Текст книги "Все, что остается"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Миссис Харви несколько раз пыталась дозвониться до меня, но в последние дни я была так занята работой, что у меня не было времени для телефонных разговоров.

– Продолжай действовать в том же духе, – жестко сказал Уэсли. – Обо всем докладывай только мне.

– Кое-что все-таки придется сказать, Бентон, – ответила я ему таким же твердым голосом. – Мне нужно будет обнародовать причину смерти и способ умерщвления Фреда и Деборы; это я обязана сделать согласно юридическому кодексу.

– Не делай этого как можно дольше.

– Не будете ли вы столь любезны ответить, почему? В ответ – лишь молчание.

– Бентон? – произнесла я, сомневаясь в том, что он еще слушает меня.

– Не предпринимай ни одного шага без меня. – Немного помедлив, он продолжал: – Полагаю, ты в курсе того, что Эбби Торнбулл заключила контракт на издание своей книги.

– Читала об этом в газетах, – ответила я со злостью.

– Она не звонила тебе в последнее время?

Снова тот же вопрос. «Откуда Уэсли стало известно об Эбби, приезжавшей ко мне в гости прошлой осенью? Это дело рук Марка», – подумала я. Ведь когда он позвонил мне в тот вечер, я ему сказала о том, что у меня в гостях находилась Эбби.

– Она мне не звонила, – резким голосом ответила я.

Глава 6

Когда я проснулась в понедельник утром, дорога перед моим домом была покрыта глубоким снегом. Небо было серым, предвещавшим еще большее ненастье. Сидя за чашкой кофе, я размышляла, как лучше мне добраться до Вашингтона. Строя планы, я позвонила в Государственную полицейскую службу, где узнала о том, что дорога 1-95 в северном направлении не занесена снегом. Но зато ближе к Фредериксбергу глубина снежного покрова достигала примерно одного дюйма. Решив, что мне будет нелегко проехать на служебной машине по заснеженным дорогам, я погрузила картонную коробку в личный «мерседес».

Свернув на магистраль штата, я поняла, что в случае аварии или проверки документов дорожной полицией будет не так-то просто объяснить, почему я ехала на север не на служебной машине с человеческими останками в багажнике. Иногда даже свидетельство и значок врача медицинской экспертизы были недостаточно убедительными аргументами. Я никогда не забуду свою поездку в Калифорнию с огромным чемоданом, в котором находились различные садо-мазохистские сексуальные штучки. Когда мой чемодан просветили, то я в сопровождении представителей службы безопасности аэропорта проследовала в комнату, где меня подвергли самому настоящему допросу. Несмотря на объяснения и доводы, они, кажется, так и не поняли, что перед ними находится патологоанатом судебно-медицинской экспертизы, который направляется на ежегодный конгресс Национальной ассоциации медицинских экспертов, где я должна была представить образец автоэротического удушения.

Наручники, застегнутые на запонку воротнички, кожаные завязки и другие найденные на месте преступлений предметы, вовсе мне не принадлежавшие, казались весьма странным для меня снаряжением.

В десять тридцать я уже находилась в федеральном округе Колумбия, где даже умудрилась найти стоянку для своей машины в местечке между Двенадцатой улицей и проспектом Конституции. Последний раз я посетила Национальный музей естественной истории несколько лет тому назад, когда прослушивала лекции по антропологическому курсу судебной медицины. Когда я внесла картонную коробку в вестибюль, благоухающий запахом посаженных в горшочки орхидей и наполненный голосами туристов, мне вдруг так захотелось неторопливо и внимательно рассмотреть динозавров, алмазы, саркофаги с мумиями, мастодонтов. Я даже не подозревала о наличии такого количества сосредоточенных в этих стенах богатств.

Каждый дюйм невидимого посетителям пространства был занят зелеными деревянными ящиками, содержащими, помимо других омертвевших тел, более тридцати тысяч человеческих скелетов. Кости всевозможных видов и сортов прибывали каждую неделю заказной почтой к доктору Алексу Весси на экспертизу. Некоторые находки были археологическими, другие оказывались обычными бобровыми лапками или гидроэнцефалитными, найденными в ледниках черепами, закостеневшими фигурками человека, обнаруженными вдоль дорог после рыхления земли, которые на первый взгляд могли показаться останками человека, закончившего жизнь ужасной смертью. Содержимое других посылок было действительно ужасным, поскольку в них находились кости убитых людей. Помимо того что доктор Весси был хранителем музея и ученым-биологом, он работал на ФБР и помогал таким людям, как я.

После проверки на благонадежность со стороны службы безопасности я, прикрепив к карману свой гостевой пропуск, направилась к латунному лифту, который поднял меня на третий этаж. Я шла мимо огромных стен с выдвижными ящиками, расположенными в тускло освещенном, переполненном толпами народа коридоре. Шум голосов, раздававшийся от стоявшей внизу, перед чучелом огромного слона, толпы, потихоньку стих. Возможно, я стала страдать болезнью замкнутого пространства. Помню, как после проведенных восьмичасовых лекций я, потеряв всякую способность воспринимать услышанное, вырвавшись в конце дня на улицу, безумно радовалась свободе, и даже грохот транспорта мне казался облегчением.

Я застала доктора Весси там же, где и в прошлый раз: в лаборатории, заставленной стальными тележками со скелетами птиц, животных, зубами, бедрами и челюстями. Полки были завалены еще большим количеством костей, черепами, усохшими головами и другими человеческими реликтами. Седовласый, в массивных очках, доктор Весси сидел за своим столом, беседуя по телефону. Пока он разговаривал, я достала из картонного ящика полиэтиленовый сверток с костью левой руки Деборы Харви.

– Дочь «царицы наркотиков»? – сразу поинтересовался он, забирая сверток.

Меня поразил его вопрос. Но, как бы там ни было, сформулирован он был правильно, поскольку тело Деборы, сократившись в своих размерах, стало представлять собой любопытный для изучения физический предмет.

– Да, – ответила я, в то время как он, вытащив из полиэтиленового свертка фалангу, начал мягкими движениями поворачивать ее под лампой.

– Я скажу без малейшего сомнения, Кей. Этот порез случился еще до наступления смерти. Хотя некоторые старые порезы могут выглядеть как свежие, но свежие порезы никогда не выглядят как старые, – пояснил он. – Внутренняя часть надреза под воздействием окружающих атмосферных явлений обесцвечивается на манер остальной костной поверхности; кроме того, губа надреза имеет наклон во внешнюю сторону, следовательно, можно утверждать: рана образовалась еще на живом теле. Прогибы возможны только на живой ткани, а на мертвой – никогда.

– Точно к такому же выводу пришла и я, – ответила я, пододвигая поближе стул. – Но вы же, Алекс, знаете, что возникает вопрос о происхождении этой ранки.

– Несомненно, – ответил он, внимательно глядя на меня поверх очков. – Ты не поверишь, с чем здесь только не приходится сталкиваться.

– Могу себе представить, – сказала я, с неудовольствием вспоминая, насколько разный был уровень профессионализма у врачей судебно-медицинской экспертизы.

– Месяц назад следователь, ведущий дела о насильственной смерти, послал мне коробку, содержащую толстый кусок сухой ткани и кость, которая, как мне было сказано, принадлежала новорожденному ребенку, найденному в канализационной трубе. Нужно было только определить пол и расовую принадлежность найденного трупа. Оказалось, что это был двухнедельный щенок-кобель породы гончая. А незадолго до этого другой, ничего не смыслящий в патологоанатомии следователь прислал найденный им в неглубокой могиле скелет. Этот следователь понятия не имел, как умер человек, останки которого нашел. Я насчитал более сорока порезов, загнутых зазубрин на костях, то есть яркий, почти классический пример гибкости живой кости. Было абсолютно ясно, что человек умер насильственной смертью. – Протерев стекла очков полой своего халата, он произнес: – Конечно же, можно предположить и другое, кость слегка повредили во время вскрытия.

– Может быть, это работа хищников? – спросила я, сама не представляя себе, как это могло быть.

– Надрезы не всегда легко отличить от зарубок, сделанных плотоядными. В данном случае я абсолютно уверен: надрез сделан лезвием бритвы. Привстань, – бодро сказал он, – давай посмотрим повнимательнее.

Мысль о том, что можно хотя бы несколько минут уделить антропологическому исследованию, привела его в неописуемую радость, а мне дала возможность немного отвлечься. Оживившись, доктор Весси энергичной походкой направился к специально предназначенному для исследования рассеченных тел микроскопу, положив на платформу привезенную мною кость. Долго и молчаливо вглядываясь в линзы и поворачивая кость таким образом, чтобы большая ее часть находилась на освещенном столе, он начал комментировать:

– Это действительно интересно.

Я стала ждать дальнейших замечаний.

– Ты обнаружила лишь единственный порез?

– Да, – ответила я. – Возможно, что более тщательный осмотр позволит вам обнаружить еще что-то интересное.

Посмотрев в микроскоп, я не увидела ничего особенного, кроме дырки от пули, которую я заметила еще раньше в нижнепоясничной части туловища в районе позвоночника.

– Да, ты говорила – пуля повредила связки спинного мозга.

– Совершенно верно. Деборе стреляли в спину. Я обнаружила кусочек металла в ее позвоночнике.

– Вам удалось выяснить, где происходило убийство?

– Нам пока неизвестно, возможно, ее застрелили в лесу, а может, туда привезли уже трупы.

– С порезом на руке, – задумчиво произнес доктор Весси, снова внимательно всматриваясь в микроскоп. – Когда пуля достигла своей цели, девушку должно было парализовать, но получается, что она могла еще шевелить рукою.

– Рана появилась в результате попытки защищаться? – задала я вопрос, который раньше и у меня вызывал сомнение. – Рана находится с внешней стороны ладони. – Облокотившись на спинку стула, он внимательно глядел на меня. – Большинство защищающихся жертв в основном ранят ладони. – Вытянув свои руки ладонями кверху, он продолжал: – У нее же рана образовалась на внешней части ладони. – Поворачивая руки ладонями вниз, он заметил: – Обычно это бывает с теми, кто особенно яростно защищается.

– Кулаком, – предположила я.

– Совершенно верно. Представь себе, что я иду на тебя с ножом, а ты, защищаясь кулаком, несомненно наткнешься на нож и порежешь руку сверху. В такой ситуации раны на поверхности твоей ладони возникнут только в случае, если ты в какой-то момент разожмешь кулак. Но, что еще более примечательно: все полученные в результате самообороны раны представляют собой тончайшие, гладко нарезанные слои. Преступник размахивает руками или пытается нанести удар каким-нибудь острым предметом, в то время как жертва поднимает вверх руки или ладони для того, чтобы отразить удар. Если порез достаточно глубокий, то оказывается поврежденной кость. В таких случаях я не берусь утверждать и делать конкретные выводы относительно поврежденной поверхности.

– Если поверхность рассечена, – вставила я, – посредством очень острого предмета, то от нанесения ударов таким предметом остаются характерные для бритвы следы.

– Именно по этой причине порез кажется весьма странным, – ответил он. – Здесь даже и речи не может быть об ударе, нанесенном оружием с тонким лезвием.

– Тогда выходит, что ее сильно ударили каким-то острым предметом? – спросила я весьма озадаченным голосом.

– Да, именно так, – ответил он, положив кость в полиэтиленовый пакет. – Характерным показателем такого пореза является то, что, по меньшей мере, полдюйма лезвия должно было достать поверхности ладони. – Возвращаясь обратно к своему столу, он добавил: – Боюсь, это все, что я имею сообщить тебе по поводу оружия и предполагаемых событий на месте преступления. Как видишь, здесь можно предположить все что угодно. Например, я не знаю размеров лезвия, которым был нанесен удар, или того, когда появилась рана: до или после выстрела и в каком Дебора находилась положении, когда она разрезала себе руку.

Скорее всего, Дебора лежала в этот момент на спине. Она также могла стоять на коленях. Подходя к своему автомобилю, я начала анализировать ситуацию. Порезанная рука должна была сильно кровоточить. Вероятнее всего, она была поранена где-то рядом с закрытой ветками дорогой или в лесной чаще, поскольку в джипе не было обнаружено следов крови. Неужели эта тоненькая, весом чуть больше сорока пяти килограммов, гимнастка боролась с насильником, стараясь нанести ему удар кулаком, защищая свою жизнь и сильно испугавшись при виде уже мертвого Фреда? А для чего же преступнику понадобилось пускать в ход оружие? Зачем он стрелял, если понял, что может расправиться с Фредом и без помощи пистолета?

Я могла биться об заклад, что Фреду просто перерезали горло. По-видимому, после того как Дебору сразили выстрелом из пистолета, с ней сделали то же самое или придушили. После расстрела ее не бросили умирать в одиночестве, где она, едва волоча ноги, парализованная, поползла к Фреду для того, чтобы лечь рядом. Их трупы специально положили таким образом.

Свернув с проспекта Конституции, я оказалась на проспекте Коннектикут, который вывел меня к северозападной части города. Ее можно было бы назвать провинциальной, если бы не шикарный отель «Вашингтон Хилтон». Он выглядел, как роскошный пассажирский пароход, находящийся среди моря запыленных винных лавок, стиральных автоматов, ночных клубов с вывеской «Живые танцоры». Ветхие дома с заколоченными досками глазницами выбитых окон начинались прямо от веранды цементной дорожкой. Оставив свою машину на подземной стоянке, я пересекла проспект Флорида и поднялась по ступенькам жилого кирпичного дома грязно-коричневого цвета с выцветшим голубым навесом. Нажав кнопку звонка квартиры 28, в которой жила Эбби Торнбулл, я услышала в ответ:

– Кто там?

Я с трудом узнала голос, раздавшийся по селектору внутренней связи. Когда я назвала свое имя, до меня донеслось то ли невнятное бормотание, то ли просто тяжелый вздох. Щелкнув замком, электронная отмычка отворилась.

Шагнув вперед, я оказалась на тускло освещенной площадке, застеленной грязным коричневым ковром. К стене был прикреплен ряд почтовых ящиков из потускневшей меди. Тут я вспомнила, какое беспокойство проявляла Эбби по поводу вмешательства неизвестных лиц в ее личную переписку. Не имея входных ключей, было непросто войти в дом, да и почтовые ящики можно было открыть лишь собственным ключом. Все, что она мне рассказывала о своей квартире, находясь в Ричмонде, оказалось ложью. Поднявшись на пятый этаж, я совершенно выдохлась и обозлилась, как черт.

Эбби встречала меня, стоя в дверном проеме; лицо ее было серым от злости.

– Что ты тут делаешь? – прошептала она.

– Тебе хорошо известно, что ты являешься единственным знакомым мне человеком, живущим в этом доме. Поэтому можешь представить себе, к кому я пожаловала.

– Неужели ты приехала в Вашингтон специально, чтобы навестить меня? – спросила она испуганным голосом.

– Я приехала сюда по делу.

Через открытую дверь я увидела белоснежную мебель, пастельного цвета подушки с накидками и абстрактные гравюры Грэгга Карбе. Все это я уже видела в ее прежнем доме, в Ричмонде. На минуту мысли мои опять вернулись в тот страшный день. Я снова увидела перед собой картину лежащего на кровати разлагающегося тела сестры Эбби, толпы полицейских и пару медиков, расхаживающих по комнате мимо сидящей на кушетке Эбби, с трясущимися руками, которые были не в состоянии даже зажечь сигарету. В то время мне была известна лишь ее безупречная репутация. Я ее вовсе не любила. Но когда убили ее сестру, я стала испытывать к ней, по крайней мере, симпатию. И только совсем недавно она завоевала мое доверие.

– Я знаю, что ты мне не веришь, – сказала Эбби таким же приглушенным голосом, – но я сама собиралась к тебе приехать на следующей неделе.

– Могла бы позвонить.

– Я не могла, – оправдываясь, ответила она. Все это время мы разговаривали в коридоре.

– Может быть, ты все-таки пригласишь меня войти? Она отрицательно покачала головой.

По спине моей пробежал холодок.

Пытаясь заглянуть в комнату, я тихонько спросила:

– У тебя кто-то есть?

– Давай отойдем, – прошептала она.

– Ради Бога, Эбби, что, наконец, происходит?

С застывшим выражением лица она смотрела на меня, приложив указательный палец к губам.

Мне показалось, что она просто сошла с ума. Не зная, как вести себя дальше, я продолжала стоять в коридоре, а она тем временем вошла в квартиру, чтобы взять свое пальто. Затем, покинув дом, мы более получаса шли молча по оживленному проспекту Коннектикут. Она привела меня в отель «Майский цветок», где разыскала столик, находившийся в самом темном уголке бара. Заказав кофе-экспрессо, я облокотилась на спинку кожаного стула и устремила внимательный взгляд на сидевшую напротив Эбби.

– Я знаю, что ты понятия не имеешь о том, что происходит вокруг, – начала она, оглядываясь по сторонам, хотя в такой ранний час бар был почти пуст.

– Эбби! С тобой все в порядке? Ее нижняя губа затряслась.

– Я не могла позвонить тебе. Я не могу поговорить с тобой даже внутри своей вонючей квартиры. Происходит то же, о чем я тебе уже говорила во время приезда в Ричмонд, только в тысячу раз хуже.

– Может, тебе следует показаться врачу, – спокойно сказала я.

– Я не сумасшедшая.

– Еще немного, и твое здоровье уже невозможно будет поправить.

Глубоко вздохнув, она окинула меня свирепым взглядом.

– Кей, за мной постоянно следят. Я абсолютно уверена, что мой телефон прослушивается; я подозреваю, что вся моя квартира напичкана подслушивающими устройствами, поэтому я тебя не стала приглашать зайти. Можешь думать, что я параноик, человек с больной психикой, в общем, все что угодно. Но ты не живешь в том мире, в котором существую я. Я-то знаю, что творится вокруг меня. У меня в руках информация, касающаяся убийств тех пресловутых парочек, поэтому я очень хорошо сознаю, что стало происходить со мной с тех пор, как я заинтересовалась этим делом.

– Ты можешь поточнее сказать, что же, наконец, происходит?

Подождав ухода официантки, которая принесла нам заказанный кофе, Эбби сказала:

– Спустя всего лишь неделю после моей поездки в Ричмонд на мою квартиру был совершен налет.

– Тебя пытались обокрасть?

– О нет, – ответила она, нервно засмеявшись. – Не совсем так. Этот человек или, точнее сказать, люди были слишком умны для того, чтобы совершить кражу. Нет, они ничего не украли.

Я бросила на нее насмешливый взгляд.

– У меня в доме стоит компьютер, в память которого я вношу все интересующие меня данные, так вот, на одном жестком диске записан целый файл, рассматривающий проблему странной гибели пар молодых людей. Используемый мною пакет программ обладает возможностью автоматически резервировать в памяти тот аспект, над которым в данный момент работаешь. Каждые десять минут я вношу и корректирую новые данные. Это я делаю для того, чтобы быть полностью уверенной, что я не потеряла ни одной мельчайшей детали из имеющейся в моих руках информации.

– Эбби, – перебила я. – Господи, ну что ты несешь?

– Я говорю о том, что если ты залезешь в файл моего компьютера и поработаешь с ним хотя бы минут десять, то выплывут не только дополнительные данные, но и дата и время событий. Ты меня слышишь?

– Я стараюсь тебя понять, – ответила я, пригубливая кофе.

– Помнишь дату того дня, когда я приезжала к тебе в гости?

Я отрицательно покачала головой.

– А помнишь, как я делала записи, выспрашивая продавщицу из «Семь-одиннадцать»?

– Да, помню.

– Я разговаривала со многими людьми, включая Пэт Харви. Я намеревалась заложить в память компьютера абсолютно все интервью сразу по приезде домой. Но с компьютером творилось что-то невообразимое. Ты помнишь, что я осталась ночевать у тебя во вторник вечером, а на следующее утро отправилась обратно к себе домой. В середине дня, в среду, я поговорила со своим редактором, но он почему-то сразу потерял всякий интерес к этому делу, сказав, что не хочет больше заниматься публикациями на тему убийства Харви и Чини. К тому же добавил, что к концу недели намерен разместить на страницах своей газеты серию сообщений, касающихся заболеваний СПИДом. Это было, по меньшей мере, странно, – продолжала Эбби. – История убийства Харви – Чини являлась самой животрепещущей темой на тот момент, и газета «Пост» раньше других органов печати хотела опубликовать свежий материал на эту тему. Не успела я приехать из Ричмонда, как сразу же получила новое назначение. – На минуту она прервала свой рассказ, чтобы зажечь сигарету. – Потом я была так загружена работой, что вплоть до субботы ни разу не села за компьютер. Но когда я наконец добралась до файла, то обнаружила в нем записи совершенно неизвестных мне дат: двадцатое сентября, пятница, два тридцать дня, когда меня даже не было дома. Кто-то интересовался данными моего файла, Кей. Я точно знаю, что это не могло быть моей работой, поскольку я даже не дотрагивалась до компьютера вплоть до субботы, двадцать первого числа, когда у меня наконец появилось немного свободного времени.

– Может быть, таймер компьютера неправильно сработал…

Как будто заранее ожидая этого вопроса, она отрицательно покачала головой.

– Этого не могло случиться, я все проверила.

– Каким образом неизвестные лица могли сделать это? – спросила я. – Как, скажи, кто-то мог пробраться в твою комнату, не будучи замеченным посторонними?

– ФБР хорошо справляется с этой задачей.

– Эбби… – Усталым голосом я пыталась ее остановить.

– Ты же очень многого не знаешь!

– Ну, тогда просвети меня, пожалуйста, – попросила я.

– Как ты думаешь, зачем я попросила редакцию «Пост» предоставить мне отпуск?

– «Нью-Йорк тайме» сообщила, что ты пишешь книгу.

– И, конечно же, ты предположила, что во время своего пребывания в Ричмонде я уже заранее готовилась к работе над этой книгой?

– Это даже более чем предположение, – ответила я, снова начиная злиться.

– Я могу поклясться, что даже в мыслях этого не имела. – Наклоняясь вперед, она добавила дрожащим от волнения голосом: – Они лишили меня моей Привычной сферы деятельности и любимой работы. Ты не понимаешь, что это значит!

Я ничего не ответила.

– Самым худшим поворотом событий могло стать мое увольнение, но этого они не посмели сделать. Просто не имели повода. Боже праведный, ведь я же в прошлом году заняла первое место среди репортеров по результативности своих статей, касающихся расследования криминальных убийств. И вдруг совершенно неожиданно они предлагают мне освещать кинохронику. Ты слышишь меня? Кинохронику. Что ты скажешь по этому поводу?

– Не знаю, Эбби.

– И я не знаю. – Она смахнула слезы. – Но я знаю себе цену. Тут может получиться настоящая повесть, и я продала ее. Вот как обстоит дело. Можешь думать обо мне что угодно, но я стараюсь выжить. Мне надо жить и на время уйти из газеты. Подумать только, предлагать мне заниматься кинохроникой! Боже мой, Кей, мне так страшно.

– Расскажи мне о ФБР, – настойчиво попросила я.

– Я тебе и так достаточно рассказала. О том, какой неприятный для меня оборот приняли события, о том, чем закончилась моя поездка в Кэмп Пири, и как ко мне приходили агенты ФБР.

– Но это, наверное, не все?

– Червонный валет, Кей, – сказала она мне так, словно я уже знала то, о чем она вела речь.

Когда наконец до нее дошло, что я понятия не имею, о чем она говорит, на лице ее появилось выражение удивления.

– Как, ты не знаешь? – спросила она.

– Какой еще червонный валет?

– В каждом из известных нам случаев убийства парочек на месте преступления находили игральную карту – червонный валет. Она бросила на меня недоверчивый взгляд.

Тут я стала что-то припоминать из нескольких просмотренных мною копий полицейских допросов. Следователь из Глоусестера во время разговора с другом Брюса Филипса и Джуди Роберте, той первой убитой пары, задал показавшийся мне очень странным вопрос о картах. Он спрашивал о том, не увлекались ли карточной игрой убитые Джуди и Брюс? Или доводилось ли другу этой пары видеть колоду с картами внутри собственной машины Брюса марки «камаро».

– Расскажи мне все о картах, Эбби, – попросила я.

– Ты когда-нибудь слышала о том, как применялся пиковый туз во время войны во Вьетнаме?

– Нет.

– Когда какой-то определенный отряд американских солдат после очередного убийства вьетнамских жителей хотел оставить свой собственный опознавательный знак, он обычно клал на тело убитого пиковый туз. Дело дошло до того, что компания по выпуску карт снабжала эти армейские формирования целыми ящиками игральных карт, предназначенных специально для этой цели.

– Какое это все имеет отношение к Вирджинии? – спросила я, окончательно растерявшись.

– Между этими событиями можно провести определенную параллель. Только в одном случае на месте преступления оставляли карту с изображением пикового туза, а в другом – червонного валета. В каждом из четырех убийств молодых пар в машине непременно обнаруживали червонный валет.

– Откуда у тебя эта информация?

– Знаешь, Кей, этого я тебе никогда не скажу. У меня есть не один, как у тебя, а несколько источников информации; именно поэтому я им всецело доверяю.

– А этот твой источник случайно не обмолвился о том, был ли найден червонный валет в джипе Деборы Харви?

– Ты имеешь в виду карту? – спросила Эбби, неторопливо помешивая кофе.

– Шутки тут неуместны, – предупредила я.

– А я не шучу. – Затем, глядя мне в глаза, она попыталась объясниться: – Была ли найдена карта внутри джипа или в каком-либо другом месте, мне неизвестно. Совершенно очевидно, что это очень важная деталь, поскольку она может быть связана с продолжением серии убийств предыдущих пар. Поверь мне, я очень стараюсь найти эту связь, хотя не очень уверена, что она существует. И если она действительно существует, что это все значит?

– И какое ко всему этому имеют отношение работники службы ФБР? – спросила я неохотно, поскольку совсем не хотела услышать ее ответ.

– Все эти случаи убийств обратили на себя их пристальнейшее внимание почти с самого начала, Кей. Их участие в этом деле не ограничивается лишь обычной помощью ВИКАПа. ФБР давно уже знает об уликах в виде карт. Когда червонный валет был найден на панели приборов внутри «камаро», машины, на которой ехала первая убитая пара, никто не обратил на это особого внимания. Когда пропала вторая пара и на сиденье, рядом с водительским, нашли точно такую же карту, Бентон Уэсли, узнав об этом, начал контролировать события. Он быстро отправился в округ Глоусестер, где предупредил следователя держать в тайне информацию о найденной на сиденье «камаро» карте с червонным валетом. Точно так же он предупредил следователя, взявшегося за выявление обстоятельств гибели второй пропавшей пары. Каждый раз, когда находили новую пустую машину, принадлежавшую очередной пропавшей паре, он тут же начинал звонить новому следователю.

Остановившись, она изучающе посмотрела на меня, как будто пытаясь прочесть мои мысли.

– Неудивительно то, что ты об этом ничего не знала, – добавила она. – Для полиции, я думаю, не составляет никакого труда скрыть от тебя тот факт, что в каждом рассматриваемом случае внутри машины находили ту же самую карту.

– Действительно, скрыть этот факт не составляет для них большой сложности, – ответила я. – Вот если бы карты находили рядом с трупом, было бы совершенно другое дело. Тогда бы они уже вряд ли смогли скрыть от меня этот факт.

Даже в момент, когда я произносила эту фразу, меня с новой силой стали одолевать прежние сомнения. Почему полицейские часами выжидали, прежде чем пригласить меня на место, где были обнаружены трупы? К моменту моего прибытия в назначенное место там уже находился Уэсли, а тела Деборы Харви и Фреда Чини были потревожены якобы с целью найти какие-либо личные документы.

– Думаю, на этот раз ФБР опять промолчит, – продолжала я приводить свои доводы. – Ведь эта деталь может сыграть решающее значение при ведении расследования.

– Меня просто тошнит, когда я слышу такую ерунду, – со злостью выпалила Эбби. – Такая деталь, когда убийца оставляет так называемую визитную карточку, имеет решающее значение для расследования лишь в том случае, если этот убийца сам придет с повинной и признается в том, что именно он оставлял карты в машинах своих жертв. Ведь этот факт может быть известен только ему, если он действительно совершал эти преступления. И я не думаю, что ФБР так тщательно скрывает эту важную деталь для пользы дела.

– Но в чем же тогда причина? – с тревогой в голосе спросила я.

– Да в том, что речь идет не о серии убийств и не о каком-то маньяке, который сделал объектом кровавых замыслов влюбленные пары. Здесь пахнет политикой. Политические убийства, и ничего другого я предположить не могу.

Замолчав, она уловила остановившийся на ней взгляд официантки. Эбби не проронила ни единого слова до тех пор, пока та не расставила на столе вновь заказанные напитки. Подвинув к себе бокал, она стала пить принесенное вино мелкими глоточками.

– Кей, – продолжала она на этот раз гораздо спокойнее, – тебя не удивило то, что Пэт Харви беседовала со мной в тот мой последний приезд в Ричмонд?

– Если честно, то удивило.

– Ты ни разу не задумывалась, почему она дала свое согласие на это интервью?

– Вероятно, только потому, что готова была пойти на все, лишь бы вернуть свою дочь, – предположила я. – Ведь иногда с помощью опубликованных в печати материалов можно добиться очень многого.

Эбби отрицательно покачала головой.

– Когда я разговаривала с Пэт Харви, она мне рассказала массу вещей, которые я не сочла нужным опубликовывать. И это была отнюдь не единственная наша встреча с Пэт Харви.

– Я ничего не понимаю, – сказала я, почувствовав легкое головокружение от небольшого количества выпитого мною вина.

– Тебе известно о крестовом походе, который развернули против нелегальных благотворительных обществ?

– Я имею весьма смутное представление об этом.

– А источником частной информации, которая так возбуждала Пэт Харви, первоначально явилась я сама.

– Ты?!

– В прошлом году я начала работать над большой статьей, в которой исследовала вопросы продвижения грузов с наркотическими веществами. По мере проводимых мною расследований я раскрывала многие вещи, которые требовали проверки и подтверждения, и именно тогда мне на помощь пришли всякого рода мошеннические благотворительные общества. Рядом с Уотергейтом находятся апартаменты Пэт Харви, куда я и отправилась однажды вечером, чтобы взять у нее интервью и подкрепить свой новый материал еще несколькими цитатами. Мы долго беседовали, а в конце я попросила ее подтвердить некоторые голословные заявления, о которых я слышала раньше. Вот с этого-то все и началось.