Текст книги "Подвиг тридцатой батареи
(Второе, переработанное издание)"

Автор книги: Павел Мусьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

В СТОРОНЕ ОТ ВОЙНЫ

Корабли врага не появлялись у Севастополя, но самолеты налетали сравнительно часто. Они ставили магнитные мины на фарватерах, иногда пытались бомбить корабли и город, но в район батареи война еще не пришла.

Стрелять из орудий главного калибра пока не приходилось: не было подходящих целей. Да и зенитные автоматы палили по самолетам врага не часто. Фашистские самолеты летали обычно на больших высотах, вне досягаемости их огня. Крупнокалиберным зенитным пулеметам ДШК было еще меньше дела. Только один раз, когда подбитый «юнкерс» снизился, пытаясь уйти в сторону моря, несколько ДШК прошили его, самолет стал разваливаться и вскоре рухнул недалеко от берега, подняв столб воды и пара.

…Однажды к комиссару пришли матросы и попросили отправить их на войну.

– Так вы же на войне, – удивился комиссар.

– Какая тут война, товарищ старший политрук, война стороной проходит. На Украине идет смертный бой, а мы здесь сидим и прохлаждаемся. Гоняем вхолостую пушки, в сотый раз перетираем оптику, а толку от этого…

– Руки чешутся, товарищ комиссар. Просимся на фронт, в морскую пехоту или в полевую артиллерию. Нам, пушкарям, все равно из какой пушки стрелять, лишь бы по фашисту. А насчет меткости не сомневайтесь – попадем в любую цель.

Соловьев старался разъяснить бойцам обстановку. Говорил, что в Черное море могут войти итальянские линкоры, что турки подозрительно ведут себя, а у них есть хоть и старый теперь, но все же опасный еще «Гебен». Сказать о том, что немцы могут прийти в Крым по суше, у комиссара язык не повертывался. Но он все же предупредил бойцов, что возможен и десант врага.

– На войне всякое бывает, – говорил комиссар.

Посоветовавшись с командиром, комиссар и секретарь партбюро организовали разъяснительную работу среди всего личного состава батареи. Необходимо было убедить людей в том, что ослаблять боевую мощь батареи нельзя. Однако впоследствии часть матросов и старшин пришлось все же выделить для формирования батальонов морской пехоты.

Чтобы поднять боевой дух батарейцев, командир и комиссар решили пропустить личный состав башен и стрелковых огневых точек через зенитные расчеты, которые хоть и не часто, но все же стреляли по самолетам врага. Это делалось осторожно – так, чтобы не ослабить боевую готовность орудий главного калибра. После этого просьб об отправке на фронт стало поменьше.

А фронт приближался. В начале октября враг перерезал железную дорогу Севастополь – Москва. Нависла угроза прорыва фашистов в Крым.

А пока на батарее продолжалось строительство укреплений. Тяжелые башенные орудия, приспособленные для морского боя, не смогут защитить себя от противника, если он прорвется к батарее: существует так называемое мертвое пространство, которое батарея обстреливать не может. Дальнобойные орудия бессильны против вражеских солдат, если они окажутся возле огневой позиции батареи. Да, кроме того, и неразумно было бы палить по небольшим группам из двенадцатидюймовых орудий. Поэтому так важно было хорошо организовать сухопутную оборону. Доты и дзоты, глубокие окопы и ходы сообщения к ним были и раньше на территории батареи, но теперь обстановка требовала усилить сухопутную оборону. Александер, Соловьев и Радовский – командир Первого отдельного дивизиона, в который входила батарея, не один день потратили на то, чтобы наиболее рационально подготовить батарею для борьбы с противником, атакующим с суши. Командир и комиссар целые дни ездили и ходили вокруг батареи, проверяя строительство укреплений.

Командующий береговой обороной генерал-майор П. А. Моргунов приказал обратить внимание на подготовку корректировщиков. Местность вокруг батареи была холмистая, с долинами и балками. Для стрельбы по закрытым целям, особенно на больших дистанциях, должны были потребоваться корректировочные посты, причем не только в районе наших позиций, но и в тылу врага, если фронт приблизится к Севастополю.

– Стрелять надо экономно, разумно расходовать каждый снаряд, – предостерегал Моргунов командиров батареи. – Дело не только и не столько в том, что каждый ваш выстрел стоит государству тысячи рублей. Помните, что снарядов такого калибра у нас на складах немного, а доставить их из глубокого тыла не всегда возможно. Надо так стрелять, чтобы каждый снаряд поражал цель. Полевые укрепления тоже следует строить экономно и разумно. Народу у вас мало, работать сможет только треть гарнизона, а сделать все необходимо своими руками и быстро. Материалов недостаточно, особенно досок и бревен, но у вас есть камень, песок, глина, известь, хворост. Рубите тополя и осокори, что растут в долине Бельбека, они пойдут на перекрытия в дзоты. Ходы сообщения и окопы надо строить так, чтобы противник не мог по ним прорваться к огневой позиции батареи. Хорошая маскировка – половина успеха. Вчера летали на самолете работники нашего штаба и видели у вас многое, что вовсе не обязательно видеть с воздуха. – Генерал, вынув из сумки карту, показал наиболее уязвимые места по части маскировки. – Летчики жалуются, что по ночам у вас тоже не все затемнено так, как положено. Все двери оборудовать ночным освещением. Мне уже попало сегодня от комфлота за вашу плохую светомаскировку. Позор это, товарищи, понимаете, позор! Требую навести порядок!

Александер, Соловьев, Окунев и другие смущенно молчали. Генерал продолжал:

– А на поток докладных с просьбой отправить на фронт зря вы жалуетесь. Надо уметь разъяснить людям, что они и тут нужны… Кстати говоря, такие докладные не только у вас пишут. Это распространенное явление на флоте.

– Не тревожьтесь, Петр Алексеевич, – все сделаем, как вы приказали, – заверил Моргунова Александер.

– Надеюсь, но все же в нашем военном деле проверка никогда не мешает. Завтра утром проверю.

– Ему легко говорить: «Разъяснить, разъяснить», – сердито ворчал после отъезда Моргунова Соловьев. – А сегодня пришли двое орлов и заявили: фронт, мол, на Сиваше, удерем, ежели не отпустите. Я им говорю: расстреляем как дезертиров за самовольный уход с боевого поста, а они смеются: «Нет такого закона, чтобы людей за то, что они хотят бить врага, расстреливать», но потом все же со мной согласились.

Соловьев горячился. Его широкое лицо, уже изрядно задубевшее от крымского солнца и морских ветров, покраснело, синеватые жилки нервно дергались на левом виске. Это означало, что комиссар сердится.

Александер в этот день тоже был не в духе. Он сознавал, что упреки генерала Моргунова справедливы. Лицо его было сердитым и усталым. Он только что сделал замечание двум старшинам: ему показалось, что эти старшины, копавшие со своими отделениями окопы, сделали за день совсем мало, что окопы мелкие и неправильной формы.

Беспокоило Александера и то, что от жены нет писем. Уехала беременная, должна уже родить, а весточки нет и нет…

Командир батареи Г А. Александер и комиссар Е. К. Соловьев (1942 год).

Проводив Моргунова, Александер, Соловьев, Окунев, Андриенко и Подорожный устроились посовещаться в беседке летнего лагеря.

– Давай-ка, комиссар, проведем собрание партийного актива батареи, – говорил Александер, – пригласим всех командиров, политруков, агитаторов и боевой актив. Поставим задачу порезче и позлее. Доклад сделаешь ты, а потом я выступлю. Надо направить всю активность, весь патриотический порыв людей на строительство оборонительных и маскировочных сооружений. Это сейчас главное. Окуневу надо уделить особое внимание подготовке групп корректировщиков. Тренировать каждый день, особенно по связи, изучению местности. Знать каждый куст в радиусе действительного огня батареи, станции знать, как свою ладонь, – их придется обстреливать наиболее часто. За холмами с крутыми скатами в сторону врага фашисты могут поставить гаубичные батареи крупных калибров. С помощью расчетов выясните, могут ли их поражать наши снаряды. Плохо будет, если мы станем палить, а гаубицы окажутся в мертвом пространстве. Зря израсходуем снаряды на цель, которую надо уничтожать совсем другими средствами. Подорожный должен в течение недели закончить эвакуацию семей на Северный Кавказ. Район вам всем известен: Белая Глина – Тихорецкая. До Керчи везите на своих машинах, а там уже комендант сам определит, как лучше: пароходом или посуху. Если надо использовать машины до самой Белой Глины – везите. Только приделайте на кузовах брезентовые крыши. Дело к осени, дожди пойдут, ребятишки простудятся. И еще очень большая задача перед вами, Иван Трофимович, – продовольствие. Запасайте его сколько можете. Помните, что кормить придется не только своих, но и приданные нам части. Берите из тыла, что дают, и сами заготавливайте. Зерна в Крыму много, надерите крупы побольше. Съездите в Тельмановский район, там, говорят, бесхозные кабаны десятками по деревням шляются, жирные – страсть. Заготовители не успевают вывозить, помогите им. Привезите побольше мяса, засолите, часть закоптите. Овощей соленых готовьте побольше, картошки тоже добывайте с запасом. Если своих складов не хватит, договоритесь с совхозом. У них освобождаются тысячи метров складской площади. Обеспечьте запасной водой не только массив, но и городок. Вырубите в горе закрытую цистерну кубометров на тысячу и заполните ее свежей водой. Мало ли что может быть. Зальют фашисты всю местность стойкими ОВ, чем смывать будете? Хлорку рассредоточьте по всей территории, чтобы за ней далеко не ходить. Вот, ребята, и договорились почти по всем вопросам, а теперь пойдем еще раз посмотрим, как окопы роют. – И Александер первым пошел к работающим краснофлотцам.

Загорелые бойцы, обнаженные до пояса, с блестящими от пота телами упорно долбили кирками и ломами непокорный грунт. В стороне, шипя и хлюпая, медленно поворачивался слоноподобный резервуар бетономешалки. Краснофлотцы ведрами и на носилках таскали раствор к новым долговременным огневым точкам.

Старшина Виктор Магометов, прозванный «главным фокусником», вместе с группой подчиненных ему матросов маскировал доты, окопы и ходы сообщения. Зеленые сети натягивали на проходы, железные кусты «росли» прямо из-под бетонных стен дотов, надежно закрывая их.

Пароконная повозка доставляла из поймы реки Бель-бек пластины свежего дерна, которыми матросы устилали бруствер окопа.

…Однажды командиру и комиссару позвонили из политотдела и предложили подобрать пятнадцать – двадцать добровольцев в полк морской пехоты, отправляющийся на помощь осажденной Одессе. Вечером на площадке построили весь личный состав, комиссар предложил:

– Кто желает защищать осажденную Одессу – три шага вперед!

Шагнули все. Пришлось отбирать. Те, кто не попали в список, возмущались. Один напоминал, что он отличник, в том числе и по стрельбе из винтовки. Другой, думая, что его не посылают потому, что имел взыскание, просил забыть его проступок, поскольку было это уже давно.

Но командир и комиссар были неумолимы. Они отбирали самых дисциплинированных и умелых: отличных стрелков, физкультурников, воинов, на которых можно положиться. Четверо из них были коммунисты, пятеро – комсомольцы.

Командир Центрального поста батареи лейтенант Репков еще накануне заявил Александеру, что почти все его подчиненные просятся на фронт хотя бы в морскую пехоту, если в артиллерию не возьмут.

– А вы, Лев Григорьевич, что им сказали?

– Сказал, что нельзя оголять Центральный пост батареи, что старшины и краснофлотцы поста обладают редкой профессией и им трудно подготовить замену, что немцы уже на Сиваше, рвутся в Крым. Кроме того, мы не гарантированы и от ударов с моря.

– Да, положение напряженное. Вам придется изрядно потренироваться как корректировщику по береговым целям. Хороша у вас техника, но все посты подготовлены к огню по морским целям, а придется, видимо, стрелять прежде всего по суше. Поэтому я пока выделяю троих командиров-корректировщиков: Окунева, Адамова и вас. Ваш сектор корректировок – южный, Окунева – северо-восточный, Адамова – северный. Подберите в состав кор-поста людей надежных и умелых. Можете брать своих – у вас больше восьмидесяти человек в подчинении, есть из кого выбрать, или из башен, даже от Андриенко можно брать. Связь со мной проводная и по радио – значит, нужны телефонисты и радисты. Каждый из состава кор-поста должен метко стрелять из личного оружия, умело маскироваться, быстро окапываться. Ну, а уж гранаты бросать – это само собой разумеется. Понятно, что и вы, Лев Григорьевич, должны тоже быть готовы к любым испытаниям. Корректировщики – это сейчас больше половины успеха. От вас зависит очень многое.

Репков задумался: очень тяжело слышать от командира батареи такие слова. Но все это, к сожалению, правда.

– Пожалуй, мы маловато думали до войны о стрельбах по суше, – сказал Александер. – Война и в это дело вносит свои поправки.

Центральный пост управления огнем крупнокалиберной батареи – это не только те приборы, что укрыты на сорокашестиметровой глубине в толще горы. Центральному посту подчинено несколько выносных постов, расположенных по берегу. С помощью этих постов определяется место противника на море. Тут решается как бы тригонометрическая задача: нахождение вершины треугольника по двум углам и основанию. Основание треугольника – расстояние между постами. Оно известно. Два угла определяют с помощью приборов. Имея эти исходные данные, можно с точностью до метра определить расстояние до противника и его место относительно берега. Вот почему Александер на учебных стрельбах не давал пристрелочных залпов. Первый же залп шел на поражение. Конечно, это было возможно благодаря тому, что личный состав Центрального поста великолепно знал свое дело. Однако сейчас, когда враг угрожал не с моря, а с суши, система выносных постов уже не имела той ценности. Это отлично понимали все краснофлотцы и старшины Центрального поста. Вот почему так рвались на фронт: они считали, что там принесут больше пользы. И командиру нелегко было убедить людей, что каждый из них нужен именно здесь, на своем месте. Да, было над чем задуматься лейтенанту Репкову, только год назад окончившему военно-морское артиллерийское училище.

…На следующий день утром провожали в морскую пехоту. Напутственные речи были горячими, краткими и простыми:

– Бейте врага так, как требует партия, Родина! Никакой пощады фашистским захватчикам. Каждый ваш выстрел должен находить врага.

Батарейный поэт Петр Кирилюк прочел стихи, в которых призывал мстить злобным ворогам.

От имени уходивших морских пехотинцев выступил Терентий Волощук. Он сказал, что батарейцы Тридцатой не посрамят чести своей родной батареи и будут бить врага мужественно и умело.

Короткая команда, краснофлотцы садятся в грузовик, и через минуту только облако пыли клубится на шоссе.

Помрачнели лица оставшихся бойцов. И опять посыпались докладные с теми же просьбами – откомандировать в морскую пехоту или в полевую артиллерию.

На исходе был четвертый месяц войны. Вражеские полчища рвались к Москве. Александер, отправивший беременную жену и трехлетнюю дочурку в столицу, тревожился за их судьбу. Наконец пришла долгожданная весточка. Жена сообщала, что доехала благополучно, что в переполненном вагоне незнакомые люди уступили ей нижнюю полку и всячески оберегали ее.

Среди горячих повседневных дел командир забывал о личном. Но по вечерам, оставшись один, он тосковал по дорогим и близким. Однажды в такие минуты он написал жене:

«…И я скучаю, и очень хотел бы видеть вас, мои родные, любимые, но это сейчас невозможно. Главное сейчас – бить врага. А потом мы с тобой заживем счастливой жизнью…»

Командир батареи не знал, что в те самые минуты, когда он пишет эти строки, Александра Алексеевна, укрывшись от очередной фашистской бомбежки в переполненном людьми подземелье метрополитена, «не оплошала»: подарила ему сына.

Александра Алексеевна сразу же написала мужу о рождении сына. Но письма задерживала военная цензура: в них указывалось место его рождения, служившее убежищем для многих тысяч жителей столицы. Александер беспокоился о семье, засыпал письмами жену и ее родных. Его письма, полные тревоги и горечи, приходили исправно.

Жена отвечала ему вновь и вновь, описывая обстоятельства и место рождения сына. Понятно, что и эти письма не доходили до адресата.

Комиссар тоже часто писал жене. Бронислава Иосифовна Соловьева и трехлетний сын Леонид попали в общий поток эвакуированных, направлявшихся из Севастополя на Северный Кавказ. Соловьевы обосновались на станции Белая Глина. Жизнь была нелегкая, и Бронислава Иосифовна часто писала мужу о своих нуждах. Но письма доходили редко. Соловьев терпеливо внушал ей, что она не должна падать духом в трудностях, что ей следует поддерживать других женщин, оказавшихся в тяжелых условиях.

Письма Соловьева были проникнуты глубоким оптимизмом, он заботился о том, чтобы в письмах, которые получают офицеры его батареи от членов их семей, не было жалоб. Бронислава Иосифовна и сын комиссара Леонид Ермилович бережно сохранили его письма. Их много, большей частью это открытки.

«Вчера вечером я получил ваше письмо от 29.VIII, – пишет Соловьев, – но не сумел в тот же вечер написать ответ, так как довелось выполнять более важную работу… Пойми, дорогая моя Бронечка, что идет Великая Отечественная война, что враг коварен, силен и неумолим, что сейчас не время нам с тобой заниматься личными вопросами, ибо они, эти вопросы, нам так мешают, что мы с тобой теряем равновесие, что врагу и нужно…»

В одном из писем Соловьев рассказывает жене со слов очевидца, прибывшего на батарею, как немецкие летчики с бреющего полета расстреливали женщин и детей у днепропетровского вокзала. «Кровь стынет в жилах от его рассказов о зверствах этих гадов, – пишет Соловьев. – Нам сейчас нужно громить и громить до полного истребления этих подлецов, а не распускать нюни, так как это на руку только врагу… Большое тебе спасибо за то, что ты написала про моего незабвенного Кокины-Морокины (так в семье шутя называли Леню). Ах, дорогая, что скрывать… я порой пригрустну по вас, но ничего не могу сделать. Вы мне даже раза четыре снились, – „но это только сон…“

В общем, дорогая моя, не унывай, мужайся, в трудностях воспитываются жгучая ненависть к врагу и твердая уверенность в скором разгроме…

Будь здорова, моя милая Бронечка. Целую вас крепко, крепко. Поцелуй за меня Леонида…»

29 октября Подорожный, уже успевший заготовить много продуктов, вместе с кладовщиком Зайцевым и шофером Боркутовым рискнул поехать еще в один рейс. До Евпатории не доехали: там уже были немцы. В Саках на складах нагрузили машину и покатили обратно. На одном из перекрестков стояла немецкая танкетка. Она подпустила грузовик метров на пятьсот и открыла пулеметный огонь. Подорожный не растерялся, приказал шоферу круто свернуть в балку и по целине прорвался на усадьбу совхоза имени Фрунзе. Камеры машины оказались крепкими, и это спасло заготовителей. Когда они прибыли на батарею, в ящиках и кузове обнаружили несколько дырок от пуль врага.

Тем временем командир с комиссаром уже решили, что автомашина оказалась в окружении и Подорожный со своей маленькой командой попал в плен или погиб. Узнав о прибытии Подорожного, комиссар спустился с холма в городок, поздравил интенданта с возвращением и рассказал о положении на фронте. В это время со стороны 54-й батареи, стоявшей на окраине деревни Николаевки, донеслись глухие залпы. Эта батарея, первая из севастопольского гарнизона, открыла огонь по врагу. Ночное небо полыхало заревами пожаров. В Симферополе, Евпатории, Саках, Бахчисарае горели склады топлива, которое нельзя было вывезти. Над Севастополем в эту ночь было тихо и темно. Город настороженно молчал, ощетинившись стволами орудий и пулеметов.

«СТВОЛИКИ»

На всех крупнокалиберных батареях имелись стволы малых калибров для учебных стрельб. В быту они назывались «стволиками», а учебные стрельбы из них – «стволиковыми». Делалось это для экономии боеприпасов. Выстрел из 12-дюймового орудия стоит много тысяч рублей, выстрел же из 45-миллиметрового орудия – «стволика» – несколько сот рублей.

Специальными бугелями «стволик» наглухо прикрепляют к стволу орудия главного калибра, строго параллельно ему, и стреляют, наводя орудие главного калибра. Конечно, цель располагают намного ближе, да и щит делают поменьше, чем при стрельбе орудиями главного калибра, но на тренировке в наведении и в управлении огнем это почти не отражается.

Когда стали укреплять сухопутную оборону батареи, старший механик Андриенко предложил использовать для стрельбы «стволики», которые в начале войны были сняты с орудий главного калибра и сложены в мастерскую батареи. Александер поддержал механика и доложил о его предложении генералу Моргунову, тот одобрил и тут же дал задание хорошенько продумать систему использования «стволиков».

– Хорошо бы, – говорил генерал, – сделать так, чтобы «стволики» можно было использовать и в дотах, и вне их. Орудия, сделанные из этих «стволиков», должны быть подвижными. Продумайте хорошенько и действуйте. Боеприпасу для них дадим вволю.

И вот в комнате у Александера сидят Окунев, Андриенко, Соловьев, старшины башен.

– Нужно, ребята, сконструировать четыре лафета для наших «стволиков». Конечно, из подручных материалов, – говорит Александер. – Хорошо бы стволы сделать съемными, а в некоторых дотах приготовить для них стационарные лафеты. Из дота можно бить по танкам и пехоте почти без потерь среди личного состава. Но прикреплять эти четыре «стволика» к дотам намертво нельзя. Может создаться такая обстановка, когда надо будет маневрировать как целой батареей «стволиков», так и отдельными орудиями. Сроки – самые жесткие. Даю не больше десяти суток. На артмастерские особенно не надейтесь, делать все придется самим, и, вероятнее всего, из подручных материалов. При маневре потребуются и зарядные ящики. Ящики придется таскать самим, так же как и пушки, и не всегда по ровной дороге. Об этом тоже не забывайте. А то состряпаете такое сооружение, что на передвижку потребуется трактор или сотня бойцов. Надо, чтобы лафет и зарядный ящик были легкими.

– Оно, конечно, ясно, товарищ командир, но… – и Андриенко задал целую кучу вопросов: придется ли стрелять по самолетам, потребуются ли бронебойные снаряды, нельзя ли взять кое-что у виноделов из совхоза. У некоторых сельскохозяйственных машин колеса могут подойти хотя бы для зарядных ящиков. Директор совхоза В. В. Красников поделится с нами своей техникой.

Окунев тоже задал несколько вопросов тактического порядка. Он сразу схватил мысль командира. Четыре орудия, даже сорокапятимиллиметровых, – большая помощь в сухопутной обороне. Умело направленные снаряды могут принести немалый вред врагу: пробить боковую броню танка, бронемашины или бронетранспортера, разворотить щит противотанкового орудия. Это великолепное средство для «выковыривания» противника из воронок, пулеметных гнезд. Прямое попадание в пулемет сразу же уничтожит его вместе с расчетом…

Когда Андриенко приступил к проектированию лафета, то оказалось, что вся работа займет месяцы. А делать надо было очень быстро.

Андриенко пошел в артотдел тыла, там посулили дать старые лафеты семидесятишестимиллиметровых орудий. Это значительно упрощало дело. Но пока был только один лафет. Доложили Моргунову, тот приказал сделать одну пушку и попробовать ее на стрельбе.

Лафет притащили быстро. Разобрались в его деталях, измерили и установили, что почти все подъемные и поворотные механизмы надо делать заново. Андриенко заинтересовал этим делом главных старшин Шепилова и Шерстнева, краснофлотца токаря Лукьянова. Эти великолепные специалисты быстро изготовили механизмы наведения. Гораздо сложнее оказалось установить прицел на стволе: раньше при «стволиковой» стрельбе работали прицелы орудий главного калибра. После долгой возни прицел закрепили довольно точно. У пушек постоянно толпились люди. Всем хотелось знать, что же получится из этой затеи. Приходили комендоры, расспрашивали и разочарованно говорили:

– Никакой механизации. Пушку заряди, наведи, сделай выстрел, и все вручную…

Комендоры привыкли к механизированной стрельбе, где подача снарядов и зарядов механизирована, где электромоторы наводят ствол на цель и выстрел производится нажатием педали. Здесь же выстрел производили с помощью веревочки, называемой «клевант».

Когда первая пушка была готова, ее для пробной стрельбы установили на позиции.

Из-под массива высыпали все, кто только был свободен от вахты. Комендоры и старшины башен дотошно осматривали «стволиковую» пушку, но бойцы электромеханической боевой части оттесняли их, приговаривая:

– Нечего раньше времени крутить. Вот обстреляем пушку и, если все будет хорошо, сдадим вам. А тогда крутите сколько угодно.

Цель была установлена в балке левее совхоза. Расстояние – два километра. Андриенко навел пушку на цель и доложил о готовности к выстрелу. Воцарилась мертвая тишина, все взоры устремились на цель. Подали команду «Огонь!» И пушка грохнула. В районе цели поднялся столб рыжеватой пыли и дыма. Побежали туда – все в порядке. Поражение с одного выстрела…

Возвратились к пушке. Сияющий Андриенко, подкрутив свой черный ус, передал пушку своему другу Окуневу.

– Сдаю в полной боевой готовности, – сказал он, – стреляй, Василий, из нее без промаха.

Окунев поблагодарил старшего инженер-механика, обнял его по-братски:

– С нас, Ваня, приходится, за нами не пропадет. А пока – тащите ее, ребята, на огневую позицию в район командного поста.

Дюжие комендоры подхватили пушку-самоделку, зарядный ящик и лихо потащили на холм.

Возвращались под бетон все вместе. Окунев сказал:

– Делай, Ваня, скорее три других, опыт у тебя уже есть, а пушечки, по всему видать, потребуются очень скоро.

Андриенко и его бойцы очень быстро переоборудовали пушки: крепко прикрепили их к лафетам, добились того, что пушки точно наводились, на цель. Из них можно было успешно стрелять на расстояние до трех – четырех километров. А большего и ожидать было нельзя. Но для дотов их приспособить все же не удалось. Да, кроме того, пушки были важнее как маневрирующие огневые средства, а не как стационарные.

Так вошла в строй батарея в батарее. Ее ласково называли «малюткой», «малой тридцаткой», а каждую пушку – «стволиком». Когда Окунев распоряжался размещением огневых средств, то обычно говорил:

– Перекиньте сюда два «станкача», три «дегтяря» и «стволик».

Командиром «малютки» назначили главного старшину Яровенко. Это был строгий и умелый младший командир, активный коммунист. Окунев взялся подготовить расчеты «малютки». Это была далеко не легкая задача. Люди на «малютку» пришли разные, многие из них никогда не стреляли. Тут были связисты, дальномерщики, сигнальщики. К тому же стрельба из «стволиков» весьма существенно отличалась от стрельбы из орудий главного калибра. Там комендоры находились под защитой толстой брони или бетона, а расчеты «стволиков» должны были стрелять главным образом с открытых позиций, на виду у противника. Надо было подготовить каждого бойца этой подвижной батареи к трудностям, приучить стрелять при активном противодействии противника. Окунев, Соловьев, Яровенко провели большую воспитательную работу с бойцами «малютки», прежде чем выпустить их в бой. И эта работа не пропала даром.

Расположив «малютку» на самой высокой части холма, Александер мог ее огнем простреливать почти всю видимую часть Бельбекской долины и противоположный бугор. А это имело большое значение для обороны Тридцатой батареи. Особенно понадобилась «малютка» во время второго штурма и после него, когда линия фронта пролегла в полутора километрах от батареи по правому берегу реки Бельбек.

Подвижная батарея хорошо помогала армейцам. Бои на огневой позиции батареи возникали не часто, и «стволикам» долгое время было бы нечего делать, если бы не просьбы армейцев.

Огонь «малютки» требовался при разных обстоятельствах. Вот армейцы обнаружили на немецкой стороне движение транспорта, надо «огоньку». Яровенко уточняет координаты и дает несколько залпов. Движение прекращается. Но немцы не остаются в долгу и долбят по «малютке» тяжелыми снарядами. Нередко случалось, что в ответ на десять – двенадцать снарядов «малютки» на батарею сыпалось до сотни фашистских снарядов. Были, разумеется, потери, пушки-самоделки выходили из строя, но, попав в руки старшин электромеханической боевой части, быстро оживали и снова вступали в строй.

Однажды Соловьев, придя на позицию «малой тридцатой», спросил:

– Сколько сегодня выпустили снарядов?

Яровенко ответил:

– Двадцать четыре.

– А знаете, сколько по вас выпустили фашисты? Сегодня восемьдесят два да вчера сорок девять. Из сегодняшних – пять не разорвались. Два из этих пяти – двухсотмиллиметровые. Видите, какое «внимание» оказывает вам враг! Значит, хорошо работаете, много неприятностей фашистам причинили. Больше тысячи снарядов они уже израсходовали на вашу «малютку», а она продолжает бить по врагу всеми четырьмя стволами. И все потому, что хорошо маскируетесь, удачно выбрали основную и запасные огневые позиции. Даже самолеты вас не видят и бомбят по площадям. Вот что значит воевать умело и мужественно!..