Текст книги "Словацкие сказки. Книга 2"

Автор книги: Павел Добшинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Умный Матько и дурни

Пошел как-то умный Матько невесту сватать. Встретили его радушно – лавку, где ему сесть, обтерли. Сидят, беседу ведут. Говорит хозяин:

– Ну-ка, мать, сбегай в чулан! Зачем – сама знаешь!

А мать только того и ждет – выскочила из горницы, за угощеньем побежала. Ждут её – прождут, запропастилась куда-то баба, нету ее и нету! Отец говорит:

– Ступай-ка ты, дочка, погляди, где там наша мать застряла?

Побежала дочка, и тоже пропала, как сквозь землю провалилась.

– Какого лешего они там канителятся? Ну, погодите, уж я вас! – разозлился отец и сам за ними отправился.

Сидит Матько, хозяев дожидается. Долго сидел – никого нету. Он то зевнет, то дровец в очаг подкинет, то еще чем займется, чтоб не уснуть, а те все не идут и не идут.

– Ну, – решил Матько, – хорошо это или худо, а пойду-ка я сам и погляжу, что там с ними случилось. Может они в том чулане к полу прилипли.

Пошел, а в чулане уже и свеча, что мать с собой брала, чуть не начисто сгорела!

А все трое сидят, в голос ревут, аж за два дома соседям слыхать.

– Вы что кричите? – спрашивает Матько, а от них слова толком не добьешься, одни только стоны да вопли.

Мать криком кричит, кое-как ему объясняет:

– Погляди-ка, любезный наш Матько! Вот она, лесенка, что из чулана на чердак ведет, а вот он топор висит. Вы с нашей Доркой поженитесь, у вас ребеночек будет, забежит он ненароком в чулан, стронет лесенку с места, топор ему на голову свалится и убьет! Вот горе-то! Ах, бедное наше дитятко, бедное дитятко! – снова заголосила мать, а за ней и отец с дочкой.

Не знает Матько – смеяться ему или плакать. Едва успокоил. А потом говорит:

– Коли отыщу на свете еще пятерых глупее вас, – тогда возьму вашу дочку в жены! А пока – прощайте!

Ходил-ходил, искал-искал, никто не попадается.

Но вот добрался он до какой-то деревни. Видит, сарай, амбары да хлевы стоят. Он туда.

– Погляжу, как здесь люди хозяйствуют, – решил он.

И тут углядел, что возле одного курятника баба курицу безжалостно колотит, так колотит, только пух и перья летят.

– Вы за что, хозяюшка, свою хохлатку наказываете? – спрашивает Матько.

– Да вишь, дрянь какая, у нее двенадцать цыплят, а она никак не хочет их молоком кормить.

Научил Матько бабу, что надо яичко сварить, облупить, порубить, да пшена напарить, перемешать и этой кашей цыплят накормить. Баба не верит, что цыплята у курицы вымя не сосут. Увидала, как они клюют, обрадовалась, стала Матько благодарить, много денег дала.

Вот и нашел Матько первого дурня, может и не глупее, чем те его, но уж и не умнее.

– Ладно, – думает, – первый дурень есть.

Стал Матько ко второй деревне подходить, слышит – колокола звонят, а навстречу ему похоронная процессия движется. Мужики гроб несут, бабы следом плетутся, кричат, руки ломают, стар и млад на похороны сбежались, гроб открыт, а в гробу молодая красавица живехонька лежит.

– Скажите, люди добрые, что это вы делаете, – спрашивает Матько.

– А что? – отвечают ему. – Нашего старосты дочка по воду пошла, руку в кувшин засунула, а обратно вытащить не может! Вся деревня голову ломала, ничего не придумала, а девица совсем извелась! Что ж, ей всю жизнь кувшин на руке носить? Вот мы и хотим ее разом от всех печалей избавить!

– Экие вы дурни!

Могли ему, конечно, за такое оскорбление всыпать, да Матько не ленивый был, разбил кувшин и освободил девицу.

Всей деревней проводили его на богатый старостин двор, вместо поминок веселая гульба началась. А потом – блюдо по кругу пошло, насобирали умному Матько денег кучу.

Вот вам и еще дурни. Неплохо дела идут!

В третьей деревне хотели, чтоб церковь у них и снаружи и изнутри была белым-бела. Только из чего строить? Кто-то посоветовал из творога. Тут же начали молоко творожить, а из творога церковь ставить, поставили, да только без окон. Снаружи хороша, бела. Зато внутри хуже темницы. Стали в нее свет в мешках носить. Да все напрасно.

Но вскоре прилетели из леса птицы, проклевали в твороге дыры и стало в церкви светло.

– Не иначе, как птички свет приносят! Наловим их, запрем, станут они там днем и ночью светить.

Недолго думая, отправились всей деревней в лес, к высокому дереву, за птичьими гнездами. С собой длинную лестницу прихватили, на плечах несут. Да только лестница за каждое дерево цепляется, а где лес погуще – ни туда, ни сюда двинуться не дает. Пришлось им перекладины одну за другой выламывать. Наконец добрались до высокого дерева, а у лестницы всего три перекладины остались!

Но мужики-здоровяки около дерева встали, влезли один другому на плечи и до самой макушки дотянулись. Самый первый до гнезда добрался и схватил его в кулак вместе с птицами. Кричит на радостях:

– Держу!

Тут самый нижний голову задрал, посмотреть хочет, а нога у него подвернулась, он и шлепнулся на землю, а за ним и все остальные.

Птицы ждать не стали, тем временем и разлетелись. Ну и дела! У кого нога, у кого рука поломаны, а у кого и голова разбита.

А тут в их деревню наш Матько пришел. Научил он их церковь из камня построить, в ней окна прорубить и стены известью побелить. Стоит церковь белая, красивая! Дали мужики Матько денег больше, чем церковь стоила.

Так нашел Матько третьих дурней.

В четвертой деревне проживали не такие уж и дурни: у этих была церковь солидная, каменная. Только ведь у глупости конца-края нету! Видит Матько – тащат здоровые мужики быка на дом! Матько глазам своим не верит, спрашивает:

– Люди добрые, что это вы делаете?

– А что такого? Помер у нас богатый мясник, а быка на дом завещал, вот мы и хотим его последнюю волю выполнить – быка на дом затащить.

Матько того быка продал и объяснил, что не быка, а деньги надо на дом употребить.

Получил Матько за умный совет и от этих мужиков вознагражденье. Нашел, значит, наш Матько уже четверых дурней.

– Теперь, может, и пятых найду? – думает он. – Хотя, может, и пятые-то – не последние?

И верно, ходить далеко не пришлось. В пятой деревне, стали ему угощенье подавать, вдруг люди расступились, мыши на стол полезли – видимо-невидимо.

Наелись мыши досыта, а люди за объедки принялись.

– Что у вас тут делается? – спрашивает Матько, – я бы скорей с голоду помер, чем после мышей подбирал!

– Раньше и мы так же думали, – отвечают ему люди, – так ведь нужда заставляет. А что делать с ними? Воюем, как можем, мышеловки ставим, но все никак не сладим. Видно со всего света мыши к нам сбежались!

– Еще больше набегут, коли за ум не возьметесь! – говорит им Матько.

– Помоги нам, добрый человек, – просят его деревенские.

Матько – за добрую плату – принес им диковинного зверя. Он только и делает, что мышей ловит – попросту говоря, кота здоровенного.

Обуял вдруг мужиков страх. Что станет этот невиданный зверь есть, когда всех мышей истребит? А Матько уже далеко ушел. Стали они ему вслед кричать. Матько из-за пригорка отвечает:

– Не ваша беда!

А мужики услыхали:

– Вас тогда!

Хотят мужики кота изловить – никак не изловят, решили деревню со всех сторон поджечь. Все сгорело, а кот как ни в чем не бывало сидит, живехонек. А рядом с ним – откуда только взялась? – кошка! Вскоре кошки да котята всю деревню заполонили. Зато мышей не стало. Зажила деревня спокойно – и мыши не беспокоят, и кошки в одночасье пропали. А куда? – деревенские сами знают, на этот раз своим умом дошли, на своей глупости выучились.

Не стал Матько больше дурней искать. Зачем? Кто знает, сколько их еще на свете! Вернулся домой, денег принес и говорит:

– Дураков на свете много, пятерых я сразу нашел, шестой будет моя жена, а седьмыми всех родственников, да свойственников посчитаем.

Слыхали мы, что зажили Матько с женой – одна радость! Ведь всем известно, что умному мужу глупая жена, куда как подходяща! А еще говорят, что умный и у дурака научится, а при одном умном семь дураков прокормятся.

Женская хитрость

Когда-то, очень давно, жили на одном дворе два мужика: один бедный, другой богатый. У бедного всего-то имущества – поросенок, и тот некормленный. У богатого – стадо свиней сытых. Жили мужики, как вы уже знаете, на одном дворе, и тощий поросенок повадился по три раза на дню к богатому бегать: когда ячменя ухватит, а когда из корыта хлебнет. Надоело богатому такой разбой терпеть, взял он дубинку да как треснет поросенка по лбу, тот на месте ноги-то и протянул.

Пошел бедняк к судье с жалобой. А богатей судье про свой ущерб толкует, не хочет бедняку за поросенка платить. Никак их судья помирить не может.

– Ладно, – решил, наконец, судья. – Оба вы ущерб понесли, а выиграет тот, кто к завтрашнему утру разгадает мою загадку: что самое жирное, что самое быстрое и что самое чистое на свете?

Вернулись мужики домой, носы повесили. Богатого жена встречает:

– Ты что это, как в воду опущенный?

– Хоть ты не лезь, – огрызается тот. – Черту – и тому не отгадать! Загадал нам судья загадку и сказал, что тот верх возьмет, кто ее разгадает.

– Какую-такую загадку?

– Что самое жирное, что самое быстрое, что самое чистое на свете?

– Нашел над чем голову ломать, недотепа ты этакий! Как ты сразу не догадался? Что может быть жирнее нашей хавроньи? Быстрее наших коней? Чище нашего колодца? Ведь мы туда каждый год два пуда соли кидаем! Понял ты всё?

– А ведь ты, женушка, права! – обрадовался богатей, рот до ушей растянул, будто уже спор выиграл.

И бедняк тоже домой вернулся. Навстречу ему единственная шестнадцатилетняя дочь от стола поднялась. Глянула на отца и сразу поняла, что дела у него плохи.

– Что с вами, батюшка? Неужто суд проиграли? Это для нас хуже грома в ясный день!

– И проиграть не проиграл, а выиграть не выиграл! – отвечает отец и рассказывает, как дело было.

– Ничего, батюшка, не горюйте, я к утру что-нибудь надумаю – сказала дочка, с тем и спать легли.

Утром дочка что-то отцу на ухо шепнула, обрадовался бедняк и зашагал к судье. А там уже богатый ждет и первым к судье лезет.

Вы бы поглядели, как он затылок скреб, когда судья на его отгадки только рукой махнул, и велел с такой ерундой к нему больше не соваться!

– Ну, а ты что надумал? – обернулся судья к бедняку.

– Прошу благородного пана выслушать, что я скажу: самая жирная – наша матушка-земля, ведь она всех нас кормит, самый быстрый – месяц ясный, он за четыре недели вкруг всей земли по небу обходит, а самое чистое – солнце, ведь оно всем одинаково светит.

– Молодчина! – хлопает судья бедняка по плечу. – Твой верх. Не смел богатый сосед твою свинью убивать. Присуждаю тебе его хавронью в награду.

На том и суд кончился.

Богатый гордец потихоньку из суда убрался. Ему и в страшном сне не снилось, что судья ему так нос утрет. Стал бедняк уходить, а судья его обратно зовет.

– Ты, – говорит, – не сам загадки отгадал, много умников и среди богатых господ голову ломали, но так и не отгадали. Не отпирайся, говори, кто тебя научил?

Зачем бедняку скрывать? Он не таясь и отвечает: так, мол и так, моя родная дочь ночью все обдумала, а утром мне на ушко шепнула.

– Что ж, коли у тебя дочь такая умная, – молвил судья, – отнеси ей пучок льна, пускай она его за три дня намнет, вымочит, высушит, прочешет, спрядет, а из пряжи полотна наткет, полотно выбелит, а из того полотна белую свадебную рубаху сошьет. Коли все исполнит, я ее в жены возьму, а нет – так вынесу ей приговор, чтоб не лезла в мои судейские дела и моему суду не мешала. А теперь убирайся прочь с моих глаз!

Убрался бедняк! Идет, печалится, уж лучше б ему на этот суд не ходить или трижды его проиграть! Из пучка льна чтоб рубаху сшить, да еще за три дня! Где это видано, где слыхано? Рассказал он всё дочке, а она и глазом не моргнула, лишь отломила с дерева тонкую веточку, подала отцу и говорит:

– Возьмите, батюшка! Да ступайте к господину судье и скажите: коли он мне к утру изготовит мялку, веретено, да прялку, да ткацкий станок, да все, что еще к тому надобно, то я его приказ непременно исполню!

Понял судья, с кем тягаться надумал! Так ли, иначе ли, а как? Нам не известно. Но только он ее приказ исполнил. В ответ и она ему на третий день свадебную рубаху прислала.

– Добро, – говорит судья отцу, – коли твоя дочь такая мастерица, пускай на свадьбу является. Но только чтоб не днем, и не ночью, не пешком, не верхом, да чтоб ехала по дороге, но не по дороге, не в платье, не без платья, и пускай несет подарок, да чтоб не подарок!

Только этого бедняку не хватало!

Он головой качает, а дочь отца успокаивает, говорит, чтоб не беспокоился, она, дескать, все сделает. А наш судья с того часа так к окошку и прилип, ждет не дождется, когда девушка явится. Он уже давно прослышал, что ни умом, ни красотой с ней никто сравниться не может.

На третий день на рассвете, когда все еще спали, стоит судья у распахнутого окошка, и видит: появилась бедняцкая дочь. И правда – не днем то было, и не ночью, потому что только рассвет забрезжил; и была она не пешком, и не на коне, а сидела на козле, да ногами в землю упиралась; и брел козел не по дороге и не без дороги – а по колее; и была девица не одета – не раздета: на ней сеть накинута, фартуком подпоясана, а под фартуком подарок, а может и не подарок. Судья ей навстречу служанку шлет со свадебным нарядом.

Девица-красавица переоделась, к судье в светлицу входит, двух белых голубков подает. Хочет судья их в руки взять, а они крыльями взмахнули и в окошко вылетели. И подарок – и нету его!

– Ну, душенька моя, – говорит судья, – с этой минуты мы с тобой муж и жена, только ты умна, да и я не прост. Вот и соображай, зачем мне такая жена, коли станет она в мои судейские дела лезть? Я тебе строго-настрого наказываю в мои дела нос не совать. А коли замечу – в тот же день из дому выставлю, не пожалею.

Согласилась девушка, тут они и свадьбу сыграли.

Жили, они, как два голубка, но только до тех пор, пока жена в мужнины судейские дела не сунулась. Видно, так ей было на роду написано.

Предстали как-то перед судейские очи два путника. Один гнал с рынка стадо коней, другой стадо волов и оба в поле заночевали. Ночью ожеребилась кобыла. Жеребенок забрел к волам, там его погонщик нашел, а вернуть хозяину не желает. Пришли они оба к судьбе жаловаться. Судья их выслушал и присудил жеребенка погонщику волов. Видно, тот его лучше подмазал.

– Чтоб такую правду черт побрал! – ругается погонщик.

Услыхала его слова жена судьи.

– Вы чем, добрый человек, опечалены? – спрашивает.

– Да как мне не печалиться, пришли мы на суд, а у вашего судьи своя правда: вроде не кобыла ожеребилась, а вол!

И рассказал все, как есть.

– Не горюйте, добрый человек, – успокаивает его жена судьи. – Послушайтесь меня и все добром обойдется. Пополудни пойдет мой муж гулять на луг, возле ручья. И вы туда же идите, да прихватите с собой косу и рыбацкие сети. Он к вам подойдет, а вы косу хватайте и воду косите, а потом вылезайте на берег и в траве сетью рыбу ловите. Мой муж увидит, начнет к вам придираться, ослом обзывать станет. А вы отвечайте: «Ох, пан судья, скорее в воде травы накосишь, да в траве рыбы наловишь, чем вол ожеребится!». Коли скажете ему такое – жеребенок будет ваш. Только смотрите, не выдавайте меня, не то мне больше в этом доме не жить! А я вам добра желаю да правду ищу!

Сказала и бегом к мужу. И такой невинной прикинулась, будто ни о чем не знает, ничего не ведает.

Вечером вышел судья на прогулку. И что же он видит? Тот самый погонщик воду косит, а в траве рыбу ловит!

– Ты что это вытворяешь? Все шиворот-навыворот делаешь! Ах ты, осел!

– Зря вы, пан судья, меня ослом обзываете, – отвечает мужик. – Скорее в воде травы накосишь, а в траве рыбы наловишь, чем вол ожеребится.

Все понял судья, разозлился.

– Как ты смеешь над моим приговором смеяться? Не твоя голова такое сварила. Говори сейчас же – кто научил?

– Так ведь, это… э… гм… – не может мужик слова вымолвить.

– Нет уж, говори! Или не получишь своего жеребенка. Небось, моя жена подучила!

Сообразил мужик, что ему не отвертеться, и во всем признался.

– А я и без тебя, – сказал судья, – догадался. Ступай да скажи, чтоб тот, другой, тебе жеребенка отдал, я, мол, велел. Понял?

– Понял, пан судья, понял, – подпрыгнул мужик от радости и помчался за своим жеребенком.

А у судьи на сердце кошки скребут. Чтоб слово свое сдержать, надо жену из дому выставить, а он ее все больше и больше любит, горлинку свою ласковую. И все-таки, вернувшись домой, говорит:

– Ну, жена, бери, что тебе здесь всего дороже, и ступай прочь!

Она возражать не стала, только просит в последний раз вместе поужинать.

Судья согласился. Ужин был вкусный и сытный. Хозяйка мужу все подкладывает да подкладывает. Наелся судья до отвала. Тут его и сон сморил. Спит судья, как убитый, хоть в набат бей.

А у жены уже коляска стоит запряженная, приготовлена, приказывает она мужа в коляску посадить, сама с ним рядом пристраивается и прямо к отцу катит. Выскочила из коляски, постелила свою деревенскую постель и уложила мужа спать.

Утром судья глаза протирает, ничего понять не может – неужто его господские палаты за одну ночь в мужицкую избу превратились?!

Тут подходит к нему жена и говорит:

– Не правда ли, муженек дорогой, тебе хорошо спалось? Видишь, и в крестьянской халупе сладко спится. Давай здесь навсегда останемся.

– Ты что это вытворяешь? Как ты посмела?

– Ты же сам разрешил мне взять с собой, что мне всего дороже. Вот я тебя и взяла!

– М-да! – думает судья, – видать, мне с женой умом тягаться – только время терять!

И все у них опять пошло по-доброму да по-хорошему. Вернулись они домой и ее отца с собой захватили! И всю жизнь гордился судья своей умной женушкой!

Дюра-дуралей

Значит, дела у нас такие: жила на свете женщина и был у неё единственный сынок. Звали его Дюра. Очень матушка своего сыночка любила, и так и эдак с ним нянькалась, никуда не пускала, ничегошеньки делать не давала. Подрос Дюра, нигде не бывал, никого не видел. Ничего-то он не знает и ничего не умеет.

Как-то раз пришлось всё-таки матери отправить его в люди, и сразу на ярмарку. У неё-то у самой, нога разболелась. Всё она Дюрке растолковала, что делать да как!

– Ступай, – говорит, – сынок, на ярмарку. Купи мне сито, муку сеять. Старое совсем прохудилось, да и пора ему, оно мне от бабушкиной бабушки досталось. Только гляди, не покупай частое, а купи редкое. А чтоб не забыть, всю дорогу повторяй: сито редкое, сито редкое!

– Сито редкое, сито редкое! – послушно повторил Дюрко и побежал через поле на ярмарку.

А на том поле пахари землю пашут, жито сеять собираются. Слышат, бежит парень, что-то бормочет и показалось им будто он кричит:

– Жито редкое, жито редкое.

– Эй, дуралей, вот мы тебя! Ты зачем нам плохого урожая желаешь?

Схватили дубинку и как следует отлупили Дюрку.

– Будешь теперь помнить: говорить надо – посильнее да почаще!

– Посильней да почаще! – повторил Дюра и дальше побежал.

Добрался до трактира, а там два парня друг друга мутузят.

– Посильнее да почаще! – кричит им Дюрка.

– Ах ты, такой-сякой! Еще подначивать! – накинулись на него парни. – Молчал бы лучше! – И задали ему трепку.

Совсем наш Дюра растерялся. Начисто позабыл, зачем его мать посылала. Прибежал на ярмарку, стоял, стоял, думал, думал, заплакал и домой пошел.

– Ты что, Дюрка, плачешь? – спрашивает мать.

– Да меня поколотили!

– За что?

– А я им сказал…

– А что сказал-то?

– Да позабыл!

– Дуралей ты, дуралей, надо было тебе от них убежать.

– Так ведь я бежал и домой прибежал.

– Вот и молодец, я-то ведь тебе денег не дала. На, возьми денежки, да купи мне… нет, не сито, старое еще послужит, купи сковородку на трех ножках. Старая уже прохудилась.

Бежит Дюрка, денежку в кулаке мусолит. Добрался до города, схватил сковородку на трех ножках, денежку на землю бросил и назад побежал. Видит – на дороге птичка-невеличка скачет. Он за ней. Птичка в кусты, Дюра за ней, но мешает ему что-то. Глянул – а это сковородка!

– Ах ты, трехногая, ты мне еще мешать будешь! – кричит он. – Ступай домой сама. У тебя три ноги, а у меня только две!

Положил сковородку на землю и опять за птичкой кинулся. Не поймал, домой побрел. У дверей спрашивает:

– Матушка, пришла сковородка домой?

– Ах ты, Дюра-дуралей, как она придет, коли ноги у нее не двигаются!

Так и живет Дюра-дуралей.

Не знает мать, что с ним дальше делать. Думала-думала, наконец надумала.

– Надо его женить. Жена из него человека сделает.

Послала его на смотрины в соседнюю деревню.

– Ступай, – говорит, – к Халабалам, к Катруше, помнишь, еще ее мать к нам хаживала. Там уже знают, что ты явишься. Да сиди тихонько, не то опять какую-нибудь глупость выкинешь.

Пошел наш Дюра, около домов бродит, не знает, в который войти. К счастью, видит – Катрушина мать на крылечке стоит. Встретила она его, в дом позвала. Лавку обтерла, Дюру к столу усадила. Для первого знакомства испекла в золе яички вкрутую. На тарелку положила, десять раз поклонилась. Отведай, мол, гость дорогой. Но Дюра к угощению не притронулся. Сидит, под нос себе что-то гудит. Что с ним делать? Рассовала ему Катрушина мать яички по карманам и домой отправила.

– Ну, как там, да что там? – спрашивает Дюру матушка.

– А что? Встретили-приветили. Лавку обтерли. И яички в золе испекли. Где же они? Ага, вот, в карманах.

– Почему же ты их не съел?

– Так ведь вы же велели сидеть смирно да тихо и больше ничего не наказывали.

– Ах ты, Дюра-дуралей! Надо бы тебе яички облупить, каждое на четыре части разрезать, каждый кусок на кончик ножа надеть, в рот положить и съесть. Вот что надо было сделать!

– Ладно, матушка, ладно, в другой раз буду знать.

Пошел второй раз на смотрины. Наварили ему гороху, так просто, для забавы, и поднесли в миске. Берет Дюра по одной горошине, каждую обдирает, перед собой кладет, на четыре части режет. На кончик ножа насаживает, глядь – а от горошины только мокрое место осталось!

«Ах, чтоб тебя!» – думает Дюра.

А Катруша – девица видная – на лежанке сидит, рот закрывает, чтобы со смеха не прыснуть.

Пришел Дюра домой надутый и взъерошенный.

– Ну, как дела?

– Да там надо мной смеются!

– Отчего же так-то?

– Стал я делать, как вы велели: горошинку облуплю, на четыре части разрежу и на нож нанизываю…

Дальше говорить не стал, слезы из глаз ручьем бегут.

– Никуда, – говорит, – больше не пойду!

– Ах ты глупенький, почему не пойдешь? Такой беде легко помочь! Надо было горошек в горсть брать да в рот сыпать.

– Так ведь и впрямь дело не трудное, – согласился Дюра. И пообещал еще разок на смотрины сходить.

Пришел, а там загон для овец ладят. В земле ямы железным ломом долбят, чтоб туда колья забивать. Разинул Дюра рот, уставился, глядит:

– Не трудна работа! А у нас такого лома нету. Может и мне лом пригодится, загон для овец поставить.

Ладно. Дали ему лом. А он, бестолковый, схватил его и давай в рот заталкивать. Только зубы вышиб. С тем Дюра и домой прибежал.

– Ну, что опять-то?

– Так ведь я же все сделал, как вы приказывали. Вот ломом-то и выбил зубы.

– Экий ты, Дюра, дуралей! Надо было его на плечи взвалить да домой нести. А коли тяжел, а тут кто-нибудь на лошади с телегой едет, надо попросить, чтоб разрешили на воз положить. Да не лезь ты туда, где загоны ставят, а сядь возле Катруши и лучше у нее что-нибудь попроси.

Понравилось Дюре, что Катруша ему может что-то дать и он опять пошел к ней. Катруша сидела на лавке у стола и шила. Дюра подсел. Сначала робко, на краешек. Потом все ближе, ближе и наконец осмелел и говорит:

– Дай мне, Катруша, что-нибудь!

А у нее при себе ничего нету. Вот она и подарила ему иголку.

Вскинул Дюра иголку на плечо и радостно домой заспешил. Иголка-то ведь легкая, но он своей мудрой головушкой решил, что она ему плечо оттянула, ведь матушка говорила, будто тяжело будет.

Догоняет Дюра воз с сеном.

– Люди добрые, – кричит, – погодите! Дозвольте мне на ваш воз мой лом положить.

Те, не оглядываясь, отвечают.

– Сунь его в сено!

Ткнул Дюра-дурень иглу в сено. Доехал до своей деревни, ищет лом, никак не найдет. Тут только поняли мужики, что он иголку с ломом перепутал!

– Ах, ты, такой-сякой! – кричат. – У нас из-за тебя вол или конь падет, проглотит вместе с сеном иглу, тут ему и конец!

Схватили палку и показали Дюре-дуралею, где раки зимуют. Насилу Дюра вырвался и домой прибежал. А дома матушка добавила:

– Дуралей ты, дуралей, другого слова не скажешь! Ты бы иголку в шляпу воткнул и домой принес!

– Ах матушка, не гневайтесь, в другой раз так и сделаю.

На следующей неделе опять отправила его мать на смотрины. Велела теперь не у Катруши, а у Катрушиных родителей что-нибудь просить. Что-нибудь по хозяйству да чтоб и невесту с собой привел. А Катрушины родители ему и говорят:

– Коли ты такой ловкий парень, так бери телушку из хлева.

Пошел Дюра-дуралей в хлев и отвязал телушку. Одной рукой сдернул с головы шляпу, другой ухватил телушку за рог и стал в шляпу заталкивать. Телушка испугалась и кинулась во двор, со двора на улицу и все дальше и дальше бежит, совсем от страха взбесилась. Он за ней и кричит:

– На, малышка, на!

Ничего не помогает. Явился домой с пустыми руками.

– Что тебе дали, Дюра?

– Дали мне телушку.

– А где же она?

– Где-где, пошла по свету гулять.

– Ну и дуралей же ты, Дюра! Надо было ее на веревке вести. А дома в стойло поставить и свежего сена дать, чтобы привыкла к тебе!

– Что же вы мне раньше-то не сказали?

– А я сейчас говорю, чтоб ты знал, как надо делать! Ну не тужи, вернется телка! Раз дали телку, значит и невесту отдадут, только попроси хорошенько!

Отправился наш Дюра за невестой, с собой веревку прихватил. А там отшучиваются, говорят, уж как сама Катруша захочет. А Катруша смеха ради подхватила Дюрку под ручку и пошла. Вспомнил Дюра-дуралей, что ему мать говорила. И накинул на нее веревку! Шутки-шутками, а Дюрка Катрушу уже не отпустил. К счастью, дело было под вечер и никто не видел, как Дюрка-дурень Катрушку на веревке ведет. Привел Дюра невесту в коровник, привязал, свежего сена натрусил. Потом к матери кинулся, хвалится:

– Мамка, мамка, мне невесту дали.

– Где же она?

– Как где? Все как вы велели: привел на веревке, поставил в хлев и свежего сена дал!

– Ах ты, дурень, дурень! Кто же так делает? Разве девушек на веревке водят? Ее надо было обнять и поцеловать. «Ах, ты моя милая, хорошая!» – сказать. Взять за ручку, в дом привести! Я вам уже на печи постлала, ложитесь, спите.

Бедная мать села на лавку, задумалась, как дальше с сыном быть.

Дюра – не ленивый, выскочил тем временем из дому и прямо в хлев, за невестой. А Катруша не стала дожидаться, отвязалась, вместо себя козу поставила. Уже дома сидит, потешается, какую шутку позволила с собой дуралею учинить.

Дюра козу отвязал, обнял, поцеловал: «Ты моя милая, хорошая!» – говорит. Взял за передние ножки, домой притащил, хочет на печь уложить. Видит вдруг – а у невесты рога!

– Матушка, матушка, – кричит, – разве у невесты бывают рога?

Мать от Дюры-дуралея притомилась, не стала его слушать, возьми да и скажи:

– Бывают, бывают! Знай себе, спи!

А коза ка-а-к поддаст дуралея рогом, забекала, замекала, да с печки прыг на лавку, прямо на матушку.

– Ты что это, Дюра, вытворяешь? – кричит мать.

– Так ведь это не я, а невеста! Вы же мне велели ее в дом привести и на печь уложить.

Зажгла мать свет, видит – а это коза рогатая!

– Ну, Дюра-дуралей, видно придется тебе брать в жены такую же умницу, как ты сам! – сказала мать. – Мне уже совестно на люди показаться! Пускай с тобой жена помучается! Доковыляю-ка я до Вртяков, да посватаю за тебя их Зузу.

Дождалась мать утра, добралась до Вртяков и впрямь посватала их Зузу за своего Дюру.

А вскоре и свадьбу сыграли. Ночью проснулся Дюра и говорит Зузе:

– Жена, я пить хочу!

– Ступай в чулан, там в бочке пиво, нацеди да попей!

Поплелся Дюра в чулан. Схватил сито, цедит в него пиво, цедит, никак нацедить не может. Все пиво вытекло, а он так и не напился. Вернулся к жене, жалуется:

– Ой, жена, кружка-то вроде дырявая! Все пиво вытекло, только лужа осталась.

– Ступай обратно в чулан. Там в углу песок стоит, возьми мешок, засыпь лужу.

Пошел Дюра в чулан. Схватил мешок с мукой и засыпал лужу. Вернулся и говорит:

– Жена, отчего это у нашей мамки песок белый, да мягкий?

Кинулась жена в чулан, увидала, что дуралей натворил, только руками всплеснула.

– Ну и дуралей же ты, Дюра, ведь ты муку рассыпал!

– А я, жена, все одно – пить хочу!

– Возьми на полке горлач с пахтой, вот и напьешься!

Выпил Дюра всю пахту. А потом засунул в горлач обе руки. Да как заорет:

– Ой, жена, не могу руки вытащить!

– Бабахни горлач об лавку!

Бах!

Стукнул Дюрка горлач об лавку, да попал в кошку, что на лавке спала.

Что дальше было – мне уже неведомо. Я тогда кошелкой воду носил. Кошелка перевернулась, вода выплеснулась, потоп начался. Меня к вам сюда вода принесла. Что с Дюркой стало – не знаю. Может наш дуралей и сейчас ещё среди людей обретается?