Текст книги "Поступь хаоса"
Автор книги: Патрик Несс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
15
Товарищи по несчастью
Это старик, он тоже несет винтовку, только держит ее дулом вниз. Его Шум становится громче и взволнованней, когда он подходит к Хильди, обнимает ее за талию и целует, а потом удивленно жужжит, когда его знакомят с Виолой, которая немного ошарашена таким теплым приемом.
Хильди замужем за Шумным человеком. За взрослым мужчиной, который спокойно разгуливает везде с Шумом. Но как?..
– Эй, щенок! – Хильди оборачивается ко мне. – Ты весь день будешь кукситься или поужинаешь с нами?
– Ужин, Тодд! – Манчи срывается с места и бежит к остальным.
Я не знаю, что и подумать.
– О, еще один Шумный малый! – кричит старик, проходя мимо Хильди и Виолы ко мне. Шум бьет из него фонтаном, полный сварливого добродушия и колючих приветствий. Щенок, и мост взорвался, и трубы текут, и товарищ по несчастью, и Хильди, моя Хильди. Винтовку он не убрал, но тянет мне руку для рукопожатия.
Сам не свой от изумления я даже ее жму.
– Меня зовут Тэм! – чуть ли не кричит старик. – А тебя как звать, щенок?
– Тодд.
– Рад знакомству, Тодд! – Он обнимает меня за плечи и прямо-таки тащит за собой по тропинке. Я кое-как волочу ноги, и скоро мы подходим к Хильди и Виоле, а старик всю дорогу тараторит: – Гостей у нас давненько не бывало, такшто вы не взыщите. Лачуга скромная, странников в наших краях с десяток лет не видали! Вот радость-то!
Мы подходим к остальным, и я все еще не знаю, что сказать. Молча перевожу взгляд с Хильди на Виолу, с нее на Тэма и так по кругу.
Мне просто хочется, чтобы мир стал чуточку понятнее, неужели это так плохо?
– Нет, Тодд, это не плохо, – тепло произносит Хильди.
– Почему вы не заразились Шумом? – спрашиваю я, когда слова наконец спускаются из моей головы ко рту. И тут мое сердце подпрыгивает, такшто глаза чуть не вылезают из орбит, а горло перехватывает, и Шум становится белого цвета – цвета надежды. – У вас есть лекарство?! – еле выговариваю я срывающимся голосом. – Вы изобрели лекарство?
– Если бы на свете было лекарство, – говорит, а точнее кричит Тэм, – разве бы я стал заваливать тебя этим мусором, что летит из моей головы?
– Помоги тебе бог, если бы стал, – с улыбкой говорит Хильди.
– И тебе помоги – ты ведь тогда нипочем не узнала бы, что у меня на уме, – улыбается в ответ Тэм, и его Шум искрится любовью. – Нет, щенок, – обращается он ко мне. – Лекарства еще не придумали. По крайней мере, я не слыхал.
– Вапще-то в Хейвене над ним работают. Люди так говорят.
– Это какие ж люди? – недоверчиво спрашивает Тэм.
– Талия, – отвечает Хильди. – Сюзан Ф. Моя сестрица.
Тэм насмешливо фыркает:
– Тогда я умолкаю. Сплетня на сплетне и сплетней погоняет! Твоя сестрица и своего имени правильно не напишет.
– Но… – говорю я, без конца переводя взгляд с Хильди на Тэма и обратно. – Как же вы тогда выжили? – спрашиваю я Хильди. – Шум убивает женщин. Всех женщин.
Они с Тэмом переглядываются, и я слышу – нет, чувствую, – как Тэм подавляет в своем Шуме какую-то мысль.
– Нет, щенок, – говорит Хильди, пожалуй, чересчур ласково. – Я и Виоле уже сказала: ей ничто не угрожает.
– Не угрожает?
– У женщин иммунитет, – поясняет Тэм. – Повезло шельмам, так-то.
– А вот и нет! – говорю я уже громче. – Не повезло! Все женщины Прентисстауна заразились микробом и умерли! Даже моя ма умерла! Может, спэки сбросили на вас микроб послабее…
– Щенок. – Тэм кладет руку мне на плечо.
Я стряхиваю ее, но не знаю, что еще сказать. Виола за все это время ни словечка не вымолвила. И на меня не смотрит.
– Я знаю, меня не обманешь, – почему-то продолжаю упираться я, хотя новость радостная – считай, полбеды не стало, так?
Неужели это правда?
Как такое возможно?
Тэм и Хильди опять переглядываются. Я заглядываю и Шум Тэма, но он, как и все мои знакомые, прекрасно обучился прятать важные мысли от любопытных глаз. Я вижу только доброту.
– У Прентисстауна грусная история. У вас там все пошло наперекосяк.
– Неправда, – говорю я, хотя даже по голосу слышно, что я больше ни в чем не уверен.
– Сейчас не время для таких разговоров, Тодд, – говорит Хильди, гладя Виолу по плечу. Та и не думает сопротивляться. – Тебе надо поесть и хорошенько выспаться. Ви сказала, что вы всю дорогу почти не спали, а прошли много миль. Отдохните – и сразу повеселеете.
– То есть, я неопасен? – на всякий случай переспрашиваю я, нарочно не обращая внимания на ласковое «Ви».
– Ну Шум твой она не подцепит, не переживай, – с улыбкой отвечает Хильди. – А насчет всего остального я не ручаюсь, время покажет.
Мне хочется верить, что она права, и одновременно хочется сказать, что она ошибается, поэтому я вапще ничего не говорю.
– Пошли, – нарушает тишину Тэм, – попируем на славу!
– Нет! – кричу я, вспоминая про самое главное. – Нет у нас времени пировать! – Я смотрю на Виолу. – За нами гонятся, если ты забыла. Этим людям плевать, сыты мы или нет. – Поднимаю взгляд на Хильди. – Вы уж простите, уверен, пир вышел бы очень славный, но…
– Тодд, щенок…
– Да какой я вам щенок! – огрызаюсь я.
Хильди поджимает губы и улыбается одними бровями.
– Тодд, щенок, – чуть тише повторяет она, – ни один тип оттуда не ступит на нашу землю, понял?
– Ага, – кивает Тэм. – Ты уж нам поверь.
Я перевожу взгляд с него на Хильди:
– Но…
– Я этот мост десять с лишним лет охраняю, щенок, – говорит Хильди, – а до того еще бог знает сколько лет была его смотрителем. Глядеть в оба у меня в крови, так-то. – Она смотрит на Виолу. – Никто за вами не придет. Вы в безопасности.
– Ага, – поддакивает Тэм, покачиваясь вперед-назад на каблуках.
– Но… – опять начинаю я.
– А теперь все пировать! – перебивает меня Хильди.
И на этом вопрос, похоже, решен. Виола не смотрит на меня, все еще держит скрещенные руки на груди и не отходит от Хильди, а я стою с Тэмом, который ждет, когда я наконец пойду за ними. Мне вапще не хочется никуда идти, но раз все идут, я тоже иду. Мы шагаем по личной тропинке Хильди и Тэма. Он без умолку тараторит – Шума от него, как от целого города.
– Хильди говорит, вы взорвали наш мост.
– Мой мост, – поправляет его жена.
– Ну да, она его построила, – кивает Тэм. – Только им никто никогда не пользовался.
– Никто? – спрашиваю я, вдруг вспомнив о пропавших без вести прентисстаунцах. Значит, ни один из них так далеко не ушел.
– Отлично был сработан, мостик-то, – продолжает Тэм, как бутто и не слышит меня. А может, и впрямь не слышит, уж очень он громко разговаривает. – Жаль, что его не стало.
– У нас не было выбора, – говорю я.
– О, выбор есть всегда, щенок, но вы, похоже, сделали правильный.
Несколько минут мы идем в тишине.
– А здесь точно безопасно? – спрашиваю я.
– Ну, ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. – Тэм улыбается – немного печально. – Хотя не только отсутствие мостов мешает тем людям перейти реку.
Я пытаюсь прочесть его Шум, узнать, правду ли он ' говорит, но это такое чистое, теплое и сияющее место, что правдой может быть что угодно.
У прентисстаунцев все иначе.
– Не понимаю, – продолжаю упорствовать я. – Вас, наверное, заразили другим микробом.
– Мой Шум звучит не так, как твой? – спрашивает Тэм, как бутто с искренним любопытством.
Я на секунду прислушиваюсь: Хильди, и Прентисстаун, и картошка, и овцы, и переселенцы, и трубы текут, и снова Хильди.
– Вы много думаете о жене.
– Она моя звездочка в ночи, щенок. Я бы совсем потерялся в Шуме, если б она не протянула мне руку помощи.
– То есть? – Я не очень-то понимаю, о чем он говорит. – Вы воевали?
Шум Тэма вдруг становится серым и безликим, как пасмурный день – ничего не разберешь.
– Да, воевал, щенок. Но о войне не говорят под ясным небом, когда светит сонце.
– Почему?
– Я молю всех богов, чтобы ты никогда не узнал. – Он кладет руку мне на плечо. На сей раз я ее не стряхиваю.
– Как вы это делаете? – спрашиваю.
– Что?
– Делаете Шум плоским, такшто ничего не разберешь.
Тэм улыбается.
– Годы практики: попробуй что-нибудь утаить от этой женщины.
– Поэтому-то я так хорошо читаю! – бросает Хильди через плечо. – Чем лучше он прячет свои мысли, тем лучше я их нахожу.
Они опять дружно смеются. Я хочу переглянуться с Виолой и закатить глаза, но она даже не смотрит в мою сторону.
Скалистая местность остается позади, мы огибаем невысокий холм, и вдруг нашему взгляду открывается ферма: пшеничное поле, поле с капустой и пастбище, на котором пасется несколько овец.
– Здорово, овцы! – кричит им Тэм.
– Овцы! – отвечают они.
Первая постройка, которая встречается нам на пути, – сарай, сбитый так же крепко и добротно, как мост. Кажется, он простоит здесь вечно.
– Если, конечно, его не взорвать, – все еще смеясь, говорит Хильди.
– Посмотреть бы! – смеется в ответ Тэм.
Я начинаю уставать от их смеха по любому поводу.
Мы подходим к дому, который выглядит совсем иначе: на вид он железный, как наша заправка и церковь, только не такой покореженный. Одна его половина блестящим округлым боком поднимается к сонцу, точно парус, и из нее торчит длинная изогнутая труба, кашляющая дымом. Другая половина деревянная – тоже крепкая, как сарай, – и почему-то напоминает…
– Крылья, – вслух говорю я.
– Вот-вот, крылья, – кивает Тэм. – А что это за птичка, по-твоему?
Я приглядываюсь. Весь дом похож на огромную птицу: дымоход – это шея и голова, блестящая железная грудка, а сзади деревянные крылья, как бутто птица присела отдохнуть на воду или вроде того.
– Это лебедь, Тодд, – говорит Тэм.
– Кто-кто?
– Лебедь.
– А что такое «лебедь»? – спрашиваю я, глядя на дом.
Его Шум на секунду растерянно сжимается и начинает пульсировать грустью.
– Что?
– Да так, ничего, щенок… Вспомнил незапамятные времена.
Виола и Хильди все еще идут впереди, только Виола почему-то вытаращила глаза и хватает губами воздух, как рыба.
– Ну что я тебе говорила? – спрашивает Хильди.
Виола подбегает к забору и жадно снизу доверху рассматривает железную часть дома. Я подхожу к ней и тоже смотрю, но не знаю, что и сказать (заткнись!).
– По идее, это лебедь, – наконец выдавливаю я. – Что бы это ни значило.
Не обращая на меня никакого внимания, она резко оборачивается к Хильди:
– Это «Икспеншен 3-500»?!
– Что?
– Старше, детка. «Икс 3-200».
– А у нас уже семерки появились, – говорит Виола.
– Неудивительно.
– Да что вы несете?! – не выдерживаю я. – Икс… чего?
– Овцы! – лает вдалеке Манчи.
– Это корабль, на котором мы прилетели, – говорит Хильди, удивляясь, что я ничего не знаю. – «Икспеншен», класс третий, двухсотая серия.
Мой взгляд бегает между ней и Виолой. В Шуме Тэма появляется космический корабль, корпус которого очень похож на перевернутый вверх ногами фермерский дом.
– А… ну да, – говорю я таким тоном, как бутто сразу все понял. – Вы строите дома из подручных материалов.
– Верно, щенок, – отвечает Тэм. – А если очень хочется, можно превратить их в произведение искусства.
– Если жена у тебя инженер и умеет воздвигать дурацкие скульптуры, – добавляет Хильди.
– А ты-то откуда все знаешь? – спрашиваю я Виолу.
Она прячет глаза.
– Ты же не хочешь сказать… – начинаю я и умолкаю.
До меня доходит.
Ну конечно!
Слишком поздно, но всетаки до меня доходит.
– Вы переселенцы, – говорю я. – Вы тоже переселенцы.
Виола отводит взгляд и пожимает плечами.
– Но тот корабль, на котором вы прилетели… – вспоминаю я. – Он же слишком маленький!
– Это был всего лишь разведывательный корабль. А мой дом на корабле «Икспеншен» седьмого класса.
Виола поднимает взгляд на Тэма и Хильди, но те молчат. Хотя мысли Хильди я прочесть не могу, отчего-то мне кажется, что она это знала, а я нет. Виола ей сказала, а мне нет. Становится обидно.
Я смотрю на небо.
– Выходит, он где-то там, да? Твой «Икспеншен» седьмого класса.
Виола кивает.
– И на нем прилетят новые переселенцы. Новые жители Нового света.
– Когда наш корабль упал, все оборудование разбилось, – говорит Виола. – Я никак не могу связаться с ними, предупредить, чтобы не летели. – И тут она изумленно охает. – «Ты должен их предупредить!»
– Нет, он не это имел в виду, – быстро говорю я. – По-любому.
Виола морщится:
– С чего ты взял?
– Кто и что имел в виду? – вмешивается Тэм.
– Сколько? – спрашиваю я Виолу, чувствуя, как резко меняется моя картина мира. – Сколько вас человек?
Виола делает глубокий вдох, и я понимаю, что этого она не говорила даже Хильди.
– Тысячи, – отвечает она. – Нас тысячи.
16
Ночь без извинений
– Лететь им еще несколько месяцев, – говорит Хильди, передавая мне вторую тарелку с картофельным пюре. Мы с Виолой уплетаем за обе щеки, такшто говорят васнавном старики.
Болтают без умолку.
– Космические полеты совсем не такие, как по визорам показывают. – По бороде Тэма течет мясная подливка. – Нужно много-премного лет, чтобы вообще куда-нибудь добраться. От Старого света досюда – шестьдесят четыре года лёту.
– Шестьдесят четыре?! – вскрикиваю я, чуть не выплевывая картофельное пюре.
Тэм кивает.
– Большую часть пути ты заморожен, и время обходит тебя стороной. Добираешься молодым и здоровым – если не умрешь по дороге.
Я поворачиваюсь к Виоле:
– Тебе шестьдесят четыре года?!
– Шестьдесят четыре по календарю Старого света, – говорит Тэм и задумчиво стучит по столу пальцами. – А по-нашенски это… сколько? Пятьдесят восемь? Пятьдесят девять?
Но Виола уже трясет головой:
– Я родилась на борту. И всю жизнь бодрствовала.
– То есть, кто-то из твоих родителей был смотрителем, – говорит Хильди и, проглотив кусок чего-то вроде репы, поясняет: – Такой человек, который не спит и следит за кораблем.
– Мой папа, – отвечает Виола. – А до него – его мама и прадедушка.
– Погоди минутку. – Я соображаю куда медленней остальных. – Раз мы живем в Новом свете двадцать с лишним лет…
– Двадцать три года, – уточняет Тэм.
– …то вы улетели со своей планеты еще до того, как мы сюда попали, – заключаю я.
Я оглядываюсь по сторонам: неужели никому не приходит в голову тот же вопрос?
– Зачем? – спрашиваю я. – Зачем вы полетели сюда, ничего не зная о планете?
– А зачем сюда прибыли первые переселенцы? – спрашивает меня Хильди. – Зачем люди вапще ищут себе новое место для жизни?
– Потомушто оставаться на старом месте уже нельзя, – отвечает за меня Тэм. – Там так плохо, что нельзя не уйти.
– Старый свет – грязный, жестокий и тесный мир, – говорит Хильди, вытирая лицо салфеткой. – Он кишит людьми, которые ненавидят и убивают друг друга, которые хотят только зла. По крайней мере, так было много лет назад.
– Я там не была, не знаю, – говорит Виола. – Мои мама с папой… – Она умолкает.
А я все еще думаю, каково это: родиться на всамделишном космическом корабле, расти среди звезд и лететь, куда захочется, а не быть привязанным к планете, где все желают тебе только зла. Не подошло одно место – не беда, найдется другое. Полная свобода, лети, куда душа просит. По-моему, ничего лучше на свете быть не может.
За этими мыслями я не замечаю, какая тишина воцарилась за столом. Хильди гладит Виолу по спине, и я вижу, что глаза у нее на мокром месте, и она опять начинает раскачиваться туда-сюда.
– Вы чего? – спрашиваю я. – Что я опять натворил?
Виола только морщится.
– Да чего вы?!
– По-моему, на севодня хватит разговоров о Виолиных маме и папе, – ласково говорит Хильди. – Детишкам пора на боковую, вот что.
– Да еще не поздно! – Я выглядываю в окно. На улице даже сонце не село. – Нам надо добраться до поселения…
– Поселение называется Фарбранч, – перебивает меня Хильди, – и мы пойдем туда утром, как проснемся.
– Но те люди…
– Я охраняла здешние места еще до твоего рождения, щенок, – говорит Хильди, по-доброму, но твердо. – Никакие люди мне не страшны.
На это мне нечего ответить, а мой Шум Хильди игнорирует.
– Можно поинтересоваться, что у вас за дела в Фарбранче? – спрашивает Тэм, беря курительную трубку. Хотя он говорит непринужденным тоном, судя по Шуму, его разбирает любопытство.
– Просто дела, и все.
– У обоих?
Я смотрю на Виолу. Она перестала плакать, но лицо у нее все еще опухшее и красное. На вопрос Тэма я не отвечаю.
– Ну работы там невпроворот, – говорит Хильди, вставая из-за стола. – Если вы об этом. На огородах еще одна-две пары рук никогда лишними не будут.
Тэм тоже встает, и они вместе убирают со стола, а потом уносят тарелки на кухню, оставляя нас с Виолой наедине. Мы слышим их болтовню, непринужденную, но Шума не разберешь.
– Думаешь, нам и впрямь стоит остаться на ночь? – тихо спрашиваю я Виолу.
Она тут же начинает яростно шептать, как бутто и не слышала моего вопроса:
– Если из меня не бьет бесконечный фонтан мыслей и чувств, это еще не значит, что у меня их нет!
Я удивленно поворачиваюсь:
– Чего?!
Она продолжает злобно шептать:
– Каждый раз, когда ты думаешь: «Ах, у нее внутри сплошная пустота», или: «Да она ничего не чувствует», или: «Может, бросить ее с этой парочкой?», я все слышу, ясно?! Я все твои дурацкие мысли слышу! И понимаю куда больше, чем ты думаешь!
– Ах так?! – шепчу я в ответ, хотя Шум мой вовсе не шепчет. – А каждый раз, когда ты что-нибудь думаешь или чувствуешь, я ничего не слышу, ясно? И как прикажешь тебя понимать? Откуда я должен знать, что у тебя на уме, если ты все скрываешь?
– Я не скрываю! Я просто веду себя как нормальные люди.
– Здесь это не нормально, Ви.
– А ты-то откуда знаешь? Смотрю, тебя удивляет чуть ли не все, что тебе говорят! У вас там вапще школ нету? Ты хоть что-нибудь знаешь?
– Людям не до истории, когда они пытаются выжить! – выплевываю я, чуть не задыхаясь от обиды.
– А вот и неправда, именно в такие времена история важней всего, – говорит вернувшаяся к столу Хильди. – А если ссоритесь вы только потому, что устали, значит, устали вы до полусмерти. За мной!
Мы с Виолой злобно пялимся друг на друга, но послушно встаем и идем за Хильди в большую общую комнату.
– Тодд! – лает Манчи, не отрываясь от бараньей косточки, которой угостил его Тэм.
– Гостевые комнаты у нас приспособлены под другие цели, – говорит Хильди. – Такшто обойдетесь этими софочками.
Мы помогаем ей застелить постели: Виола все еще дуется, а мой Шум насквозь красный.
– Ну а теперь, – говорит Хильди, когда мы заканчиваем, – извинитесь друг перед другом.
– Что? – переспрашивает Виола. – С какой стати?
– Это вапще не ваше дело! – бормочу я.
– Нельзя засыпать с обидой в сердце, – подбоченившись, объясняет Хильди. Такое ощущение, что она не сдвинется с места, пока мы не извинимся. И будет громко хохотать, если кто-то попытается ее сдвинуть.
Мы с Виолой молчим.
– Он спас тебе жизнь или нет? – спрашивает Хильди Виолу.
Та опускает глаза и соглашается.
– Вот именно, спас! – говорю я.
– А она спасла твою, так? На мосту.
Ой!
– Вот именно, «ой», – говорит Хильди. – Неужели вы не понимаете, как много это значит?
Мы молчим.
Хильди вздыхает.
– Ладно. Двух таких взрослых щенят вполне можно оставить извиняться наедине. – Она уходит, даже не попрощавшись.
Я отворачиваюсь от Виолы, а она от меня. Разуваюсь и залезаю под одеяло (Хильдины софочки оказались всего-навсего диванами). Виола делает то же самое. Манчи запрыгивает на мой диван и укладывается в ногах.
Тишину нарушает только мой Шум да потрескивание огня в камине – зачем он нужен непонятно, на улице и так жарища. Сонце только-только начинает садиться, но подушки и простыни такие мягкие, а в комнате так тепло, что глаза сами слипаются.
– Тодд? – окликает меня Виола со своего дивана.
Я тут же просыпаюсь.
– А?
Секунду она молчит – может, раздумывает, как лучше извиниться?
– В твоей книжке написано, что нам делать в Фарбранче?
Мой Шум немного краснеет.
– Тебе-то какое дело, что написано в моей книжке? Она моя, и писали ее для меня.
– Ты помнишь, как первый раз показал мне карту? В лесу? – спрашивает Виола. – И сказал, что нам надо добраться до этого поселения? Помнишь, что было написано под ним?
– Конечно.
– Что?
Вроде она спрашивает без всяких подковырок, но ведь это именно подковырка, так?
– Спи давай, – говорю я.
– Там было написано «Фарбранч», – говорит Виола. – Это название места, куда мы вроде как идем.
– Заткнись. – Мой Шум опять начинает сердито жужжать.
– Не надо стыдиться того…
– Сказал же, заткнись!
– Я могу помочь…
Я резко встаю и сбрасываю на пол Манчи, сдираю постель с дивана и ухожу в комнату, где мы ели. Бросаю тряпки на пол и ложусь спать – подальше от Виолы и ее бессмысленной злой тишины.
Манчи остается с ней. Неудивительно.
Я закрываю глаза, но еще целую вечность не могу уснуть.
А потом, видимо, засыпаю.
Потомушто я опять на болоте, но это одновременно и город, и наша ферма. Вокруг меня стоят Бен, Киллиан и Виола и хором твердят: «Что ты здесь делаешь, Тодд?» И Манчи лает: «Тодд! Тодд!», – а потом Бен хватает меня за руку и тащит к двери, Киллиан обнимает за плечи и толкает на тропинку, а Виола ставит зеленую коробочку под дверью нашего дома, и в эту секунду ее вышибает мэр на коне, а за спиной Бена вдруг появляется крок с лицом Аарона, я ору «НЕТ!» и…
Просыпаюсь весь в поту, сердце бьется как сумасшедшее. Мне кажется, что если я открою глаза, то увижу над собой мэра и Аарона.
Но это только Хильди.
– Ты чего здесь забыл?! – вопрошает она, стоя в дверях. Из-за ее спины бьет такое яркое сонце, что я заслоняю глаза рукой.
– Тут удобней, – бормочу я в ответ, сердце все еще колотится.
– Ну-ну, рассказывай, – говорит Хильди, читая мой сонный Шум. – Завтрак на столе.
Запах жареного бараньего бекона будит Виолу и Манчи. Я выпускаю пса на утреннюю прогулку, но с Виолой мы даже словечком не перекидываемся. Пока едим, па кухню заходит Тэм – он, наверное, кормил овец. Будь я дома, занимался бы сейчас именно этим.
Дома.
Ладно, неважно.
– Поживей, щенок! – говорит Тэм, бухнув передо мной чашку кофе. Я выпиваю, не поднимая головы.
– Там никого? – спрашиваю я.
– Ни шепоточка, – отвечает он. – И день, скажу я тебе, прекрасный.
Я поднимаю взгляд на Виолу, но та на меня не смотрит. За все это время – пока умывались, ели, переодевались и укладывали заново сумки, – мы так и не сказали друг другу ни слова.
– Удачи вам обоим, – говорит Тэм на прощание. – Отрадно видеть, как два человека, у которых на всем белом свете никого не осталось, находят друг друга.
На это мы тоже ничего не отвечаем.
– Пошли, щенятки, – говорит Хильди. – Время не ждет.
Мы выходим на вчерашнюю тропинку, и вскоре она соединяется с той большой дорогой, что шла от моста.
– Раньше это была главная дорога из Фарбранча в Прентисстаун, – рассказывает Хильди, закидывая за плечи небольшой рюкзак. – Нью-Элизабет, как раньше говорили.
– А потом? – спрашиваю я.
– Прентисстаун, – отвечает Хильди. – Давнымдавно он звался Нью-Элизабет.
– Не было такого! – удивленно говорю я, поднимая брови.
Хильди насмешливо смотрит на меня:
– Да уж прям? Наверное, я ошибаюсь!
– Наверное, – отвечаю я, не сводя с нее глаз.
Виола презрительно фыркает. Я бросаю на нее испепеляющий взгляд.
– А нам будет, где остановиться в Фарбранче? – спрашивает Виола, не обращая на меня внимания.
– Я отведу вас к сестре, – говорит Хильди. – Она в этом году заместитель мэра.
– И что нам там делать? – говорю я, растерянно пиная пыль под ногами.
– А это уж вам видней, – отвечает Хильди. – Вы ведь сами строите свою судьбу, так?
– Пока нет, – едва слышно произносит Виола. В моем Шуме возникают те же самые слова, и мы удивленно переглядываемся.
Даже почти улыбаемся. Но только почти.
В эту секунду до нас долетает чей-то Шум.
– А… – говорит Хильди, тоже его услышав. – Вот и Фарбранч.
Дорога приводит нас к началу небольшой долины.
И вот оно, второе поселение. Прямо перед нами.
Второе поселение, которого, по идее, нет на свете.
Куда мне велел идти Бен. Где мы будем в безопасности.
Первым делом я вижу, что дорога вьется между садами и огородами – аккуратно размеченными участками земли с ухоженными деревьями и арасительными системами, – которые спускаются к подножию пологого холма. Там, у подножия, видны дома и веселый бегучий ручей, который наверняка впадает в какую-нибудь большую реку.
И везде, куда ни глянь, мужчины и женщины.
Большинство трудятся на огородах: на мужчинах рубашки с длинными рукавами и толстые рабочие фартуки, а на женщинах длинные юбки. С помощью мачете они срезают фрукты, похожие на огромные шишки, носят корзины или возятся с арасительными трубами – ну и все такое.
Мужчины и женщины, женщины и мужчины.
Мужчин человек двадцать – тридцать, то есть меньше, чем в Прентисстауне.
А женщин не знаю сколько.
И все они живут в другом городе, совсем другом.
Их Шум (и тишина) парят над долиной, точно легкая дымка.
Две штуки, пожалуйста, и Я вот как думаю, и Сорняки замучили, и Она может согласиться; а может и отказаться, и если служба закончится в час, я еще успею… и так далее и тому подобное, без конца.
Я замираю на краю дороги и минуту стою с разинутым ртом, не чувствуя в себе сил войти в город.
Потомушто все это очень странно.
И даже больше, чем странно.
Вокруг все такое… ну не знаю, спокойное, что ли. Как обычная приятельская болтовня. Никаких неожиданностей и ругательств.
И никто ни по чему не тоскует.
Нет этой ужасной, жуткой тоски по несбыточному.
– Вот теперь я понял, что мы не в Прентисстауне, – бормочу я Манчи.
И тут же с полей доносится удивленное Прентисстаун?
А потом и с другой стороны, и с третьей. Прентисстаун? Прентисстаун? Мужчины на огородах уже ничего не собирают и вапще не работают. Они выпрямились и смотрят на нас.
– Идем-идем, – говорит Хильди. – Не останавливайтесь. Это простое любопытство.
Слово Прентисстаун множится и трещит в общем Шуме, точно пожар. Манчи подбирается ближе ко мне. На нас глазеют со всех сторон. Даже Виола теперь держится ближе к нам.
– Спокойно, – говорит Хильди. – Просто всем хочется своими глазами уви…
Она замолкает на полуслове.
Нам преграждают путь.
По лицу этого человека не скажешь, что ему хочется нас увидеть.
– Прентисстаун? – вслух спрашивает он. Шум у него неприятно красный, неприятно стремительный.
– Доброе утро, Мэтью, – говорит Хильди. – Я тут привела…
– Прентисстаун, – повторяет человек, на сей раз утвердительно. На Хильди он даже не смотрит. Смотрит он прямо на меня. – Тебя здесь не ждут.
И в руках у него здоровущий мачете – я таких еще не видел.
