Текст книги "Черная вдова"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Annotation

«Черная вдова» – так называют ядовитого паука каракурта во многих странах. Его жизнь окружена ореолом тайн и загадок. Автор – ученый-биолог и писатель-натуралист – глубоко изучил жизнь этого своеобразного жителя пустыни, нашел новый простой способ лечения от его укуса. В занимательной очерковой форме повествуется и о других пауках и паукообразных, обитающих на территории Казахстана, в том числе впервые обнаруженных и описанных автором.

Книга адресуется массовому читателю.

Павел Иустинович Мариковский

Черная вдова

Другие пауки и паукообразные

Маленькие жители пустыни

notes

1

2

3

4

5

6

Павел Иустинович Мариковский

Черная вдова

Повесть о ядовитом пауке каракурте и других паукообразных

Черная вдова

Неожиданная находка

Все началось совершенно случайно. Через несколько лет разлуки я решил проведать своих родителей. Они жили в Ташкенте. По сравнению с Уссурийским краем и городом Хабаровском, где я родился и вырос, Ташкент мне показался совершенно другим миром. Здесь все было необычно. Значительную часть города занимали небольшие домики, построенные из глины, замешанной на соломенной сечке. Всюду вдоль улиц тянулись глухие заборы-дувалы, аллеи высоких и стройных тополей росли у наполненных журчащей водою каналов-арыков. Светлая почва и яркое солнце слепили глаза. Шумные базары были заполнены овощами и фруктами. По улицам между трамваями и автомобилями двигались тщедушные ослики, они тащили на своей спине непомерно большие грузы. По булыжной мостовой громыхали высокие двухколесные арбы. Иногда степенно проходил караван верблюдов, совершенно равнодушных к городской сутолоке и шуму. Среди пестрой толпы многие одеты в национальные костюмы – длинные халаты, подпоясанные матерчатыми кушаками. На головах мужчин красовались или белые тюрбаны, или маленькие шапочки-тюбетейки, украшенные разнообразными и затейливыми узорами. Иногда мелькали фигуры женщин в парандже. Странное впечатление производили они в этих своеобразных футлярах, полностью скрывавших фигуру. Все это казалось таким необычным…

Стояла осень 1939 года. На деревьях уже пожухли листья, но небо оставалось синим без единого облачка, а солнечные лучи щедро обогревали землю. И еще поражала быстрая смена яркого дня глубоко черной ночью.

Мои родители жили на узкой и извилистой улице за дувалом в небольшом глинобитном домике, в глубине сада среди деревьев. Рядом, пересекая город, бежала стремительная речка Салар. Со всех сторон к ней примыкали такие же, как и наш, маленькие дома с уютными садиками.

Несколько дней я бродил как зачарованный по городу. Во всем и всюду чувствовал совершенно особенный колорит древнего мира Средней Азии, сохранившийся до наших дней. И рядом с этим миром рос и ширился мир другой – больших современных зданий, широких проспектов, покрытых асфальтом. Казалось, будто оба эти мира существовали независимо друг от друга. Потом, как я убедился, впечатление было ошибочным. Старая патриархальная жизнь всюду уступала натиску нового общества большой и многонациональной страны, и этот процесс совершался быстрыми темпами.

Садик моих родителей по-осеннему угасал: яблоки, груши, вишни были сняты. Кое-где еще висели одиночные гроздья винограда, на которых усиленно трудились большие желтые осы. Они жадно выгрызали сладкую мякоть ягод и, насытившись, поспешно улетали.

По земле ползали красные клопики с черными полосками и пятнышками на спинке и брюшке, не обращая на меня никакого внимания, будто уверенные в своей неуязвимости. Иногда проползал большой черный жук и, потревоженный, высоко поднимал заднюю часть тела с длинным отростком, напоминавшем зенитное орудие, угрожая капелькой дурно пахнущей жидкости. В укромных местечках сада прятались пучеглазые жабы. Вечером, вместе со сверчками, они заводили мелодичные трели. По деревьям порхали грациозные маленькие египетские горлинки в нежнейших красновато-коричневых перышках с размытыми голубыми полосками по бокам. Доверчиво поглядывая на меня небольшими черными глазками, горлинки близко к себе не подпускали. С вечера в саду начинали шуршать опавшей листвой большеухие ежики.

Присматриваясь к обитателям сада, я увидел у основания глиняного дувала в небольшой, но глубокой выемке, очевидно, вырытой мышами, блестящие нити паутины. В темноте выемки светлели какие-то аккуратные шарики со слегка оттянутым кверху соском. Я вытащил их палочкой наружу вместе с кучей мусора и множеством сухих трупиков насекомых, перевитых паутинными нитями. Светлые шарики, их было пять штук, меня заинтересовали. Судя по всему это – коконы паука. Я уселся на землю рядом с дувалом, еще немного покопался в выемке, надеясь найти хозяина убежища, но ничего больше не нашел.

К паукам и насекомым у меня давнее пристрастие, и я заинтересовался находкой. Сейчас посмотрю, что в этих коконах. Зацепил ногтем сосок кокона, попытался его разорвать, но его ткань оказалась крепкой. Пришлось пойти за ножницами.

В узком надрезе я сперва увидел рыхлую паутинную пряжу, затем, глубже ее – слой легких белых комочков, оказавшихся линочными шкурками и, наконец, в самом центре в тесном клубке располагалось шаровидное скопление множества маленьких паучков. Каждый из них был немного больше булавочной головки. Потревоженные, они сперва нехотя зашевелили ножками, потом, пробудившись, стали энергично выбираться из кокона, шустро разбегаясь во все стороны. Внешность паучков заметна и красива. Спереди на головогруди (у пауков голова и грудь объединены в одно целое) поблескивало восемь черных глаз, а на брюшке черного цвета несколькими рядками ярко белели пятнышки. Паучки мне очень понравились. Стало жаль тревожить их покой. Очевидно, в коконе, защищенные теплой оболочкой, они должны были провести долгую зиму.

Обитатели кокона мне показались чем-то очень знакомыми, но давно забытыми. И тогда, подумав, я вспомнил, что когда-то прочел небольшую книжку, изданную еще в 1904 году, энтомолога К. Н. Россикова о ядовитом пауке каракурте.

Если бы эти коконы я нашел в пустыне, тогда, наверное, скорее догадался, что это такое. Но здесь, в большом городе, и вдруг – ядовитый паук каракурт!

Отец с сомнением покачал головой, когда я показал ему находку.

– Сколько лет мы живем на нашей Каспийской улице, но никто никогда не говорил, что здесь могут быть каракурты. Впрочем, – добавил он, – надо показать знающим людям. Недавно в газете я прочел о том, что каракуртом занимается узбекский Институт эпидемиологии и микробиологии. Там изготовили сыворотку для лечения людей, укушенных пауком. Руководит этой работой профессор Николай Иванович Ходукин. Обратись к нему.

Институт этот (сокращенное название – УзИНЭМ) находился недалеко от нашего дома. По телефону мне сообщили, что профессора сейчас в институте нет, он болен, но можно позвонить к нему домой. Медлить я не мог, в кармане уже лежал билет на обратный путь.

Когда я сбивчиво и немного волнуясь рассказал профессору по телефону о своей находке, он живо ответил:

– Приезжайте немедленно ко мне. Посмотрим, что у вас такое! – И коротко объяснил свой адрес.

Через полчаса с коконами в стеклянной банке я стоял перед дверью его квартиры, нажимая на кнопку звонка, вдруг засомневался, удобно ли беспокоить больного человека неизвестно чем. Открыла дверь голубоглазая женщина. Заметив мое смущение, она приветливо провела меня через темный коридор в комнату. Навстречу с дивана поднялся высокий и немного грузный мужчина. Серые и слегка прищуренные его глаза смотрели пытливо и зорко. В руках он держал, как я успел заметить, написанную на каком-то иностранном языке книгу.

– Вот приболел и занимаюсь чтением, – как будто извиняясь, сказал профессор. – Давайте взглянем, что у вас. Каракурт – это очень интересно!

В этот момент, наверное, я покраснел от мысли, что принес совсем не коконы знаменитого каракурта, а что-нибудь самое обыкновенное и не заслуживающее внимания.

– Представьте себе, действительно, коконы каракурта! – воскликнул профессор, – Мария Михайловна! – позвал он свою жену. – Взгляни! Необычная находка. И где вы, говорите, нашли коконы? На Тезиковой даче^[1]? Совсем близко от нас. Вокруг Ташкента и вообще в Узбекистане, – продолжал профессор, – каракурта много. Часты и случаи укуса этим пауком. Но что он живет в самом Ташкенте, я не слыхал. Да, знаете, не слыхал!..

Как-то незаметно профессор заставил меня коротко рассказать о себе, после чего решительно и просто предложил мне место младшего научного сотрудника в паразитологическом отделе института, которым он руководил, и заняться изучением каракурта, образ жизни которого был плохо известен.

Я охотно согласился, не подумав о том, что собирался ранее посвятить себя изучению природы своей родины – Уссурийского края. Так встреча с Николаем Ивановичем Ходукиным определила всю мою дальнейшую судьбу.

Впоследствии, вспоминая эту встречу, я думал о том, как часто в жизни человека играет роль его величество случай. Крошечный паук случайно, пролетая на паутинной нити над большим городом, опустился на садик моих родителей. Случайно ему посчастливилось стать взрослым, встретиться с самцом своего племени и завести многочисленное потомство, заботливо припрятанное в пяти коконах. Случайно я набрел и на маленькую нишу в дувале и обратил внимание на нее. А далее жизненным обстоятельствам было угодно распорядиться так, что большую часть своей творческой жизни я провел в знойных просторах Средней Азии.

Жалел ли я о своей родине? Пожалуй, нет. Но скучал часто, вспоминая дремучие таежные дебри с их загадочными и многочисленными обитателями.

Трудный эксперимент

Долго и тщательно я готовлюсь к предстоящему эксперименту. По-особенному оттачиваю и шлифую препаровочные иглы. Они должны иметь зеркальную поверхность, иначе к ним будут цепляться ткани препарата. Примеряюсь к паучкам-крошкам, пробую их вскрывать. Нелегкое дело извлечь из тела паучка-каракуртика едва-едва различимые ядовитые железы.

– Я верю тому, что описано Россиковым. Все же это единственное исследование жизни каракурта! – говорит мне Мария Михайловна. – Так что с ядовитостью самки вам придется познакомиться только когда на ее теле появятся красные пятна, то есть в период ее половозрелости. Потом, правда, она будет черной, как бархат. Такими каракуртами мы и пользуемся при изготовлении лечебной сыворотки, которой иммунизируем лошадей.

– А мне что-то не верится в это, – возражаю я. – Представьте себе, вот такому крохотульке, зимующему в коконе, весной придется начать самостоятельную жизнь, и уж яд-то ему, конечно, понадобится для того, чтобы расправиться с добычей. Другое дело, что его ничтожно мало для отравления человека.

– Может быть, может быть… – задумчиво соглашается Мария Михайловна.

Но по выражению ее лица вижу – мои доводы для нее неубедительны и она мне, молодому человеку, недавно вступившему на путь ученого, не верит.

– Яд этот, – продолжает она, – может быть у паучков-малышек совершенно другим, действовать только на насекомых, а вот для человека и домашних животных он становится по каким-то загадочным причинам действенным только когда паук вступает в зрелый возраст.

Почему бы мне не испытать яд паучков каракурта на излюбленных лабораторных животных – морских свинках? Я решаюсь на эксперимент, но молчу о своей затее – вдруг не удастся. Ведь для этого надо отпрепарировать много ядовитых желез…

Два дня я дома не работаю, отдыхаю, и глина, замешанная на мелко изрубленной соломе, начинает подсыхать. Стенка будущей комнаты, которую я решил пристроить к домику родителей, начатая мною, выглядит сиротливо и неприглядно. Отец обеспокоен, но молчит. Мать не выдерживает, спрашивает участливо:

– Что с тобою, сынок? Не заболел ли? Что случилось, почему перестал строить?

– Нельзя мне, мама, сейчас тяжело работать. Буду ставить опыт и нужно, чтобы руки не дрожали. Иначе у меня не получатся точные движения препаровальной иглы.

– Какой же это такой опыт?

– Хочу узнать, ядовиты ли крохотные паучки каракурта для морской свинки, а значит и для человека, домашних животных. Яда у каждого паучка, конечно, ничтожно мало, и он ни для кого не опасен. Но надо узнать, способен ли он действовать на позвоночных животных. Потребуется вытащить ядовитые железы у нескольких десятков паучков, приготовить из них настой и впрыснуть свинке. Это очень трудно. Вот я и готовлюсь к решительному дню.

– Почему же эту работу нельзя растянуть на несколько дней. Вытаскивай каждый день понемногу, пока не накопится сколько надо?

– Не так все просто. За несколько дней прокиснут от бактерий все отпрепарированные железы и пропадет работа. Воспользоваться холодильником нельзя. Неизвестно, как холод влияет на яд.

Ночью перед опытом спалось плохо. Во сне мерещились паучки, бинокулярный микроскоп и многое другое.

Рано утром меня с неохотой пропускает в лабораторию заспанный дежурный. В здании института необычная тишина. Ну что же, начну! Отключаюсь от всего окружающего, вся текущая и обыденная трудовая обстановка лаборатории, будто во сне – далека и нереальна.

– Занят, занят, дорогие мои. Очень занят! – отвечаю тем, кто пытается со мною разговаривать.

Для того, чтобы извлечь ядовитые железы у паучка, надо его поместить в стеклянную ванночку с тонким слоем воска на дне, в который можно вкалывать препаровочные иглы без опасения их затупить. В ванночку наливаю физиологический раствор. Сперва отсекаю крохотные щипчики-хелицеры. В них находятся ядовитые железы. Основание каждого щипчика разрезаю. Среди мышц показывается цилиндрическое тело ядовитой железы с тонким протоком, идущим к коготкам. Манипулировать с хелицерами, размер которых равен едва ли не одной десятой доли миллиметра, нелегко. Иглой в левой руке надо их удержать на месте, в то время как иглой в правой руке – все остальное. Теперь нужна особенная осторожность. Иголкой надавливаю выводной проток, и за него вытаскиваю из тела хелицеры железу. Самое трудное сделано. Остается подцепить железу на кончик иглы и как можно скорее перенести ее в пробирочку с физиологическим раствором. Мышечная оболочка железы, сокращаясь, может вылить яд в ванночку.

Работа идет. За час мне удается отпрепарировать пятнадцать паучков. Напряжение сильное, и я выкуриваю одну трубку за другой.

В последний мирный 1940 год перед Великой Отечественной войной в стране уже чувствовалось тревожное положение. Оно ощущалось и во многих мелочах. Например, появились перебои со снабжением спичками. Позже, во время войны, в армии, мы легко разрешили эту проблему, вспомнив дедовские, если не прадедовские кресала и трут, потом перешли на бензиновые зажигалки. Тогда же в институте кто-то из химиков предложил такой способ: в пробирке смешивали кристаллики марганцевокислого калия с серной кислотой. Тонкой длинной стеклянной палочкой из такой пробирки вынимали кусочек смеси и подносили к фитилю спиртовки. Тотчас же раздавался легкий щелчок, и на спиртовке вспыхивал огонек. Палочку, прежде чем опускать в пробирку за кусочком смеси, полагалось тщательно вытирать тряпочкой. Зажигать спиртовку приходилось часто.

Не отрываясь ни на секунду, я просидел за работой и весь перерыв. До конца работы оставалось два часа. В пробирочке уже было собрано сорок четыре ядовитые железы от двадцати двух паучков. Можно было прекратить препарировать и ставить эксперимент, но произошло неожиданное. Громкий взрыв на моем столе отбросил меня на спинку стула. От пробирки со смесью, которую я держал в руке, ничего не осталось. Она разлетелась вдребезги. Из левой руки хлынула кровь. Потом все куда-то поплыло, я потерял сознание.

Очнулся в кабинете Николая Ивановича на мягком диване. Возле меня хлопотали перепуганные сотрудники.

– Что там с пробирочкой, с железами паучков? – спросил я.

– Да цела ваша пробирочка! – успокоительным тоном сказал Николай Иванович. – Лежите и не беспокойтесь!

Через несколько минут я пришел в себя. Из многочисленных мелких ранок кисти левой руки все еще сочилась кровь. Несколько осколков стекла я вытащил. Два из них, как потом выяснилось, ушли глубоко. По-видимому, не заметив, стеклянной палочкой я подцепил кусочек ватного фитиля со спиртовки и перенес его в пробирку со смесью. Этого было достаточно, чтобы вызвать взрыв. Я сильно устал и, кроме того, был голоден, что и способствовало обмороку. Мне стало неловко перед сотрудниками. Но самое главное – пробирка с ядовитыми железами была цела.

– Прячьте свою пробирку в холодильник. Ничего с нею не случится за ночь. Завтра сделаете опыт! – посоветовал Николай Иванович.

На следующий день, когда я заявился на работу с забинтованной рукой, у меня появились помощники. Морской свинке, безропотно сносившей различные манипуляции, выбрили шерсть на брюшке, содержимое пробирочки набрали в маленький шприц. Удерживая свинку за ноги вниз головой, ввели иглу шприца в брюшную полость и опорожнили его.

Пришла и Мария Михайловна. Работая над созданием противокаракуртовой сыворотки, она много раз ставила опыты с ядом каракурта на свинках и картину отравления знала хорошо. Свинка помещена на стол в широкую банку с низкими стенками. Слегка повизжав, она почесала зубками место укола и успокоилась. Прошло несколько томительных минут. Никаких симптомов отравления на животном не заметно. Какими длинными показались мне эти минуты. Мария Михайловна торжественно улыбалась. Еще несколько минут, и сотрудники стали поглядывать на меня с явным участием. Но вдруг свинка слегка согнулась, нахохлилась, шерстка ее поднялась дыбом. Потом еще больше взъерошилась и вдруг резко вскинула головку. У нее началось характерное для отравления ядом каракурта судорожное сокращение диафрагмы. Выражение лица Марии Михайловны изменилось. Все заулыбались.

– Да, у ваших паучков яд такой же, как и у взрослых! – сказала она. – Сколько было введено ядовитых желез? Сорок четыре? Значит, судя по средней тяжести отравления свинки, каждый паучок уступает в ядовитости своей родительнице примерно в тысячу раз.

Свинка, переболев, выздоровела. Первый мой эксперимент с ядом каракурта закончился. Потом, наловчившись препарировать, я поставил опыты с еще большим количеством яда, от которого свинки тяжело болели.

Почему его так называют?

– Вы знаете, откуда произошло слово – каракурт? – спросил я одного узбека-филолога.

– Ну, слово «кара» известное, означает «черный». И паук этот, как вы говорите, действительно черный. А слово «курт» что-то неопределенное, ни паук, ни насекомое, ни червяк. Пожалуй, в русском языке для него равнозначным будет слово «козявка».

– Но почему же «козявка», когда в тюркских языках существует, насколько я знаю, слово паук-«ормекши».

– Не могу я вам сказать ничего определенного. Образование слов часто имеет сложную и длительную историю. Какая-то загадка кроется в этом слове. За что-то его так называют. «Курт» – и все!

Ладно, думаю я. Когда-нибудь допытаюсь, в чем дело и скорее всего узнаю у местных жителей.

В разных частях земного шара этого паука называют по-разному. В Италии и Франции его окрестили словом «мальмигнато», то есть «зловредный». В Трансиордании зовут «акис», караногайцы называют его «карабия», ногайцы Крыма – «би», иранцы – «бо», даргинцы – «шахлакиска», кумыки – «карамия» и «биймия», аварцы – «ичкал», текинцы – «карамец», арабы – «рутейла», таджики – «гунда». Русские его окрестили чернозадиком, черным пауком, черным ядовитиком, пауком-ядовитиком и даже чернозобиком. Прежде в России некоторые неправильно переводили слово «каракурт» как «черный волк», «черная смерть». Наряду с этим слово «каракурт» было хорошо известно с давних времен первым русским путешественникам – натуралистам и зоологам, посетившим Среднюю Азию, и затем прочно вошло в отечественную литературу.

Казахи, киргизы, узбеки, туркмены, составляющие основное население Средней Азии – все называют этого паука каракуртом, так же зовут его и русские, живущие здесь. Впрочем, старожилы, населяющие Семиречье, ему дали забавное название «карантул». Оно произошло от слияния двух слов – каракурт и тарантул.

В США, где каракурт также хорошо знаком фермерам, его называют «паук черная вдова». Это же название дали ему жители Поволжья. Точно так же звучит в переводе с калмыцкого – «бельбесенхара» или «чимхара». Совпадение названий, возникшее у совершенно различных и не связанных друг с другом народов, к тому же обитающих в различных частях земного шара, не случайно и отражает одну из характерных и метко подмеченных особенностей жизни паука. Самка, якобы, после оплодотворения всегда расправляется с «супругом», убивая его своим ядом и, таким образом, оставаясь «вдовою». Родовое название, данное ему впервые ученым Ц. Валькенером, Latrodectus – означает «кусающий разбойник». Еще пишут – Lathrodectus, то есть с добавлением буквы «h», что означает «кусающий исподтишка». В зоологии на этот счет царит строгий порядок. Наименование, впервые данное ученым, пусть не совсем правильное и не соответствующее по каким-либо особенностям действительности, все же обязательно сохраняется на основании так называемого закона «приоритета».

Каракурта, обитающего в Европе и Азии, впервые описал немецкий зоолог Росси в 1790 году, то есть около двухсот лет назад. Он назвал его аранеа тредецимгуттатус, что означало «паук тринадцатипятенный». Впоследствии эти ядовитые пауки были выделены в особый род, который зоолог Ц. Валькенер в 1937 году и назвал латродектус. Суеверный Росси, насчитав на теле паука тринадцать пятен, решил, что это число дано богом не случайно. Но, как я убедился впоследствии, число и форма этих пятен изменяются при жизни паука. Но образное сопоставление тринадцати пятен и смертельной ядовитости привилось и сказывается до сих пор. Кое-кто из зоологов, поверхностно знакомый с пауком, повторяет эту версию, а художники обязательно изображают каракурта с тринадцатью красными пятнами.

Со времен глубокой древности

Сумма знаний о любом явлении окружающего мира, добытая пытливой мыслью человека, имеет длительную историю и множество последователей. Иногда эти знания обрываются и исчезают из-за каких-либо потрясений, переживаемых обществом, уходят в вечность, бесследно стираются из памяти потомков, иногда же находятся в забвении до тех пор, пока кто-либо не докопается до истоков, возродит забытое и сделает их достоянием гласности. Не случайно родилась летучая поговорка: «Всякое новое есть хорошо забытое старое». Она, хотя и относительна, как и все в мире, но до известной степени права и отражает известную долю скепсиса, особенно в мире ученых.

Нам не известно, что знали о ядовитых пауках «черных вдовах» древние египтяне, вавилоняне, шумеры. Наверное, «черная вдова» не могла бы остаться незамеченной. Но многие духовные ценности древних цивилизаций безвозвратно потеряны.

В Древнем Риме и средневековой Италии хорошо известны массовые отравления, якобы от пауков-тарантулов^[2]. По всей вероятности, они были вызваны «черной вдовой», так как до сих пор в этих странах не найдены тарантулы, которые были бы столь ядовиты, чтобы вызвать заболевания.

Цивилизованный мир долгое время ничего не знал о каракурте. В России самым первым его упомянул в книге «Путешествие по России», вышедшей в 1785 г., натуралист С. Гмелин. Но он совершил ту же ошибку, которая, вероятно, бытовала во всей Италии и, описывая слабо ядовитого южно-русского тарантула, приписал ему качества каракурта. Двадцать лет спустя в 1804 году известнейший путешественник-натуралист П. С. Паллас привел калмыцкое название каракурта – «чим». Прошло еще двадцать лет, и о ядовитом черном пауке, обитающем в калмыцких степях, коротко сообщил в 1823 году П. Цвик. В последующие годы о каракурте упоминают большей частью скупо и как бы мимоходом многие ученые. В 1856 году И. Н. Шатилов впервые приводит сведения о массовом размножении каракурта в европейской части России, подкрепляя свое сообщение фактами многочисленных отравлений местного населения и домашних животных. В 1871 году известнейший путешественник А. П. Федченко рассказал о том, что каракурт обитает в Средней Азии.

Пришло время, и вслед за зоологами каракуртом заинтересовались медики и ветеринары. Один за другим почти до 1911 года следуют краткие описания клинической картины отравления от укуса этого паука. В конце 90-х годов XIX столетия в приаральских степях наблюдалось массовое размножение каракурта. О бедствиях, вызванных его укусами, стали доходить сведения до Москвы. Обеспокоенное правительство снарядило первую экспедицию. В нее вошел зоолог К. Н. Россиков и несколько врачей. Россиков собрал сведения о том, что было известно про каракурта местному населению. Он же первый познакомился с основными чертами биологии паука и опубликовал в 1904 году о нем книжку.

Книга К. Н. Россикова облегчила мои первые шаги в изучении каракурта. Но она же и затруднила исследование, так как в ней оказалось много ошибок, допущенных этим исследователем.

Такова поступь науки. Труды ученых через публикации становятся доступными каждому, кто ими интересуется. Начатое им дело продолжается, ученые передают эстафету друг другу и, если кто-либо из них допустил ошибку, то последующие обязательно ее исправят. Наука – это поиски истины, и она всегда пробивает себе дорогу через строй многочисленных заблуждений, случайного или даже умышленного обмана.

Где обитает «черная вдова»

Каждое животное или растение испокон веков приспособилось жить на строго определенной территории земного шара, занимая на ней участки с определенной растительностью, почвами, климатом и т. д. То же и с ядовитыми пауками. В настоящее время известно семь или восемь видов «черных вдов». Зоологи еще окончательно не установили число видов потому, что пауки сильно различаются по внешнему облику в любом возрасте.

Все «черные вдовы», в том числе и наш каракурт, теплолюбивы и населяют открытые пространства тропической, субтропической и южных поясов умеренной зоны земного шара. Они избегают земель, покрытых лесной или кустарниковой растительностью, густо заросших травами. Жаркая пустыня – их любимый ландшафт.

Для того, чтобы очертить распространение «черной вдовы» в мире и в нашей стране, скажу, забегая вперед, – мне пришлось побывать в Зоологическом институте Академии наук СССР в Ленинграде, где сосредоточены все коллекции животных нашей страны. Там я узнал, из каких мест доставлены каракурты. Кроме того, я просмотрел и всю мировую литературу о них.

За пределами нашей страны каракурт обитает в странах Средиземноморья, Малой Азии и, вероятно, в Северной Африке. В СССР область его распространения начинается с запада от Румынии на восток до границы с Китаем у города Зайсан. На юге – по побережью Черного моря и далее проходит по государственным границам с Турцией, Ираном, Афганистаном и Западным Китаем.

Северная граница представляет собою извилистую линию. Начинаясь от Румынии, она проходит вблизи Черного моря немного севернее Одессы через Бореславль, Каховку и Новочеркасск. Далее, слегка отклоняясь к северу, она достигает Волгограда, затем севернее 48° северной широты идет по границе полынных пустынь нижнего течения Волги и Урала. Потом она отклоняется еще севернее до 52° северной широты, после чего проходит южнее через Актюбинск и Тургай и, минуя каменистые участки пустынь Бетпакдалы, вновь направляется к югу к северным отрогам Чу-Илийских гор, откуда уже идет к северу, заканчиваясь у озера Зайсан.

В 1980 году, путешествуя по северному Прибалхашью, я находил каракурта на одну-полторы сотни километров севернее берегов этого озера. До сих пор там его никто не замечал, и местное население о нем ничего не знает. Уж не отражают ли эти находки наступающее потепление климата Земли, вызванное парниковым эффектом из-за увеличения углекислого газа в атмосфере, сопровождающего деятельность человека? Посмотрим, что будет дальше!

В горах, используя южные их склоны, каракурт может подниматься на высоту почти в две тысячи метров над уровнем моря. Но вернемся в Ташкент, к тем дням, когда я начал изучать этого паука…

Кишлак Мурат-Али

В работе с книгами и журналами в библиотеках города незаметно пролетела короткая южная зима. Впрочем, настоящей зимы я не почувствовал. Каждый день ласковые и теплые лучи солнца быстро растапливали небольшой, иногда выпадавший снег. Струйки воды, бежавшие с крыш, навевали ощущение необычно затяжной весны.

Николай Иванович часто болел и все же находил время для нас, своих сотрудников, внимательно следил за нашими успехами. Его мягкую и отеческую опеку чувствовал каждый. Прежде чем отправиться на полевые работы, мне предложили сделать доклад на ученом совете института о том, что я узнал о каракурте из литературы. Это была своеобразная проверка моих знаний и готовности к работе. Предстояло дальнейшее изучение каракурта. Мне выделили небольшую сумму денег, только для оплаты командировочных и одного рабочего. Посоветовали обосноваться в районном селе Пскент в пятидесяти километрах от Ташкента.

Весенний дождик расквасил желтую глинистую почву. По липкой грязи я бродил по Пскенту, разыскивая районный отдел здравоохранения, больницу и эпидстанцию. Главный врач больницы – пожилой человек с очень серьезным лицом в черной бархатной «профессорской» шапочке – сообщил мне, что укусы каракурта имеют место, в общем, по всему району, но, пожалуй, самый близкий будет поселок Мурат-Али, куда мне и посоветовал ехать. Его предложение мне понравилось, так как хотелось быть как можно ближе к природе и к месту полевых работ. Он рассказал мне, что если больного не лечит какой-нибудь местный лекарь – табиб, то привозят к нему в районную больницу. Теперь народными средствами лечения от укуса каракурта население стало пользоваться редко. К тому же каракурта все страшно боятся. В больнице же не произошло ни одного смертельного исхода, все выздоравливали.

Какими средствами лечит табиб, врач мне не сказал ни слова, быстро перевел разговор на другую тему. Это был типичный, обжившийся на одном месте человек, не без усилий заработавший авторитет среди местного населения и, судя по всему, ревниво дороживший им. Поэтому вести дальше разговор на эту тему мне показалось бестактным. По литературным данным я уже знал о всех применявшихся как у нас, так и за рубежом средствах спасения больных. Я постарался убедить доктора, что главная моя задача – изучить биологию ядовитого паука, разузнать сокровенные стороны его жизни.

Во дворе больницы я встретил парнишку лет шестнадцати. Он лихо колол дрова и с увлечением складывал их в аккуратные штабеля. Маркел Ананьев, так его звали, приехал сюда недавно из далекой Мордовии со своими родителями. Здесь он устроился рабочим больницы. Я предложил ему работать со мною, рассказал, что будем делать, чем заниматься все лето. У Маркела загорелись глаза. Он тотчас же с радостью согласился.