Текст книги "Ц-41. Из записок разведчика"

Автор книги: Павел Голендухин

Соавторы: Павел Шарлапов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Предположения оправдались

Менялись листки календаря. А подполковник Фокин, работник штаба армии, и я, в связи с делом Пастуховой прикомандированный к штабарму, ломали в догадках головы.

Как же все это случилось, что наша сотрудница разведотдела штаба дивизии поддерживала связь с той стороной? Неужели Пастухова – «двойник»?

В десятках экземплярах был размножен портрет Иванцова. Наши люди рыскали в Сухиничах, в Белеве, на железнодорожных полустанках…

И все безуспешно.

Ровно через неделю после убийства, как и сообщал Митряй, на рассвете, когда сел густой туман, через болото пробиралась группа неизвестных. Но не трое, а четверо. Наши их ждали и сразу же сообразили, что четвертый – проводник.

Крадучись, как воры, пересекли они передний край. Впереди в лохмотьях, до глаз заросший густой бородой, без шапки – проводник. За ним высокий, немного сутуловатый в ватнике. Из-под фуражки торчат рыжие вихры. Судя по описанию Митряя, это был Михайлов. Следом еще двое – один в офицерской, другой в солдатской шинелях.

Их пропустили. Группа перевалила седловину между двух невысоких холмиков, подступавших к болоту, и спустилась в овраг. По дну оврага протекал маленький ручеек. Один за другим они вошли в него, прошли несколько метров по воде и вышли на другой берег. Трое продолжали путь к верховью по дну оврага, четвертый поверху – наблюдал.

Там, где кончался овраг, начинался цепкий кустарник. Длинной полосой он протянулся до соседней деревушки, а дальше – ивняк по берегу реки до самого леса. Этот путь они и избрали.

За деревней проводник пожал нарушителям руки и повернул назад. Но едва он вышел из оврага, как был задержан.

Трое продолжали путь.

Километрах в семи от переднего края, когда впереди замаячил лесок, группа разделилась. Михайлов пересек грунтовую дорогу и направился к лесу. Двое присели за кюветом. Но вот Михайлов вошел в перелесок, помахал рукой, и его голова замелькала между маленькими сосенками. Вскоре он совсем скрылся из виду. Двое в военном сошли с дороги, что вела на Сухиничи, и по обочине проселка взяли левее.

Мы предполагали, что от переднего края они пойдут именно этим путем – по оврагу, ивняком вдоль речки и сразу к лесу. Другого, более удобного пути, не было: всюду открытое поле.

Так оно и случилось.

Не ошиблись мы и в другом, что едва они выйдут из лесу, Михайлов отделится от них и направится в Калиновку, которая находится километрах в десяти, именно в этой лесной стороне. Двое других, раз они держат путь в Калугу, будут пробираться к железной дороге.

Мы предполагали, что они направятся к ближайшей станции – в Сухиничи, и на дороге к городу, в кустах, устроили засаду. Но получилось не так. Нарушители, будто что-то почуяв, не пошли этой дорогой и свернули на проселок. А упустить их ни в коем случае было нельзя: мы не знали их калужских явок. За Михайлова мы не волновались. Нам точно были известны его координаты, явка.

И вот они на виду уходят совсем в другую сторону, минуя наши засады. Броситься вдогонку опасно: они еще не отдалились от леса, могут скрыться.

Тогда подполковник Фокин принял рискованное решение: догонять их на машине.

– Если они опытны, то не побегут от нас, чтобы не привлечь к себе внимания, – рассуждал он. – Ну, а побегут – это все-таки машина, не пеший ход. Должны успеть перехватить… Хуже будет, если скроются из виду совсем.

Газик фыркнул и понесся вслед нарушителям. Они лениво обернулись и продолжали идти вдоль проселка.

– Садитесь, ребята! Подвезем, – остановил машину Фокин.

– Благодарим, товарищ подполковник. Тут недалеко, – проговорил маленький пухлощекий сержант.

– Вот еще. Садитесь!

И они сели.

Фокин прикинул: как быть дальше? Брать сразу опасно: их двое, сидят на заднем сиденьи, рядом с ними один Моргунов… Подполковник жестом приказал шоферу – жми!

Впереди показалась группа солдат. Подполковник резко обернулся и ударил рукояткой пистолета пухлощекого по голове. Моргунов вцепился в другого. Началась борьба. Шофер резко затормозил и бросился на помощь.

Один из нарушителей успел выстрелить. Пуля попала в ногу Моргунову. Солдаты сбежались на выстрел и помогли скрутить нарушителей.

Они запирались недолго. Вначале пытались утверждать, что командированы из части в Калугу, сопротивление-де оказали в порядке самообороны. Но когда Фокин рассказал им все подробности перехода группы через передний край, приказал привести их проводника и попросил телефонистку вызвать часть, в которой они якобы служат, шпионы подтвердили данные Митряя и сообщили свои калужские явки.

Буряк, низенький, толстый шпион, похожий на откормленного борова, с большой пролысиной на голове, сообщил нам одну любопытную деталь. Группе была дана запасная явка в городе Сухиничи. Но перед самым выходом Михайлов сообщил им указание Блюминга – считать эту точку недействительной.

– Она-де захвачена русскими, – подтвердил показание Лоханкин, среднего роста, с испитым, дряблым лицом.

Не медля ни минуты я поспешил по указанному адресу. Оказалось, что названный дом несколько дней назад сгорел. На пепелище был найден обгоревший труп.

Фокин, казалось, не слушал меня, глядя куда-то вдаль. Его открытое, приветливое лицо было на этот раз непроницаемо. Над глубоко посаженными карими глазами нависли густые брови. Нервно подергивались крылья крупного с горбинкой носа. Даже густые с рыжинкой волосы и те будто недовольно топорщились.

Я, словно ничего не замечая, развивал свои догадки:

– По-моему Блюминг и Иванцов – одно лицо. Телегина опознала, что на снимке изображен Иванцов. А надпись вспомните – «Варшава. Ганс Б.» Нам пока не удалось установить точно имя Блюминга, но инициал Б. кое о чем говорит. Потом Варшава… Он ведь там руководил разведшколой.

Фокин молча перебирал карандаши на столе.

– Второе… Вспомните рассказ Саши – по дороге целовались. Здесь, у Телегиной, та же сцена… И этот плач. «Не могу больше… Тяжело». Такие мысли поверяют только близким людям. А они, как видно, были близки…

– Потом третье, – продолжал я, – Блюминг через месяц, а сейчас уже меньше, должен появиться здесь. Пастухова, будучи «двойником», видно измотала нервы окончательно, стала поговаривать об уходе. Это его, Блюминга, встревожило. Она могла провалить все. И он решил идти на нашу сторону прежде времени, чтобы знать самому лазейку в обороне. А потом, потом убрать «двойника» с дороги, чтобы не подвергать риску себя и все дело.

Я сделал большую паузу. Фокин посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Все?».

– И последнее. Мы напрасно его ищем сейчас. Он на той стороне. Он убрал ее и удалился. У него в запасе еще девятнадцать дней. Вот сейчас все.

Фокин посмотрел на меня улыбающимися глазами. Видно было, что моя версия заинтересовала его.

– Смело и остроумно, – проговорил наконец подполковник. – Что ж, время покажет – правы ли вы.

Отворилась дверь и через порог кабинета Фокина переступил невысокого роста, крепко сбитый мужчина в ватной телогрейке, которая так и казалось лопнет по швам под напором могучих мускулов. И как не вязалось с этой могучей фигурой, недоумение и страдание на заросшем рыжей щетиной лице.

– Присаживайтесь, – пригласил его подполковник.

Незнакомец покорно сел, зажал ладони мускулистых рук между колен, чтобы не дрожали, и выжидательно уставился на нас.

Фокин спросил его, зачем он переходил наш передний край. Незнакомец ответил, что бежал от гитлеровских порядков.

– Не погибать же мне было!

– А как ваша настоящая фамилия? – спросил Фокин, делая ударение на слово «настоящая».

– Киреев, – не задумываясь сообщил нам незнакомец.

– Звать?

– Петр Иванович.

Подполковник посмотрел на меня. Я понял его.

– В 1940 году вы, кажется, носили другое имя, – тихо, будто про себя, проговорил я. – Ганс, как будто.

Лицо Киреева на какой-то еле уловимый миг окаменело, а потом в глазах его опять вспыхнул страдальческий огонек.

– Тут какая-то ошибка, – быстро проговорил он.

– Тогда пеняйте на фотографа, что он вместо Петра Киреева усадил перед объективом аппарата вас, – выложил перед Киреевым одну за другой фотографические карточки Фокин. – Жалобу адресуйте в Варшаву.

Незнакомец дрожащими руками взял их со стола. С них на него смотрел он сам.

– Мало ли есть похожих друг на друга людей, – отложил он карточки в сторону.

…Допрос нарушителя продолжался долго. Он клялся и божился, что не имеет никакого понятия, кто изображен на снимках. Притом здесь снят спортсмен, а он, какой он спортсмен! Он сроду на снарядах не бывал, да и плавать не умеет. А тут – на пляже… Нет, нет! Он всю жизнь работает, занимается физическим трудом.

Незнакомец для убедительности начал всхлипывать, размазывая по лицу слезы грязными руками.

– Что-то ни мозолей, ни ссадин не вижу на ваших руках, – улыбнулся Фокин. – Успокойтесь! Зачем же так расстраиваться, – протянул ему подполковник стакан с водой.

Киреев жадно прильнул к его краям. Кадык так и подпрыгивал, судорожно отсчитывая глотки. Потом он попросил разрешения закурить.

А подполковник тем временем, достав из стола лупу, молча разглядывал на стакане отпечатки его грязных пальцев. Киреев насторожился.

– Какая неприятная случайность! – с досадой в голосе произнес подполковник. – Загадочный Ганс Б. как две капли воды, похож на Киреева. А отпечатки пальцев Киреева в точности совпадают с отпечатками Иванцова.

И подполковник положил перед ним записку, найденную в кармане повешенной, и снимок отпечатков пальцев на комоде.

Киреев побледнел.

Тихо скрипнула дверь и в комнату вошла седая женщина. Фокин слегка улыбнулся ей и молча указал глазами на нарушителя.

– Он, – тихо проговорила она.

Киреев вздрогнул всем телом и повернулся на голос.

В дверях стояла Телегина.

Фокин также взглядом поблагодарил ее и отпустил.

– Судите! – зло выкрикнул нарушитель и, не спрашивая разрешения, сам взял со стола папиросу. – Я убийца! Судите! Если можно судить за то, что убил предателя. Она хотела меня выдать немцам… И я решился на преступление… Я бежал из немецких лагерей.

– Все это липа, гражданин Киреев-Иванцов! – перебил его подполковник. – Давайте не будем терять время напрасно.

– Я вам чистосердечно признаюсь… Каюсь.

– Довольно чепухи! – поднялся из-за стола Фокин.

– Хорошо! – вызывающе распрямил плечи Киреев. – Я молчу. Больше вы от меня ничего не услышите.

– Что ж, дело ваше, – снова опустился на стул подполковник Фокин. – Только вряд ли вам это удастся. Думаю, сами заговорите…

Он сделал большую паузу, закурил. Потом посмотрел Кирееву прямо в глаза. Тот не отвернулся. Взгляды их скрестились – спокойный и твердый у Фокина и вызывающий, колючий у Киреева. На заросших скулах нарушителя вздулись желваки. Несколько минут они сидели молча, глядя друг другу в глаза.

– Мы вас ждали именно сегодня, господин Блюминг, – медленно проговорил наконец подполковник.

Глаза Киреева казалось превратились в иглы и еще сильнее впились в Фокина. Под густой рыжей щетиной кожа стала меловой.

– На пушку берете? – не скрывая злобы, процедил он сквозь зубы.

– Вы спешили к вашим агентам, – продолжал Фокин, не отвечая на его вопрос и не сводя взгляда с нарушителя. – Что ж… Искать их хлопотно… Пароли, явки. Мы облегчили вашу задачу.

При этих словах Фокин нажал рукой кнопку с левой стороны стола и бросил перед нарушителем фотокарточку одного из задержанных шпионов, Лоханкина.

– Узнаете?

В ту же минуту на пороге появился человек с дряблым лицом.

Киреев отвел взгляд от подполковника, посмотрел на фотографию, обернулся к вошедшему.

– Нет, не узнаю! – решительно проговорил он.

Еще раз нажата кнопка, и перед столом стоит низенького роста пухлощекий человек. А перед Киреевым – фотокарточка Буряка.

– Тоже не узнаете? – спросил Фокин.

– Нет! – также твердо, но уже заметно нервничая, отвечал Киреев.

– Хотите, встретим вас также с вашим Е-13, гражданином Михайловым, и его помощником, дедом Максимом?

– Не надо! – громко выкрикнул Киреев и судорожно схватился за воротник рубашки. Я сразу догадался – яд! Он хочет отравиться!

В один миг подскочил к нему и что было силы ударил снизу в подбородок. Киреев вскрикнул. Тут же вбежали несколько солдат и скрутили нарушителя.

Киреев, опустив голову, зло сплевывал на пол кровь – раскусил при ударе язык.

– Сейчас расстрел? – вдруг спросил он у подполковника.

– Нет, – засмеялся Фокин, – виселица. А вы что же думали – молиться на вас будут?

До вечера Киреев упорствовал, молчал. А потом все-таки заговорил.

– Давно бы так, – улыбнулся Фокин. – Давайте ваш посмертный жетон.

Киреев потребовал отвертку. Отвинтив шурупы каблука у левого ботинка, он бросил на стол блестящую золотую пластинку. На ней было выгравировано:

«Школа дубель-В. Блюминг. 18-41».

Блюминг раскрывает секрет

После долгих препирательств Блюминг наконец раскрыл карты.

– Пастухова – приемная дочь русского эмигранта, проживавшего в Дрездене. Карьеру разведчицы она начала раньше, чем сама об этом узнала. А когда узнала, было уже поздно, – начал рассказ Блюминг.

Ганс Блюминг – профессиональный разведчик, «специалист» по России, руководил в то время секцией гимнастики в Дрезденском спортивном клубе. Его учениками была по преимуществу русская эмигрантская молодежь, в том числе и Анна Пастухова. Она импонировала ему и не скрывала своей к нему привязанности. Он не преминул этим воспользоваться, оказывал ей всяческое внимание, охотно беседовал после занятий в клубе, приглашал в кино и даже завел знакомство с ее родственниками. Сначала исподволь, а потом и откровенно он стал выведывать у нее о настроениях русских эмигрантов. По материалам, собранным Блюмингом через Анну Пастухову, несколько человек было взято гестапо. Среди них ее названый брат, родной сын Пастухова.

Однажды на вечеринке у Пастуховых кто-то спросил Блюминга, к тому времени ставшего постоянным гостем в их доме, не он ли виновник таинственного исчезновения многих русских. Ганс, не моргнув глазом, ответил, что не считает себя виновником. Он как патриот великой Германии всего-навсего только информировал власти о русских «вольнодумцах». А настоящая виновница всего – прелестная Анна Пастухова. Это она обо всем ему рассказала.

Девушка была изгнана из дома и осталась одна на улице чужого города.

Расчет Блюминга оказался точным. Через неделю голодная, исхудавшая, с опухшими от слез глазами, она пришла к Гансу, готовая на все.

А вскоре, в 1939 году, после захвата польской столицы, Гансу Блюмингу было поручено организовать в Варшаве спортивный клуб «Дубель-В». Под видом изучения английской системы футбола «дубель-В» здесь овладевали секретами шпионского мастерства уголовники и другие темные личности. Шпионская школа готовила кадры для засылки в Советской Союз.

– Анна Пастухова поехала со мной, – продолжал Блюминг. – Вела в клубе курс гимнастики. Она в самом деле отличная спортсменка… И училась искусству разведки наравне со всеми. Правда, я был с нею гораздо ближе, чем с остальными… Другие почти не знали меня. В глаза не видели… Она – другое дело…

После окончания школы Пастухова в 1940 году была заброшена к вам. Устроилась в Туле, преподавала физкультуру в техникуме, непременная участница всех спортивных соревнований. А когда началась война, она, по заданию немецкой разведки, ушла «добровольно» на фронт.

– Кто-то из ваших командиров, – продолжал рассказ Блюминг, – кто, я сейчас не припомню (в нашей картотеке все это значится), кто-то обрадовался, что она отлично знает немецкий язык, Ее взяли переводчицей. Мы охотно разрешили ей дать согласие на такое продвижение по службе. А потом… потом ее стали посылать к нам в тыл. Такого попутного ветра мы и не ждали, право!

Нам с подполковником Фокиным пришлось покраснеть за непростительную доверчивость кого-то из наших офицеров.

Блюминг постепенно посвящал нас в тайны задуманной немцами операции «Р-2». Немецкое командование перегруппировало части для нанесения мощного удара бронемеханизированными войсками. Удар предполагался как раз на нашем участке фронта. Сюда гитлеровцы стягивали свои резервы, свежие силы, не вводя их до случая в бой. А чтобы не выдать перегруппировки, в полки и дивизии, которые должны были входить в ударную группировку, вливали необстрелянное пополнение, основным же составом этих частей пополняли части прорыва. Нумерация полков и дивизий при этом оставалась прежней – словом никаких видимых перемен.

Успех всей операции зависел от точных разведывательных данных о наших частях, их вооружении и дислокации. Целыми днями небо бороздили немецкие самолеты-разведчики. С этой же целью на нашу сторону была заброшена и группа шпионов во главе с опытным Блюмингом.

Выговаривая себе право на жизнь, Блюминг даже обещал нам помощь в срыве операции.

Однажды подполковник Фокин пригласил меня к себе и вручил принятую на имя Блюминга шифровку:

«Т-IV-В4 ⁶/₅ – VII-Д-Т-ДД-7-КЮ ⁴/₃ – Т-Ф-⁶/₄ Р7…» и т. д. В конце стояло «Г-АС-ДУР-154».

Я пробежал взглядом листок и непонимающими глазами уставился на Фокина.

– Расшифровка этого документа мне уже известна, – сообщил Фокин. – Код-то какой выбрали – музыкальный… Вагнера, оркестровка 154. Ну-ка, ты ведь музыкант, попробуй!

И подполковник, положив передо мной кипу произведений Вагнера, принесенных из армейского ансамбля, объяснил секрет шифровки. Вскоре я уже сам без труда прочел:

«Срочно нужен человек с вашей стороны, хорошо знающий участок дороги Тула – Орел – Курск. Вышлите вашим «Е-13». Фон Эгард».

– Хороша музыка! – прищелкнул языком Фокин и протянул другой лист бумаги: – А вот эту шифровку по нашей любезной просьбе господин Блюминг написал своему «Е-13» для передачи по рации фон Эгарду, ответ на радиограмму… Здесь уже свой код – группы Блюминга, «64» – известный вам ход коня на шахматной доске.

Блюминг писал в ней:

«По службе я не могу вас посетить. Работайте самостоятельно. Податель этой записки будет нашим связным. Через него извещу о времени и месте встречи. Буду не ранее, чем через два месяца. То, что обещал доставлю в двойном размере. Передай на ту сторону: «Нужный человек есть. Через неделю посылаю. Если не устроит для этого задания, будем подбирать другого. Звать   .   .   .   .   .   .   .   . Приметы   .   .   .   .   . Ваш Блюминг».

– Видите точки? Здесь господин Блюминг, – рассмеялся Фокин, – предоставил нам возможность назвать любое подходящее лицо!

Я задумался, кого бы можно было послать, и никого не находил.

– Не надо ломать голову, – улыбнулся Фокин. – Такой человек уже есть. Вписывай: Илья Карпович Дубина. Приметы – на правой руке татуировка «И-О». – И после паузы добавил:

– Пришлось человеку руку испортить.

– Кто же это такой? – полюбопытствовал я.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – снова рассмеялся Фокин. – Тебе надо знать, что этого человека звать Ильей Карповичем Дубиной. Обязательно надо знать, так как, – здесь Фокин сделал паузу, – так как тебе решили поручить свидание с Михайловым, этим самым «Е-13». Как ты на это смотришь?

– Чего тут смотреть? – ответил я. – Поручено – сделаю.

В Калиновку, маленькую деревушку на развилке большака, я прибыл, когда за перелеском уже садилось солнце. Остановился у колодца и попросил у древней старушки, набиравшей воду, напиться. Та внимательно осмотрела меня с головы до ног, задержала взгляд на грязных солдатских сапогах, указала рукой на деревянную бадью:

– Пей, видать дальний? Да сапоги-то помой. Тяжело, небось. Глянь, грязи-то не мене пуда тянешь…

Я поблагодарил заботливую старушку и спросил, где мне найти деда Максима. Она указала рукой на хилую избенку под старой дощатой крышей.

– Знакомый?

– В сорок первом, когда отступали, был у него, – сообщил я.

– Какой памятливый! – удивилась старушка.

Дед оказался дома, но долго не решался пустить меня на ночлег. И только, когда я назвал пароль, он засуетился, открыл дверь и уже в сенях сказал отзыв.

Я сообщил, что мне нужен Михайлов.

– Заждались! – откровенно признался дед.

После на скорую руку ужина он повел меня в лес. Сумерки уже сгустились, и лес, казалось, спал. Лишь легкий ветерок тянул по верхушкам сосен. Дед, ориентируясь по каким-то только ему известным приметам, лавировал в лабиринте мощных стволов, подступавших со всех сторон. Но вот он сделал мне знак рукой остановиться. Трижды кукукнул.

Где-то внизу, будто под нами, застрекотал сверчок.

Дед залился соловьем.

Зашуршали сухие ветки, и, словно из-под земли, перед нами вырос человек. Это был Михайлов. Максим пробурчал ему что-то невнятное.

Михайлов схватил меня за руку и, не давая опомниться, втолкнул в землянку.

– Кто такой? – властно спросил он.

Я предъявил пароль. Он назвал отзыв.

– От Блюминга с поручением, – уточнил я цель своего прихода.

Михайлов плотно прикрыл обитую войлоком дверь и зажег электрический фонарик. Я вручил ему шифровку. Михайлов пробежал ее глазами и посмотрел на часы.

– Через десять минут сеанс, – сообщил он и сдвинул в сторону доски на земляных нарах.

Там стояла рация. Он ловко разомкнул проводку от скрытых натяжных мин. «С расчетом все сделано, основательно», – подумал я про себя.

Застучал ключ – Михайлов передавал шифровку.

Вскоре, закончив работу на рации, он снова присоединил к ручкам настройки провода натяжных мин и достал из отверстия в земляной стене, закрытом куском спрессованной глины, какую-то бумажку.

– Шифровка на имя Блюминга, – протянул он ее мне. – Что за код – понятия не имею.

Я взял бумажку в руки. Это было подтверждение уже известной нам шифровки на музыку Вагнера.

Я зажег спичку и поднес ее к шифровке. Михайлов выхватил ее из моих рук.

– Что вы делаете?

– Делаю то, что обязан сделать, – строго прошептал я ему. – Это подтверждение радиограммы, ответ на которую только что был передан вами. Слушайте, – и я взял у него шифровку фон Эгарда: – «Нужен человек с вашей стороны, хорошо знающий…», что знающий, вам, господин Михайлов, знать не обязательно! и дальше: «Вышлите нам вашим «Е-13». Фон Эгард». Теперь ясно?

Михайлов виновато развел руками.

Я передал ему «инструкцию Блюминга» о том, как он должен будет доставить на ту сторону Дубину, и стал собираться в обратный путь.

…В землянке погас свет. Бесшумно приоткрылась дверь, я почувствовал это по свежей струе воздуха, проникшей сверху. Снова где-то рядом застрекотал сверчок. Сверху ему ответила сова.

– Можно идти, – шепнули мне.

Назавтра «Е-13» и дед Максим были арестованы.

А через неделю в ставку фон Эгарда был «выслан» неизвестный мне Илья Карпович Дубина.

Сразу же после раскрытия секрета Блюминга и ареста его резидента «Е-13» мне предложили ехать в Москву.

– Карьера начата, – добродушно рассмеялся Фокин. – Надо продолжать… Поедете на учебу…