Текст книги "Поступь хаоса"
Автор книги: Патрик Несс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
17
Встреча на огороде
Моя рука невольно тянется за спину, к ножнам.
– Спокойно, щеночек, – говорит мне Хильди, не отрывая взгляда от человека. – Так дело не пойдет.
– Кого ты притащила в нашу деревню, Хильди? – спрашивает ее человек с мачете, все еще глядя на меня. В его Шуме звучит искреннее удивление и…
Неужели боль?
– Двух щенят, мальчика и девочку, которые заблудились в лесу, – отвечает Хильди. – С дороги, Мэтью.
– Что-то я не вижу здесь мальчиков, – говорит Мэтью, в его глазах уже полыхает ярость. Высоченный, плечи как у быка, а лоб толстый и нахмуренный – он похож на ходячую и говорящую грозу. – Я вижу только прентисстаунца. Прентисстаунца с грязными прентисстаунскими мыслями в прентисстаунском Шуме.
– Ты что-то не то видишь, – не сдается Хильди. – Приглядись получше.
Шум Мэтью уже тянется ко мне, точно огромные кулачищи, врываясь в мои мысли, потроша мою душу. Он свирепый, настойчивый и такой громкий, что в нем ни слова не разберешь.
– Ты ведь знаешь закон, Хильди, – говорит Мэтью.
Закон?
– Закон касается взрослых мужчин, – по-прежнему спокойным тоном отвечает Хильди, как бутто мы тут о погоде болтаем. Неужели она не видит, какой красный у Мэтью Шум? Когда у человека Шум такого цвета, лучше выбрать себе другого собеседника. – А этот щенок еще не мужчина.
– Двадцать восемь дней осталось, – не подумав, вставляю я.
– Твои цифры тут ничего не значат, – выплевывает Мэтью. – Плевать я хотел, сколько тебе осталось дней.
– Успокойся, – говорит ему Хильди строго. К моему удивлению, Мэтью бросает на нее обиженный взгляд и сдает назад. – Он сбежал из Прентисстауна, – уже мягче произносит она. – Сбежал, слышишь?
Мэтью подозрительно косится на нее, а потом снова на меня, но немного опускает мачете. Совсем чутьчуть.
– Как однажды сбежал ты сам, – добавляет Хильди.
Чего?!
– Вы из Прентисстауна?! – выпаливаю я.
Мачете снова поднимается, и Мэтью шагает мне навстречу – вид у него довольно грозный, такшто Манчи тут же начинает лаять: «Прочь! Прочь! Прочь!»
– Я из Нью-Элизабет, – рычит Мэтью сквозь стиснутые зубы. – Я никогда не жил в Прентисстауне, мальчик, запомни раз и навсегда!
В его Шуме начинают вспыхивать более отчетливые картины. Это безумие, сплошной поток каких-то ужасных небылиц, и он как бутто не может с ними совладать. Это хуже, чем все, что тайком показывал по визорам мистер Хаммар самым старшим мальчишкам – люди там вроде как умирали взаправду, а не понарошку, но точно сказать нельзя. Страшные образы, слова, кровь, крики и…
– Сейчас же прекрати! – вопит Хильди. – Возьми себя в руки, Мэтью Лайл. Немедленно!
Шум Мэтью немного утихает, но все еще кипит тревогой. Он управляет им куда хуже, чем Тэм, но лучше любого жителя Прентисстауна.
Не успеваю я это подумать, как мачете снова взлетает в воздух.
– Чтоб я больше не слышал этого слова в нашей деревне, сопляк!
– Покуда я жива, никто не имеет права угрожать моим гостям, – решительно и четко произносит Хильди. – Надеюсь, понятно?
Мэтью смотрит на нее, не кивает, не говорит «да», но всем ясно, что ему все понятно. Впрочем, он явно не испытывает по этому поводу большой радости. Его Шум все еще на меня давит, а если бы мог, и ударил бы, точно вам говорю. Наконец Мэтью переводит взгляд на Виолу.
– А это тогда кто? – спрашивает он, показывая на нее мачете.
И тут, клянусь, я даже сообразить ничего не успеваю.
Только что я стоял позади всех – и вдруг выскакиваю вперед, держу в руке нож, мой Шум грохочет, как лавина, а губы сами собой произносят:
– Два шага назад, а ну живо!
– Тодд! – вскрикивает Хильди.
– Тодд! – лает Манчи.
– Тодд! – визжит Виола.
Но что сделано, то сделано: я стою перед Мэтью, грозя ему ножом, и сердце бешено колотится в груди, как бутто оно уже сообразило, что я натворил.
Вот только назад пути нет.
И как, скажите на милость, это случилось?
– Назови мне хоть одну причину, – рычит Мэтью, вскидывая мачете, – хоть одну причину, прентисстаунец, почему я должен тебя слушать.
– Хватит! – обрывает его Хильди.
И на сей раз в ее голосе звучит особая нотка, как бутто ее слово – это слово закона, и Мэтью едва заметно вздрагивает. Он еще держит мачете наготове и злобно смотрит на меня и на Хильди, а его Шум пульсирует болью, точно свежая рана.
А потом его лицо вдруг искажается гримасой.
И он начинает – вы не поверите! – он начинает плакать.
Злобно, раздраженно и тщетно пытаясь остановиться, этот здоровый бык стоит передо мной с мачете в руках и плачет.
Вот уж удивил так удивил.
Хильди немного смягчается:
– Убери оружие, щенок.
Мэтью роняет мачете на землю, закрывает глаза ладонью и воет, хнычет, стонет… Я гляжу на Виолу. Она молча уставилась на Мэтью – небось удивлена не меньше моего.
Я опускаю руку с ножом, но сам нож не прячу. Рано пока.
Мэтью глубоко втягивает воздух, его Шум прямо сочится болью, горем и яростью, оттого, что расплакался на людях.
– Все же давно кончилось! – коекак выговаривает он. – Должно было кончиться!
– Знаю. – Хильди подходит и кладет руку ему на плечо.
– Да в чем дело? – не понимаю я.
– Не обращай внимания, щенок, – отвечает Хильди. – Просто у твоего города очень грусная история.
– И Тэм так говорит. Можно подумать, я не знал!
Мэтью поднимает голову.
– Ты не знаешь самого начала этой истории, сопляк, – сквозь стиснутые зубы цедит он.
– Ну все, хватит, – осаживает его Хильди. – Мальчик тебе не враг. – Она смотрит на меня и немножко таращит глаза. – Именно поэтому он сейчас спрячет нож!
Я пару раз стискиваю рукоять ножа, а потом убираю его за спину и прячу в ножны. Мэтью еще злобно пялится на меня, но всетаки он заметно притих – кто ж эта Хильди такая и почему он ее слушается?
– Они безобидные, как ягнятки, Мэтью, – говорит Хильди.
– Безобидных людей не бывает, – яростно отрезает Мэтью, вытирая остатки слез и соплей и снова берясь за мачете. – Нет таких!
Он разворачивается и уходит прочь, не оглядываясь.
Все попрежнему глазеют на нас.
– Время не ждет, – обводя собравшихся взглядом, говорит Хильди. – Наздороваться и наговориться мы еще успеем.
Жители расходятся по огородам: коекто еще косится на нас, но большинство возвращаются к работе.
– Вы тут главная или как? – спрашиваю я Хильди.
– Или как, щенок. Пойдемте, вы еще не видели город.
– О каком законе он говорил?
– Долгая история, Тодд. Позже расскажу.
Дорога все еще довольно широка, чтобы по ней спокойно могли проехать и машины, и лошади, но я вижу одних людей. Мы идем дальше, мимо садов и огородов, разбитых на склоне холма.
– А что это за фрукты такие? – спрашивает Виола, когда мимо нас проходят две женщины с полными корзинками и провожают нас любопытными взглядами.
– Хохлатый ананас. Сладкий как сахар, а полезный – страсть!..
– Первый раз слышу, – говорю я.
– Немудрено, – отвечает Хильди.
Я удивленно оглядываюсь: уж очень много тут деревьев, насиление-то всего человек пятьдесят.
– Вы только ими и питаетесь, что ли?
– Нет, конечно, – отвечает Хильди. – Лишнее продаем в другие деревни.
Мой Шум так резко вскидывается от удивления, что Виола издает сдавленный смешок.
– Ты ведь не думал, что на всем Новом свете только два поселения? – спрашивает меня Хильди.
– Нет, – отвечаю я, краснея, – но жителей всех остальных городов перебили во время войны.
– М-м… – мычит Хильди, прикусив нижнюю губу и кивая, но больше ничего путного не говорит.
– Это Хейвен? – тихо спрашивает Виола.
– Что «Хейвен»? – тут же переспрашиваю я.
– Ну еще одно поселение, – отвечает Виола, не глядя на меня. – Вы говорили, что там придумали лекарство от Шума.
– А-а… – фыркает Хильди, – это все пустые сплетни.
– Но Хейвен существует? – спрашиваю я.
– Это самый крупный город Нового света, хотя до большого города не дотягивает. И самый первый. Он очень далеко, и крестьянам вроде нас там не место.
– Первый раз слышу, – повторяю я.
На сей раз все молчат – мне кажется, из вежливости. После той жуткой встречи с Мэтью на дороге Виола на меня больше не смотрела. Честно говоря, я уже не знаю, что и думать.
Такшто мы просто идем дальше.
Во всем Фарбранче максимум семь-восемь построек, меньше чем в Прентисстауне. Это лишь здания, но почемуто даже они выглядят иначе: как бутто из Нового света мы попали в совершенно другой мир.
Первым делом мы проходим мимо небольшой каменной церквушки, чистенькой, аккуратной и светлой – не то что наша темная громадина, в которой проповедует Аарон. Потом большой магазин с пристроенной мастерской механика, хотя вокруг ни машин, ни станков не видно. Я и ядерных мопедов не заметил на улицах, даже сломанных. За магазином стоит большая постройка, похожая на зал для собраний, потом домик с вырезанной на крыльце докторской змеей и два здоровых амбара или сарая.
– Не бог весть что, – говорит Хильди, – но это наш дом.
– Не ваш, – возражаю я. – Ферма далеко отсюдова.
– Верно, как и дома большинства жителей. Хоть мы и привыкли к Шуму, гораздо приятней слышать мысли только любимых и близких, а не всех подряд. От гомона так устаешь!
Я прислушиваюсь к этому гомону, но он даже близко не похож на то, что творится в Прентисстауне. Конечно, Шум есть и здесь: мужчины занимаются повседневными делами, и мысли у них совершенно обыденные, вроде Живо, живо! или Больше семи за десяток не заплачу, или Нет, Вы только послушайте, как поет, или Севодня же починю эту клеть, или Сейчас он оттуда свалится и так далее, и тому подобное – словом, самые обычные рассуждения о том о сём, которые по сравнению с черным прентисстаунским Шумом кажутся приятной теплой водой.
– Иногда эта вода чернеет, Тодд, – говорит Хильди. – Мужчины здесь тоже вспыльчивы. Да и женщины.
– Вапщето невежливо все время слушать Шум другого мужчины! – огрызаюсь я.
– Твоя правда, щенок. – Она ухмыляется. – Но ты же сам сказал, что ты пока не мужчина.
Мы проходим через самый центр города, по которому туда-сюда расхаживают люди. Все они вежливо салютуют Хильди и удивленно пялятся на нас.
Я пялюсь в ответ.
Если хорошенько прислушаться, легко установить, где в городе находятся женщины, а где мужчины. Женщины похожи на скалы, омываемые Шумом: точки их тишины рассыпаны по всему поселению. Ей-богу, если бы мне дали постоять и подумать минутку, я бы смог сосчитать, сколько женщин в каждом доме.
А рядом с Шумом десятков мужчин эта тишина…
Знаете, она уже и вполовину не такая грусная.
Тут я замечаю, что из-за кустов за нами наблюдают какие-то крошечные человечки.
Дети.
Дети, и гораздо младше меня.
Первый раз таких вижу.
Проходящая мимо женщина с полной корзинкой гонит их прочь. Она улыбается и хмурится одновременно, а дети, хихикая, прячутся за церковью.
Я провожаю их взглядом. В груди тоскливо тянет.
– Идешь, нет? – окликает меня Хильди.
– Ага, – отвечаю я и иду за ней, то и дело оглядываясь.
Дети. Самые настоящие дети. Выходит, здесь безопасно. Может, и Виола сможет ужиться среди этих добрых и славных (на вид, по крайней мере) мужчин, женщин и детей. Может, здесь она будет в безопасности, даже если я нет.
Наверняка так и будет.
Я кошусь на Виолу, и она тут же прячет глаза.
Хильди приводит нас к самой дальней постройке Фарбранча: ко входу ведет лестница, а над крышей развевается небольшой флаг.
Я останавливаюсь.
– Дом мэра? – спрашиваю. – Да?
– Заместителя мэра, – отвечает Хильди, с громким топотом поднимаясь по деревянной лестнице. – И моей сестры.
– Моей тоже, – добавляет открывшая нам дверь женщина – точьвточь Хильди, только немножко пухлее, моложе и сердитей.
– Франсиа! – говорит Хильди.
– Хильди, – говорит Франсиа.
Они кивают друг другу – не обнимаются, не пожимают руки, а просто кивают.
– Что за напасть ты притащила в мой город? – спрашивает Франсиа, окидывая нас взглядом.
– Так он теперь твой? – улыбаясь и приподнимая брови, говорит Хильди. Затем поворачивается к нам. – Как я уже сказала Мэтью Лайлу, этим щеняткам нужно убежище. А если Фарбранч не убежище, то что?
– Я не про щенят, – отвечает Франсиа. – Я про армию, которая за ними гонится.
18
Фарбранч
– Армия? – выдавливаю я. От страха мое нутро скручивается в узел. Виола говорит то же самое, хором со мной, но на сей раз никто не улыбается.
– Какая еще армия? – Хильди хмурит лоб.
– С дальних полей долетели слухи, бутто на другом берегу реки собирается армия, – отвечает Франсиа. – Армия конников. Из Прентисстауна.
Хильди поджимает губы.
– Пять человек на конях – еще не армия. Этот отряд послали в погоню за нашими щенятками.
Франсию слова Хильди явно не убеждают. Первый раз вижу руки, настолько скрещенные на груди.
– Да и вапще, брод через реку очень далеко, вниз по течению, – продолжает Хильди, – такшто в ближайшее время до Фарбранча никто не доберется. – Она вновь смотрит на нас и качает головой. – Армия! Скажешь тоже.
– Мой долг – бороться с любыми угрозами…
Хильди закатывает глаза.
– Вот не надо этих красивых слов о долге, сестренка! – говорит она, проходя мимо Франсии к двери. – Твой долг придумала я, так-то. Пошли, щенятки!
Мы с Виолой не двигаемся с места. Франсиа ведь нас не приглашала.
– Тодд? – лает Манчи.
Я делаю глубокий вдох и шагаю навстречу Франсии:
– Здрасьте, мим…
– Мэм! – шепчет сзади Виола.
– Здрасьте, мэм! – с замиранием сердца исправляюсь я. – Меня зовут Тодд. А это Виола. – Франсиа все еще держит руки скрещенными, бутто у них с Хильди какоето соревнование. – Честное слово, там было всего пять человек, – говорю я, хотя слово «армия» торчит из моего Шума со всех сторон.
– И я должна тебе верить? – спрашивает Франсиа. – Мальчишке, за которым гонятся? – Она смотрит на Виолу, не сходя с нижней ступеньки. – Интересно, почему вы вапще убегаете?
– Да брось уже, Франсиа! – говорит Хильди, открыв дверь и придерживая ее для нас.
Франсиа разворачивается и отгоняет Хильди в сторону.
– В этом доме я решаю, кого пускать, а кого нет!.. – Опять смотрит на нас. – Ну заходите, коли пришли.
Так мы впервые сталкиваемся с фарбранчским гостеприимством. Заходим внутрь. Франсиа и Хильди грызутся между собой: первая утверждает, что ей некуда нас положить. Но Хильди берет верх, и нам показывают две отдельные комнатки на втором этаже.
– Собака будет спать на улице, – говорит Франсиа.
– Но он же…
– Это был не вопрос, – перебивает меня она и выходит из комнаты.
Я выхожу следом за ней. Она, не оборачиваясь, спускается по лестнице. В следующую минуту снизу опять раздаются их с Хильди сердитые голоса, хоть они и пытаются не шуметь. Виола тоже выходит из комнаты и прислушивается. Секунду или около того мы стоим молча.
– Что думаешь? – спрашиваю я Виолу.
Она на меня и не смотрит. А потом вроде как решает посмотреть и даже отвечает:
– Не знаю. А ты?
Пожимаю плечами:
– Не шибко-то она нам рада. Но здесь безопасней будет. Стены есть и все такое. – Я опять пожимаю плечами. – Да и Бен хотел, чтобы мы сюда пришли.
Это правда, только я до сих пор не соображу зачем.
Виола обхватывает себя руками – прямо как Франсиа и в то же время совсем иначе.
– Понимаю.
– Такшто, думаю, на время можно и остановиться.
– Да, – кивает Виола. – На время.
Мы опять прислушиваемся к ссоре.
– Знаешь, то, что ты сделал на огороде… – начинает Виола.
– Дурацкий поступок, забыли, – быстро выпаливаю я. – Даже обсуждать не хочу.
Щеки у меня начинают гореть, и я скрываюсь в своей комнатушке. Стою там и кусаю нижнюю губу. Комната выглядит так, как бутто раньше здесь жил какой-то старик. Да и пахнет так же, зато кровать нормальная, и на том спасибо. Я снимаю и открываю рюкзак.
Озираюсь по сторонам – не смотрит ли кто? – и вытаскиваю книжку. Разворачиваю карту, веду пальцем по стрелкам через болото и вдоль реки. Хотя моста на карте нет, но есть поселение. А под ним надпись.
– Фэ-рэ… – читаю я себе под нос. – Фэ-а-рэ-бэ-рэ…
Фарбранч, ясное дело.
Я громко соплю, разглядывая текст с обратной стороны карты. Слова «Ты должен их предупредить» (да, да, я знаю, заткнись уже) подчеркнуты. Виола правильно спросила: кого мне надо предупредить? Жителей Фарбранча? Хильди?
– И предупредить о чем? – вслух спрашиваю я. Листаю книжку: множество страниц, исписанных сотнями и сотнями слов: как бутто Шум записали на бумаге, ничего не разобрать.
– Эх, Бен, – шепчу я, – чем же ты думал?
– Тодд? – кричит Хильди с первого этажа. – Ви?
Я закрываю дневник и гляжу на обложку.
Позже. Спрошу об этом позже.
Обязательно.
Но не сейчас.
Откладываю книжку и спускаюсь по лестнице. Виола уже там. Хильди с Франсией тоже, и руки у них по-прежнему скрещены на груди.
– Мне пора возвращаться на ферму, щенятки, – говорит Хильди. – Надо работать на благо деревни. Севодня за вами присмотрит Франсиа, а завтра я опять приду.
Мы с Виолой переглядываемся: нам почему-то не хочется, чтобы Хильди уходила.
– Вот спасибочки! – Франсиа хмурится. – Уж не знаю, что вам наболтала про меня сестрица, но детьми я не питаюсь.
– Да она вапще… – начинаю я и умолкаю, но Шум заканчивает за меня: …ничего про вас не говорила.
– Еще б говорила! – отвечает Франсиа, сверкнув глазами, но не слишком сердито. – Пока поживете у меня. Па и тетушка давно умерли, а на их комнаты нынче мало кто зарится.
Значит, я был прав. В моей комнате жил старик.
– Учтите, Фарбранч – город тружеников. Лодырничать вам никто не даст. – Франсиа переводит взгляд с меня на Виолу и обратно. – Такшто за ночлег заплатите трудом, даже если вы тут на пару дней, пока с планами определяетесь.
– Мы еще ничего не решили, – отвечает Виола.
– Хм… – хмыкает Франсиа. – Если надумаете задержаться, то сразу после перекрестка школа.
– Школа?!
– Школа и церковь, – добавляет Хильди. – Но это если вы задержитесь. – Видимо, она опять читает мой Шум. – Надолго вы к нам?
Я молчу, Виола тоже, и Франсиа опять хмыкает.
– Миссус Франсиа… – обращается к ней Виола.
– Просто Франсиа, дитя, – удивленно поправляет ее хозяйка дома. – Что ты хотела?
– Как я могу связаться со своим кораблем?
– С кораблем, говоришь… – задумчиво тянет Франсиа. – Хочешь сказать, где-то в черноте болтается корабль с переселенцами, и они летят сюда?
Виола кивает:
– Мама с папой должны были отправить им отчет. Рассказать, что нашли.
Она говорит так тихо, а лицо у нее такое открытое, полное надежды и готовое к разочарованиям, что я опять чувствую знакомый укол печали, от которой весь Шум наполняется горем и чувством утраты. Чтобы удержаться на ногах, я опираюсь на спинку дивана.
– Ах девонька ты моя, – говорит Хильди подозрительно ласковым голосом. – Твой корабль небось пытался связаться с Новым светом?
– Да, – кивает Виола. – Никто не ответил.
Хильди с Франсией обмениваются кивками.
– Ты забыла, что мы – люди рилигиозные, – начинает Франсиа. – Мы сбежали от мирской суеты, чтобы построить своими руками утопию, а все машины и электронику забросили подальше.
Глаза Виолы раскрываются чуть шире.
– То есть у вас нет никакой связи с внешним миром?
– Даже с другими поселениями нет, – отвечает Франсиа, – что уж говорить о космосе.
– Мы фермеры, девонька, – добавляет Хильди. – Простые фермеры, которые хотят простой жизни. Ради этого мы и проделали такой огромный путь, ради этого отказались от всего, что будило в людях ненависть. – Она постукивает пальцами по столу. – Вот только по-задуманному не вышло.
– Признаться, мы больше никого не ждали, – говорит Франсиа. – Учитывая, каким был Старый свет, когда мы оттуда улетели.
– То есть я тут застряла? – чуть дрожащим голосом спрашивает Виола.
– Видать, так, до прибытия твоего корабля.
– А далеко они? – спрашивает Франсиа.
– Вход в систему через двадцать четыре недели. Через четыре недели перигелий, а еще через две – вход на орбиту.
– Вот бедняжка, – сказала Франсиа. – Похоже, ты с нами застряла на семь месяцев.
Виола отворачивается, с трудом переваривая новости.
За семь месяцев всякое может случиться.
– Кстати! – с притворным весельем говорит Хильда. – Я слыхала, в Хейвене каких только хитроумных штук нет! Ядерные машины, проспекты, магазинов уймища. Может, рано пока расстраиваться – вдруг там повезет?
Хильди подмигивает Франсии, и та говорит:
– Тодд, сынок, а ты мог бы поработать на складе. Ты ведь на ферме вырос?
– Но… – начинаю я.
– На ферме всегда работы невпроворот, – перебивает меня Франсиа. – Хотя что я говорю, ты и сам знаешь.
За этой болтовней Франсиа потихоньку выводит меня за дверь. Я оглядываюсь и вижу, как Хильди утешает Виолу ласковыми, неслышными мне словами, смысла которых я опять не могу разобрать.
Франсиа затворяет дверь и ведет нас с Манчи через главную улицу к одному из больших сараев, которые я видел по дороге сюда. Двое мужчин подвозят к воротам тачки с полными корзинами фруктов, а третий их разгружает.
– Это восточный склад, здесь хранятся продукты, которыми мы торгуем с другими деревнями. Обожди-ка.
Я останавливаюсь, и Франсиа подходит к грузчику. Они о чем-то переговариваются, и в его Шуме сразу возникает отчетливое Прентисстаун?, за которым следует целый ураган чувств. Они немного отличаются от тех, что я слышал раньше, но прислушаться я не успеваю: они утихают, а Франсиа возвращается ко мне:
– Иван говорит, на складе некому подметать.
– Подметать?! – в ужасе переспрашиваю я. – Я вапще-то знаю, как ферма устроена, мим, и…
– Не сомневаюсь, но ты уже заметил, что Прентисстаун здесь не в чести. Лучше тебе держаться подальше от остальных, пока к тебе не привыкли. Справедливо?
Она все еще разговаривает очень строго и держит руки на груди, но вопщемто я согласен, она дело говорит, и хоть лицо у нее на вид не слишком доброе, на самом деле она славная.
– Ну да… – протягиваю я.
Франсиа кивает и подводит меня к Ивану. На вид он примерно ровесник Бена, только ниже ростом, с темными волосами и огромными ручищами с дуб толщиной.
– Иван, это Тодд, – говорит Франсиа.
Я протягиваю ему руку, но Иван ее не берет, только свирепо таращит на меня глаза.
– Работать будешь на задах, – говорит он. – Чтоб ни тебя, ни собаку твою я не видел.
Франсиа уходит, а Иван ведет нас внутрь, показывает мне метлу, и я приступаю к работе. Так проходит мой первый день в Фарбранче: я торчу в темном сарае, гоняя пыль из одного угла в другой и глядя на единственную полоску голубого неба над дверью в дальнем конце.
Вот счастье-то привалило!
– Ка-ка, Тодд, – говорит Манчи.
– Не здесь, понял? Даже не думай!
Склад довольно большой, метров семьдесят пять, а то и восемьдесят в длину, и примерно наполовину заполнен корзинами с ананасами. Есть отсек с огромными рулонами силоса, скрепленными тонкой бечевкой и уложенными до самого потолка, и еще один отсек с пшеницей, которую предстоит смолоть в муку.
– Вы все это продаете в другие деревни? – кричу я Ивану, который работает в передней части склада.
– Болтать будешь потом, – отзывается он.
Я не отвечаю, но в моем Шуме невольно проскальзывает какая-то грубость. Я спешно возвращаюсь к работе.
Утро в самом разгаре. Я думаю про Бена и Киллиана. Про Виолу. Про Аарона и мэра. Про слово «армия», и как от него сжимается живот.
Ну не знаю.
Зря мы, наверное, остановились. Столько бежали, и вот…
Все делают вид, что здесь безопасно, но разве это так?
Пока я подметаю, Манчи то и дело выходит за заднюю дверь или гоняет розовую моль, которую я выметаю из углов. Иван меня сторонится, я тоже не суюсь, однако все равно замечаю, какие любопытные долгие взгляды бросают в мою сторону люди, приносящие на склад корзины. Некоторые даже щурятся, всматриваясь в темноту и пытаясь разглядеть самого настоящего прентисстаунского мальчика.
Так, я понял, они ненавидят Прентисстаун. Я тоже его ненавижу, но причин для ненависти у меня куда больше, чем у них.
Утро постепенно сходит на нет, и я начинаю коечто замечать. Например, хотя тяжелую работу выполняют и мужчины, и женщины, последние чаще распоряжаются и отдают приказы, а первые васнавном подчиняются. И раз уж Франсиа – заместитель мэра, а Хильди не пойми кто, но тоже кто-то важный, до меня потихоньку доходит, что Фарбранчем заправляют женщины. Я постоянно слышу их тишину: они идут по улицам, а в ответ летит Шум мужчин, иногда брюзгливый и раздраженный, но по большей части мирный.
И вапще Шум здесь куда более сдержанный и спокойный, чем тот, к которому я привык. Зная, сколько тут женщин, и помня о прентисстаунском Шуме, можно подумать, что все небо над Фарбранчем должно быть забито образами выделывающих всякие непотребности женщин. Ничего подобного. Нет, мужчины и здесь мужчины, конечно, временами что-то такое встречается, но васнавном слышны только песни, молитвы или мысли о работе.
Жители Фарбранча невероятно спокойны и оттого немного наводят жуть.
Я то и дело пытаюсь расслышать тишину Виолы.
Но ее нигде нет.
В обед Франсиа приходит снова и приносит мне сэндвич и кувшин воды.
– А где Виола? – спрашиваю я.
– Всегда пожалуйста, – говорит Франсиа.
– Не понял?
Она вздыхает и отвечает на мой вопрос:
– Виола работает в саду, собирает опавшие фрукты.
Я хочу спросить, как она, но не спрашиваю, а Франсиа почему-то (нарочно?) не угадывает этот вопрос в моем Шуме.
– Ну как ты, справляешься?
– Да я вапще-то не только с метлой обращаться умею! – огрызаюсь я.
– Не перечь старшим, щенок. Еще успеешь наработаться.
Со мной она не остается: тут же отходит к Ивану и перекидывается с ним несколькими словами, а потом убегает по своим делам, уж не знаю, чем там занимаются заместители мэров целый день.
Можно я коечто скажу? Глупо, конечно, но Франсиа мне даже нравится. Может, потомушто своими дурацкими замашками она напоминает Киллиана. Всетаки память странная штука, правда?
Только я набрасываюсь на сэндвич, как слышу приближающийся Шум Ивана.
– Крошки я подмету, – говорю.
Как ни странно, он смеется – грубоватым таким смехом.
– Не сомневаюсь. – Он кусает свой сэндвич. – Франсиа сказала, что севодня будет собрание.
– Насчет меня?
– Насчет вас обоих. Тебя и девчонки. Тебя и девчонки, которой удалось спастись из Прентисстауна.
Шум у него какой-то странный. Осторожный, но напористый, как бутто он меня проверяет. Враждебности я не чувствую – по крайней мере, к себе, – но что-то похожее просачивается сквозь его мысли.
– Нас познакомят с жителями? – спрашиваю я.
– Посмотрим. Сперва надо все обсудить.
– Если будете голосовать, – говорю я, уплетая сэндвич, – вряд ли кто-то встанет на мою сторону.
– За тебя выступает Хильди, – говорит Иван. – А в Фарбранче это дорогого стоит – дороже, чем следовало бы. – Он умолкает и проглатывает свой кусок. – Да и люди здесь живут добрые, славные. Мы и раньше кой-кого из Прентисстауна принимали. Правда, давно это было, в лихие времена.
– В войну? – спрашиваю я.
Иван пристально смотрит на меня, прощупывая Шумом и пытаясь понять, что мне известно.
– Ага. В войну.
Он обводит взглядом склад – вроде бы непринужденно, только я-то знаю, он смотрит, нет ли кого поблизости. Потом снова поворачивается и упирается в меня взглядом. Очень пытливым взглядом.
– И потом, не все жители Фарбранча думают одинаково.
– О чем? – спрашиваю я. Мне совсем не нравится жужжание его Шума.
– О прошлом. – Он говорит тихо, сверля меня взглядом и нагибаясь все ближе.
Я немножко пячусь:
– Да что вы такое говорите?
– У Прентисстауна еще есть союзники, – шепчет он. – Только они прячутся в самых неожиданных местах.
В Шуме Ивана начинают проступать картинки: совсем маленькие, как бутто он не хочет, чтобы их увидели другие. Постепенно я вижу их все ясней: что-то яркое, что-то мокрое, что-то быстрое, сонце светит на красн…
– Щенята! Щенята! – доносится из угла пронзительный лай Манчи. Я подскакиваю на месте, и даже Иван в испуге отшатывается. Картинки быстро исчезают. Манчи продолжает лаять, и на меня обрушивается целый шквал хихиканья. Я оборачиваюсь.
Сквозь дырку в стене на нас смотрят несколько ребятишек: они улыбаются и подталкивают друг друга к дырке.
Показывают пальцем. На меня.
Какие же они маленькие. Крохи совсем.
Нет, да вы только посмотрите!
– А ну брысь отсюдова, паразиты! – прикрикивает на них Иван. В его голосе и Шуме уже звучит смех, а от прежних картинок не осталось и следа.
С улицы доносится визг, и дети бросаются врассыпную.
И все, их больше нет.
Как бутто и не было. Как бутто я их выдумал.
– Щенята, Тодд! – лает Манчи. – Щенята!
– Знаю, – говорю я и чешу его за ухом. – Знаю.
Иван хлопает в ладоши.
– Ну пообедали и хватит. Пора за работу.
Прежде чем уйти на свое место, он бросает на меня последний многозначительный взгляд.
– Что это вапще было? – говорю я Манчи.
– Щенята, – бормочет пес, тыча мордой мне в ладонь.
А потом начинается день, и проходит он примерно так же, как утро. Я подметаю, подметаю, на склад заглядывают люди, потом мы прерываемся, чтобы попить воды (Иван больше ничего не говорит), и я снова подметаю.
Какоето время я раздумываю над тем, что нам делать дальше. Да и нам ли? Севодня в Фарбранче будет собрание, и они наверняка решат оставить Виолу у себя, пока не прибудет ее корабль. Но захотят ли они оставить меня?
И если да, то стоит ли мне оставаться?
И нужно ли мне их предупредить?
В животе жжет всякий раз, когда я думаю о дневнике, поэтому я все время меняю тему.
Проходит целая вечность, и сонце начинает садиться. Подметать в этом дурацком сарае больше нечего. Я прошел его от края до края несколько раз, сосчитал все корзины, пересчитал, даже попробовал залатать дырку в стене, хотя никто и не просил. Сколько занятий, оказывается, можно найти, когда тебя запирают в сарае!
– Неужели? – говорит внезапно выросшая из ниоткуда Хильди.
– Нельзя так подкрадываться к людям, – бурчу я. – Вас, бесшумных, и за метр не услышишь!
– Франсиа приготовила вам с Виолой ужин. Сходи домой, подкрепись.
– Пока у вас будет собрание?
– Да, щенок, пока у нас будет собрание, – отвечает Хильди. – Виола уже дома, твою порцию небось доедает.
– Кушать, Тодд! – лает Манчи.
– Тебе тоже кой-чего приготовили, песик, – говорит Хильди, нагибаясь к нему. Он тут же плюхается на спину – ну никакой гордости у собаки!
– Так о чем будет собрание? – спрашиваю я.
– О новых переселенцах, которые скоро прибудут. Это важная новость. – Она переводит взгляд с Манчи на меня. – Ну и вас представим народу конечно же. Надо свыкнуться с мыслью, что вы теперь живете у нас.
– А нас на собрание пустят?
– Люди боятся неизвестного, щенок, – говорит Хильди, вставая. – Как только вы познакомитесь, все устроится.
– Нам разрешат остаться?
– Думаю, да! Если вы сами захотите.
На это я ничего не отвечаю.
– Ступайте пока в дом, – говорит Хильди. – Я зайду за вами, когда придет пора.
Я киваю, она машет мне на прощанье и идет к выходу через склад, в котором теперь стоит почти кромешная тьма. Я отношу метлу на место и прислушиваюсь: отовсюду доносится Шум мужчин и тишина женщин, стекающихся на собрание со всего города. Чаще всего в Шуме встречается слово Прентисстаун, а еще мое имя, Виолино и Хильди.
