Текст книги "Маленькие труженики пустыни"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

История с тентом сыграла роль случайного эксперимента, который я потом повторял не раз с одним и тем же результатом. Муравьи-жнецы, судя по всему, не в пример другим муравьям, пользуются для ориентации не только пахучими следами. Их тропинки, прежде всего, – удобный путь для переноса груза. С них они сходят и разбредаются во все стороны, собирая урожай семян. Главный же ориентир, наверное, невидимый для нас поляризованный свет неба. Его мы и закрыли толстым брезентом, смутив опытных носильщиков, спешивших домой. Еще бы! Тропинка с родными и понятными следовыми знаками была перед ними, но ориентирный свет куда-то исчез. Как не впасть в замешательство!

Дела подземные

Гнездо муравьев-жнецов казалось необычным, так как вокруг него на ровной глинистой площадке находилось еще пять новых строящихся гнезд. Из маленьких отверстий наверх ежесекундно выскакивали землекопы с землей в челюстях, и, бросив ее, поспешно скрывались обратно. Попробуем раскопать один из таких «филиалов». Узкий ход вначале идет вертикально вниз, потом слегка отклоняется в сторону. Из хода все время выбираются жнецы, растерянно бродят вокруг разрушенного строения. На глубине полуметра ход закончился, но на его дне шевелится что-то совсем немуравьиное: показывается большая коричневая голова с острыми челюстями, белое гладкое тело, сильно изогнутое в виде буквы S, с безобразным горбом на спине. Да это личинка хищного жука-скакуна! Обычно она роет в земле вертикальные норки глубиной около 15–20 сантиметров, в которых и поджидает добычу – различных насекомых, любителей темных закоулков. Неужели жнецы забрались в логово к хищнику, атаковали его, заставили зарыться в землю и, убирая за ним разрыхленные комочки почвы, ведут таким оригинальным путем земляные работы?

Кто бы мог подумать, что муравьи используют чужую даровую рабочую силу! Предположение кажется и смешным и невероятным. Наверное, все произошло случайно.

Что же в других строящихся муравейниках? Там я застаю ту же картину. Только в одной норке нет личинки-хищницы, хотя, по всему видно, она здесь была недавно. Этот ход значительно глубже, сбоку сделаны две камеры и путь продолжается, как полагается в молодом, начинающемся муравейнике, к далекой грунтовой воде. Значит, предположение, казавшееся невероятным, правильно.

Какова же судьба личинок жуков-скакунов? Ответили на этот вопрос сами муравьи. Вскоре после раскопок я увидел, как к главному ходу муравейника поспешно мчалось два рослых муравья-воина. Они волокли насмерть искусанную личинку жука-скакуна, их невольного помощника в трудных подземных работах. Какое вероломство!

Междоусобица

Тугаи у реки Или стали необыкновенными. Дождливая весна, обилие влаги – и всюду невиданно пышная, богатая растительность. Цветет джида и ее ароматом напоен воздух. Местами фиолетово-алые цветы джингиля закрывают собой все зеленое. Как костры горят розовые тамариски. Покрылись белыми цветами изящные джузгуны, на сыпучих песках красавица песчаная акация, светлая и прозрачная, оделась в темно-фиолетовые, почти черные цветы. Рядом с тугаями полыхает пустыня кроваво-красными маками, светится солнечной пижмой. Безумолчно щелкают соловьи, в кустах волнуются за свое крохотное потомство сороки. Биение жизни ощущается на каждом крошечном клочке земли.

Нынче урожай семян богатый. Муравьи-жнецы потрудились не жалея сил, закрома их кладовых набиты до отказа, у входа в гнезда кучки шелухи – свидетельство изобилия.

Теперь соседям пора бы забыть прошлогодние распри из-за голода. Но старые привычки живучи, укоренились. И два соседних гнезда муравьев-жнецов враждуют. Беда, если чужой попал не на свою территорию. Его схватят, распялят, замучают, казнят. У входа каждого гнезда по-прежнему бегает отряд воинственных солдат. Они не в меру оживлены, мечутся, с размаху бьют раскрытыми челюстями о землю, обстукивают головой всех встречных, как бы желая убедиться, что это свой, обуяны жаждой расправы с чужаками. Возможно, только они, эти солдаты, портят добрососедские отношения двух гнезд, а остальные тут ни при чем?

Между тамарисками рядом два гнезда, недалеко друг от друга. Раньше в густой растительности их не было видно. Теперь же, когда бульдозер провел дорогу, муравьи спешно восстановили свои засыпанные гнезда и оказались на виду, на оголенной земле. У одного гнезда муравьи трясутся как в лихорадке, постукивая друг друга головами, передают сигнал тревоги. На них, оказывается, напали соседи.

Муравьи-хозяева защищаются от налетчиков. Рослые солдаты действуют по-своему. Схватив чужака, оттаскивают его далеко в сторону от муравейника и бросают. Наверное, так легче. Впрочем, так стало легче, потому что земля расчищена бульдозером.

У входа в третий муравейник муравьи странно мечутся, дергаются из стороны в сторону. Это солдаты. Они нападают на чужаков, бьют челюстями. В перерывах между схватками солдаты подают сигнал тревоги: мелко вибрируют головой, постукивают ею встречных жнецов, бегущих за урожаем или возвращающихся обратно. Но сборщики почти не обращают внимания на воинственных собратьев. Междоусобица их не касается. Инстинкт заготовки корма для них превыше всего. Кое-где вояки сцепились друг с другом, грызут ноги, усики, тонкие стебельки, соединяющие грудь с брюшком. Один уже без брюшка, жалкий, уродливый, часто теряя равновесие и опрокидываясь, крутится как сумасшедший, посылая удары во все стороны. Мне кажется, он уже не способен отличать своих от чужих, им управляет предсмертная агония, злоба к врагу. И вот странно: ему даже не отвечают, прощают удары. Зачем с ним драться? Участь его предрешена. Скоро он истощит свои силы и замрет.

Из жилища выползает муравей с зерном и удирает от тех, кто нападает и трясется в возбуждении. Он, оказывается, из другого гнезда. Это вор, и пришел он сюда за чужим добром. Его долгий путь нелегок и лежит через заросли трав. По пути его все время бьют, пытаются отнять ношу. И сколько ударов приходится на его черную броню, пока он не доберется до родного обиталища. Но удивительнее всего, что вокруг, на траве, масса точно таких зерен, подобных утащенному у соседей! Я прослеживаю путь грабителей, и тогда выясняется, что на злосчастный муравейник напали не один, а сразу три соседа. Да и сами терпящие набег заняты тем же. Четыре муравейника, поглощенные заготовкой семян, одновременно тратят массу энергии, чтобы украсть какую-то ничтожную долю запасов у своих соседей.

Здесь прошли обильные весенние дожди, земля покрылась густыми травами. Урожай на них хороший. И сейчас собрано уже немало зерен. К чему же это бессмысленное воровство? Уж не потому ли, что два прошедших года были засушливыми, голодными и муравьи, доведенные до отчаяния, ранее объявили войну друг другу и принялись за самоуничтожение. Сейчас же, продолжая начатую междоусобицу, часть рабочих, вместо того чтобы вместе со всеми собирать урожай, мешает им трудиться, начинает распри, с большим трудом и опасностями ворует заготовленные соседями запасы.

Сколько же надо времени, чтобы угасли инстинкты вражды и вновь наступило миролюбие? Ведь было оно когда-то. Иначе не выросли бы в близком соседстве друг с другом такие большие муравейники. Жестокие нравы управляют муравьиной жизнью!

Обследователи

К гнезду жнецов тянется торная тропа и по ней едва ли не сомкнутым строем шагают муравьи с семенами. Сегодня дует весенний ветер, прохладно, насекомых нет, и я рад случаю посидеть возле трудолюбивых жнецов.

У гнезда валяется несколько умерших стариков-жнецов и убитых муравьев-чужаков, забредших сюда из другого гнезда. Один чужак только что схвачен. На него сзади прыгнул большеголовый солдат, ухватил за талию и с ритмическими покачиваниями силится перепилить ее острыми зубчиками челюстей. Несчастный пришелец не в силах защитить свою жизнь и терпеливо ожидает печальной участи.

Из гнезда выскакивает муравей-рабочий. Он несет в челюстях большеголового солдата и кладет ношу на землю. Большеголовый несколько секунд неподвижен, потом чистит усы и бодро движется в том направлении, в котором его несли. Вскоре он скрывается среди зарослей колючей травы. Проходит несколько минут, вновь появляется носильщик с солдатом и повторяется то же. Только направление другое. Надо последить за большеголовым солдатом. Не зря же его вынесли. Тут что-то есть. И я, не упуская из вида солдата, освобожденного из челюстей рабочего, пытаюсь узнать, чем он намерен заняться.

Солдат оказался энергичным и бывалым, без лапки на правой ноге, наверное, потерянной в сражениях с противником. Он быстро помчался строго в направлении, в котором его несли от гнезда, и двадцать метров преодолел менее чем за полчаса. А потом? Потом он долго крутился, заползал в норки, заглядывал под камешки, будто кого-то настойчиво разыскивал. Но кого? Семена – добыча жнецов – на растениях. Один раз он столкнулся со сцепившимися жнецами. Пощупал усиками и помчался дальше: у него другое задание.

Набираюсь терпения и слежу за муравьем. Прошло три часа, пока, наконец, солдат повернул к гнезду, решительно направился к его входу и исчез в подземелье. Куда и зачем посылали жнеца-солдата, что он искал?

Сейчас весной пришло время молодым самкам жнецов делать новые гнезда. Строящиеся муравейники могут стать опасными конкурентами, особенно, когда в пустыне скудный урожай семян. Уж не потому ли ходил солдат на разведку, чтобы вовремя изгнать непрошеных поселенцев. Но это только одни предположения…

Заботливые хозяева

Что делать: сидеть ли в избушке и, глядя в окошко на серое небо, заниматься мелкими делами, или решиться на прогулку? А ветер завывает в трубе, бренчит оконным стеклом, шумит в тугае и раскачивает голые ветви. На тихой речке иногда раздается громкий всплеск: в воду падают остатки ледяных заберегов. Но далеко у горизонта светлеет небо, потом появляется голубое окошко. Сквозь него прорывается солнце и от его лучей золотятся далекие пустынные горы Чулак, а вместе с ними загорается и надежда на хорошую погоду.

Вскоре облака стали тоньше, проглянуло солнце и сразу все преобразилось. Закричали в колючих зарослях чингиля фазаны, расшумелись синицы-лазоревки, уселись стайкой на вершине лоха и хором запели веселую песенку. Пробудились и жаворонки.

Потеплело. Очнулись ветвистоусые комарики, ручейники, крошечные жуки-стафилиниды, тростниковые мухи-пестрокрылки. По земле не спеша ползают стального цвета мокрицы. Сейчас они расселяются. А муравьи-жнецы уже потянулись за семенами растений, выпалывают какую-то сорную траву на своих холмиках, крутятся возле своих жилищ на сухих стеблях, будто что-то разыскивают. Что бы им делать на голых растениях?

Темное, с ярко-оранжевой грудкой насекомое низко летит над землей, садится на сухую веточку полыни, поводит в стороны длинными усиками и вновь взлетает. Это пилильщик.

В памяти всплывает такой же весенний мартовский день и воскресная загородная поездка. Тогда вначале ясная погода испортилась, но муравьи-жнецы не испугались прохлады, не прервали своих дел и мне только и осталось, что глядеть на них. И не зря. Из темного входа вместе с трудолюбивыми сборщиками урожая выползло наверх странное бескрылое насекомое, черное, с длинными усиками и оранжевой вздутой бугорком грудкой. Оно показалось необыкновенным и я не мог даже сказать, к какому относится отряду. Неторопливо помахав усиками, незнакомец скрылся в норке.

Как я корил себя за то, что, разглядывая, упустил находку. Но вот из темного хода, среди муравьев, одетых в блестящие черные латы, вновь показались длинные усики и за ними оранжевая грудка… Секунда – и оно у меня в руках.

У муравьев в жилищах живет множество разнообразных пауков и насекомых. Они издавна приспособились к муравьиным законам и связали свою жизнь с ними. Многие очень сильно изменились и стали совсем не похожи на своих родственников. Вот и это насекомое – пилильщик какосиндиа диморфа навсегда потерял крылья, нашел себе стол и кров в жилище тружеников пустыни, сборщиков урожая.

С того дня прошло много лет. Пилильщик, которого я вижу перед собой на веточке полыни, – самец бескрылой незнакомки. Это нетрудно проверить. Она цела, покоится в коллекционной коробке.

Догадки сменяют одна другую. Может быть, крылатые самцы покинули гостеприимных хозяев и отправились на поиски невест в другие муравейники? Как же они будут проникать в чужое жилище? Наверное, вдоволь налетавшись, они сами выберут себе гнездо, тихо проскользнут в его подземные галереи.

Но ведь не во всяком муравейнике живут бескрылые самки пилильщика. Там, где их нет, муравьи, не знакомые с приживалками, могут их плохо принять. К тому же вегетарианцы-жнецы весной не упускают случая поживиться насекомыми ради своих кладущих яички самок, которым полагается усиленная белковая диета.

Я ловлю крылатого пилильщика и кладу его близ входа. На него тотчас набрасывается головастый солдат, стукает с размаху челюстями. Другой бесцеремонно хватает за усики. Пилильщик напуган, вырывается, бежит со всех ног, вскакивает на былинку, вспархивает в воздух. Второго, третьего встречают так же неласково. Тогда я вспоминаю о жнецах, которые крутятся на голых кустиках, будто ждут кого-то. Не желают ли они раздобыть крылатых женихов для своих квартиранток? Все это кажется чистейшей фантазией. Но проверить предположение стоит. Благо пилильщиков немало.

Муравей-жнец, сидящий на кустике, будто ожидал моего приношения. Он поспешно схватил пилильщика за крылья и поволок вниз. Как он неловок! Его добыча упала на землю. Неудачливый носильщик мечется, потом сам падает на землю. Но опоздал. Другие муравьи опознали неожиданного посетителя, вежливо взяли за крылья и безвольного, покорного поволокли в подземелье. И с остальными произошло то же. В других гнездах, где муравьи-жнецы сидели на веточках, повторилось то же.

Вот и выходит, что от смелой фантазии нельзя отказываться в научных поисках. Теперь сомнений нет. Муравьи, в гнездах которых живут бескрылые и таинственные самочки-квартирантки, сами разыскивают для них крылатых супругов и, поймав их, приносят в муравейники.

И все же я сомневаюсь, на душе неспокойно. Уж очень просто и быстро раскрылась загадка черно-желтого пилильщика.

Предположение подтверждается снова. На тропинке, заполненной снующими носильщиками с семенами солянок, один несет что-то темное, продолговатое с оранжевым пятнышком. Это он, пилильщик. Сжался в комочек, скрючил ноги, приложил тесно к телу длинные усики. Я отнимаю добычу. Пилильщик лежит на ладони, недвижим. Неужели мертв?! Но дрогнула одна лапка, зашевелились и расправились усики, пилильщик вскочил, взмахнул помятыми крыльями и помчался, собираясь взлететь в воздух.

С какой радостью я помог самцу-неудачнику, подбросил его на тропинку, подождал, когда его заботливо ощупал муравей, снова схватил сзади за крылья и бережно понес в свое темное жилище к бескрылым невестам.

Интересно узнать и другие секреты пилильщика: как он живет со жнецами, чем питается, приносит ли пользу своим хозяевам. Но время! Для этого надо потратить уйму времени, быть может, целый год или даже больше.

Трещинка в земле

Я сел на склон овражка и огляделся. В этом месте много пронырливых муравьев-тетрамориусов. Они ползают везде, неторопливо и деловито. И рядом я вижу, как они заселили длинную трещинку в сухой земле и по ней продвигаются дальше, расширяя свои владения.

Если бы муравьи-жнецы обладали разумом, то они постарались бы заложить землей трещинку сверху. Для этого им, отличным землекопам, не требовалось бы больших усилий. Но они пренебрегли этим и предательская трещинка привела орды тетрамориусов к жилищу вегетарианцев. Непрошеные гости со свойственным им упорством и отсутствием страха к смерти ринулись в подземные ходы трудолюбивого сборщика семян. Борьба шла неторопливая, но не равная. К лилипутам-тетрамориусам прибывало постоянное подкрепление. Малыши кучей нападали на каждого защитника и закалывали острыми кинжальчиками. У входа уже валялось несколько десятков трупов хозяев жилищ. Тетрамориусы вели себя как победители: бригада строителей деловито вытаскивала наружу землю, переделывая захваченные владения на свой лад. Интересно, далеко ли они пробрались.

Я начинаю раскапывать гнездо жнецов и вижу ужасную картину грабежа и насилия. Гладкие и ровные камеры жнецов завалены трупами хозяев и всюду над ними копошатся тетрамориусы, многие из них заняты разделыванием добычи и приготовлением из нее пищи. Все поверхностные камеры заполнены захватчиками, ходы же, идущие в глубину, пусты и заброшены. Беззащитные жнецы, почувствовав свое бессилие, бежали в глубокие подземелья, ведущие к глубоким грунтовым водам. Может быть, они забаррикадировались и отсиживаются в засаде? Тетрамориусы не пойдут в глубину. Это не в их обычае. К тому же там прохладно. Завладев чужим жилищем, они одновременно приобрели богатые охотничьи угодья и, без сомнения, займутся охотой на хозяев. Когда те будут истреблены и съедены, захватчики, может быть, предпримут поход в глубину земли…

Не боящиеся смерти

Муравьиные нравы

Тетрамориус цеспитус едва ли не самый многочисленный из муравьев южных районов нашей страны. Кажется, нет места на земле, где бы не жили эти неприхотливые создания, неторопливо и как всегда настойчиво обследующие все закоулки. Они очень нетребовательны в еде и в равной степени охотно пьют нектар прелестных цветков, сосут соки растений, грызут трупы погибших насекомых, собирают зерна трав. Они непомерно плодовиты, совершенно бесстрашны и поразительно настойчивы. Свои жилища они устраивают в земле, охотно используя трещины и мелкие норки. Жилища, в общем, лишены строгого плана и представляют собой небольшие камеры с длинными ходами. В их гнездах живут многочисленные самки, беспрерывно кладущие яйца, и муравейники всегда полны детворы. И на смену погибшим приходит еще более многочисленная рать новорожденных, готовая к самым различным похождениям на благо своей успешно растущей семьи.

Поскольку тетрамориусов очень много, часто трудно решить, где кончаются владения одного муравейника и где начинается другой. Муравьи-соседи, казалось, не обращают внимания друг на друга. Но этот нейтралитет очень неустойчив. Наступает время, когда один из муравейников засылает в жилище соседа разведчиков. Их вскоре ловят бдительные сторожа. Прежде чем казнить чужаков, их растягивают за ноги, и тогда возбужденные члены семьи то и дело подбегают знакомиться с обликом врага. Появление разведчиков – многозначительное событие. Когда выдается влажная ночь, жители обоих муравейников собираются на открытой площадке и начинают деловито и неторопливо истреблять друг друга. Для побоища выбирается обычно площадка, свободная от растений, на нейтральной земле. Иногда баталия разыгрывается у гнезда подвергнувшихся нападению. Не спеша муравьи расчленяют друг друга на части, отсекают головы, грудь, брюшко. Иногда на одного воина нападают пять-шесть противников, в свалку ввязываются спасители, клубок принимает самые сложные формы.

Обычно массовое побоище тянется всю ночь, продолжается весь день, если он пасмурный, и только горячее солнце, выглянувшее из-за туч, прекращает это ожесточенное сражение, после которого на поле бранит остаются горы погибших воинов.

После побоища, будто завершив очень важный и непременный обычай, муравьи мирно расходятся, энергично принимаются за будничные дела, со свойственным им усердием воспитывают свое потомство, новую армию для взаимного уничтожения. До очередного сражения муравьи прекращают какие-либо враждебные действия. Наступают недолгие мир и покой.

Сражения тетрамориусов настолько часты, что их нередко можно наблюдать там, где обитает это воинственное насекомое. Слаженная организованность этих деловитых взаимных уничтожений вида каждый раз производит на меня большое впечатление.

Иногда в поселениях тетрамориусов вспыхивает эпизоотия заразной болезни, и тогда дни и ночи напролет члены большого общества сносят трупы умерших в общие кучки на кладбище. В это время не затеваются войны, забываются даже родительские заботы, и воспитание детей сразу прекращается. Болезнь обычно долго и упорно не желает покидать муравейники и часто от многочисленного и процветающего муравьиного государства остаются жалкие группки обитателей, вяло бродящих по поверхности опустевших поселений среди аккуратно сложенных горок трупов собратьев. И внезапные самоуничтожения и страшная болезнь, возможно, представляют собой тысячелетиями сложившиеся особенности жизни этого самого многочисленного муравьиного племени, регулирующие его численность.

Я хорошо знаком с этим муравьем, наблюдаю его около двадцати лет и бьюсь над загадками поведения тетрамориусов, но не могу найти ключа к их расшифровке.

Помню один из весенних дней в пустыне. Вокруг небольшой глинистой площадки полыхают красные маки, в понижениях между холмами их красное зарево сменяют голубые покрывала незабудок. На синем небе ни облачка, щедро греет южное солнце, раскаляя землю, кверху струится горячий воздух, отражаясь озерами-миражами.

На краю площадки творится что-то непонятное. Из многих дверей большого муравьиного дома наверх высыпало все многочисленное население – несколько тысяч крошечных и деятельных тетрамориусов. В их жизни произошло что-то важное. Обычно спокойные, муравьи были непомерно возбуждены, быстро метались из стороны в сторону, но никуда не расползались. Темное пятно их скопления в диаметре около полуметра колыхалось, кипело, буйствовало телами в каком-то ажиотаже. Странно: здесь не было ни враждующих, ни занятых каким-либо делом. Понаблюдав за беснующимся скопищем час, я должен был отправиться по делам.

На следующее утро я увидел необыкновенное: на глинистой площадке текла обыденная будничная жизнь, разведчики и охотники бродили в поисках добычи, строители выносили наружу комочки земли, но рядом со входом зловеще чернела большая кучка мертвых тетрамориусов. Трупов было несколько тысяч, добрая треть жителей всего муравьиного городка или даже больше. Они лежали друг на друге в одинаковых позах, свернувшись колечком, будто скрюченные в предсмертных судорогах, и солнечные лучи играли бликами на их лакированных панцирях. Нигде ни на одном погибшем не было признаков насильственной смерти, тела всех были целы, нежные усики, ножки – в полной сохранности. Не было и признаков инфекционной болезни.

Что произошло с муравьями, отчего внезапно погибла значительная часть населения, что побудило муравьев собраться на глинистой площадке? Уж не ради ли того, чтобы проводить в последний путь обреченных или подвергнуть массовой казни тех, кто не в силах был вынести горячего солнца. Или, быть может, это был своеобразный массовый стресс, направленный на отсев слабых, старых и немощных? Вопросы возникали один за другим, но не было на них ответа… Потом я часто встречал весной такие кучки погибших муравьев…

Прошло несколько лет. Как-то егерь Бартогойского охотничьего хозяйства возле своего кордона срубил старый тополь. Под его корнями жил большой муравейник тетрамориусов. Гибель дерева не отразилась на нем и жизнь текла по обыденному руслу.

В этом году выдалась долгая затяжная весна. С запозданием распускались деревья и цвели травы. Позже обычного прилетели миниатюрные совки сплюшки, огласив лес Бартогоя мелодичными криками. Но сейчас, казалось, пришло жаркое лето. Столбик ртути подскочил до тридцати градусов. Ожили насекомые, отогревшись, заметались по земле и беспокойные муравьи.

На чистую белую древесину комля срубленного тополя неожиданно высыпали муравьи-тетрамориусы, и он, покрытый их многочисленными телами, стал серым. Проходя по тропинке мимо срубленного дерева, я невольно обратил внимание на необычно возбужденных муравьев, крошечные тельца их вздрагивали в необычном ритме странного танца.

Весь день метались муравьи и поздно вечером ствол дерева все еще был покрыт ими. На следующий день еще жарче грело солнце, муравьи все так же метались и, казалось, нет конца их непонятному беспокойству. В двенадцать часов дня, утомив глаза, истощив все запасы терпения, оставив бинокль и походный стульчик возле поваленного дерева, я побрел в лес. Через четыре часа возвратился и был поражен происшедшим на поваленном дереве. Там все еще продолжалось безумство крошечных созданий, а чуть ниже, на широком выступе куска коры, чернела большая, в несколько тысяч, кучка крошечных бездыханных тел. Сюда со всех концов широкой светлой площадки древесины, с этой арены пляски смерти, текли нескончаемой процессией похоронщики с трупами собратьев.

С муравьями происходило что-то совершенно непонятное. Вот неожиданно один из тетрамориусов остановился на месте. Возле него тотчас собралась толпа. Наперебой они гладили его усиками, ощупывали со всех сторон, трогали челюстями. Усики муравья поникли, постепенно медленно и плотно сложились вместе ножки, голова пригнулась к груди, подвернулось кпереди брюшко, стройное продолговатое тельце скрючилось в плотное колечко. Еще не прекратилось подергивание скрюченного тельца, как из окружавшей толпы один, примерившись, ухватил погибающего за челюсти. В носильщиках же не было недостатка, они толкались, мешали друг другу, каждый желал принять участие в похоронах, тянул умершего в свою сторону. Но вот, наконец, все разбрелись и тот, первый, решительно поволок безжизненное тельце на свалку.

Мгновенная гибель муравья, произошедшая всего за какие-нибудь две-три минуты, была непонятна и загадочна: насекомым неприсуща быстрая смерть, обычно жизнь постепенно оставляет их тело. Все дальнейшее оказалось однообразным. Из толпы мечущихся муравьев смерть без устали вырывала избранников и все участники безумной пляски, будто обуреваемые непреодолимой жаждой поисков очередной жертвы, подскакивали друг к другу, отвешивали легкие тумаки челюстями, как бы спрашивая: «Кто следующий?»

Иногда кто-либо, ошибочно заподозрив начало агонии своего собрата, хватал его, но тот вырывался и мчался дальше, показывая всем своим видом бодрость духа. Иногда же прозорливость не обманывала похоронщиков и схваченный за челюсти поникал, а вокруг него собиралась толпа любопытствующих.

Наступил вечер. Зашло за горы солнце. Затих ветер, и лес погрузился в ночную дремоту. Угомонились скворцы, замолкли соловьи, запели сплюшки, закричали лягушки. Белый комель поваленного дерева опустел. Муравьи опустились в свое подземелье, оставив снаружи черную горку трупов, – свидетельство загадочного события. Пора идти домой и мне – невольному свидетелю одной из многочисленных тайн муравьиной жизни, разгадать которую я пока не в силах.

Какова все же причина подобной повальной гибели муравьев? Большую плодовитость муравья тетрамориуса сдерживает грибковая болезнь. А когда ее нет, муравьи устраивают взаимные истребления. Иногда же их дополняет периодическое самоуничтожение, механизм которого загадочен.

Каков он, этот механизм, на наш взгляд? Необычное состояние возбуждения муравьев представляет собой не что иное, как резко выраженный стресс. Это состояние, с одной стороны, своеобразный экзамен на выносливость, с другой – способ регуляции численности членов большой семьи. Если это предположение верно, то сам факт муравьиного стресса представляет собой исключительный интерес.

Муравьиное общество очень древнее. Судя по палеонтологическим данным, уже 25 миллионов лет назад муравьи были общественными насекомыми. В обществе муравьев много чисто внешних аналогий с обществом человека. А некоторые закономерности заставляют даже задуматься. Весьма вероятно, что инстинктивно используемый муравьями стресс как мера регуляции их численности может сыграть ту же роль в человеческом обществе. Впрочем, это должны решить социологи.

Долина тетрамориусов

Наспех выбранное место стоянки в горах Анархая оказалось неудачным. Голые склоны, вытоптанные овцами, обглоданные кустики пустынной вишни, колючки, мелкий щебень, острые камни да сухая опаленная зноем земля.

Рано утром я тихо, чтобы никого не разбудить, выскальзываю из палатки и, быстро одевшись, спешу на разведку. Может быть, встречу что-нибудь интересное. Через два небольших перевала в крохотном, сглаженном годами ущелье свежая зелень, такая необычная среди красных скал, голой земли и серой полыни. Зелень расцвечена белыми, желтыми, красными, фиолетовыми цветами, и над всей этой яркой роскошью застыли, как факелы, высокие, почти в рост человека, желтые цветы коровяка. Сбоку миниатюрной зеленой долины выстроились кусты шиповника с белыми пятнами цветов. Какая замечательная долинка! Скорее переехать сюда! Я спешу к биваку и поднимаю всех на ноги. Через час мы с наслаждением бросаемся на мягкую траву. Лежа на земле, я слежу за дикими пчелами, вижу ос-аммофил, деловито вышагивающего палочника и в это время чувствую сразу несколько болезненных уколов. Кто здесь оказался такой неприветливый?

Подо мной копошится множество мелких муравьев. Я узнаю тетрамориуса цеспитуса. Это их царство. Земля кишит ими, они везде: под каждым камешком, цветком, кустиком, в каждой ямке. Все зеленое пятно растительности диаметром около двухсот метров занято муравьями. Они даже выходят за его границы: гнезд тетрамориусов много под камнями и на склонах сухих красных гор. И все это – одно сплошное, без разделения на изолированные муравейники общество, единое государство с множеством миллионов жителей. Весь зеленый распадок безраздельно принадлежит им, они его хозяева и, быть может, живут здесь очень давно.

Тетрамориусы вытеснили из долинки всех муравьев других видов. Мало здесь и саранчовых, почему-то совсем нет тлей и божьих коровок. Как видно, зеленая долинка – неподходящее место для других насекомых. Для всех, кроме тетрамориусов.

Я брожу по траве и присматриваюсь к жизни многомиллионного народца. Влажная почва да тепло способствовали процветанию этого вида. Но процветание относительное. Всюду темнеют кучки мертвых тетрамориусов. Это муравьиные кладбища. Колонию постигла заразная болезнь. Она косит маленьких жителей зеленой долинки, и оставшиеся в живых без устали сносят мертвецов в кучки.

Местами кладбища достигают гигантских размеров. Вот среди высокой пахучей полыни их скопище – слой диаметром почти в полметра и высотой не менее пяти сантиметров. Мы заполняем мертвыми муравьями две литровые банки, подсчитываем, сколько их в десяти кубических сантиметрах, делаем расчет. Только на одном этом кладбище находится около одного миллиона мертвых муравьев! Влажная, теплая зеленая долинка, этот «рай», оказалась коварной, губит жителей какой-то страшной болезнью. На сухих же склонах гор, где жизнь проходит в постоянной и жестокой борьбе за пищу, нет никакого мора! В чем же дело?