Текст книги "Шпион"

Автор книги: Павел Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Досмотр

Соломин прибыл в аэропорт незадолго до профессора Кудрофф. Расставил людей по местам, быстро переговорил с таможней и пограничниками, и когда профессор сдал багаж и встал в очередь на посадку, все было готово.

– Дэвид Кудрофф? – принялась вглядываться симпатичная девушка в переполненный штампами и марками паспорт.

– Да, это я, – улыбнулся профессор.

Девушка растерянно огляделась по сторонам и жестом подозвала парня с детектором в руках.

– Саша, глянь…

Парень глянул в паспорт и озабоченно поднял брови:

– М-да… Зови Николая Петровича…

– Что случилось? – забеспокоился профессор.

– Извините, сэр, – вздохнула девушка, – ваш паспорт, похоже, негодный.

– Как так негодный? – удивился профессор. – Неделю назад был годный, а теперь вдруг стал негодный?

Девушка смущенно развела руками. Подошел Николай Петрович – высокий мужчина с умными внимательными глазами, затем профессору предложили пройти «вот сюда», затем ему начали задавать разные вопросы, а спустя четверть часа полковник Соломин уже наблюдал, как лихо потрошат чемоданы багрового от возмущения профессора.

– Это вам с рук не сойдет, – шипел Дэвид Кудрофф, набирая номер за номером.

– Это ваше? – интересовался пограничник, демонстрируя потрепанный томик или очередной предмет профессорского белья.

«Победителей не судят… – как заклинание, твердил Соломин. – Победителей не судят…»

Он знал: если сейчас обнаружится хотя бы один не отраженный в договоре, а значит, запрещенный к вывозу документ Института киберфизики, он будет на коне. Потому что именно тогда можно будет начать задавать другие вопросы: и по участию в шпионаже профессора Смирнова, и по роли в деле малозаметного частного предпринимателя Алека Кантаровича – в общем, много всяких вопросов…

– Это ваше? – доставал очередной предмет пограничник.

«Ни единой бумажки… – тупо констатировал непреложный факт Соломин, – ни единой!» Брать профессора было не за что.

– Юрий Максимович, вас к телефону, – подошел помощник.

– Кто?

– МИД. Андрей Андреевич…

Соломин поморщился. Он совершенно точно знал, что сейчас произойдет: ему навтыкают, да так, что он будет вздрагивать, вспоминая этот день, еще много-много дней.

Пограничник вытащил последний предмет и приподнял чемодан. Тот был пуст. Совершенно пуст.

– Товарищ полковник, – напомнил о звонке из МИДа помощник.

– Стоп, – выставил руку Соломин, – а где договор?

Шесть часов назад в этом самом чемодане лежал сверхважный для обеих сторон договор с Институтом киберфизики. Теперь не было даже его.

Иммигрант

Алек добрел до проходной Института кибернетической физики уже к началу ночи. Вообще-то, Алек имел привычку приходить на работу в два часа дня. Зато покидал он рабочее место тоже не ранее двух часов пополуночи. Эта привычка у Кантаровича выработалась со времени учебы. Начиная с первого курса, он всегда прогуливал первые пары, пользуясь тем, что отец вел основной предмет – математическую физику, и разговоры на тему посещаемости и успеваемости в деканате заканчивались в пользу Алека.

Впрочем, несмотря на постоянные пропуски и прогулы, он действительно был одним из лучших студентов института. Но вот эти его ночные бдения доставляли ему особое удовольствие потому, что именно в эти часы он чувствовал себя властелином мира. Он царил над спящими президентами, министрами и академиками. Он думал за всех мудрецов, видящих сладкие или тревожные сны. Он строил планы завоевания мира…

– Куда прешься!!! – заорали из окошка авто, и замечтавшийся Алек отскочил.

Из-за шлагбаума одна за другой выезжали машины запоздало окончивших трудовой день сотрудников, и лишь один Алек стремился внутрь. И это не было чьей-то злой волей или приказом начальства; сколько он себя помнил, Алек Савельевич Кантарович сам решал, как ему поступать.

– Да-да, только сам, – пробормотал Алек.

Он вообще всю жизнь старался быть независимым, вот только независимость давали лишь две вещи: власть и деньги, а в Советском Союзе получить власть, не вступая в компартию и не участвуя в общественно-политической жизни государства, было невозможно. То есть варианты, конечно, были. Например, можно было родиться в семье партбосса союзного масштаба или хотя бы войти в его семью на правах зятя.

Алек с юности относился к такому варианту очень серьезно и даже попробовал высчитать, какая из одноклассниц может в итоге привести его к заветным высотам. Он даже пошел на преступление! Втихаря выкрал из учительской журнал, где были записаны все родители одноклассников, и – о ужас! – у большинства одноклассниц отцов либо вовсе не оказалось, либо – в самом лучшем случае – они работали главными инженерами каких-то невнятных «ящиков». Так что самым высокопоставленным среди отцов девочек оказался папа Нади Спиридоновой – парторг автобазы.

Алек сжег журнал в ближайшем скверике. С выгодной женитьбой явно не складывалось. Нет, он все же приударил за Надькой. Она, обделенная вниманием мальчиков по причине высокого роста, готова была на многое, а уж потискаться в лифте или подъезде Алеку перепадало регулярно. Но главных задач – вхождения во власть или сколачивания капитала – это не решало, а Кантарович мечтал стать миллионером, причем настоящим, долларовым.

Алек перепробовал множество способов – вплоть до торговли кассетами, шмотками и даже ворованными на подмосковных складах сигаретами. Конечно, узнай о таких приработках пионера Кантаровича его пионервожатая, он моментально бы лишился и галстука, и учебы. Но он был неглупым мальчиком и выделялся не только тем, что, несмотря на издевательства одноклассников, продолжал дружить с Надей Спиридоновой, но и тем, что учился на пятерки, нормы ГТО сдавал на «отлично», а все общественные нагрузки нес безропотно. Собственно, лишь поэтому, когда в школу приехал участковый со сторожем автобазы опознавать мальчика, который утащил через забор запчасти из вскрытого склада, он не узнал Алека и прошел мимо аккуратно причесанного на прямой пробор пионера в отглаженном школьном костюмчике.

Нет, Алек так и не стал зятем парторга автобазы Спиридонова – Надя осталась одна, забеременела – сразу после выпускного. Ясно, что Алек, как честный человек, взял на себя расходы, то есть заплатил за аборт двадцать пять рублей, и сразу же прямо объявил Наде о разрыве отношений. А затем был физико-технический институт, куда его заставил пойти отец, профессор физики, аспирантура и наконец-то – после бесчисленных проверок и согласований – поездка по обмену в США. Там Алек и остался.

Времена настали новые, и никто не стал заводить дел, рвать волосы и требовать наказания для сбежавшего аспиранта. В Америке же Алек окончательно убедился, что все самые крупные капиталы заработаны самым бесчестным путем. Именно так, как утверждали его кумиры И.Ильф и Е.Петров в бессмертном произведении «Золотой теленок». И именно тогда иллюзии были им окончательно утрачены, он увидел жизнь как она есть: огромная пирамида наживы, и он – маленький бедный человечек в самом ее низу.

– А это неправильно, – пробубнил под нос Алек и, повернув ключ, толкнул дверь и оказался у себя, на огромном институтском чердаке.

Запустил компьютер и тут же дистанционно просмотрел приходившие на его домашний телефон звонки. Прежде чем сообразить позвонить на сотовый, Павел Матвеевич звонил ему из Штатов на домашний восемь раз! А вот его дочь, два часа назад как прибывшая в Москву Соня Ковалевская, так и не объявлялась.

«Не попала бы в серьезную беду…» – встревожился Алек, ему лишние расходы на выкупы и отмазки были ни к чему. Но тут уже он поделать ничего не мог: Сонечка определенно была дурой. Только ведь дура могла сменить сытое и безопасное существование там на полную неизвестность здесь. Алек добровольно в Россию не вернулся бы ни за какие коврижки.

А пришлось…

Ньютон

История возвращения Алека в Россию не была в числе его любимых, ибо поднимался он здесь долго и с трудом. И первым делом запустил срочное производство визиток и бланков. Три компьютера, два принтера, один бэушный ксерокс и два студента-вечерника из его же института давали ему неплохую денежную прибавку. Плюс ко всему вскоре появились знакомые полиграфисты, которым он таскал заказы на фирменную продукцию для новых русских бизнесменов. И в конце концов он отыскал ходы в регистрационную палату, где за два часа ему выправили документы на издательско-полиграфическую фирму – издательство «Научная мысль. XXI век».

Первым делом после регистрации он обратился к лучшему другу отца, Илье Иосифовичу Рунге, вице-президенту Академии наук. Захватив по дороге в одном из первых валютных магазинов на Арбате приличный коньяк, дорогие сигары и отличный немецкий окорок, Алек весь вечер охмурял старика и убедил-таки, что спасение российской науки в руках самих научных руководителей.

Уже утром был подписан договор о совместной деятельности между издательством Алека и Академией наук. И в полном соответствии с этим договором Алек стал единовластным хозяином всех накопленных многими поколениями ученых России и СССР научных знаний, облеченных в печатную форму с помощью издательства-монополиста «Научная мысль. XXI век».

Алек удовлетворенно рассмеялся. Столь удачно подписав договор, он выбил себе и право создать небольшой офис на чердаке здания института. Прежде помещение использовалось как склад ненужных бумаг и материалов, и когда Кантарович занялся разборкой архивных завалов, он извлек из этого колоссальную пользу.

Первой находкой стали дореволюционные работы русских ученых, которые печатались в практически нетронутой подборке всех номеров с 1820 года ежемесячного журнала с наивным названием «Новый магазин естественной истории, физики, химии и сведений экономических под редакцией И.А. Двигубского». Алек полистал некоторые публикации и заскучал. Пожалуй, основную ценность представляли эти работы не для физиков, а для теологов, ибо такого массированного морализирования он не встречал даже в сугубо религиозных изданиях.

«Общия рассуждения о природе и об удовольствиях, почерпаемых в созерцании ея творений», – читал он презабавный титул статейки, обнаруженной в одном из первых номеров.

«Некоторыя мысли о жизненном движении в человеке, животных и растениях», «О телах органических», – обнаружил он своеобразное продолжение подзаголовком в следующем номере.

«Природа не что иное есть, как высочайшая Воля Божия», – преодолевая рвотные позывы, читал он в третьем журнале.

«Вселенная одушевляется Божественным могуществом, всеобщим Духом жизни, проникшим во все ея части, которые Им единственно существуют, движутся и живут», – безапелляционно заявлялось следующим нравоучением.

А когда он наконец начал сваливать все это в коробку для мусора, обнаружились две книги в сафьяновом переплете. Алек вытянул пухленькие томики и прочитал английские названия: «Математические начала натуральной философии», Лондон, 1687 год, и «Оптика», Лондон, 1704 год. Он до сих пор помнил охвативший его озноб. Вот этим, «унаследованным» от Института кибернетической физики книгам, похоже, и впрямь не было цены…

Алек выглянул в окно и окинул взглядом огромный двор института. Разумеется, книгам была цена. Как и всему, чего достигал его взгляд. Единственное, чему и впрямь не было цены, был он сам – Алек Савельевич Кантарович.

Это и впрямь было так, прежде всего потому, что Алек превосходно умел заглянуть в суть. По мере того как Алек втягивался в работу института, он все лучше понимал, что здесь происходит. Он уже различал группировки внутри коллектива и довольно быстро вычислил их негласных лидеров. К одним из самых ярких, например, вопреки своей маслено-колобковой наружности относился профессор Смирнов. Алек любил захаживать к нему, принося с собой то коробку шотландских бисквитов, то бутылочку коньяка тридцатилетней выдержки. При этом шутил:

– Николай Иванович, по кораблю и фарватер. Вы более тридцати лет на этом посту, вам и коньяк пить тридцатилетний.

– Ах, Алек! Вы, как всегда, элегантны и учтивы. Смотрите, а то прознает об этом Рунге. – Смирнов шутливо грозил пальцем молодому коммерсанту. А тот охотно подыгрывал, изображая испуг:

– Ой! Николай Иванович, не губите! – и тут же хитро добавлял: – Не губите мой бюджет! Где же я найду коньяк столетней выдержки?

И оба радостно хохотали. Возраст вице-президента Академии наук, который считался почетным ректором института, всегда был предметом особых насмешек. Впрочем, как и его опрометчивая последняя женитьба на молоденькой, и его привычка везде ходить в бабочке и беретке. А между тем Николай Иванович был очень толковым ученым и не зря уже в тридцать один год был лауреатом Государственной премии. Да, премия эта в еще не развалившемся СССР была одной из последних, но диплом гордо украшал потрескавшуюся стену его рабочего кабинета.

Постепенно Алек нашел подход ко всем ведущим ученым института – вполне заслуженно. В считаные месяцы он издал около двух десятков книг профессоров НИИ и заработал репутацию благодетеля, который превращает годами наработанные умственные мозоли в живые бумажные деньги, на которые можно купить хорошую еду, прекрасную выпивку, путевку в Сочи, компьютер, наконец. Ну а профессор Смирнов, поставивший рекорд по изданным в конторе «Научная мысль. XXI век» работам, умудрился даже купить автомобиль. Не новый, но все еще прекрасный «Вольво-240». Плюс именно ему выпало счастье попасть в загранкомандировку в Англию. Вот уж действительно, «деньги к деньгам».

Единственный человек в институте, так и оставшийся тормозом прогресса, – вероятно, в силу полной неспособности к творчеству, – был Борис Черкасов, полковник действующего резерва госбезопасности и проректор по режиму. Нет, особых проблем он Алеку не доставлял, но от профессионально тяжелого взгляда Черкасова у Алека порою подкашивались ноги. Он пронизывал его, как меч на известной эмблеме, – Кантарович чувствовал это просто физически!

Алек зло усмехнулся. Зам по режиму замечательно принимал подношения издателя, большей частью спиртосодержащие, но делал это с видом большого одолжения – мол, так и быть, возьму твою бутылку, чтоб не выбрасывать. При таком отношении к нему человека, дающего (или не дающего) «добро» на публикации, Алек чувствовал себя как на сковородке.

Ситуация осложнялась тем, что Смирнов как раз предложил Кантаровичу переиздать свой некогда секретный учебник 1972 года, с которого началась его серьезная карьера ученого-физика в области строения ракетных двигателей на твердом топливе. Да, темы, описанные в книге, были явно устаревшими, но Алек тут же ухватился за эту идею. Ему очень нужен был старт, с которого началась бы по-настоящему масштабная работа, действительно серьезный бизнес!

Вот только на пути к этому постоянно возникал Борис Васильевич Черкасов.

Сынок

Когда Артем привез Соню к себе домой, был уже двенадцатый час ночи. Звонить и выяснять, почему некий Алек Кантарович не встретил человека, было попросту поздно. А потому он, быстро переодевшись, накормив и напоив чаем Соню, сослался на срочную работу и уехал в офис. Здесь все было приспособлено под круглосуточную деятельность, включая огромный мягкий диван для отдыха.

Ночь перевалила за середину, а Артем, проживший последние три дня в Париже, еще не хотел спать. Он разбирал бумаги по делу известного продюсера, недавно застреленного на пороге собственного дома, и документы известного французского антиквара, которые привез с собой из поездки. В половине первого ночи раздался телефонный звонок на его личный кабинетный телефон. Он удивился, но ответил:

– Слушаю.

– Сынок, ты уже вернулся или еще не уезжал?

Артем улыбнулся: папа, как всегда, был лаконичен и столь же ироничен.

– Я уже вернулся, пап. Но и еще не уехал. – Артем никогда не уступал отцу в ерничанье. – Что случилось?

– Ничего не случилось. А что, отец не имеет права позвонить пропавшему сыну? Ты уехал и ничего не сказал ни маме, ни мне. Звоним домой. Отвечает какая-то Софья Ковалевская… С ума сойти! А Веры Засулич у тебя еще не появилась случаем? Дорогой мой, в прямом смысле, сынок?

– Отец! Это моя хорошая знакомая из Америки. У нее не получилось с гостиницей, и я предложил ей свой кров. Разве не так ты учил меня?

Артем любил отвечать отцу его же собственными, когда-то втолкованными истинами и нравоучениями. Надо отметить, что ничего, кроме пользы, они ему в жизни не принесли.

– Угу. Кров, любов, морков… – заворчал отец. – Ну это твое дело. Мальчик вырос. Ты лучше скажи, давно ли внука моего видел? А то у вас, Артемий Андреевич, все Париж. А есть, сын мой, и другие города. И люди. Когда был у Любы?

Отец редко интересовался делами бывшей и единственной жены Артема, которая уже больше десяти лет жила в Кембридже, где преподавала русскую литературу, а их общий и тоже единственный сын Антон учился там же в колледже. Но регулярно летом Андрей Андреевич требовал привезти внука хотя бы на месяц в Москву, где сам водил его по музеям, театрам и выставкам. Жил с ним на даче, где учил удить рыбу, ухаживать за пчелами, добывать мед, собирать грибы и даже строить дом.

Мальчишка очень любил эти летние вылазки и ждал их с нетерпением, чем вызывал заслуженную ревность бабушки и дедушки с материнской стороны. Отец Любы, отставной генерал армии, бывший всемогущий первый заместитель председателя КГБ СССР, не умел строить дома и добывать мед и имел сварливый нрав, поэтому Антошку тянуло к деду-дипломату. Этот дед трудился до сих пор в МИДе начальником управления и каждый день грозился уйти на пенсию, но все оттягивал и оттягивал этот приятный для многих подчиненных момент.

– Ну, так что? – напомнил о себе отец.

Артем смутился. Он действительно снова закрутился и не проведал сына.

– Я… месяц назад был. Пап, ну что ты давишь на больную мозоль. Ты же знаешь… – Артем начал сердиться, и отец, настоящий дипломат, почувствовав недовольство сына, сменил интонацию:

– Ну-ну. Не горячись. Ты знаешь, как мы любим и тебя, и Антошку, и Любочку. Родители волнуются. Это естественно. Вот родит тебе сынок внучку, тогда поймешь!

– Пап! Я еще сам могу нарожать себе родственников. Что ж ты меня в деды записываешь? – засмеялся Артем.

Отец ответил тоже легким смешком. Но тут же перешел на серьезный тон:

– Хорошо, хорошо, сынуля. Я вот что тебе звоню… Ты Юру Соломина помнишь?

– Конечно! – обрадовался Артем. – Он что, тебе позвонил?!

Они расстались с Юркой очень давно.

– Не совсем, – как-то печально произнес отец, – просто по службе пересеклись. Юра сейчас в Москве, и это не отпуск… впрочем, думаю, он сам тебе позвонит…

Артем, не веря тому, что слышит, покачал головой:

– В Москве… надо же!

Юра Соломин шел вверх на диво хорошо, как по рельсам… И то, что он после стольких лет в Лондоне вернулся-таки в Москву, означало одно: Юру повысили, и крепко!

«Позвонить самому?»

Артем вовсе не был уверен, что Юра не изменил своих приоритетов. Теперь знакомство с Павловыми могло для него, определенно достигшего нового, более высокого положения, оказаться в тягость.

– Да, папа, – признал он, что отец в очередной раз прав, – лучше, если Юра позвонит сам.

Ошибка

Соломин уходил из кабинета далеко за полночь – последним и весьма подавленным: дело, обещавшее быстрые дивиденды, провалилось… и с треском. Профессор столичного лондонского университета Дэвид Кудрофф оказался достаточно умен, чтобы не брать с собой никаких бумаг вообще. Надо полагать, сейчас и договор, и иные, возможно, противозаконно вывозимые документы идут себе с консульской почтой – безо всякой опаски…

– Козлы…

Ясное дело, что Кудрофф, едва его начали шмонать, тут же наябедничал в британское консульство, те сообщили о своих претензиях в МИД, мидовцы, а точнее, Андрей Андреевич Павлов с помощниками, первым делом убедились, что Соломин ничьим разрешением не заручился и действует на собственный страх и риск…

– Блин… – почесал голову Соломин. – Ну, я попал…

Разнос, который он получил, был абсолютно заработанным и совершенно ураганным по интенсивности. Так плотно его не укатывали в грунт уже давно. И все-таки Соломин понимал, что в чем-то главном он прав! На его правоту указывали, в частности, предпринятые профессором меры предосторожности. Опытный разведчик наверняка взял бы договор с собой – специально, дабы продемонстрировать легальность своих поступков, но Кудрофф чувствовал себя виновным и боялся… слишком боялся.

Соломин закрыл кабинет на ключ и двинулся вниз по лестнице. Теперь ему предстояла тяжелая, кропотливая работа по выявлению контактов всех попавших в поле зрения лиц, и в центре стоял Алек Савельевич Кантарович.

Соломин улыбнулся и прокашлялся. Он вовсе не разделял подозрений Черкасова в адрес этого молодого человека. Однако вокруг Алека определенно что-то происходило, и эти его контакты с заграницей, в частности со Штатами, откуда столь неожиданно для всех он вернулся, наводили на мысли.

«Что ж, прослушку мы поставили, теперь будем ждать…»

Опытный разведчик, полковник Соломин имел основания полагать, что под видом безобидного туриста, или студента по обмену, или вообще какого-либо экзотического персонажа типа индийского гуру Москву однажды посетит и настоящий курьер. Человек, призванный к одному: вывезти секретные разработки Института киберфизики. И первым, на кого он выйдет, будет Алек Кантарович.