Текст книги "На 127-й странице"

Автор книги: Павел Крапчитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Уделите немного вашего внимания тому, как мал и хрупок человек на фоне великого океана, – предлагал священник. – И спасти его может только молитва.

– Господа, а вы читали какие-нибудь мои статьи в журнале? – робко спросила мисс Одли и, как я понял, поставила всех в неловкое положение.

Все замолчали. Откровенно врать не решались. Вдруг, еще что-то спросит. На редкость не тактичная дама.

– Я читал, – сказал я, решив помочь мисс Одли. – Я читал ваши сказки. Они мне очень понравились.

В моем чемодане лежало пять старых номеров «Метрополитена». В номере, как правило, было несколько материалов, написанных Терезой Одли. Рассуждения про семью, описание окружающей город природы, репортажи со светских вечеринок, рецензии на книги, статьи о женской одежде и косметике и сказки. Писала мисс Одли под псевдонимами и только сказки подписывала своим именем. С расшифровкой псевдонимов мне помогла фрау Бергман, оказавшаяся преданным читателем «Метрополитена». Журнал продавался очень дешево, был достаточно толстым и выходил раз в месяц. Поэтому фрау Бергман находила деньги для своего небольшого читательского развлечения.

«Горожанка», «Аврора», «Чайка» и даже «маркиза де Помпадур». Под этими именами скрывался одни автор – Тереза Одли. Почему она так поступала? Когда ее об этом спрашивали, то она говорила что-то про личное и общественное, про то, что все статьи есть результат работы всего журнала, про то, что не хочет, чтобы читатель обращал внимание на личность автора, а сосредоточился на сути изложенного. Но ее не понимали. Ее материалы многим нравились, женщина-журналист была в диковинку и привлекала внимание. Для журнала раскрыть инкогнито мисс Одли было бы на руку. И, собственно говоря, первый спор между новым главным редактором Маккеланом-младшим и Терезой Одли был связан именно с этим. Маккелан-младший резонно предлагал Терезе начать писать под своим именем. Он указывал на высокое качество ее материалов, популярность мисс Одли среди читателей и не видел причин для отказа. Терезу же это не устраивало. Что-то сдерживало ее. Это было бы, как выйти на улицу осенью без плаща. А вдруг дождь! А вдруг подует ветер!

Из прочитанного мне понравились только сказки. Другие материалы, написанные под псевдонимом, были написаны таким сложным языком, что, читая их, я стал сомневаться в знании английского языка. Это я-то, лорд Энтони де Клер!

Вот, к примеру, отрывок из репортажа, в котором описывалось небольшое путешествие в окружающие Сан-Франциско горы, где обнаружили наскальные рисунки:

«Мы взбирались все выше и выше. Деревья и кустарники встречали все реже и реже, а потом разом исчезли. Громадная серая равнина простиралась вокруг нас, покрытая тонким, цвета пепла, слоем высохших растений; печальный результат неравной борьбы за существование, что по странной случайности напомнило мне сучковатые, скукожившиеся сосны, которые из последних сил своими корнями цеплялись за почву на подветренном склоне горы. Поселения встречались редко. Тощие лошадки, пытавшиеся подобрать с земли остатки травы на уединенных высокогорных лугах, да непонятно откуда выскочившая и облаявшая нас рыжая дворняжка – вот и все разнообразие форм жизни, которое нам удалось наблюдать по пути».

Сказки были написаны совсем по-другому. Простым и понятным языком. Словно их писал другой человек. Текст сказок нес в себе эмоции, дарил чувства и заставлял переживать за маленькую девочку, которая передвигалась в фургоне с родителями и их попутчиками по дорогам войны. Взрослые были заняты своими делами, и единственными друзьями девочки были ее игрушки и домашние вещи, что лежали в большой корзине, стоящей в фургоне. Время от времени и игрушки, и домашние вещи оживали и помогали девочке в трудную минуту.

– Что же вам понравилось в моих сказках? – спросила мисс Одли.

– Абсолютно все, – честно ответил я. – От формы написания до самих персонажей. Особенно мне нравится нравоучительный и обстоятельный будильник с погнутой стрелкой, который поучает жизни свою маленькую хозяйку.

– Спасибо, – негромко поблагодарила мисс Одли, и мне показалось, что, возможно, похожий будильник с похожей погнутой стрелкой стоит на комоде дома у самой Терезы Одли.

Мужчины за столом смотрели на меня с ревностью, а миссис Донахью – с интересом. 

«Ну, раз интересно, то продолжим,» – подумал я.

– Ваши сказки восхитительны и поэтому я предлагаю вам описать наше плаванье в форме сказки, – предложил я.

– Сказки?

– Какой еще сказки?

– Сказки же для детей?

Такие вопросы посыпались от сидящих за столом.

– Ну, вариантов может быть много. Например, мисс Одли в этой сказке может назваться Терезой-мореходом, а сопровождать ее в плаванье будем мы, ее друзья. Каждый из нас отправился вслед за Терезой-мореходом по своей причине и каждый из нас владеет каким-то волшебным свойством.

Видимо душевный подъем от начала плаванья и выпитое вино развязали мне язык, и я не смог остановиться.

– Вот каким бы волшебным качеством хотели бы обладать вы, майор? – обратился я к пожилому военному. 

– Ну, наверное, волшебная сабля, – на большее старому вояке не хватило фантазии.

– Отлично, – сказал я. – Теперь, когда в сказке на судно нападет громадный осьминог, вы и ваша волшебная сабля спасут и Терезу-морехода, и всех остальных на корабле.

Было видно, что сказанное мной понравилось майору. Порой всем хочется оказаться в сказке и размахивать чудо-саблей.

– Прелестно, – сказала миссис Донахью, еле слышно похлопав ладоши. – А какое волшебство будет у меня?

– Думаю, что об этом надо спрашивать мисс Одли, – ответил я. – Это она у нас главная по сказкам.

Было правильно перевести все стрелки на мисс Одли, но миссис Донахью с такой надеждой смотрела на меня, что я не удержался.

– Я бы наградил вас маленькими крылышками за спиной. И когда на океан опускался бы туман, наш капитан просил бы вас подняться повыше и посмотреть, нет ли на пути корабля чего-то опасного. Например, айсбергов.

– Чур меня, чур меня, – замахал руками капитан Хемстон. – Не накаркайте лорд. Только тумана и айсбергов нам не хватало.

Тут всех, как прорвало. Не одного меня расслабило выпитое, а моя идея о волшебных свойствах, наверное, задела спрятанные в каждом человеке, детские надежды и мечты. Слава богу, что все стали обращаться со своими предложениями к мисс Одли, а не ко мне. Да и зачем я им? С мисс Одли было общаться гораздо приятней.

Минут десять стоял небольшой переполох. Каждый из мужчин хотел получить минутку внимания от нашей отважной журналистки-путешественницы и рассказать о своем волшебном умении. Мисс Одли поглядывала на меня с укоризной. Миссис Донахью казалась недовольной. Все мужское внимание было сосредоточено на Терезе Одли.

Но вскоре все утихомирились. Женщины удалились в женский салон. Была такая специальная комната в отсеке кают первого класса. А капитан пригласил мужчин в мужской салон выкурить по сигаре. Я, сославшись на то, что врач мне запрещает не только курить, но даже смотреть на курящих, извинился и вернулся в свою каюту. Что я там забыл? Дышать дымом и слушать разговоры про здешнюю политику, в которой я не разбираюсь, и про наших спутниц, на которых уже, наверное, кто-нибудь стал строить свои планы. Лучше лягу пораньше спать.

Пришел стюард. Я расплатился за ужин и отдал деньги на абонемент. Спать не хотелось. Я вышел из каюты и поднялся на прогулочную палубу, чтобы проветриться перед сном.

На прогулочной палубе горели редкие огни. Океан оправдывал свое название и вел себя тихо. Паруса, за неимением ветра, не были поставлены. Работала только паровая машина, которая толкала «Пасифик» вперед. Невидимые волны бились о борт корабля, а вокруг простиралась непроглядная тьма. У фальшборта, между висящих шлюпок стояла мисс Одли и смотрела в окружающий нас океан.

Я хотел было потихоньку пройти мимо и не мешать уединению молодой женщины, но потом вспомнил, что я здесь, можно сказать, на работе и что мне надо так или иначе сблизиться с Терезой Одли. Поэтому я вздохнул, подошел поближе и спросил:

– Не возражаете, если я присоединюсь к вашему обществу? – И не дожидаясь ответа продолжил. – Океан завораживает, не правда ли?

– О, это вы мистер Деклер? Пожалуйста, – улыбнулась мне мисс Одли. – Я раздумываю над словами святого отца, что был с нами на ужине. Как точно он сказал про хрупкость человека по сравнению с окружающей его стихией! Верно ведь?

Я-то думал, что она мечтает о любви, а она полна дум о высоком. Все забываю о серьезном отношении к религии здешних женщин.

– Это, если противопоставлять человека стихии. Тогда да, шансов у человека мало. Но можно и по-другому, – забросил я наживку.

– По-другому это как?

– Возьмите наш корабль. Он превосходен, но все же пытается именно противостоять стихии. Посмотрите, как он пытается раздвинуть своим носом волны, а они за это зло колотят его в борта.

– А разве можно по-другому?

– Наверное, можно. Я видел лодки туземцев, которые не пытаются бороться с океаном, просто скользят по его поверхности.

Я не стал вдаваться в подробности и рассказывать, что лодками были доски для виндсерфинга, а туземцами – обитатели серф станции в Дахабе. Тут же в голову пришла мысль «Дахаб, виндсерфинг… а было ли это все? Не сон ли мне приснился?»

– Видимо вы много путешествовали? – спросила мисс Одли, оторвав меня от нерадостных мыслей.

– Пришлось. А как вам начало путешествия?

– Пока не поняла, – сказала мисс Одли. – Хорошо, что вокруг темно, а то, наверное, было бы страшно?

– Это все ночь. Утром страхи уйдут, и мысли будут совсем другими.

– Наверное, – согласилась мисс Одли. – Прошу меня простить. Что-то я неважно себя чувствую. Наверное, мне надо вернуться в каюту.

– Спокойной ночи, мисс Одли.

– Спокойной ночи, мистер Деклер.

Тереза Одли ушла. Я поставил себе плюсик за общительность и следование своему плану. Потом посчитал, что план по проветриванию выполнен и вернулся в каюту.

***

Когда Деклер ушел, из темноты показалась еще одна фигура. Все это время миссис Донахью тоже стояла у фальшборта прогулочной палубы, только через одну шлюпку от мисс Одли и Деклера.

– Как мило! Что они все в ней нашли? – вслух сказала молодая женщина. – Надо с этим что-то делать.

Потом она также покинула палубу.

Сцена 36

Тереза вернулась в каюту, приготовилась ко сну и расположилась на кровати, которая оказалась совсем не хуже той, что была у нее дома. Но заснуть не смогла. Слишком много нового произошло в ее жизни за последние часы. В голове бурлили мысли, а сердце продолжало учащенно биться. Обычно, во время бессонницы Тереза садилась за письменный стол в своей спальне и работала. Так она поступила и сейчас.

Стол был, был удобный стул, чистый лист бумаги и дюжина карандашей, которую она взяла в путешествие, резонно рассудив, что чернильница и перьевая ручка ненадежные спутники путешествующего журналиста. Но лист так и остался чистым. Она не могла сосредоточиться. Ее отвлекало все. Шум волн за иллюминатором. Гудящая и содрогающаяся где-то в недрах корабля паровая машина. Но больше всего мешали воспоминания о ее бурных проводах.

Направляясь в порт Тереза все еще надеялась серенькой мышкой прошмыгнуть на корабль и забиться в своей норке-каюте. Не вышло. «Метрополитен» превратил ее отправление в путешествие в событие всего западного побережья Америки. Кроме городских журналистов прибыли их собратья по перу из Сакраменто и Лос-Анжелеса. Мэр города вручил ей букет и громогласно объявил, что город зарегистрировал лотерею «Метрополитена» в поддержку путешествия своего редактора вокруг света. Главный редактор «Метрополитена» Грег Маккелан тоже не остался в стороне. По его словам, его отец Маккелан-старший заканчивает процедуры по покупке ежедневной газеты «Экспедитор». Это означало, что теперь материалы Терезы из путешествия будут печататься не только раз в месяц в «Метрополитене», но и каждый день на страницах этой газеты. Пришли проводить Терезу и представители Международного женского союза, которые зачитали поздравительную телеграмму от их лидера Сьюзен Дакстоун, которая в это время находилась в Англии. Это были довольно милые женщины. Терезе только не понравилось, что они слишком сильно размахивали звездно-полосатыми флагами и время от времени дудели в дудки. При этом эти милые женщины не забывали раздавать всем присутствующим листовки союза и приглашать стать его членами. От Терезы они добились обещания сразу после возвращения из путешествия влиться в их ряды.

Было много еще совершенно незнакомых людей, которые, как поняла Тереза, были ее читателями. Это было одновременно и приятно, и хлопотно. Это ведь не письмо от благодарного читателя, которое можно отложить и ответить на следующий день. Каждому из пришедших хотелось пообщаться с Терезой, сказать несколько теплых слов и получить взамен хотя бы ее улыбку. Довершали картину вспышки магния на подставках фотографов, что делало картину проводов, на взгляд Терезы, совершенно гротескной.

Тереза откинулась на спинку стула и попыталась переключиться на другие мысли, чтобы потом, обновленной, вернуться к написанию первой статьи о путешествии. Этот прием часто выручал ее. Тереза стала думать, что все не так плохо складывается. Узнав, что ей надо будет срочно выехать в кругосветное путешествие, она расстроилась, так как не попадала на прием у своих дальних родственников, где могла рассчитывать на встречу либо с Полковником, либо Мартином Кастером, преподавателем литературы и истории местного университета. Не то чтобы она питала какие-то чувства к ним, но их внимание к ней было приятно. Но вышло еще лучше. Вместо компании двух привычных и, что там скрывать, уже немного наскучивших мужчин она получила внимание других, каждый из которых был по-своему был ярок и привлекателен. Джеймс Томпсон был галантен и, как показалось Терезе, имел утонченный вкус. Букетик горной лаванды, перевязанный золотистой лентой, который он ей вручил на ужине, сейчас лежал на столе, за которым расположилась Тереза. Майор и первый лейтенант тоже казались хорошими людьми, хотя и малоразговорчивыми. Зато лейтенант так смотрел на Терезу, что, казалось, попроси она его прыгнуть за борт, он это непременно выполнит. Капитан Хемпсон внушал уверенность. Его внимательные в морщинках глаза на бронзовом обветренном лице и сейчас смотрели на Терезу и как-бы беззвучно говорили: «Спокойно, детка, мы переплывем эту соленую лужу. Потом немного отдохнем и переплывем ее еще десяток раз». К священникам Тереза всегда относилась уважительно. Рональд Скотт, глава кальвинисткой делегации в Японию только повысил «градус» этой уважительности. Надо быть не только преданным христианином, но и просто отважным человеком, что отправится проповедовать среди язычников. И не одному, что означает взять на себя ответственность за других.

Пробежавшись таким образом по всем участникам сегодняшнего ужина, Тереза вдруг рассмеялась:

– Ну надо же!

Она только что сделала то, о чем говорил этот странный британец. Она наделила всех мужчин какими-то качествами. Пусть не волшебными, но тоже весьма достойными. Обделенным остался только сам британский джентльмен. Для него Тереза припасла качество «странный», которое со временем грозило перерасти в «таинственный». Посудите сами. Все мужчины носят хотя бы усы. У этого оригинала не только нет усов и бороды, но и голова гладко выбрита. Впрочем, это объяснимо. Тереза читала, что на Востоке, не на восточном побережье Америки, а на настоящем Востоке, где султаны и гаремы, так ходят все мужчины. И этот джентльмен, будучи путешественником, мог запросто взять себе такую привычку, прожив на Востоке долгое время. А его бесцеремонность!? Зайти, словно выплюнуть приветствие, гордо заявить о своей принадлежности к английской аристократии и усесться за столом так, что и не поймешь, то ли капитан во главе стола, то ли этот лорд. «Нет, господин англичанин, угнетатель колоний! Возможно, у вас в Британии звание лорда очень важно и уважаемо, но у нас, в нашей свободной стране в почете другие качества!» Высказав про себя эту гневную тираду, Терезе немного все же стало стыдно. Ведь из всех присутствующих на ужине только этот странный лорд читал ее статьи и сказки. И очень щедро похвалил их. На этом он не остановился и, недрогнувшей рукой, переименовал Терезу в Терезу-морехода, явно с намеком на Синдбада-морехода из сказок «Тысяча и одна ночь». А потом стал раздавать чудесные свойства других присутствующим, предлагая Терезе превратить их плаванье в сказку-репортаж. Тереза подумала, что сейчас этого лорда поднимут на смех. Но все ухватились за эту идею и теперь ждут от Терезы, когда она облечет ее в письменную форму.

Думая обо всем этом, Тереза не заметила, как перебралась на кровать и укрылась одеялом.

«Странно,» – засыпая подумала она. – «У этого лорда нет ни одного положительного качества, а в моих мыслях он занял место больше, чем все остальные».

Сцена 37

Открыв глаза, я какое-то время не мог понять, где нахожусь. Но потом шум от паровой машины в глубине корабля и небольшое поскрипывание корпуса судна освежили мне память. Я на пассажирском корабле, капитан которого утверждает, что тот не может потонуть. И этот корабль движется в сторону Японии.

Выспался я отлично. Матрас был в меру жесткий, простыни – белоснежными, подушка – высокой, а под легким шерстяным одеялом мне ночью было тепло и уютно. Я выскочил из кровати. Впервые за несколько последних дней я почувствовал себя полностью здоровым. Голова не болела, я тело требовало физической активности. Я открыл иллюминатор, и прохладный ветер бросил мне в лицо порцию мельчайших соленых брызг. «Здорово!» – подумал я, но все же, на всякий случай, решил иллюминатор закрыть.

Потом мне пришлось одеться, чтобы посетить туалетную комнату, которая была снаружи в конце коридора. Снова разделся. Помахал ногами. Ноги у Деклера поднимались плохо, и я какое-то время занимался растяжкой. Но потом Деклер меня удивил. Я сделал десяток отжиманий и совершенно не почувствовал усталости. Перешел на отжимания с хлопками. Отталкиваться от пола получалось неожиданно легко, и потому я слишком сильно хлопал ладонями. Не разбудить бы соседей. На счет «пятьдесят» я остановился. Уж слишком сильно горели ладони от хлопков. Не побрезговал и лег животом на пол. Попробовал ухватиться руками за ступни, но не получилось. Ну, не хотело тело Деклера прогибаться. Ладно, будем двигаться вперед потихоньку.

Почистил порошком зубы, а затем, забравшись в ванну, несколько раз ковшиком облил себя с головы до ног водой. У-у-х. Вода была весьма холодной и, наверняка, качалась из-за борта. Растерся большим толстым полотенцем и совершенно счастливый вытянулся на кровати в чем мать родила.

Карманные часы Деклера показывали семь часов. Мне вдруг сильно захотелось еще раз почувствовать морской ветер в лицо. Я быстро оделся и вышел на прогулочную палубу.

Солнце уже взошло, ветер по сравнению со вчерашним усилился, на море появились небольшие волны, а матросы, среди которых было достаточно китайцев, ставили паруса. Видимо капитан решил сэкономить немного угля.

Я развернулся лицом к ветру и некоторое время наслаждался. Но потом я почувствовал какую-то неправильность. Из пассажиров на палубе я был один. Вчера капитан говорил, что на борту 87 пассажиров первого класса и еще 544 человека разместились в третьем классе. Я подошел к лестнице, по которой можно было спуститься на прогулочную палубу для «третьеклассников».

Там оживления было больше. Думаю, что условия третьего класса были гораздо скромнее тех, в которых находился на корабле я. Поэтому неудивительно, что эти люди в отличие от «первоклассников» в массовом порядке вышли подышать воздухом. В основном это были китайцы. Надо отдать им должное. Эти люди, одетые в простые темные одежды, не слонялись толпой по палубе, не создавали сложностей для работающих матросов. Они рядами, спиной к друг другу, сидели на палубе. Без звуков и лишних движений. Некоторые из них были заняты делом. Я заметил, что несколько человек, это были женщины, то ли что-то шили, то ли что-то штопали. Некоторые из сидящих держали в руках дымящиеся палочки. Поэтому со стороны этой палубы шел приторный, сладковатый аромат, который никогда мне не нравился.

– А где все? – спросил я, у пробегающего мимо меня матроса.

– Может спят, но, скорее всего, морская болезнь, сэр, – ответил он, не останавливаясь.

Ба! Морская болезнь! Как я про нее мог забыть! Тошнота, рвота, головокружение. Получается, что большинство пассажиров сейчас лежат в своих каютах и наслаждаются этими чувствами. Не позавидуешь! А я? Почему я ничего не чувствую? Еще один подарок от Деклера?

Я вернулся в каюту, вызвал чудо-электрическим звонком Гила. Было приятно смотреть на его удивленное лицо, когда я стал заказывать ему омлет с беконом, яблочный пирог и побольше кофе.

– Все сделаем! Я мигом!

Гил умчался, предвкушая чаевые. Видно с едой его беспокоили сегодня немногие.

В каюте явно не хватало кресла. Сидеть на стуле было неудобно, а ложиться на кровать я не хотел, чтобы не помять костюм. Поэтому какое-то время бездумно смотрел в иллюминатор, наблюдая за волнами, качающими корабль. Благо, что никаких негативных ощущений у меня это не вызывало.

Пришел Гил с едой. Омлет был большущий. Наверное, кок бухнул в него не менее пяти штук яиц. Бекон был превосходный и еще пытался шкворчать. А еще песочный яблочный пирог! Все как я люблю!

Каким бы хорошим не был мой аппетит, съесть я смог только половину. Я откинулся на спинку стула, пил кофе и думал, что «жизнь хороша». Еще бы полежать, но все эти одевания и раздевания мне уже надоели. «В чем ходят эти господа в домашней обстановке? В халатах?» На ум пришла когда-то виденная в учебнике картина «Утро свежего кавалера». Кажется, так она называлась. На ней какой-то с похмелья, не проспавшийся барин тыкал себя в грудь, на которой был прикреплен орден. Сам барин был в пижамных брюках и халате. Мне что ли такие «одежды» завести? Но картина была написана мастерски и вызывала не самые приятные чувства. Легкая усмешка, ироничное сочувствие и немного брезгливости. Эти чувства моментально переносились и на одежду, в которую был одет этот «свежий кавалер». Поэтому следовать его дресс-коду не хотелось совершенно. Но тут в голову пришла превосходная мысль. Я допил кофе, снова вышел на палубу и спустился по лестнице к китайцам.

Я стал ходить между рядов сидящих китайцев и, как бы мимоходом, разглядывать, во что они одеты. В основном одежда была грубой и примитивной. Что-то типа балахонистой рубахи сверху и просторные брюки. Те, кто померзлявее, одевали сверху рубахи жилетки из толстой ткани. Даже, пожалуй, не жилетки, а настоящие «душегрейки». И еще … от рядов ощутимо попахивало. Здесь аромат тлеющих палочек уже не казался неуместным.

Несколько китайцев носили то, что мне было нужно. Ничего особенного. Рубаха из темной, плотной ткани, похожая на френч, с воротником стойкой и с веревочными застежками спереди. Ну, а брюки и есть брюки. Главное, чтобы движения не сковывали. Я собирался в них заниматься по утрам на палубе, ну, и валяться на кровати. Куда уж без этого? Если ткань будет не толстой, то много места в багаже такой костюмчик не займет.

Среди серой массы, расположившихся на палубе китайцев, выделялся один пожилой мужчина. В отличие от всех остальных он сидел на деревянном шезлонге, явно принесенным с прогулочной палубы пассажиров первого класса. Но тем не менее ни один из, бегающих поблизости, матросов не только не отобрал у него стул, но и не сделал никакого замечания. Одеждой этого пожилого китайца были все те же черная рубаха-френч и такого же цвета брюки. Только отвороты были другие. Белые, белые. 

«Как стрелки на брюках,» – подумал я. – «Не иначе, чтобы подчеркнуть статус».

А еще рубаха и брюки были расшиты причудливыми драконами, которых я поначалу не заметил. Для вышивки использовалась черная, явно шелковая нить. Рельеф рисунка лишь слегка выделялся на поверхности основной ткани. Но когда этот китаец немного менял позу: небольшое движение ногой или рукой – драконы на мгновение оживали. Это солнце отражалось от шелковой нити и оживляло рисунок. Потом пожилой китаец снова замирал в своем кресле, и драконы затихали вместе с ним.

Я подошел к двум что-то шьющим китаянкам. Обе сидели прямо на палубе, скрестив перед собой ноги, и шили что-то цветастое.

– Добрый день, – на английском поздоровался я. – Мне нужно сшить одежду.

Китаянки смотрели на меня снизу верх и явно ничего не понимали.

– Рубаху и штаны, – я показал на свой пиджак и брюки. – Только не такую одежду, а как у вас.

– Нет, нет, – замотали головами портнихи.

Наверное, у меня бы ничего не получилось, если бы мне на помощь не пришел, проходивший мимо, матрос-китаец.

– Они вас не понимают, мистер. Вам помочь?

– Да, помогите, – обрадовался я. – Я хотел бы у них заказать для себя одежду по китайскому образцу: рубаху и брюки. Вот как у них.

Я рукой указал в сторону китайцев, чья одежда мне понравилась.

– Буду в этой одежде заниматься … спортом, – я решил открыть все свои карты.

– Спортом? – удивился моряк-китаец.

– Ну, да, – я немного расставил ноги, присел и помахал из стороны в сторону, как будто отгонял мух. Типа, стиль боевого журавля.

– А, – закивал, улыбаясь, мне матрос и что-то быстро, быстро стал говорить сидящим женщинам.

Женщины послушали моряка, посмотрели на меня, а потом повернули головы и осторожно взглянули на пожилого китайца в расшитой одежде. Этот китаец, оказывается, давно наблюдал за нами. У него был внимательный и какой-то очень спокойный взгляд. «Как у тигра,» – пришло мне на ум. – «Захочу – съем, а захочу – не съем». Пожилой китаец еле различимо кивнул, и тут же китаянки что-то загалдели. «Фу-ты, ну-ты,» – подумал я. – «И тут свои тайны, свои правила».

– Завтра, – дергала меня за рукав, сидящая внизу китаянка. – Пять долларов.

– Завтра? – не понял я. – Все будет готово? Так быстро?

– Нет, нет, – возразила она. – Нельзя быстро. Завтра.

– Я хотел сказать, что завтра – это быстро, – пустился я в объяснения, но понял, что зря.

– Нет, нет. Нельзя быстро. Завтра.

Матроса-китайца поблизости уже не было. Поэтому я просто достал из бумажника пять долларов и вручил их женщине.

Проходя мимо сидящего пожилого китайца, я, сам того не желая, немного замедлился, посмотрел на него и приложил руку к шляпе, как бы приветствуя его. Он в ответ немного склонил голову. Затем я продолжил свой путь на верхнюю прогулочную палубу.

На палубе по-прежнему было пусто, если не считать снующих по своим делам матросов. В каюту возвращаться совершенно не хотелось. Я уселся на деревянный шезлонг, слегка надвинул шляпу на глаза и незаметно задремал.

Сцена 38

Мое пробуждение было поистине прекрасным.

Передо мной лежал океан, а миссис Донахью старалась запечатлеть его с помощью акварели. У нее были небольшой этюдник на ножках, краски и океан для позирования. У меня были все тот же океан и миссис Донахью, вид со спины. Вид мне понравился. Миссис Донахью была одета в светлое платье и соломенную шляпку с голубой лентой. Фигура у молодой женщины была очень изящной. Порыв ветра немного натянул ткань платья, очертания тела стали четче, а мое воображение дорисовало все остальное. Тело Деклера отреагировало, и я порадовался, что сижу, а не стою. «Молодец Деклер. Быстро реагируешь. Правда, говорят, что в этом деле главное голова, а мозги сейчас мои. Так, что мы с тобой оба молодцы,» – похвалили я нас обоих.

– Мистер Деклер, – словно прочла мои мысли миссис Донахью. – Вы, наверное, на мне сейчас дырку протрете.

– Нельзя же так, – она, улыбаясь, повернулась ко мне.

– Прошу меня простить, – стал оправдываться я. – Я задремал, а доктора не рекомендуют резко вставать после сна.

– Сидите, сидите, – великодушно махнула она рукой. – Так что вы там на мне увидели? Признавайтесь!

Я слегка успокоился, поэтому поднялся со стула и подошел в художнице.

На закрепленном в этюднике листе были нарисованы океанские волны, уходящий в даль горизонт и, смыкающееся где-то вдалеке с океаном, небо.

– Я любовался вашим рисунком, – сказал я. – Удивительно, что можно было сделать такой рисунок с помощью акварели.

– Чем вам не нравится акварель?

– Ненадежный инструмент. Все стремится расплыться и размазать края.

– А, вы про это. Меня учили рисовать вот так, по мокрому. – она показал на свой рисунок. – Еще минуту назад он смотрелся по-другому. Но ветер высушил его, и что-то поменялось. Непредсказуемо, как в жизни. Мне так нравится.

Я посмотрел на нарисованное море, и мне показалось, что оно стало, как-то строже.

– Чудеса, – искренне удивился я.

– Я вы можете рисовать? – спросила миссис Донахью.

Этим вопросом меня прострелило насквозь. Там, в прошлой жизни мне приходилось сидеть с внуком, а дочь не разрешала показывать ему мультики. Приходилось выкручиваться. Я доставал карандаши, фломастеры, черновики, которые с работы приносила дочь, и мы вместе с внуком заполняли их своими «творениями». Он – по-своему, я – по-своему.

– Немного могу.

– Нарисуйте что-нибудь!

– Но где?

– Ну, хотя бы прямо на моем рисунке.

Я подошел ближе к этюднику и оказался почти вплотную к этой молодой женщине. Она не отодвинулась.

– Но тогда, возможно, я испорчу его, – сказал я, глядя в ее такое близкое лицо. У нее были черные, соболиные брови, прямой нос, тонкие губы, а зеленые глаза игриво смотрели из-под шляпки.

– А, вы постарайтесь, – она все же сделала шаг назад.