Текст книги "Совет Миров(СИ)"

Автор книги: Павел Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Я хочу уйти, – срывающимся голосом крикнул ей Пий, но так тихо, что сам не услышал своего голоса. Снизу в живот ударила волна страха, такого страха, что, Пия буквально парализовало, ни руками, ни ногами он не мог даже двинуть и чувствовал, как что-то ядовитое, как змея, ползет у него внутри снизу к груди, отравляя все, что встречалось ей по пути, отчаяние в груди буквально заливало и душило Пия. Он ничего не мог поделать, а просто наблюдал, как это чудовище буквально пожирает его.

– Да успокойся ты, – дошло до сознания Пия, голос спокойный, будничный, – не суетись. Пий только сейчас, услышав этот голос, почувствовал, как ясно и свободно его сознание. Он осознавал себя и, в то время как весь его организм буквально переворачивало, корежило, от действия яда, проникающего в него, сознание его было спокойно и, даже некое подобие теплой волны проникло сверху ему в грудь, создав короткую иллюзию радости. И тут Пия буквально преобразило, он как-то спонтанно начал действовать, не понимая, что он делает, не имея плана и цели. Пий почему-то начал вставать, хотя стоять практически было не на чем, под ногами все ползало, шевелилось, но Пий со злостью, переходящей в ярость вдруг приказал: 'Ну-ка, всем стоять!', он поднялся на ноги, держа в руке палку на уровне пояса на перевес и, обращаясь, даже не к женщине, или этому морю тварей, а к какому-то неведомому ему врагу, как говорят самому себе полушепотом произнес: 'Так, сударыня, как я не рад нашей встрече, но позвольте заметить, что мне крайне не нравится, все, что здесь происходит, и потому, – Пия захлестывало невероятное возбуждение, он прямо весь трясся все крепче сжимая палку, в груди проснулась и вырывалась наружу уже ярость, и все равно тихим, беззвучным голосом Пий продолжил говорить самому себе, – вам конец, вы пришли ко мне, вот здесь я вас и похороню. Потому, что я считаю, что вас не должно быть'. Сверху раздался сильный, красивый женский голос: 'Не я, а ты сюда пришел!'. Пий не унимался: 'Все возможно, не спорю, но, если вы сударыня не уберетесь, мы подеремся'. Пий начал продираться к ней, но как только Пий замахнулся палкой, неожиданно для него, все это скопище в панике бросилось в разные стороны от Пия и, сразу же все пришло в движение, раздалось оглушительное со всех сторон шипение, река понесла эту женщину от Пия вперед, стремительно удаляясь от него, и превращаясь в точку зеленоватого света. Сразу стало светлее, сквозь туман начало пробиваться солнце, и Пий увидел, что он стоит прямо у входа в башню транспортатора. В руке он сжимал камень, Пий подержал камень перед глазами, разглядывая его, потом аккуратно положил на землю, не оборачиваясь, вошел в башню, не останавливаясь в открытую дверь транспортатора, дверь за ним закрылась.

Пий вышел из транспортатора и сразу хотел войти в него обратно, но не успел, дверь закрылась. Он обернулся, подвал или склад – Пий видел такие сооружения в хрониках третьей эпохи – железобетонные стены и низкие потолки серого цвета. От стены отделилась тень и подошла к Пию: 'Следуй за мной', – хриплым тихим голосом произнесла тень. Францисканец какой-то, подумал Пий, впереди него, не спеша шел человек весь укутанный с головы до ног, ни лица, ни рук, ни ног не видно, все спрятано в рукава, под капюшон, это, наверное, хабит, точно францисканец размышлял Пий. Они долго шли в полумраке по железобетонному лабиринту, ни окон, ни дверей, только стены, неровный пол и низкий потолок. Наконец францисканец остановился и указал на одежду, лежащую на полу: 'Раздевайся, оденешь это. Капюшон не снимать' – приказал он. Пий повиновался. Францисканец забрал одежду Пия и ничего не сказав ушел. Пию было очень плохо, он устал, все тело ломило и ныло, внутри у него все было отравлено, его сильно мутило, к тому же он очень ослаб. Как только ушел францисканец, Пий напялил на себя этот огромный мешок с рукавами из очень грубой материи, туда могло поместиться три Пия, закрылся капюшоном и поскорее лег в углу, свернувшись калачиком. Пий закрыл глаза: 'Наверное это конец, вот и все Пий, прощай, – думал он, – как же мне худо, хоть бы на минуту отпустило, чем же она меня так отравила'. Его начало выворачивать с желчью и кровью, но облегчения не было, а только вдобавок, начала очень сильно болеть голова. И, все-таки, Пий, видимо, ненадолго забылся, потому что, когда он открыл глаза рядом с ним стоял глиняный кувшин и миска, в которой лежал кусок хлеба. Пий лежал скрючившись, на боку, смотрел на еду, но пошевелиться не мог. Не то, что есть, у Пия не был сил даже хоть что-то воспринимать вокруг, тяжелые веки сами закрывались: 'Сейчас, погодите, я отсюда уйду и там покой, все пройдет' – шептал про себя Пий. Сквозь дрему не отчетливо ему слышался тихий хриплый голос: 'Ешь. Иначе умрешь'. Его снова мутило, выворачивая кишки наружу: 'Да уж поскорей бы. Я так долго не выдержу, такое мерзкое состояние, что хуже уже не бывает'. Через некоторое время, опять раздался настойчивый голос: 'Тогда пей'. Видимо францисканец стоял где-то рядом. Пий облокотился на локоть и протянул руку к кувшину: 'Ладно, если ты так настаиваешь, попью, чтобы доставить тебе удовольствие, а то скажешь еще потом, что вот гость пошел, его к столу приглашают, а он не желает', – Пий уже не соображал, мысли, как какой-то неуправляемый поток несся через его голову, а он только смотрел на него. Пий сделал несколько глотков. Во рту было так мерзко и противно, что Пий даже не чувствовал вкуса воды, просто что-то холодное потекло ему внутрь, а там внутри так все ныло и выворачивало, что он начал даже улыбаться, думая про себя: 'Нет ну надо же ..., представитель Землян, оправили в гости, посмотрите на него. Вот сейчас жена бы увидела'. Пий сжался в комок, он приготовился и ждал, что от воды сейчас станет хуже. Прошла минута или десять в ожидании, но в животе вдруг начало все успокаиваться, исчезла боль, стало тепло и спокойно, не мутило. Пий замер и боялся пошевелиться, чтобы, не спугнуть этот минутный подарок покоя. 'Ешь', – опять раздался рядом голос. Пий повиновался без вопросов и уговоров. Он просто протянул руку не вставая, взял кусок хлеба, откусил несколько крошек и начал жевать. Пий крепко спал. Проснувшись, он сел, облокотясь о стену спиной, вытянул ноги. Чувствовал он себя хорошо, боли не было, не мутило. Оставалась еще слабость, но в целом все прошло. Теперь он мог соображать, вспоминал последние события, пытался разобраться, что же с ним произошло и где он сейчас. Но вокруг все было не знакомое и более неприглядной картины, он представить не мог. Может это какая-то ошибка, куда он попал, во всяком случае, на Земле подобных сооружений уже давно нет, с усмешкой подумал Пий. Из темного угла отделилась тень, и францисканец тихо произнес: 'Иди за мной'. 'Откуда ты появляешься, ты, что все время рядом или тут потайные ходы, – размышлял Пий, – ну, во всяком случае, ты меня вылечил, за это тебе спасибо'. Они опять долго шли по бесконечным коридорам, ни окон, ни дверей, Пий еще был очень слаб, он еле плелся из последних сил за францисканцем и когда уже хотел сказать, что он сейчас упадет, тот неожиданно остановился и сказал: 'Жди тут. Капюшон не снимать'. Пий опустился на пол и лег на спину.

– Как твое имя? – раздался громоподобный мужской голос. Пий аж подскочил от неожиданности. Видимо он находился в очень большом помещении, потому что голос отдавался эхом, как в огромном зале.

– Пий с планеты Земля, – ответил Пий. Капюшон был такой большой, что Пий видел только пол под ногами.

– Землянин, ты обвиняешься в том, что, будучи приглашенным на планету Айэльфа, ты попытался помешать проведению свадебного процесса между двумя инопланетными расами. Ты согласен с этим обвинением?

– Нет, конечно, никому я не пытался мешать, у меня и в мыслях даже такого желания не было. Это ошибка. – Пий не понимал, что происходит, какое обвинение, от кого?

– В данном случае множество свидетелей по Королевской линии, прибывших на церемонию, утверждают, что ты угрожал им мечом, выкрикивая, при этом, что не подпустишь и убьешь всякого, кто посмеет приблизиться к воротам. Ты признаешь это?

– Нет, не признаю. У меня не было никакого меча. Я вообще не понимаю, что происходит. Никому я не угрожал, а представителей Королевский династии я вообще не видел.

– Землянин, опиши, что произошло на церемонии.

– Я не был на церемонии, не знаю, как она проходила и что там случилось.

– Ты, хочешь сказать, что ты не был на церемонии, а был в другом месте?

– Вот именно, каким-то образом я оказался в другом месте, – Пий начал сбивчиво рассказывать, что он пережил, оказавшись в тумане, про женщину, про чудовищ, про то, как он спасся и оказался здесь. Чем больше Пий говорил, тем больше он понимал, что в эти сказки ему никто не поверит.

– Эта женщина, о которой ты сейчас говоришь, тебе чем-нибудь угрожала, принуждала тебя, требовала или как-нибудь проявляла к тебе агрессию? – раздался вкрадчивый, тихий голос.

– Нет, – вынужден был признать Пий, он очутился в ловушке и, что теперь говорить не знал.

– Однако ты взял палку и попытался напасть на нее, проявив при этом агрессию, не так ли? – в этом вкрадчивом голосе чувствовалась удовлетворение.

– Я только хотел выбраться оттуда, потому что я очутился там против своей воли, – Пий придумал, что ему отвечать, он решил, что теперь сам будет через ответы вынуждать их отвечать.

– Ты утверждаешь, что она первая напала и, это было, с ее стороны актом целенаправленной агрессии именно против тебя? Что же ей, по твоему мнению, было нужно? – спросил громоподобный голос.

– Полагаю, что я для нее являлся, чем-то вроде пищи, источником энергии, потому ей необходимо было, что бы я превратился в одно из этих чудовищ, которые ее питают. Но я не хотел стать ее рабом, или пищей, или донором. Потому я сопротивлялся, а не нападал, как ты утверждаешь, – Пий перешел в наступление.

Последовало долгое молчание. Затем голос возвестил: 'Советники уходят на совещание'.

Пию так надоел капюшон, из-за которого ничего не было видно, что решил для себя, если снимать нельзя, то видимо только с головы, но про лицо не говорили, попробую лицо открыть. Он загнул края капюшона, приоткрыв глаза и огляделся. Все то же: серое железобетонное, но, правда не коридор, а очень большой зал и ничего более. Дальней стены от Пия не было видно, она вообще терялась, где-то вдали. Пий сидел на полу, облокотившись о стену и, просто, бездумно смотрел вдаль, где пол в сером полумраке встречался с потолком, обозначая линию горизонта и чего-то ждал. Через некоторое время вдали Пий заметил движение, похоже, что к нему шел человек. Пий напряженно ждал и всматривался, стараясь разглядеть, нет вроде не францисканец, тогда кто же. Сердце у Пия учащенно забилось, он вскочил на ноги, к нему шел Ной, в руках тот нес кувшин и миску с хлебом. Пий побежал к нему навстречу.

– Ной, ну наконец-то, – Пий от радости не мог больше говорить, он просто обнял Ноя и стоял так крепко того держа.

– Ты меня сейчас раздавишь, – смеялся Ной, – успокойся. Лучше сядь и поешь, это тебе, – передавая еду, говорил Ной, – у нас очень мало времени, так что очень кратко, что случилось.

Пий как мог кратко, одновременно жуя хлеб и запивая его, рассказал основные события, которые с ним произошли, с момента их последней встречи.

– Ной, где я и что вообще происходит, ты можешь мне объяснить?

– Сейчас ты в Совете Миров. Они тебя забрали сразу, как поступило обвинение, – Ной сосредоточено молчал, потом, глядя Пию в глаза тихо произнес, – боюсь Пий дело настолько серьезно, что ты даже представить не можешь. Я был вызван сюда сразу, как только было назначено слушание, потому я был на заседании и все слышал.

– Но, Ной, что я такого совершил, что они хотят услышать? – у Пия сердце упало, он как-то обмяк и с трудом говорил. В мозгу крутилась только, что случилось, что-то необратимое ужасное, и он тому причина.

– Тебя обвиняют в нарушении Вселенского Закона свободы выбора. Там есть такой пункт, который гласит, что всякая цивилизация вправе сама решать ею выбранную судьбу, что исключает вмешательство в её Историю извне. В данном случае Королевская свадьба была одобрена Советом Миров, для дальнейшего развития Королевской линии той цивилизации, путем участия в ее судьбе линии Айэльфийцев. Представители Королевской линии обвинила нас в том, что мы пытались помешать данному союзу, то есть пытались повлиять на их историю без их согласия. Решением Совета Миров сейчас наш сектор полностью заблокирован от внешних связей и отправлен в карантин, если же будет доказано нарушение Закона – наша цивилизация будет полностью стерилизована.

Пий сидел и с трудом понимал, что ему говорил Ной. Стерилизована – с трудом представлял себе Пий – это понятие – это, значит ..., он с ужасом посмотрел на Ноя. От стены отделилась тень францисканца и направилась к ним. Ной сидел на полу, упершись взглядом в пол и что-то судорожно соображал, потом поднял глаза, увидев идущего к ним францисканца, начал быстро и очень внятно, проговаривая каждое слово, что бы дошло до Пия, говорить: 'Так, Пий, нарушения Закона не было. Ты понял! – НЕ БЫЛО! – не нарушал ты Закона'. Францисканец подошел к Ною, взял того за плечо и потащил насильно за собой в темный угол. Ной закричал: 'Вспоминай каждую деталь, каждую мелочь, что было, самое незначительное – там самое главное, – уже где-то из-за стены, до Пия долетал крик Ноя, – я верю, я верю Пий...'.

Мелочи, детали, что было, нарушения не было – мысли бешено крутились в голове Пия, Ной верит, Ной верит, все твердил и твердил себе Пий, но никак не мог зацепиться хоть за какую-то идею, хоть бы намек, что может быть главным.

Опять появился францисканец, медленно подошел к Пию и встал позади него. Пий поднялся на ноги. Вдруг неожиданно перед Пием образовалась стеклянная прозрачная стена, а за ней огромный амфитеатр, как будто с той стороны включили свет. Там, где-то далеко было огромное количество, каких-то сущностей, но были так далеко, что Пию не удавалось их разглядеть. Потом они, по-видимому, все заняли свои места, потому что раздался громоподобный голос: 'Землянин ты утверждаешь, что защищался, потому, что некая сущность пыталась на тебя воздействовать без твоего согласия и, по сути, твои действия являлись самозащитой? Это так?'.

– Именно так, она отравила меня. В результате, чего я заболел и чуть не умер. Вылечили меня только здесь.

– Это правда, – подтвердил голос.

– Это ты напал, сущность же была вынуждена при этом защищаться таким образом, – вдруг сказал тихий вкрадчивый голос.

– Нет! – очень жестко отрезал Пий, – когда я почувствовал опасность своему здоровью и своей жизни только тогда я начал защищаться.

– Почему Айэльфийцы, как ты говорил, не видели данную сущность?

– Не знаю, – признался Пий.

– Почему же представители Королевской семьи не видели данной сущности, а видели только, как ты, выхватив меч, встал перед входом в город, готовый сражаться?

– Не знаю, – повторил Пий.

– Что побудило тебя взять меч? Может не палку, а меч ты держал в руке? – спросил сильный и очень красивый женский голос, – Пий замер, как громом пораженный, это был ее голос, он узнал его – это был голос зеленой женщины.

– Может быть, – Пий не мог говорить, у него во рту было абсолютно сухо, голос срывался, он вдруг увидел себя со стороны, как он здесь будто в аквариуме стоит перед ними, и она сейчас на него смотрит – она, с которой он недавно готов был сражаться насмерть. Но не это поразило Пия, не то что она здесь, а то, как она говорила, в ее голосе ощущалась безграничная власть, надменность, презрение, но в то же время ощущалась насмешка. Она своим голосом своей интонацией как будто толкала его к чему-то: 'Не я, а ты сюда пришел!' – вспомнил он ее слова. Что-то было, была какая-то связь, судорожно пытался вспомнить Пий и она знает об этом, подталкивает меня к чему-то – она знает меня лучше, чем я сам себя. Пий начал прокручивать события: вот он опомнился, когда уже был на четвереньках и, как у него буквально остановилось сердце в первое мгновение, такой ошеломляющий психический удар был по нему нанесен – первое ощущение, но он помнит, с ним было уже это. Пий отпил из кувшина, ему сразу стало значительно легче.

– Я расскажу одну историю, – начал говорить Пий, – и думаю, она поможет понять, почему именно меч, а точнее чем для меня является образ меча. Перед тем, как отправиться на планету Аэйльфа, я занимался изучением третьей эпохи Земли, в том числе периодом мировых войн. Я пытался понять мотивы, побуждающие людей воевать, пытался представить себе, что для них является образ врага, пробуждающего в них чувство ненависти друг к другу. Я просматривал фильмы и фотографии всех чудовищных преступлений, которые они возводили в ранг доблести и отваги. Они чествовали своих героев за победу над врагом и гордились ими. Их самопожертвованию не было границ, они с готовностью отдавали свою жизнь, чтобы спасти жизнь другого человека. Я пытался понять и проникнуть в сущность человека, у которого появился настолько ненавистный враг, что он готов на любые жертвы, чтобы только уничтожить его. Размышления складывались в убеждение в том, что всему виной на самом деле вполне объяснимые с точки зрения логики и психологии развития человечества мотивы: освоение территорий, принципы выживания, сохранение рода – все то, что можно как-то объяснить, даже с позиции принесенной жертвы. И я в принципе составил определенное представление о войне, ее мотивацию, историческое значение, ориентируясь главным образом на исторические факты развития человечества в целом. Но потом произошел со мной один инцидент, который изменил мое мнение, нет, не о войне и не об истории, а о человечестве в целом. А случилось вот что, когда я уже практически закончил свои исследования, мне в руки совершенно случайно попала одна фотография. Маленькая, старая, фотография, черно-белого изображения, по началу, я не обратил на нее особого внимания, таких фотографий я видел уже множество. Но, все-таки, что-то в ней было не так. Я стал внимательно ее рассматривать и, чем больше до меня доходило, что на ней запечатлено, тем более я проникался фактом и значением увиденного. Фотограф просто сфотографировал момент прогулки детей из детского садика. Группа детей, человек десять, трех-четырех лет, взявшись за руки, идет по снежной тропинке между сугробов. Между фотографом и детьми ограждение из колючей проволоки. Тропинка проходит вдоль деревянного барака. За детьми в качестве воспитателя идет человек в военной форме. Это лагерь для осужденных, а эти дети и есть осужденные. Они не являлись детьми врага – это собственные дети собственного народа – народа победителя! Над кем!? Я всматривался в их суровые, не по-детски, лица, их жуткую одежду. Они шли по тропинке, взявшись за руки, глядя себе под ноги – ни тени улыбки или надежды, только страх и подчинение. В этот момент, мир, который я знал, понимал и мог объяснить перестал существовать. Мой разум отказывался понимать. Этому нет объяснений, этому миру для меня в тот момент не было места. Его не должно существовать. Самое дорогое в природе, самое ценное, самое любимое, что существует на свете для всего живого – ребенок – для человека является преступником. После того, как я пришел немного в себя, я шел по улице и, мне представлялось, ну, просто мне очень хотелось оправдаться перед самим собой, что я из рода людей и люди не способны на это, а что есть некий враг рода человеческого и я с ним дерусь волшебным мечом. Я понимаю, что это очень наивно, но что делать? Как с этим жить? – Пий замолчал, стал судорожно пить из кувшина. Потом сел на пол.

– Что бы ты сделал в тот момент, если бы в твоей власти было мощное оружие, способное уничтожить все живое на Земле? – раздался тихий голос.

– Не знаю, в тот миг я был готов на все. Я не могу вынести этого.

– Ты хочешь сказать, что подобное ощущение ты испытал в момент осознания себя, при встрече с сущностью? – задал вопрос громоподобный голос.

Пий, вдруг отчетливо вспомнил, как он стоит на четвереньках, а его захлестывают волны чьих-то неимоверных страданий, боли и одновременно с этим он чувствовал, как кто-то одновременно упивается этим, наслаждается. Его опять захлестнула волна отчаяния и боли. Его всего трясло, слезы потекли по щекам. Он сидел, уткнувшись в колени и плакал.

– А тебе не приходило в голову, что сущность или как ты его назвал – некий враг рода человеческого просто питается подобными эмоциями, чтобы жить? – тихий голос, гнул свое.

– Это идея приходила мне в голову и, пожалуй, единственное оправдание, которое я для себя нашел, чтобы как-то справиться с непониманием, – Пий немного успокоился.

– Так ты скажешь, наконец, каким оружием ты владеешь, что тебе помогает справиться с собой!? – голос этой женщины, буквально пронзил Пия насквозь, в нем было столько власти, ярости, требованию подчиниться и ожидания, что Пий как по приказу начал судорожно искать, искать. Она знает, она ждет, она требует, ей почему-то это необходимо, даже больше, чем Пию. Но что это, чего я упускаю, одним словом – только слово. Он вспомнил, его тогда вдруг неожиданно что-то развеселило, казалось бы – невозможное, но он что-то тогда почувствовал – он почувствовал радость. Этот спокойный голос: и он, вдруг, на мгновение увидел все со стороны одним сознанием, одним единым взглядом, включающим, как единое все до бесконечности – без рассуждений, понимания, веры, а просто потому, что это именно так:

– Сострадание, – еле слышно произнес Пий.

– СКАЗАНО! – раздался оглушительный, прозвучавший, как гром голос.

Мгновенно стекло или экран пропал, Пий стоял, оглушенный, один, все в том же железобетонном зале. Сзади, что-то зашуршало, от неожиданности Пий резко обернулся, в стене была открыта дверь транспортатора, сбоку стоял францисканец. Пий подошел к транспортатору, остановился – странная фигура в хабите, все закрыто, ни рук не видно, ни ног, ни лица: 'Спасибо и... Счастливо', – сказал ему Пий, фигура сделала неуловимое движение головой. Пий вошел в транспортатор, дверь за ним закрылась.

Прошло уже больше года, как вернулся Пий и, за это время, произошло довольно много событий: Ной стал полномочным представителем Сектора, в котором находилась планета Земля, в Совете Миров, Землянам было дано разрешение на космические перелеты на физическом плане, потому работа с различными высшими цивилизациями о передачи технологий шла полным ходом. Единственное настораживало то, что Иерархи не отвечали на запросы стратегов и, вообще, за все это время ни разу не проявили себя.

Пий занимался теорией контактов и адаптацией Землян с различными цивилизациями на физическом плане. Он шел по набережной и размышлял о том, что вот год назад он так же шел по этой самой набережной и тогда совсем другие противоречивые чувства переполняли его. Изменилось ли, что-нибудь с того времени, думал Пий, сейчас у нас много работы, надежд, много нового и неизведанного впереди – надеюсь, да! А там, как говорил Ной, как-то само сложится.

Ной вошел к себе в башню – на столе лежал чистый лист синей бумаги. Пий взял его в руки, разглядывая со всех сторон, а потом со всех ног бросился бегом к транспортатору.

Когда двери транспортатора открылись, и Пий вошел в зал храма, дети, сидевшие на ступеньках, увидев его, вскочили на ноги и с радостными криками бросились гурьбой к нему со всех ног.

– Ну, что же ты так давно не шел, – слышал он их голоса, звучавшие на перебой, – мы тебя все ждем, ждем, а ты не идешь и не идешь, – Пий опустился на колени, подбежав к нему, кто-то из детей забрался к нему на колени и обхватил руками за шею, его гладили по голове, по рукам, целовали в щеки. Пий не мог ни говорить, ни видеть, слезы душили его, глаза были мокрые, бесконечное счастье заполняло его до краев, он не мог совладать с собой и только мог прижимать их к себе гладить, прикасаться, смотреть на них. Потом немного успокоившись, он смог встать на ноги, а его, взяв за руки, повели к ступенькам, где все уселись рядом, и они так сидели и просто смотрели друг на друга.

– Так вы и есть Иерархи? – совсем успокоившись, спросил Пий.

– Это вы так нас называете, а на самом деле мы просто дети, как все, – ответил чистый спокойный детский голос.

– Но, я не понимаю, как же это возможно? – растеряно спросил Пий.

– Просто вы нас не слушаете. Мы приходим из Высшего Мира и приносим ответы на все ваши вопросы и если внимательно к этому относиться, то получишь информацию о предназначении и не только – вспомни Аэйльфийцев.

Пий всматривался в детские лица, в их чистые глаза, задорные и внимательные, мудрые и бесхитростные, лукавые и в то же время наполненные бесконечным доверием к нему. Высший Мир – Мир, к которому мы стремимся, мечтаем, верим – вот он передо мной. А может это я перед ним?

– Да, именно так, – вмешался в его размышления насмешливый детский голосок.

– Вы уходите и больше к нам не придете, что же нам делать? – спросил Пий.

– Каждый в детстве знает Высший Мир и знает о предназначении, но, вырастая, со временем, забывает о его существовании. Ваша цивилизация так повзрослела, что теперь тоже со временем забудет об Иерархах. Вы молоды, сильны, мудры, у вас есть большое будущее – вся жизнь впереди – самостоятельная жизнь. А Иерархи? Так они у вас почти в каждой молодой семье есть, – прыснула смехом маленькая девчушка и прикрыла рот ладошкой.

Они еще долго так сидели, смотрели друг на друга и болтали о важном и не очень, как взрослые болтают с детьми. Потом дети поднялись и пошли к дверям, выходя из зала, они оборачивались и махали ему руками, совсем по-детски, очень трогательно, наивно и смешно.

Как-то, работая у себя в башне, Пий разбирал старые записи, заметки, которые он делал о третьей эпохе и вдруг вспомнил, что Ной как-то обмолвился о чем-то, что Пию тогда показалось важным, но так и осталось забытым. Что-то о линии – о непрерывной линии, как сейчас помнил Ной. Но к чему относилось понятие линии, он не понимал, линии чего – может Королевской линии, но у нас нет подобного уже много тысячелетий. Ной тогда еще упомянул, что-то об импульсном принципе перехода, и я еще тогда, помню, решил, что он прав, но как проверить. Пий начал перебирать в памяти тогдашний разговор с Ноем, потом достал все материалы, которые тот прислал ему о третьей эпохе. Интуитивно, наугад он начал перебирать все, что уже много раза видел и, взгляд его случайно остановился на фотографии какого-то разрушенного старинного сооружения. Зачем Ной сюда это положил, ничего просто так сюда попасть не могло: Храм Аполлона в Дельфах, прочитал Пий на обороте. Дыхание перехватило у Пия от неожиданности. Ну конечно, он в Дельфийском храме встречался с Иерархами, но его просто так назвал, сам не зная почему, можно сказать в шутку, но как видно Иерархи не шутят. Пий начал искать что-нибудь, что обязательно дал ему Ной, а Пий пропустил – нашел, Пий начал очень сильно волноваться, как будто нашел что-то совершенно уникальное – написанные от руки несколько листков, которые он отложил тогда, даже не взглянув. Листки были очень старые, написаны карандашом, текст почти стерся и плохо просматривался, они были вложены в конверт, тоже очень старый и помятый, потому Пий и пропустил их.

Пий включил библиотеку – распознавание текста, появилась книга, в которой был, выделен текст с листков. Пий, затаив дыхание, начал читать:

'Припомним же сначала, в чем состоит обвинение, от которого пошла обо мне дурная молва, полагаясь на которую Мелет и подал на меня жалобу. Хорошо. В каких именно выражениях клеветали на меня клеветники? Следует привести их показание, как показание настоящих обвинителей: Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, с выдавая ложь за правду и других научая тому же. Вот в каком роде это обвинение.

... вы, конечно, знаете, каков был Херефонт, до чего он был неудержим во всем, что бы ни затевал. Ну вот же, приехав однажды в Дельфы, дерзнул он обратиться к оракулу с таким вопросом. ... есть ли кто-нибудь на свете мудрее меня, и Пифия ему ответила, что никого нет мудрее...

.... От смерти уйти нетрудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть. И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, – тем, что идет проворнее, – нравственною порчей. И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они – при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.

... если бы теперь, когда меня поставил сам бог, для того, думаю, чтобы мне жить, занимаясь философией, и испытывать самого себя и других, если бы теперь я испугался смерти или еще чего-нибудь и бежал из строя; это было бы ужасно, и тогда, в самом деле, можно было бы по справедливости судить меня за то, что я не признаю богов, так как не слушаюсь оракула, боюсь смерти и считаю себя мудрым, не будучи таковым, потому что бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь? Что же меня касается, о мужи, то, пожалуй, я и тут отличаюсь от большинства людей только одним: если я кому-нибудь и кажусь мудрее других, то разве только тем, что, недостаточно зная об Аиде, так и думаю, что не знаю. А что нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек, нехорошо и постыдно – это вот я знаю. Никогда поэтому не буду я бояться и избегать того, что может оказаться и благом, более, чем того, что наверное есть зло....

... Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что ни с того ни с сего всю свою жизнь не давал себе покоя, за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом; вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, какие бывают в нашем городе, считая с себя, право же, слишком порядочным человеком, чтобы оставаться целым, участвуя во всем этом; за то, что я не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, – как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее, не заботиться также и о том, что принадлежит городу, раньше, чем о самом городе, и обо всем прочем таким же образом. Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым?...