненькие прожилки, красноватые мелкие кусочки должны оказаться на холмике муравьев-жнецов.

Предположение оправдывается. Среди светлой земли муравьиного холмика кое-где краснеют маленькие кусочки щебня. От прослоек щебня до вершины холмов около двадцати пяти метров. В другую сторону, вниз, до уровня воды, еще около пяти…

Наступает зима, снег закрывает пустыню, ветер сносит его в глубокие ложбины, солнце высушивает южные склоны холмов. В теплые весенние дни муравьи-жнецы выходят на поверхность, пропалывают травы, хоронят умерших.

Пустыня покрывается зеленым ковром трав, расцвечивается цветами и звенит песнями жаворонков, все население муравейников-жнецов высыпает наружу. Жители его в величайшем беспокойстве. Они расширяют двери муравейников. Вскоре из подземных отверстий один за другим выползают самцы и самки, забираются на вершинки кустиков, трав и, взмахнув чудесными прозрачными крыльями, поднимаются высоко и воздух, навсегда уносясь вдаль.

Не зря зимовали крылатые самки в муравейниках, и сейчас, начиная свою самостоятельную жизнь ранней весною, им будет легче рыть ходы, пока в пустыне почва еще влажна и в воде нет недостатка.

Что ожидает путешественников?

Как закончится их воздушный брачный полет, где будет найдено место для будущего гнезда среди жаркой пустыни? А сколько окажется неудачников, которые никогда не найдут воду! Сколько труда уйдет, прежде чем те, кому посчастливилось, построят настоящий большой муравейник с глубокими вертикальными ходами, подземными кладовыми и добротными запасами зерна над драгоценной и глубоко скрытой водою, настоящий большой муравейник, по которому в пустыне можно будет уверенно рыть колодец.

Муравьиные солярии

Весною в пустыне все живое выползает на солнце. Те же, для кого вредны солнечные лучи, пристраиваются поближе к теплу, под широкими листиками трав, маленькими камешками. Наступает пора прогрева и у муравьев.

Весною у муравьев много хлопот. Нужно как можно скорее воспитать из личинок крылатых самок и самцов. Ведь им предстоят немаловажные дела: брачный полет, а главное, поиски места для жилища и обоснование новых муравейников. Для этого необходимо много времени.

Некоторые виды муравьев приспособились иначе к этому дефициту времени. Они воспитывают крылатых еще с осени. Многочисленные самки и самцы зимуют в муравейниках и уже ранней весною способны покинуть родительский дом и начать самостоятельную жизнь. Но при этом обычае не каждый муравейник может выдержать ораву иждивенцев. Ведь всех их нужно прокормить.

Что творится под камнями в теплые весенние дни! Будто в праздник, на улицу высыпает все население муравейников под свою теплую каменную крышу. Здесь целыми штабелями лежат аккуратно сложенные яички, личинки и куколки. Среди копошащейся массы муравьев степенно расхаживают большие и грузные основательницы муравейника – бескрылые самки. Те муравьи, что заняты воспитанием тлей на подземных корнях растений, вытаскивают наверх самых толстых своих коровушек, которым вот-вот пора телиться. Сюда же приползают погреться разные прихлебатели муравьев – мелкие жучки-ощупники, жуки-стафилины, клещики и многие другие, давно приспособившиеся жить за чужой счет.

К вечеру, когда солнце склоняется к горизонту, смолкают жаворонки, красные тюльпаны складывают лепестки в горсточку, а в воздухе холодеет, камень все еще хранит животворную теплоту весеннего солнца. Но и он скоро остывает, и рано утром, когда сизый иней опустится на землю, прикоснитесь к камню: он холоден как лед. Вот почему на ночь все население муравейника со степенными самками, яичками, личинками, куколками, тлями и приживальщиками-захребетниками – все убираются глубоко под землю в самые нижние этажи жилища.

А как же обходятся те, у кого нет такой каменной крыши? Ведь немало муравейников устроены просто в земле и не имеют над собою никакого прикрытия. Тут приходится и строить плоские камеры – детские – под самой поверхностью земли, поближе к теплу. В земляных камерах не так тепло, как под камнем, ведь земля нагревается медленнее, тем более, что крышу приходится устраивать потолще, попрочнее.

Там, где весною растет трава, приходится еще труднее. Прикрытая растениями земля нагревается медленно. Но и в этой обстановке нашлись изобретатели, и ловчее всех оказался юркий черный муравей. Прогревочные камеры он умудряется строить самым оригинальным способом. Но эти прогревочные камеры обязаны своим существованием только утренним росам и инею, когда мелкие бисеринки воды садятся на землю, повисают на листиках, цветах пустыни и унизывают каждую паутинку. Видел ли кто росистое утро пустыни? Как только восходит солнце, повернитесь к нему лицом: вся пустыня горит огнями маков. Повернитесь в другую сторону на запад, и все заискрится от капелек росы, переливающихся радужными тонами. В безводной пустыне роса поит многих ее обитателей. Но чуть потеплело, раскрылись цветы, запели жаворонки, бисеринки с радужными отблесками потухают, вся влага растворяется в сухом воздухе пустыни, и он струится кверху, к горячему солнцу, отражаясь всюду по горизонту озерами-миражами.

Весною в гнездах юркого черного муравья происходит оживленное строительство. Один за другим вереницею поспешно мчатся наверх черные труженики, и каждый в челюстях несет комочек земли. Выскочит наверх, бросит ношу и опять исчезнет под землю. И так без передышки весь день с утра до вечера. Вскоре над входом в муравейник, обычно у основания густого кустика серой полыни, вырастает земляной холмик.

Что это? Наверно, обычное строительство подземных галерей и выброс наружу строительного материала. Нет, не совсем так! Одновременно с расширением подземных галерей происходит строительство прогревочных камер.

Наступает вечер. Работа прекращается. В холодную ночь муравейник погружается в сон. Утром на земляной холмик падает роса, и его поверхность становится чуточку влажной. А когда поднимается солнце и высушивает холмик, сверху на нем образуется корочка подсохшей земли и крыша прогревочной камеры готова. Тогда снова выскакивают из-под земли юркие муравьи и опять начинают насыпать сверху землю на вновь образовавшуюся крышу. Так в несколько дней образуется многоэтажный дом, поддерживаемый множеством колонн из стеблей полыни, и в самых верхних и теплых этажах прогреваются яички, личинки и куколки.

Попробуйте разломать несколько таких многоэтажных домов. Сколько там поналожено яичек, личинок и куколок! Только не стоит слишком усердствовать. Уж очень жаль разрушать постройку, с таким трудом возведенную маленькими строителями.

Походный шелкопряд

Этих бабочек называют шелкопрядами за то, что гусеницы, собираясь окуклиться, плетут шелковистый кокон. А слово «походный» прибавляют, желая подчеркнуть, что, кроме того, гусеницы всегда передвигаются друг за другом колоннами, как в настоящем военном походе.

В Советском Союзе известны дубовый и сосновый походные шелкопряды. Название их говорит, на каких растениях гусеницы питаются. Оба шелкопряда – типичные жители леса. Никто еще не знает, что есть походный шелкопряд и в пустыне, где нет никаких деревьев.

Пустынных шелкопрядов я нашел не сразу. Все началось с загадки. Это было в начале лета, на холмах пустынного хребта Анрахай, среди невысоких холмов, поросших низенькой и пахучей серой полынью. Красное и большое солнце садилось в дымке за горизонт, раскаленная почва еще пылала жаром, но уже чувствовалась легкая прохлада, и в воздухе стали появляться терпеливо ожидавшие спасительной ночи разные насекомые. Косые лучи солнца отражались от чего-то красными зигзагами, причудливо извилистыми и странными.

Не будь заходящего солнца я, возможно, не обратил бы на полосы внимания и прошел мимо. Извилистые полосы были очень красивы и представляли собою густые ленты из тончайших паутинных нитей. Они то шли широким потоком, то разбивались на несколько мелких рукавов и снова соединялись вместе. Иногда от широкой ленты в сторону отходил тупой отросток. Местами, где прошли дикие бараны-архары, лента прерывалась следами животных.

Кто сделал такие ленты, я не знал, но хорошо их запомнил и в следующую же весну поспешил на пустынные холмы хребта Анрахая, поросшие душистой серой полынью. Весна была в полном разгаре, но красные тюльпаны и маки уже отцветали. На смену им пришли другие цветы.

Мне не пришлось долго заниматься поисками. На серые полосы паутинных дорожек я натолкнулся очень быстро. Они почти всегда начинались с какого-нибудь небольшого кустика. Здесь, оказывается, произошло пробуждение гусеничек, выход их из яичек и первые солнечные ванны. Гусенички, а их было по двести-пятьсот штук, все потомство одной бабочки-матери, родные братья и сестры, тут же питались на кусте и линяли. Многочисленные серые сморщенные шкурки с блестящими чехлами головок были раскиданы по паутинной ткани.

Отсюда же, с этого кустика, гусеницы отправлялись в свое первое путешествие по пустыне, плотной колонной, как самые настоящие походные шелкопряды. Вначале пускались в путь наиболее смелые и крепкие, за ними следовали все остальные. Каждая гусеница тянула за собою паутинную ниточку, и от множества нитей получалась превосходная гладкая шелковая дорожка.

На пути гусенички объедали листочки серой полыни, охотно обгладывали и другие самые разнообразные растения. Движение колонны не было быстрым. Проделав за один-два дня несколько метров пути, гусенички сбивались в кучу и собирались вместе одним тесным клубком. Гусенички быстро росли, старая и неподатливая одежда становилась тесной, и наступала пора линьки. В большом тесном скоплении, по каким-то причинам, это было делать выгоднее, чем в пешем строю.

Здесь в скопище не все благополучно заканчивали облачение в новые наряды. Кое-кто из больных погибал, оставаясь висеть жалким комочком. Некоторые же почему-то не успели перелинять, не могли поэтому отправиться вместе со всеми, безнадежно отстали и торчали здесь же, жалкие, вялые и беспомощные. Одиночество оказывалось губительным для гусеничек пустынного походного шелкопряда.

Там, где кончалась широкая паутинная лента, по которой мы проследили место рождения гусеничек, походы и остановки для линьки, располагалось и все их многочисленное общество. Теперь в разгаре весны гусенички сильно подросли, были каждая не менее пяти-шести сантиметров длины, в элегантном бархатном одеянии пепельно-голубого, как серая полынь, цвета со светлыми поперечными полосками. Вдоль спины гусениц тянулись яркие узкие оранжевые ленточки, по самой же середине между ними на спине находилась самая красивая нежно-голубая полоса.

Скопище гусеничек вытянулось в длину около двух метров и издалека напоминало собою толстую змею. Периодически лента стягивалась и комок: происходила небольшая остановка на вкусном кустике молочая. Вскоре от кустика молочая оставался жалкий скелет, колонна выстраивалась вновь и ползла дальше, оставляя позади шелковую дорожку.

Иногда кое-кто сбивался с пути и начинал прокладывать боковую дорожку, а у колонны появлялся вырост. Отъединившиеся в сторону гусеницы вскоре обнаруживали разрыв с главной компанией и, повернув обратно, догоняли ушедших вперед.

Движением колонны управляло два основных правила, их строго придерживались все члены большой семьи: первое правило – обязательно двигайся вперед и прокладывай путь, если только кто-либо идет сзади и слегка подталкивает; второй закон – непременно следуй за кем-нибудь, если сам не делаешь новую дорогу.

Если гусеница, идущая впереди колонны, ушла слишком далеко или же уклонилась в сторону от общего потока и ее никто сзади не подталкивал, она вскоре же поворачивала обратно и присоединялась к остальным. Если гусеница отставала от всех, ей не за кем было идти по пятам, она старалась всеми силами догнать ушедших вперед.

Без соблюдения этих правил движение колонны казалось немыслимым, так как всякое нарушение устава похода привело бы к большой сумятице. Был строг и распорядок дня походного шелкопряда.

Весь день происходило движение колонны, еда по пути, или небольшие привалы на лакомых растениях. К вечеру колонна сбивалась в кучу на каком-нибудь кустике, и гусеницы, поникнув книзу головами, погружались в сон. Утром, как только теплые лучи солнца падали на сонное сборище, происходило дружное пробуждение, и поход начинался сызнова.

Походный пустынный шелкопряд не особенно многочислен в полынной пустыне. Но местами его немало, а серые дорожки протянуты во всех направлениях. Иногда случайно пути разных колонн совпадают. Тогда происходит объединение и шествие гусениц принимает внушительные размеры и издалека становится похожим на большую змею-удава.

В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году в предгорьях хребта Алтынь-Эмель возникла паника среди работавших в поле колхозников. Один из них увидел в поле громадную змею. Испуг был так велик, что никто не решился пойти посмотреть на место, где было встречено совершенно необычное для здешних мест пресмыкающееся. Возможно, за змею была принята одна или несколько объединившихся семей походного пустынного шелкопряда.

Со змеями нередко путают личинок грибного комарика, так называемого «ратного» червя. Они обладают странной способностью иногда собираться в большие, до десятка метров, колонны. Но в Средней Азии и в Казахстане этот комарик не обнаружен.

Окраска гусениц, если не считать узенькой яркой красной полосы, в общем, подходит под тон окружающей растительности. Но, по-видимому, гусеницы походного пустынного шелкопряда несъедобны, и я никогда не видел, чтобы кто-либо истреблял их. Этим и объясняется, что живут гусеницы большими скоплениями совершенно открыто и не маскируясь.

Но попробуйте побеспокоить колонну шелкопрядов. Гусеницы высоко поднимут переднюю часть туловища и начнут дружно размахивать ею в разные стороны. В это время, из-за множества мелькающих в воздухе блестящих головок, все скопление представляет собой оригинальное и внушительное зрелище. Оно способно смутить своим необычным видом всякого, кто только попытается напасть на гусениц.

К началу лета, когда подгорает растительность, приходит конец дружной жизни многочисленного общества, и гусеницы расползаются в разные стороны. В это время они сильно подрастают и достигают длины семи-восьми сантиметров. В них уже не узнать тех крошечных малюток, которые впервые собрались на кустике полыни, выйдя весною из яичек. Взрослые гусеницы недолго ведут одиночный образ жизни. Вскоре же они находят укромные местечки, чаще всего где-нибудь у основания кустиков, и тут свивают себе светло-желтые кокончики, прикрепляя их к окружающим предметам. Внутри кокончика гусеницы окукливаются.

Стадия куколки походного пустынного шелкопряда недолговременна. Через десяток дней из куколки начинают выползать различные паразиты. Раньше всех выбираются белые мясистые безголовые личинки. Они закапываются в землю и покрываются коричневой оболочкой, напоминающей округлый бочонок. Это личинки волосатой мухи-тахины.

Из других коконов за тахинами, прогрызая небольшие отверстия в шелковой оболочке коконов, выходят тонкие, стройные, с длинным яйцекладом наездники. Еще через некоторое время концы коконов, уцелевших от тахин и наездников, оказываются слегка продырявленными, и из них вылетают небольшие светлые бабочки с желтыми пятнами и полосками.

Темной южной ночью бабочки взмывают в воздух и носятся над пустыней в стремительном брачном полете. Вскоре самки откладывают яички у самого основания кустиков полыни и погибают. В многочисленных яичках теплится жизнь, маленькие гусенички, свернувшись комочком, под блестящей оболочкой проводят недвижимо остаток лета и долгую зиму.

Ранней весной гусенички пробуждаются, собираются вместе на общей паутинке и начинают вести совместную походную жизнь, такую же, как вели ее их предки.