Текст книги "Записки беглого вора. Для Гадо. Побег"

Автор книги: Павел Стовбчатый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Разумеется, мы были подробно описаны с ног до головы и каждому сообщившему о нашем местонахождении сулили солидное вознаграждение. Из сообщения я понял так, что о нас говорилось уже раза два, а то и больше. Но главное заключалось в том, что козел Пепел был еще на воле. Если бы он сидел в «кандее», его фотографию не стали бы показывать. Зачем? Запомнить лица двоих всегда легче, чем троих. Стало быть, он, как и мы, где-то засел, факт. Соваться куда-либо днем равносильно самоубийству, тем более, когда ты объявлен вне закона и любой смертный имеет право если не застрелить, то проломить тебе череп монтировкой, как какому-нибудь быку. За вознаграждение.

Я стал напряженно вспоминать, кто из людей видел нас с близкого расстояния, когда мы шли к Толяше домой, и насчитал таковых человек шесть. Из соседей, правда, никто не попался, но нас могли видеть в окно, мельком. От этой мысли враз стало не по себе, я невольно поежился и содрогнулся. Толя же в это самое время мерно похрапывал, лежа на нэповской пружинистой койке, и, как говорится, не думал каяться. Ему было хорошо, может, даже совсем хорошо. Говорить ни о чем не хотелось. Гадо сидел на диване, откинувшись назад, и молчал. В какой-то момент мне показалось, что он тоже заснул. Но нет, он не спал, думал, как и я. Городок слишком мал, всего двадцать тысяч населения вместе с собаками, здесь все на виду. Таксисты, проститутки и бармены уже проинструктированы на должном уровне, водители автобусов тоже. А сколько «тихарей» из так называемой «братвы»! Дело за малым…

Ночью менты наверняка усилят охрану и патрули, особенно на дорогах, ведущих в лес. Думаю, их всего несколько, дорог. В принципе мы можем «взять» глупого шахтера и заставить его провести нас к лесу окольными путями. Он наверняка знает здесь все тропки и выходы, должен знать, не может не знать.

Но где гарантия, что этот «припарок» и штемп не завопит на первом попавшемся перекрестке как недорезанный? Ее нет. Алкаши – народ неуравновешенный и дикий, психопаты. Дать ему немного денег? Можно, но у нас у самих их негусто, всего ничего. А впереди – масса проблем и неожиданностей, дорога.

Я спросил Гадо, о чём он думает.

– О мэ-тро-поли-тэне, – сказал он через «э», видимо стараясь подбодрить и меня, и себя. – Который несёт куда захочешь и под землей. Сел и вышел. Никаких проблем.

– Да, да… Сейчас самое время думать о метро и жареной рыбке, – в тон ему пошутил и я.

– Ничего, что-нибудь придумаем, удача вроде за нас. Самое тяжкое уже позади. Не сдадут нервы – вырвемся. Должны вырваться, должны. У тебя светлая голова, Кот… Не зря же тебе дали такое «погоняло», а? – Гадо посмотрел на меня так, будто хотел принудить мыслить больше, чем я мог на самом деле.

– Херня это все: Кот, Лис, Плут… Если нас «укроют», останутся только номер и бирка на ноге. Знаешь где… – намекнул я на зековском кладбище под зоной.

– Так думай, думай! Безвыходных положений нет. Ты слишком напуган, но сам не замечаешь этого. А мне со стороны ви-дно… Расслабься! Два раза никто не подыхает, а первое и последнее «воскресение» было две тысячи лет назад. Кажется, так.

Он закряхтел, как старик, и скрестил по-турецки ноги.

– Было ли? – усомнился я.

– Ваши говорят, что было. Лично я не знаю.

– Кто ваши-то? Это хитромудрые евреи подкинули нам сказку про белого бычка, а сами живут по законам Моисея! Я украинец, мои далекие пращуры были порядочными язычниками, пока один ушлый тип не насадил на Руси христианство. Удобнейшая религия для властей и попов… А язычников сделали чуть ли не козлами!..

– И что, плохо?

– Да мне плевать! При всякой вере есть войны и склоки, люди же… Что дано, то и будет. Общее общим, а личное личным… Я вне идей и вер, я сам по себе, «один на льдине», по-нашему!

– Хорошо, что не «ломом подпоясанный»… Слыхал про таких?

– Слышал, как же. «Красные шапочки», «ломом подпоясанные», «суки», «бляди» «польские воры»… Я пару раз встречался со старыми «четвертачниками», кто ещё по указу от сорок седьмого сидел. Вот публика была! Не то что нынешняя. Старой «закваски», артисты, красавцы… Таких уже нет, роскошь сожрала, жизнь лёгкая. По четыре приговора с собой возили! Четыре четвертака, Гадо, сто лет сроку, а весел, как сатана! Гуляй, рванина, одним словом. Порядок в зонах был, мёнты как шелковые ходили. Подушки денег, игра, жизнь! Сейчас – пыль и суета, одни наркоманы и боксеры с рэкетирами в зонах. Что с них возьмешь! На белых булках повырастали, «понятия» в спортзалах качают! Дичь, одним словом, дичь.

Гадо от души рассмеялся:

– А сапоги-то увёл!

– Увел, козел. Есть или нет, а проверить надо, как говорят карманники. По принципу. Пусть подавится, мы себе еще достанем, – махнул я рукой, не желая ворошить болевое.

– До-ста-нем, Кот. Ему, если разобраться, без оружия никак нельзя было. Это я уже позже понял. И деньги нужны были позарез. Не будить же нас… Вот и прихватил сапожата, зная, куда мы обычно бабки тырим. Мог и просчитаться, однако, мог… Ну да леший с ним, ему сейчас тоже не сладко, надо полагать, – заключил Гадо и попросил поймать другой канал.

– Найди что-нибудь повеселей, но не громко, негромко…

Я встал, чтобы переключить канал, и как раз в этот момент раздался звонок в дверь.

– Спокойно! Не дёргайся!

Гадо мигом подскочил ко мне и потребовал «ствол»:

– Дай мне, а сам глянь в окна.

Он взял у меня тэтэшник и пошёл к двери. Встал рядом с ней, прислушался. На звонок ещё несколько раз, но уже понастойчивее нажали, а затем постучали в дверь.

– Дядя Толя, это я, я! – послышался за дверью довольно приятный и молодой женский голосок. – Вы что, снова заснули или «засели»?! Откройте!

Гадо одним кивком головы «спросил» у меня, что на улице. Я шепотом ответил, что никого не видно.

Не открыть вообще было опасно – женщина, по-видимому, слышала, что в квартире кто-то есть. Это чувствовалось по ее интонации. Открыть – тоже.

– Дядя Толя!

Женщина ещё раз надавила на кнопку звонка и долго не отпускала её.

– Он спит, погодите, – решился ответить Гадо. За дверью обрадовались.

– Откройте, пожалуйста, я хочу взять свой кипятильник, он мне нужен, – быстро протараторила дама, и мне почему-то показалось, что ментов рядом с ней быть не может.

Гадо «играл» желваками на скулах и не шевелился. Высчитать, есть ли за дверью менты, было практически невозможно, так как легавые в подобных случаях могут подсунуть и кота, а не то что бабу. Заучить роль не так сложно, а интонация – дело техники.

Не знаю, какими соображениями и внутренними импульсами руководствовался таджик, но он открыл. На пороге стояла молодая, лет двадцати четырех, барышня, одетая в домашний халат и тапочки.

– А вы кто? – непринужденно и естественно спросила она, лишь бы что-то сказать, и смело шагнула вперёд. По всему было видно, деваха бывала здесь не раз и потому чувствовала себя как дома.

Я стоял в комнате и лишь наполовину видел ее через стекло в двери, сбоку.

– Да знакомый Толин. Зашёл, выпили и прислали малость. Еле встал, – мигом соврал Гадо, отступая чуть назад.

– Я возьму тогда, – сказала девушка и, обойдя Гадо, подскочила к двери комнаты, где находился я.

– Дядя Толя! – Она широко и резко распахнула дверь и тут же заметила меня.

Толяша между тем не подавал никаких признаков жизни, лежал на кровати, уткнувшись лицом в стену.

– Готов он, не видишь, – догадался небрежно бросить я, лишь бы поскорей выпроводить ее вон. – Поищи на кухне, где ему ещё быть, кипятильнику-то?

Деваха медленно смерила меня с головы до ног пристальным взглядом и протянула:

– Поищу.

По её туманным глазам я моментально понял, что она что-то вспоминает, но никак не может вспомнить. Это просто читалось на ее лице.

– Поищу сейчас, – еще раз пролепетала милашка и поспешила на кухню, но уже не так уверенно, как вошла.

Я молча приставил два пальца к горлу, что в лагере означает «вилы», опасность, и одним только знаком «сказал» Гадо, что у нас могут быть большие неприятности. Впрочем, он видел всё сам и не нуждался в подсказках.

Да, деваха явно что-то заподозрила. Во-первых, мы были относительно трезвы в сравнении с её соседом, во-вторых, она нас никогда прежде не видела в этой квартире и, в-третьих, – физиономия Гадо. Она была явно нерусской и приметной. Если барышня, как и мы, смотрела телевизор, она на все сто вспомнит, где именно видела наши лица. Времени на раздумья почти не оставалось, она уже искала кипятильник и через мгновение могла ринуться назад, к себе.

Я щёлкнул замком и, мигнув Гадо, направился в кухню.

– Ты живешь через стенку? – безо всяких вступлений и достаточно холодно спросил я у неё.

– Да, а что? – в свою очередь поинтересовалась девчонка, подняв на меня свои большие глаза.

– Присядь на минутку, дорогуша. Я хочу у тебя кое-что спросить. Всего на минутку, – попросил я.

Девушка молча подвинула к себе табуретку и, недоуменно, пожав плечами, присела на краешек.

– Что?

– У тебя есть дети? – сам не знаю почему, вспомнил я о детях.

– Пока нет, – удивленно ответила барышня.

– А зовут тебя как, если не секрет?

– Света. Светлана Анатольевна, а что?

– С кем ты живёшь здесь, Света?

После моего третьего вопроса девчонка опомнилась.

– А почему это вас интересует, собственно говоря? – почти фыркнула она и собралась было встать. – Кто вы такой?

Я несколько сменил тон и очень мягко и вежливо произнёс:

– Я прошу тебя ответить мне, а потом поясню всё, как положено. Лады?

– Ну, допустим, с бабушкой. Что дальше? Почему вы меня расспрашиваете, как следователь?!

Я продолжал гнуть своё, наплевав на её возмущение:

– Где сейчас твоя бабушка?

Она вскочила с табуретки, почуяв неладное.

– Да какое вам дело?! Чего вы ко мне пристали, в конце-то концов?! Я не обязана вам отвечать. Первый раз вас вижу и…

– Не «хрусти». Сядь на место! – Я сделал шаг в её сторону. – Быстро, ну!

Она не сразу, но все-таки повиновалась. Тень внезапного страха скользнула по ее лицу.

– Так-то оно лучше, – сказал я. – Теперь отвечай спокойно и без фокусов, милая…

– Хорошо. Бабушка находится у моего старшего брата, нянчит правнуков. Брат живёт в Лысьве. Всё?

Она смотрела на меня исподлобья, снизу вверх, как волчица.

– Нет, не все, к сожалению. По твоим глазам я понял, что ты узнала нас… Это так или нет? – Теперь я не спускал с нее глаз, словно удав, глядящий на кролика. – Ну?! – повторил я вопрос почти угрожающе.

В ответе я уже не нуждался – девка явно узнала нас, но, поняв по ходу, в какую историю вляпалась, раздумывала, видимо опасаясь сказать Не то, что мы желали услышать. Страх уже сковал её по-настоящему, и это было естественно – на её месте испугался бы и крутой.

– Если ответишь честно и как есть, все будет в порядке. Слово джентльмена! – пообещал я.

Гадо подошёл поближе ко мне и стал рядом, чтобы подтвердить сказанное.

– Мы не людоеды и не маньяки, не бойся, – сказал он достаточно убедительно.

В кухне на какое-то время стало тихо, не хватало только жужжания мухи.

– Узнала, – наконец выдохнула барышня и испуганно захлопала ресницами в ожидании дальнейшего. – Узнала, – снова повторила она еще более виновато, чем в первый раз.

– И кто мы? – спросил Гадо.

– Беглые. Вас только что показывали по телевизору. Раньше тоже… Об этом все сегодня болтают… Но там показывали троих… Вы из лагеря.

«Ее надо быстренько успокоить», – подумал я в этот момент, опасаясь, как бы деваха не впала в истерику и нечаянно не вынудила нас применить силу. Она была на грани того.

– Молодчина, что сказала! Орел тебе за это, как говорят французы. Я «въехал», как только ты заметила меня. По глазам. Ну да ладно, узнала так узнала, делов-то куча. Ты поможешь нам, дорогуша? – задал я ей неожиданный для неё вопросец.

– Я?! – Она очень удивилась, но и оживилась: её не собирались насиловать и убивать, но, напротив, просили о помощи. Ей это казалось более чем странным.

– Так, всего малость… Вырваться из города сейчас тяжко, сама понимаешь. Быть может, тебя послал нам сам Господь Бог, кто знает, – сказал я.

– Но чем я могу вам помочь?! Я работаю в парикмахерской… Спросите у дяди Толи, он знает меня с детства. Я не скажу про вас ни одной душе. Честное слово, мне это не нужно! – воскликнула Света, ещё плохо соображая, чего от неё хотят урки.

– Погоди, красавица. Ты сперва успокойся и расслабься, ни о чем плохом не думай. Считай, что мы на равных и просто беседуем. Лады?

Мне хотелось похлопать ее по плечу или погладить, но я этого не сделал, понимая, что она непременно истолкует мои прикосновения чисто по-женски и в скверном варианте…

Я очень плохо разбирался в психологии женщин, и особенно девушек, давно не видел их и, по сути дела, не знал, но мне было чертовски интересно «прочесть» её нутро, чтобы понять, кто она есть на самом деле. Собственно говоря, «читка» эта была необходима нам во всех отношениях… Гадо просидел ещё дольше, чем я, и потому рассчитывать на него в таком деле не имело смысла. Я даже опасался, как бы он сдуру не воспользовался ситуацией и не набросился на эту бедняжку. Но нет, Гадо был слишком серьезным человеком, он вряд ли опустится до изнасилования, как какой-нибудь мудак с бритым затылком. Не тот ранг! Он уважает себя и свой авторитет. Честняга по жизни, по нашей жизни!

Света не тянула на длинноногую красавицу, каких обычно «поднимают» на подиумы, тем не менее она была довольно мила и обаятельна и имела неплохую фигурку. У меня было такое чувство, будто я ее уже где-то видел. Но где?! Этого просто не могло быть, и я подумал об ассоциации, сходстве с какой-то известной певицей, актрисой… Возможно, я видел ее во сне – такое со мной случалось не раз. Иногда я видел вещие сны, как наяву, и даже записывал их наперед в блокнот, чтобы потом удивить приятелей. И они удивлялись, ещё как!

Однажды, посмеиваясь в душе над некоторыми астрологами и наивными людишками, я даже сочинил свой собственный прикольный гороскоп для арестантов и послал его в солидную газету. Романтические путешествия, бизнес, любовные связи, повышение по службе и тому подобная «зола». И это для тех Львов, Раков, Тельцов и Козерогов, чей нынешний день как две капли воды похож на прожитый и чье тюремное будущее ничем не будет отличаться от настоящего! Ну разве что количеством оставшихся дней. Разумеется, его не опубликовали, но ответ мне пришел – посоветовали обратиться в сатирическое издание.

Света немного оттаяла, но все равно ей было весьма неуютно чувствовать себя в роли пленницы или почти пленницы. Мы вроде не держали ее силой, но и не предлагали уйти. В такой ситуации особо не расслабишься, ибо ты не волен до конца. Видимо, это и мучило ее больше всего. Мне так показалось. Желая хоть как-то облегчить ее незавидное положение, я сказал ей, что она пробудет с нами не так долго, до темноты. Конечно, если ее не ждет дома включенный утюг или что-то в этом роде. Это было мною сказано специально – во избежание выдумок в будущем. Впервые за все время разговора она попыталась выдавить из себя подобие улыбки.

Никакой утюг её не ждал, и она не собиралась «пудрить нам мозги». Так она выразилась. Единственное, что ей хотелось бы сделать, так это закрыть дверь своей квартиры на ключ. На всякий случай. Я не рискнул выпустить ее, сказав, что в этом нет острой необходимости. Через стенку все слышно, если кто-то позвонит – тоже. Света не очень настаивала, и этот вопрос был снят с повестки, как говорят «господа служивые».

Чтобы не сидеть просто так и не разговаривать насухую, я предложил ей немного выпить. Благо дело, водки хватало. Поотказывавшись ради приличия и выдержав необходимый «стояк», она в конце концов махнула рукой и согласилась, видимо решив, что так ей будет легче коротать время.

– А почему вы убежали? – спросила она у меня после того, как мы выпили по сто грамм и слегка закусили. По всей вероятности, ее распирало женское любопытство, присущее всем женщинам на свете, кроме «голубых».

– А почему мы должны сидеть? – вопросом на вопрос ответил я. – Почему?

– Ну как же… Срок, приговор, закон… Я не знаю. Все ведь сидят, не вы одни. Теперь – неприятности, ещё добавят, наверно. Что, в этом есть какой-то смысл? – удивилась она.

– Смысла, может быть, и нет, да и не смыслом единым жив человек. Когда смысла слишком много, он надоедает, как и все, и переходит в нечто противоположное. Хочется бессмыслия. И наоборот. Что до закона, дорогуша, то он существует в основном для нищих… Когда-нибудь ты хо-ро-шо поймёшь это. Я его не принимал и не издавал, ты тоже. Сидят далеко не все, а лишь те, кто не имеет возможности совершать преступления по закону, при помощи и за счет его, – пояснил я. – Все очень просто, святых здесь нет. И не было. Одни грешники сидят, другие нет. Судьба!

Она покачала головой:

– Святых, конечно, нет, я согласна. И о законе вы в общем-то верно сказали… Но ведь и их, тех, сажают иногда. Сажают же, – возразила мне Света.

Я усмехнулся. Она была слишком наивна, но вроде неглупа.

– Иногда, точно. Когда что-то не поделили и топят друг друга. Когда закон перестает быть в одних руках. А сейчас как раз время «большого дележа», эпоха такая. Кто не успел, тот опоздал. Привет председателю! Вот мы и поспешаем, так сказать. А то эти гэбисты и спецы ограбят и выбьют половину населения, нам ни чего не оставят, – мрачно пошутил я.

– Разве это они убивают?

– А ты думала кто, мы, что ли?! Уголовники – народ незатейливый и глупый, пока не потратит всё до копья, не угомонится. Не все, но в целом так. Чтобы убирать банкиров, деловых и таких, как Листьев, нужны информация, опыт, терпение, деньги, связи, организованность, ум, дисциплина! Убирать с концами, заметь, ква-ли-фи-ци-рованно, так сказать. Неужели ты веришь, что простые уголовники обладают всем тем, что я перечислил?! Если среди нас и есть таковые, то их раз-два и обчелся. Их, милая, самих отстреливают, как бешеных собак, и прячут в тюрьмы. А вообще, честный вор обречен на пожизненную тюрьму. На воле он только в гостях. Ты еще слишком молода, веришь прессе и телевизионным заказным «сказкам», а для нас, меня и его, уже идет только повторение пройденного и совсем ничего нового. Увы, – развел я руками.

Ей, конечно, были интересны мои циничные рассуждения вслух, я видел это, однако, как и всякий нормальный человек, она не принимала зверств, убийств и всего того жуткого, чем так богат преступный мир. «Все, что угодно, только без крови!» – примерно так думала Света, и я её понимал. Любить кровь действительно невозможно, но как без нее обойтись, если ты видишь вокруг себя десятки и тысячи «чистеньких» людоедов, типа бывших коммунистов, уничтоживших за семьдесят лет больше людей, чем все уголовники, вместе взятые! Эти козлы умудрились «сорваться с противня» вчистую, и почти никто из них не попал под суд. В то время когда сами они судили беспошаднейше и жестоко даже за пачку дешевого маргарина, даже за снятое с веревки белье!

Умом тут ничего не постичь, ибо не каждое столетие так оболванивают народы, не каждое. Я не мог и не хотел им ничего прощать, я жаждал настоящей стопроцентной мести, как тысячи моих собратьев, заживо гниющих в карцерах и крытых. Пусть эти педерасты простят нас, пусть! Прощение не может быть однобоким, как того пожелал какой-то президент.

Всего этого я не стал говорить ей, зачем? Она не пережила того, что испытал я, ее муки и прозрения еще впереди.

– Но ведь и вы, пусть не вы лично, а те, что сидят в лагерях, тоже убивали, – не сдавалась Света. – Там же не одни мошенники и воры находятся. Что, все врут или я чего-то не понимаю? – произнесла она без укора и осуждения, но достаточно веско.

– Да нет, почему же. Сидят… И убивали… Кто из-за денег, а кто по дурости, из принципа, – согласился я с ней. – Мир полон всяких мерзостей, но так было всегда, Света. Люди борются и выживают как могут, вот и всё.

– Приятного мало. Особенно когда это касается тебя лично, и совсем не до философских рассуждений.

– Да, мало, но так уж все устроено. Так распорядился сам Господь, а не мы. Чтобы не болеть, нужны болезни, чтобы человечество имело сострадание, очевидно, нужны звери. Тут – чистая диалектика, если ты знакома с ней. Не в воле человека…

– Знакома. А вы что, имеете образование?

– Лагерное, – вставил Гадо. – Когда дают фунт хлеба в сутки и полный «голяк», думается похлеще, чем на кафедре! Не слушай его, а то сама возьмешься за автомат. Он такой. – Гадо повернулся ко мне. – Не та тема, Кот! Давай-ка поговорим о деле… Время идёт, не забывай.

Дело… Как мне осточертели эти вечные дела! Первая женщина на воле, а я не имею права даже поговорить с ней как следует!

Но он был прав, разговоры не улучшат наше положение. Как меня еще не узнали на базаре?! Может, потому, что я был один, с гаечным ключом в руках? А может, и узнал кто, как знать. Скорее всего, нет, вряд ли. Дерзость всегда вознаграждается. Всегда!

Мы перевели разговор на другое. Стали подробно расспрашивать Свету о городе…

Гадо пошёл в комнату, порылся в ящиках хозяина и вскоре вернулся оттуда с листом чистой бумаги и ручкой.

– На, изобрази здесь, как можешь, выходы к лесу и на всякий случай запиши названия поселков, – сказал он, обращаясь к ней, и протянул лист с ручкой.

Света приняла бумагу, хотела было что-то чертить, но тут же подняла голову от стола.

– Слушайте! Зачем что-то изображать?! – воскликнула она. – У меня дома есть настоящая карта, ещё со школы осталась. И атлас, и карта области, честное слово!

– И что?

– Я могу принести…

– Не морочь голову. Нам нельзя выходить отсюда и светиться лишний раз. Или ты не понимаешь?

Гадо прищурил свои азиатские глазенки и прожег ими Свету. Та стушевалась.

– Я хотела как лучше. Мне вас жаль. Неужели вы думаете, я убегу или продам вас? – искренно сказала она. – Что это мне даст? Вы не сделали мне ничего плохого. А ведь могли…

– Дело не в этом! Соседи… лучше вообще не открывать. Я впустил тебя только потому, что через стенку все слышно. Ты же точно знала, что в квартире кто-то есть, – пояснил Гадо.

– Но ведь на этаже – четыре квартиры. Могла прийти вовсе не я.

– Догадался, что ты. Толя говорил нам…

– Да, я слышала шум, конечно. Я бы здорово удивилась, если бы мне никто не открыл, действительно, – кивнула Света. – Но что же делать?

– Как что? Рисуй! Тебе за твою «помощь» и пару лет могут припаять, к слову. Не думала? – лукаво усмехнулся Гадо.

– За что?

– За соучастие, дорогая. За недоносительство и прочее.

– А откуда они узнают? Вы что, не верите в то, что прорветесь? Мне кажется, вас не поймают, – медленно произнесла она, переводя взгляд с Гадо на меня и обратно. – А если и поймают… вы же не продадите меня, правда? – нетвердо спросила дуреха.

– Не продадим, не продадим. Сама можешь «расколоться» до попы, если до тебя дойдет. Скоро сосед твой проснётся… Менты тоже не дураки.

– А я не боюсь! – махнула она рукой. – Скажу, что заставили, угрожали. А без карты вам нельзя, заплутаете.

– Брось! Нам только до леса добраться, не заплутаем. В лесу нам карта до лампочки, – отмахнулся Гадо.

– Ну как хотите. Я бы лесом не шла, нет.

Она прильнула к столу и стала что-то чертить.

– А что бы ты делала, интересно? – подивился Гадо. – Это тебе не фильм детективный – скрутят «ласты», и все дела! А то и продырявят как следует, чтоб не возиться зря. Знаешь, сколько сейчас ментов задействовано в области? Тьма.

– Ну и что. В лесу вы будете еще более уязвимы, сейчас ведь не грибной сезон… Если вас заметит хотя бы один человек, вы пропали. У них же – рации и вертолёты, а в таких случаях подключают и охотников. Мне отец об этом рассказывал. Давно, лет тринадцать мне было. Его уже нет, – тяжело вздохнула Света.

– А кто он у тебя был, отец-то? Охотник? – спросил Гадо.

Она чуть помедлила с ответом, как бы раздумывая, говорить или не говорить.

– Мент. Ментом был мой отец, – сказала и сразу же как-то сжалась Света. Мы разом вздрогнули.

– Как ментом?! – не поверил я, подумав, что она просто фантазирует и разыгрывает нас. – Шутишь, что ли?

– Да нет, не шучу. Ментом, самым настоящим. Цирроз печени у него был, болел очень.

– А мать?

– Мать вышла замуж за его сослуживца. Родила ему дочь, а нас с братом оставила бабке. Бросила. С тех пор я их возненавидела, всех. Мать в том числе, – добавила она грустно и замолчала, уставившись в окно.

– Дела…

Гадо пятерней потер свой крепкий подбородок и призадумался.

– Ну да Бог с ним, мент так мент, – произнёс он через некоторое время. – Так, говоришь, лесом идти бесполезно, да? – вернулся он к теме разговора.

– Ваше дело, – вяло отреагировала Света. – Я бы не шла.

– А что бы ты делала на нашем месте? – тут же поинтересовался я, видя, что девка явно имеет свою точку зрения на сей счёт.

– Уехала бы на поезде преспокойно, вот что!

– Так поезда трясут, на вокзале полно мусоров и тихарей! Каким же образом?

– А кто говорит про вокзал? Есть еще станция… Она на самой окраине. Станция Тепловая.

– Думаешь, их там меньше?

– Там, может, и не меньше, а вот чуть поодаль точно нет. Я хорошо знаю это место, – заверила Света. – Мальчишки всегда цеплялись там за составы. Поезд идёт очень медленно, почти ползет, вскочить на подножку товарняка проще простого. По силам даже мне, – заключила она твердо и в то же время колко. – Место безлюдное, ночью хоть глаз выколи. Главное – не попасть под колёса, а спрыгнуть на ходу сумеете…

Ее уверенность подкупала, в словах была логика, этого нельзя было не заметить. Девчонка налегке подкинула нам спасательный круг, но мы были слишком «мудры», чтобы поверить в столь простое и незатейливое решение. Всякий арестант болен и «кумарит» без высчета, ему всегда снится измена, он постоянно и везде ищет все сто, но едва ли получает тридцать.

Однако лес и вправду был не лучшим вариантом, мы понимали это и сами, и в принципе нам не оставалось ничего другого, как ухватиться за предложение нашей пленницы и, возможно, спасительницы.

– А как мы туда доберемся, слушай? – поинтересовался Гадо, но как бы между прочим. Ему, как и мне, было немного неловко от того, что эта соплячка даёт нам советы и учит, как надо действовать.

– А как вы хотели добраться до леса? – снова съязвила Света.

– Ну…

– Я вам помогу, вы же просили, – выручила она замявшегося было Гадо. – Проведу, не волнуйтесь. Уедете и забудете обо мне через день. Как все…

Я истолковал ее замечание о забывчивости как некий намек, но предложить ей было нечего, не считая последнего, что у нас имелось.

– Может, свидимся когда, пути Господни неисповедимы, – все, что я мог сказать ей в тот момент.

– Помогите и вы мне, – с вызовом и ударением на «вы» произнесла она, не договорив до конца, чем именно.

– Что ты имеешь в виду?

Я не понимал, куда она гнет, но почувствовал вдруг, что эта девчушка не так проста и наивна, как мне казалось вначале. Собственно говоря, она была далеко не девчушкой, это мы, «прелые», считали ее таковой, отстав от жизни и, конечно же, меряя все лагерными мерками. Вольные люди были для нас всего лишь жалкими фраерами, о женщинах и говорить нечего. Но фраера иногда дают большую фору блатным. Они живут на свободе, часто как короли, и плюют на чье-то ничтожное мнение.

– Есть один человек… – Света вдохнула воздуху, будто собиралась поднять тяжёлую гирю. – Приличная сволочь и свинья до мозга костей. Он влюблён в меня ещё со школы и недавно предлагал вступить с ним в брак. Я отказалась, потому что ненавижу и презираю его. – Она на мгновение задумалась. – Очень богат. Была у него дома. Несколько раз. Обстоятельства вынуждали… Просила денег, а он тащил в постель. На три года старше меня, все получил от своего отца. Конечно, приумножил, – продолжала Света. – Даёт деньги под процент, имеет фирму, охрану, недвижимость. В общем, всё, как у «новых русских»…

– И что? В чем именно будет заключаться наша помощь? – спросил Гадо. – Побить его или припугнуть? Чего ты ждешь от нас, беглых?

– Убить, – просто и буднично произнесла Света, как будто речь шла о шампиньонах или клопах. – И взять то, что он отнял у людей, – добавила она и закинула ногу на ногу. – Сама я сделать этого не могу, а вам все равно терять нечего. Денег там хватит на всех. Я видела их собственными глазами. – Она замолчала.

Гадо моментально замотал головой и поднял руки кверху, как пленный.

– Нам не до этого сейчас, не дури! Сами на волоске висим, какие «прихваты»! Не-ет, извини, дорогая, только не это, нет, – отрезал он.

По лицу Светы пробежала едва заметная тень, оно изменилось буквально на глазах.

– А я? Разве я не рискую ради вас?! Или вы в самом деле думаете, что я такая наивная дурочка, которая разбирается только в юбках? Я хотела убедиться в вашей порядочности и выяснить, кто вы на самом деле, крутые или только выдающие себя за таковых. Как, впрочем, и вы… Выяснили, теперь – время поступков.

Она резко встала и, пройдя мимо нас, заглянула в комнату. Туда, где спал Толя. Затем вернулась обратно.

– Я нужна вам, а вы – мне! Вас здесь никто не знает. Свидетель – только я…

– И соучастник, – добавил Гадо.

– Именно это я и имела в виду сейчас.

– Но у него же охрана… Сама говоришь…

– Только днем. Ночью он держит под подушкой пистолет. В доме – собаки и толстые решетки на окнах. Этого достаточно.

– Как войти?

– Детали я беру на себя. Мне достаточно позвонить ему и условиться о встрече. Приедет куда угодно, ручаюсь!

– У него частный дом, особняк?

– Да, двухэтажный. Собаки меня знают.

– Послушай, кто ты такая?! – Гадо удивленно пялил на неё глаза. – У меня такое впечатление, что ты сама десятку «оттянула»! А как рассуждала! О Аллах, куда мы идём?! Что скажешь, Кот? – обратился он ко мне. – Вроде не «прокладка», не похоже. Если что, снимем с неё шкуру чулком, и все дела. Не сорвется. Короче, как скажешь, так и будет. Решай ты. Ну и деваха нам попалась! Свэ-этлана! – изумлялся таджик от души.

Я напряжённо молчал. Её «фольтик» был для меня такой же неожиданностью, как и для Гадо. Почти ультимативное предложение. И кто?! Интересно, что ею руководит: жажда наживы или тут все по Фрейду – сублимации, нерастраченная сексуальная энергия? Деньги – древо всех желаний. Имея их, ты получаешь бесценное – настоящие права человека. Права и желания всегда неразрывны… Возможно, она вовсе не случайно вошла сюда…

Эта мысль немного взбудоражила меня. Именно она-то и могла видеть нас в окно, она ведь была дома. М-да… Интересная штучка. Скорее всего, без «отдачи», как робот. Психушка и угрызения совести будут потом, сейчас это кажется смешным и мелким, даже оскорбительным. Она еще не знает по-хорошему, что платишь не только в магазине и не только когда видят. Наслушалась, начиталась…

Что ж, каждому свое, поиграем в порядочность. Главное уйти, свалить, оторваться отсюда подальше. А там можно плюнуть и на Таджикистан. Зачем так далеко ехать, имея хорошие деньги? Гадо поймёт, должен. А нет… Что-нибудь придумаем. Она говорила, что видела «лове»… Сколько? Для «навоза» и три штуки – большие деньги, убивали и за двадцатку. Насмотрелся на таких ублюдков. В зоне чвиркают через зубы и шпарят строго на «блиндер буду»! Дичь, глупая дичь! Если совсем отменят «зеленку» и не станут шмалять, они ударятся в беспредел. Уже ударились… Даже по отношению к братве, к ней. Эта девчонка далека от тюрьмы, но какая хватка! Акула! А может, игра, тонкая игра? Но какой толк, зачем?