Текст книги "Поступь хаоса"
Автор книги: Патрик Несс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Девчонка кладет пакет с фруктами на землю, снова залезает в сумку и достает самый клевый бинокль на свете. Мой старый (он сломался два года назад) по сравнению с этим похож на хлебницу. Она подносит его к глазам, смотрит вдаль, а потом передает мне.
Я беру бинокль и гляжу вперед. Все такое четкое. Перед нами зеленый лес, который потом сменяется настоящими горными долинами, и можно разглядеть, где болото снова превращается в нормальную реку, по мере приближения к горам прорезающую в земле все более и более глубокие ущелья. Если прислушаться, можно даже ее услышать. Я смотрю, смотрю и никаких поселений впереди не вижу, но кто знает, что кроется за теми изгибами и поворотами? Кто знает, что ждет нас впереди?
Я оглядываюсь назад. Болото застилает утренний туман, за которым ничего не разглядишь.
– Клевая штука, – говорю я, возвращая бинокль девчонке. Она убирает его в сумку, и еще минуту мы молча едим.
Мы стоим на расстоянии вытянутой руки друг от друга, потомушто ее тишина все еще меня пугает. Я жую сухофрукты и гадаю, каково это – не иметь Шума, жить в бесшумном мире. И что это за мир такой? Прекрасный? Ужасный?
Допустим, ты стоишь на вершине холма с человеком, у которого нет Шума. Что ты чувствуешь? Как бутто ты один? Как ты поделишься с этим человеком своими чувствами? Да и захочешь ли? К примеру, вот мы с девчонкой: впереди у нас куча опасностей и вапще неизвестно что, но мы не слышим Шума друг друга и не знаем, что думает другой. Неужели так и должно быть?
Я доедаю фрукты и сминаю пакет. Девчонка забирает его у меня и кидает обратно в сумку. Ни слов, ни мыслей – только мой Шум и огромная пустота с ее стороны.
Неужто так было с моими ма и па, когда они приземлились? Ведь раньше Новый свет был тихим…
Я резко вскидываю голову и смотрю на девчонку.
Раньше.
О нет!
Какой же я дурень.
Нет, ну и дурак!
У нее нет Шума. Значит, она прибыла с планеты, где нет Шума, идиот.
То есть она прилетела недавно и не успела заразиться микробом.
А как только заразится, с ней произойдет то же самое, что и со всеми остальными.
Он ее убьет.
Он ее убьет.
Я смотрю на девчонку, светит сонце, и ее глаза открываются все шире. И шире. И постепенно до меня доходит очевидное.
Я не слышу ее Шум, но это еще не значит, что она не слышит мой.
11
Книга без ответов
– Нет! – выпаливаю я. – Нет, не слушай! Я ошибся! Это неправда! Я ошибся!
Девчонка уже пятится, роняя пустые пакеты на землю и тараща глаза.
– Нет, постой…
Я шагаю к ней, но она начинает пятиться еще быстрее, роняя и сумку.
– Я просто… – Ну что тут скажешь? – Ошибся я, поняла? Ошибся! Я думал совсем про другое.
Вот глупость-то, она ведь слышит мой Шум, что толку врать? Она видит, как я пытаюсь выдумать себе оправдание, видит все мои мысли, и хотя они ужасно путанные, в них везде она, она, и к тому же мне давно известно: подуманного не воротишь.
Вот черт, черт, черт!
– Черт! – лает Манчи.
– Почему ты сразу не СКАЗАЛА, что слышишь меня?! – ору я. И плевать я хотел, что за все это время она вапще ни слова не вымолвила.
Она пятится дальше, прикрывая рот рукой, в ее глазах сплошные вопросительные знаки.
Я пытаюсь подумать хоть о чем-нибудь, чтобы все исправить, но в голову ничего не приходит. Только Шум, в котором сплошь смерть и отчаяние.
Девчонка разворачивается и бегом бросается вниз, прочь от меня.
Черт.
– Погоди! – ору я, пускаясь в погоню.
Она бежит назад, туда, откуда мы пришли, и скрывается за деревьями по другую сторону поляны, но я не отстаю, Манчи тоже бежит следом.
– Стой! – кричу я. – Подожди!
Только с какой стати ей ждать? Какая причина может заставить ее остановиться?
И знаете, бегает она будь здоров – когда захочет.
– Манчи! – кричу я. Он тут же все понимает и бросается в погоню. Хотя оторваться от меня девчонка не сможет, да и я не смогу ее потерять – от моего Шума никуда не денешься, и ее тишина ровно такая же громкая, даже сейчас, даже когда она знает, что умрет, – могильная тишина.
– Подожди! – кричу я, споткнувшись о корень и рухнув прямо на локти. От удара боль просыпается во всех ушибленных частях моего тела, но я должен встать. Я должен встать и бежать за ней. – Черт!
– Тодд! – лает Манчи. Он где-то рядом, но я его не вижу. Спотыкаясь, огибаю большие заросли кустарника и… вот она, девчонка, сидит на огромном плоском валуне, прижав колени к груди, раскачиваясь из стороны в сторону и глядя перед собой широко распахнутыми, по-прежнему пустыми глазами.
– Тодд! – снова лает Манчи, завидев меня. Он вскакивает на камень и начинает обнюхивать девчонку.
– Уйди, Манчи, – приказываю я, но он не слушается и продолжает обнюхивать ее лицо, облизывает пару раз, а потом садится рядом и упирается всем телом в ее бок.
– Слушай, – говорю я девчонке, отдуваясь и прекрасно зная, что сказать мне нечего. – Слушай… – повторяю я и умолкаю.
Я стою молча и тяжело дышу, а она все качается и качается. Мне остается только сесть рядом, но не слишком близко – из уважения и ради собственной безопасности. Так я и поступаю. Она все раскачивается, а я сижу и думаю, что теперь делать.
Так мы проводим несколько минут, несколько бесценных минут – а ведь должны были бежать. Болото вокруг нас продолжает жить своей жизнью.
Наконец мне приходит в голову дельная мысль.
– Возможно, я неправ, – тут же говорю я и начинаю тараторить: – Я могу и ошибаться, ясно? Все, что я знал, оказалось неправдой. Мне врали. Если не веришь – покопайся в моем Шуме, я разрешаю. – Я встаю и продолжаю все быстрей и быстрей: – Никакого второго поселения быть не должно. Прентисстаун всегда был единственным городом на этой клятой планете! Но вот оно, второе поселение, ты же сама видела карту. Такшто…
Я думаю, и думаю, и думаю.
– …возможно, вирус распространили только в Прентисстауне, и за городом ты в безопасности. Может быть, ты здорова. Потомушто ничего близко похожего на Шум я от тебя не слышу, и больной ты тоже не выглядишь. Возможно, ты не умрешь.
Она смотрит на меня, не переставая раскачиваться, и я понятия не имею, о чем она думает. «Возможно» – не такое уж приятное слово, когда речь идет о твоей жизни.
Я продолжаю думать, как можно шире открывая девчонке свой Шум. «Может быть, мы все заразились этим микробом и… и… – Да! Отличная мысль! – …и нарочно отрезали себя от остального мира, чтобы никого не заразить. Да-да, наверняка так и есть! А на болоте ты в полной безопасности!»
Девчонка перестает раскачиваться и молча смотрит на меня… Вдруг поверила?
Потом я, идиотина, продолжаю соображать в том же направлении, и что, вы думаете, приходит мне в голову? Если Прентисстаун и впрямь изолирован, в другом городе вряд ли примут меня с распростертыми объятьями, так? Может, это не мы отрезали себя от остального мира, а они нас? Может, прентисстаунцы заразны…
И если Шум можно подцепить, то девчонка тоже может…
– Ох, черт, – выдавливаю я и роняю руки на колени. Все мое тело как бутто обваливается, хотя я стою на месте. – Ох, черт!
Девчонка опять обхватывает себя руками, и все начинается заново, только еще хуже, чем было.
Так нечестно! Говорю вам, это нечестно. «Ступай на болото. Там ты разберешься, что делать, Тодд». Да, спасибо тебе огромное, Бен, спасибо за помощь и заботу! Я уже здесь и ни черта не понимаю. Так нечестно! Меня вышвырнули из дому, избили, а люди, которые якобы заботились обо мне все эти годы, оказались врунами. Теперь я должен идти по какой-то дурацкой карте в город, о котором ни черта не знаю, читать дурацкую книжку…
Книжка.
Я скидываю рюкзак и достаю из него дневник. Бен сказал, я найду в нем все ответы. Может, и впрямь?..
Ладно, проверим. Открываю карту. Сбоку Бен что-то написал, и я впервые смотрю на эти слова при свете дня (с фонариком особо не почитаешь, скажу я вам). Они записаны в верхнем углу, сначала «Иди…», да, это я могу понять, а потом два слова подлинней, разбирать их нет времени, и еще два здоровых абзаца, на которых у меня точно нет времени, но в самом-самом низу Бен подчеркнул несколько слов жирной линией.
Я гляжу на девчонку, которая все еще раскачивается, и отворачиваюсь. Ставлю палец под подчеркнутое слово.
Так, попробуем. Тэы? А, «ты»! Хорошо, дальше что? Дэ. Дэо. Дэолэжэеэн? Ты дэолэжэеэн? Ну и что это может значить? И. Хэ… «Их»! Ну конечно «их», болван! Ладно, дальше. Пэ. Рэ. Пэрэдупэре… А, черт.
Но что значит «ты, дэолэжэеэн их пэрэдупэ…»?
А?
Помните, что я говорил про Бена и свою учебу? Помните, что чтец из меня никудышный? Ну вот, теперь сами убедились.
А, ладно.
Ты дэолэжэеэн их пэрэдупэ…
Идиот!
Я снова смотрю на книгу, листаю страницы. Их десятки, десятки страниц, все сплошь исписаны словами, которые ни о чем мне не говорят, не дают никаких ответов.
Дурацкая книжонка!
Я засовываю карту обратно, захлопываю дневник и швыряю его на землю.
Болван!
– Дурацкая книжка! – говорю я вслух и пинаю первый попавшийся папоротник. Девчонка все еще качается из стороны в сторону, туда-сюда, и я ее понимаю, понимаю, ясно?! Но меня уже тошнит от этого. Потомушто это тупик, мне больше нечего предложить, и девчонка тоже ничего не предлагает, и я не знаю, что нам делать.
Мой Шум начинает трещать.
– Я не хотел, чтобы так вышло, – говорю я. Она даже не смотрит. – Слышишь? Я с тобой разговариваю!
Но ничего. Ничего, ничего, ничего.
– Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ!!! – ору я во всю глотку, вскакиваю и топаю ногами, пока голос не срывается на хрип. – Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ! Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ! Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ! – Снова поворачиваюсь к девчонке. – ПРОСТИ! Прости, что я втянул тебя в это, но я понятия не имею, что делать, и ПЕРЕСТАНЬ УЖЕ КАЧАТЬСЯ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!
– Громко, Тодд, – лает Манчи.
– А-а-а! – Я закрываю лицо руками, потом отнимаю их, но ничего не меняется. Вот какой урок я извлек из того, что меня вышвырнули из родного города: тебе никто не поможет. Ничто не изменится, пока ты сам это не изменишь.
– Надо идти дальше, – говорю я, в ярости хватая рюкзак. – Ты еще не заразилась, держись от меня подальше и иди следом. Я не знаю, что нам делать, но ничего другого не остается.
А она все раскачивается и раскачивается.
– Раз назад нельзя, придется идти вперед.
Раскачивается.
– Я же ЗНАЮ, что ты меня ПОНИМАЕШЬ!
Ноль эмоций.
Меня снова одолевает дикая усталость.
– Хорошо, – вздыхаю я. – Хорошо, если хочешь, оставайся тут и качайся сколько влезет. Мне плевать! Ясно? Плевать я на тебя хотел!
Я смотрю на книжку, которая валяется на земле. Дурацкая книжонка. Но больше у меня ничего нет, поэтому я поднимаю ее, убираю в пакет и кладу обратно в рюкзак, а рюкзак закидываю за плечи.
– Пошли, Манчи.
– Тодд?! – лает он, разрываясь между мной и девчонкой. – Нельзя уходить, Тодд!!!
– Если захочет, пойдет за нами, – говорю я, – а…
Я даже не знаю, что «а» – а если не захочет, пусть остается и умирает? Или бежит обратно – прямо в лапы мистера Прентисса-младшего? Или заражается от меня Шумом и все равно умирает?
Ну что за дурацкий мир!
– Эй, – говорю я как можно мягче, но мой Шум так разбушевался, что толку от этого никакого. – Ты ведь знаешь, куда мы идем? К реке, которая течет между гор. Просто иди вдоль берега, пока не дойдешь до города, ясно?
Может, она меня слышит, а может, и нет.
– Я буду за тобой приглядывать, – добавляю я. – Ты боишься заразиться, но я все равно буду за тобой приглядывать, издалека.
Я жду еще минуту – для верности.
– Ладно, удачи. Приятно было познакомиться.
Я ухожу, но у самых зарослей на всякий случай оборачиваюсь – вдруг одумалась. Нет, девчонка по-прежнему сидит на месте и раскачивается.
Ну, вот и все. Мы уходим, Манчи неохотно плетется за мной и без конца повторяет мое имя.
– Тодд! Тодд! Уходим, Тодд? Тодд! Нельзя уходить, Тодд! – В конце концов я не выдерживаю и шлепаю его по заду. – Ой, Тодд?
– Ничего не знаю, Манчи. Не спрашивай.
Мы пробираемся сквозь чащу на поляну и снова взбираемся на утес, где совсем недавно мы с девчонкой завтракали, любовались пейзажем, и я демонстрировал чудеса дидукцыи.
И где до сих пор лежит ее сумка.
– Черт!
Минуту я разглядываю сумку и лихорадочно соображаю. Что делать, отнести обратно? Надеяться, что девчонка сама ее найдет? Подвергну ли я ее опасности, если отнесу? А если нет?!
Сонце уже полностью встало, и небо синее, как свежее мясо. Подбоченившись, я оглядываюсь по сторонам – так делают все взрослые, когда думают. Смотрю на горизонт, смотрю назад, откуда мы пришли – дымка почти испарилась, и теперь хорошо видно те места, по которым мы недавно шагали. Будь у меня мощный бинокль, можно было увидеть весь наш путь до самого города.
Мощный бинокль.
Я снова опускаю взгляд на сумку.
И уже тянусь к ней, когда до меня доносится какой-то едва слышный звук. Вроде шепота. Мой Шум радостно вздрагивает, и я оглядываюсь: неужели девчонка все-таки пошла за мной? Если честно, это радует меня больше, чем хотелось бы.
Но нет, это не девчонка. Я снова слышу звук. Шепот. Больше, чем шепот. Как бутто ветер доносит чей-то тихий разговор.
– Тодд? – говорит Манчи, принюхиваясь.
Щурясь от солнца, я вглядываюсь в болото.
Что же там такое?
Я хватаю сумку и начинаю в ней рыться. Там полно всяких клевых штук, но мне нужен бинокль. Я достаю его и поднимаю к глазам.
Сплошное болото, и больше ничего – верхушки деревьев, полянки, проблескивающие грязными лужами, потом река с заболоченными берегами… Я отнимаю бинокль от лица и изучаю: всюду какие-то кнопочки, я жму несколько наугад, и картинка становится еще ближе. Вот теперь я точно слышу какой-то шепот. Точно.
Нахожу прорытую в болоте канаву, разбитый корабль. Там все по-прежнему. Поднимаю глаза над биноклем – вроде бы я заметил какоето движение. Снова смотрю в бинокль, поближе к нам, где шевелятся деревья.
Но это всего лишь ветер, так?
Я вожу биноклем тудасюда, приближая и отдаляя картинку, постоянно возвращаясь к тем деревьям. Рядом с ними поляна или вроде того, я навожу фокус на нее.
И смотрю.
Смотрю и смотрю, и нутро у меня скручивается в узел от страха. Сам не пойму, слышу я шепот или нет.
Но глаз не спускаю.
Тут шевеление в листве доходит до поляны, и на нее выезжает сам мэр верхом на коне, а следом еще несколько всадников.
Они держат путь прямо сюда.
12
Мост
Мэр. Не его сын, а сам мэр. В чистенькой шляпе, чистенькой одежде, с чистеньким лицом, прямой спиной и блестящими сапогами. Вапще-то мы, прентисстаунцы, нечасто его видим, особенно последнее время, но когда видим, он всегда выглядит именно так, даже в бинокль. Как бутто он умеет следить за собой, а мы – нет.
Я снова жму на кнопки и как можно сильней приближаю картинку. Всадников пять… нет, шесть, и их Шум без конца повторяет жуткие упражнения, «Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я», и все в таком духе. Я вижу мистера Коллинза, мистера Макирни, мистера О'Хару и мистера Моргана, все на конях, что само по себе удивительно. Коней почти не осталось – новые-то не рождаются, – и мэр поставил на охрану своего личного табуна целую армию вооруженных мужчин.
Еще я вижу клятого мистера Прентисса-младшего: он едет на коне рядом с отцом, и под глазом у него фингал – Киллиан постарался. Приятно посмотреть.
Тут до меня доходит: раз они здесь, сражение на ферме закончилось. Что бы ни случилось с Беном и Киллианом, это уже случилось. Я на секунду опускаю бинокль и проглатываю ком в горле.
Мэр и его люди остановились и что-то обсуждают, разглядывая большой лист бумаги – видимо, карту. Небось, эта получше моей будет…
О черт!
О черт, вы шутите!
Аарон.
Из чащи выходит Аарон.
Мерзкий, гнусный, вонючий, тупой Аарон.
Его голова почти целиком закрыта повязкой, и он держится поодаль, размахивая руками, как бутто читает проповедь, хотя никто его не слушает.
Но КАК? КАК он выжил?! Когда он уже ПОДОХНЕТ?!
Это я виноват. Болван и трус. Слабак и тупой трус. Аарон выжил и повел мэра, черт бы его побрал, за нами! Я не убил его, и теперь он пришел убить меня.
Наваливается тошнота. Я сгибаюсь вдвое и со стоном хватаюсь за живот. В ушах стучит так громко, что перепуганный Манчи отползает в сторону.
– Все из-за меня, Манчи, – говорю я. – Это я виноват.
– Виноват, – растерянно тявкает пес. Он просто повторяет за мной, но ведь в точку, согласитесь?
Я заставляю себя еще раз глянуть в бинокль и вижу, как мэр подзывает Аарона. С тех пор, как мы стали слышать мысли друг друга, Аарон считает всех животных нечистыми и близко к ним не подходит, поэтому мэру не с первого раза удается его подозвать. Наконец тот подходит и смотрит в карту, слушая расспросы мэра.
А потом поднимает голову.
И глядит через болото и деревья наверх.
Прямо на мой холм.
Прямо на меня.
Он не может меня видеть, не может. Или?.. Нет, ему нужен мощный бинокль, как у девчонки, а ничего похожего у них нет, да и не было никогда. Он не может меня видеть.
Не успев даже толком подумать, что делать, я со всех ног мчусь обратно, к девчонке, на бегу выхватывая из-за спины нож. Манчи ураганом летит за мной по пятам и бешено лает. Я пробираюсь через чащу и огибаю заросли кустарника. Девчонка все еще сидит на камне, но хотя бы поднимает глаза, когда я подбегаю.
– Живо! – кричу я, хватая ее за руку. – Надо бежать!
Она шарахается, но я не отпускаю.
– Нет! – ору я. – Надо бежать! СЕЙЧАС ЖЕ!
Девчонка начинает отбиваться и пару раз попадает кулаком мне по лицу.
Я все равно не отпускаю.
– СЛУШАЙ! – кричу я и открываю свой Шум. Она успевает ударить меня еще раз, но потом затихает и смотрит, смотрит в мой Шум и видит, что нас ждет на болоте. Нет, не ждет, а прилагает все усилия, чтобы нас сцапать. Бессмертный Аарон сейчас вовсю напрягает мозги, чтобы найти нас и сдать вооруженным всадникам. А двигаются они куда быстрее нашего.
Девчонка кривит лицо, как бутто ей ужасно больно, и открывает рот, но не может даже крикнуть. Прежнее молчание. По-прежнему ни звука и никакого Шума.
Безумие какоето.
– Я не знаю, что нас ждет, – говорю, – и вапще ничего не знаю, но что бы нас ни ждало впереди, это лучше, чем то, что сзади. Должно быть лучше.
Лицо девчонки разглаживается и принимает почти прежнее отстраненное выражение, и она сжимает губы.
– Бежим! Бежим! Бежим! – лает Манчи.
Девчонка тянет руку к своей сумке. Я отдаю. Она встает, убирает внутрь бинокль, перекидывает сумку через плечо и смотрит мне в глаза.
– Ну вот и хорошо, – говорю я.
Так, уже во второй раз за два дня, я пускаюсь к реке вместе с Манчи, но на этот раз с девчонкой, которая следует за мной по пятам. Верней, передо мной, – бегает она будь здоров, это точно.
Мы опять поднимаемся на холм и спускаемся по другому склону. Болото остается позади и переходит в нормальный лес. Земля под ногами становится тверже, идти по ней гораздо легче, к тому же это спуск – неужто нам наконец улыбнулась удача? Слева коегде уже проблескивает нормальная река. Рюкзак колотит меня по спине, я задыхаюсь, но бегу.
И сжимаю в руке нож.
Клянусь. Клянусь Богом и чем угодно, если Аарон мне попадется, я его убью. Больше не буду медлить. Ни за что. Никогда. Клянусь вам, я его убью!
Убью гада!
Вот увидите.
Земля под нашими ногами начинает понемногу спускаться влево, и мы приближаемся к реке, где лес более лиственный и прозрачный, а потом снова уходит вправо. Манчи свесил язык и еле дышит, я тоже задыхаюсь, сердце бьется как ненормальное, а ноги вот-вот отвалятся, но мы все равно бежим.
Слева опять появляется река, и я кричу: «Погоди!». Девчонка, здорово меня опередившая, останавливается. Я подбегаю к берегу, быстро озираюсь по сторонам – нет ли кроков, – падаю и начинаю пить, загребая воду горстями. Уж очень она сладкая. Неизвестно, что в ней за дрянь после болота-то, но мне все равно, иначе я просто сдохну от жажды. Я чувствую тишину девчонки: она тоже падает рядом и пьет. Немного отодвигаюсь. Манчи жадно лакает, и между глотками все мы хрипло и тяжело дышим.
Я вытираю губы и смотрю вперед. Берег становится слишком скалистым и крутым – на таком не разбежишься, – и вверх от него уходит тропа.
Я изумленно моргаю, не веря своим глазам.
Тропа.
Девчонка поворачивается и тоже смотрит на нее. Тропа поднимается и вьется вдоль реки. Кто-то ведь ее проложил.
– Она должна вести к другому поселению, – говорю я вслух. – Должна.
И тут издалека доносится топот копыт. Тихий, но отчетливый.
Больше я ничего не говорю, потомушто мы уже вскочили и летим по тропе, река остается все дальше и ниже от нас, а на другом берегу впереди маячит первая гора. На нашей стороне вдоль обрыва тянется густой лес. Тропу явно проложили люди, чтобы можно было спускаться вдоль реки.
Она широкая, тут не одна лошадь поместится, а целых пять или шесть.
До меня доходит, что никакая это не тропа. Это дорога.
Мы несемся по ней: девчонка впереди, потом я, а следом Манчи…
Как вдруг я врезаюсь в девчонку и чуть не сшибаю ее с дороги вниз.
– Ты чего?! – ору я, хватая ее за руки, чтобы она не свалилась с обрыва, и одновременно пряча нож, чтобы случайно ее не порезать.
И тут мне открывается то, что увидела она.
Мост. Далеко впереди мост. Он соединяет два скалистых берега в тридцати или сорока метрах над рекой. На нашем берегу дорога заканчивается, упираясь в непроходимую чащу. То есть дальше пройти можно только по мосту.
У меня в голове начинает брезжить одна мысль.
Топот копыт становится громче. Я оглядываюсь и вижу вдали клубы пыли.
– Живо! – кричу я и обгоняю девчонку, на всех парах устремляясь к мосту. Мы бежим по дороге вдоль обрыва, тоже взметая пыль, уши Манчи от быстрого бега прижаты к голове. Наконец мы у моста: он не пешеходный, шириной в добрых два метра. Канаты обвязаны вокруг бревен, вбитых в скалы по обоим берегам, а между ними – прочные доски.
Я осторожно наступаю на мост одной ногой, но он такой прочный, что ни капельки не прогибается. Уж мы с девчонкой и собакой без труда по нему пройдем.
Да и наши преследователи на конях тоже.
Кто бы ни построил этот мост, строили на совесть.
Я опять оглядываюсь – там, где болото переходит в реку, клубится пыль, грохочут копыта, и Шум становится все отчетливей. Мне даже чудятся слова малыш Тодд, хотя наверняка это только игра воображения, ведь пеший Аарон должен быть еще очень далеко.
И всетаки я вижу собственными глазами: мост – единственный способ перейти реку. На много миль вверх и вниз по течению ничего похожего на брод нет и в помине.
Быть может, нам опять улыбнулась удача.
– Пошли.
Мы перебегаем через мост: он сбит так хорошо, что между досками даже щелей нет. Как бутто по обычной дороге шагаешь. На другом берегу девчонка останавливается и вопросительно смотрит на меня: она по-любому увидела в моем Шуме идею и ждет, когда я начну действовать.
Нож все еще у меня в руке. Сила у меня в руке.
Может, я наконец-то ей воспользуюсь.
Я смотрю на мост, туда, где он привязан к столбам, вбитым в скалу. У моего ножа часть лезвия зазубрена, такшто я выбираю самый слабый узел и начинаю его пилить.
Пилю и пилю.
Топот копыт становится все громче и эхом разносится по ущелью реки.
Если моста не станет…
Я пилю еще.
И еще.
И еще, и еще.
Но все без толку.
– Да что же это такое?! – Я удивленно смотрю на узел – на нем почти ни царапинки. Я трогаю зазубренное лезвие – оно острое-преострое, на пальце почти сразу выступает капелька крови. Приглядываюсь к канату. Он как бутто покрыт тонким слоем то ли резины, то ли еще чего…
Дурацкой прочной резины, которой ножи нипочем.
– Невероятно… – говорю я девчонке.
Она смотрит в бинокль туда, откуда мы прибежали.
– Видишь их?
Я тоже смотрю туда, и никакого бинокля мне не надо: их прекрасно видно. Маленькие силуэты все увеличиваются, копыта грохочут по дороге как оголтелые.
У нас минуты три. Может, четыре.
Вот черт!
Я опять начинаю пилить, быстрей и сильней, пот течет по моему лицу и брыжжет в разные стороны, и к привычной боли прибавляется новая. Я пилю, пилю и пилю, вода с моего носа капает прямо на лезвие.
– Давай, дав-вай… – скрипя зубами, выдавливаю я.
И убираю нож. Мне удалось прорезать один тонюсенький слой резины на одном малюсеньком узле клятого здоровенного моста.
– Черт подери! – выплевываю я.
А потом пилю еще, еще и еще. И снова пилю, и снова, глаза заливает потом и жжет.
– Тодд! – лает Манчи, разбрызгивая тревогу по всей округе.
Я пилю. И пилю.
Нож соскальзывает, и я до крови разбиваю костяшки о столб.
– ЧЕРТ ПОДЕРИ! – ору я, бросая нож. Он падает прямо под ноги девчонке. – ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ!
Теперь нам конец, так?
Конец всему.
Удача и не думала нам улыбаться.
Коней нам не обогнать при всем желании, а этот суперкрутой мост невозможно сломать. Нас поймают, Бен и Киллиан умерли, нас тоже убьют, и тогда придет конец света.
Мой Шум становится алым, первый раз со мной такое: внезапное и обжигающее чувство, как бутто к моему «я» прижимают раскаленное клеймо. Раскаленная докрасна боль, яростный рев и обида на ложь и несправедливость всего, что происходит.
Все сводится к одному.
Я поднимаю глаза на девчонку, и она в страхе отшатывается, видя мой взгляд.
– Ты, – выплевываю я. Теперь ничто меня не остановит. – Это все ты! Не появись ты на болоте, ничего бы не случилось! Я был бы ДОМА! Ухаживал бы за клятыми овцами, жил бы в своем клятом доме и спал бы в своей КЛЯТОЙ КРОВАТИ!
Только слова я выбираю покрепче.
– Так НЕТ! – ору я еще громче. – Появилась ТЫ! ТЫ со своей клятой ТИШИНОЙ! И мир полетел КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!
Я и не замечаю, что подхожу к ней, пока она не начинает пятиться.
Черт, от нее по-прежнему ни звука!
– Ты НИКТО! – воплю я, делая еще шаг вперед. – НИКТО! У тебя внутри сплошная ПУСТОТА! В тебе ничего нет! Ты ПУСТАЯ, ты НИКТО, и мы умрем ПРОСТО ТАК!
Я стискиваю кулаки, пока ногти не впиваются в ладони. Я так разъярен, мой Шум так рвет и мечет, что я вскидываю кулаки и хочу ударить ее, избить до смерти, ЗАТКНУТЬ эту чертову тишину, пока она не ПРОГЛОЮТИЛА МЕНЯ И ВЕСЬ МИР!
Я замахиваюсь и бью себя по лицу.
Потом еще, прямо в подбитый Аароном глаз.
И еще, заново разбивая губу.
Дурак, никчемный гнусный дурак!
Бью снова, такшто теряю равновесие и падаю на руки, выплевывая на землю кровь.
Тяжело дыша, поднимаю взгляд на девчонку.
Ничего. По-прежнему ничего.
Мы оба смотрим на другой берег. Преследователи уже добрались до того участка дороги, с которого хорошо видно мост. И нас на противоположном берегу. Можно разобрать лица всадников, и слышно бормотание их Шума, летящее к нам через реку. Мистер Макирни, лучший конник мэра, едет впереди, следом сам мэр, спокойный и довольный, точно выбрался на воскресную прогулку.
У нас минута, может, меньше.
Я оборачиваюсь к девчонке, пытаясь встать. Я устал, страшно устал…
– Еще можно попробовать убежать, – выдавливаю я, сплевывая кровь. – Можно попробовать.
И вдруг ее лицо меняется.
Она широко открывает рот и глаза, а потом внезапно скидывает на землю сумку и начинает в ней рыться.
– Ты чего? – спрашиваю я.
Она достает зеленую коробочку для разведения костра, оглядывается по сторонам и находит большой камень. Ставит коробку на землю, замахивается камнем…
– Стой, она еще может…
Девчонка бьет, и коробка трескается. Она берет ее в руки и с силой выкручивает, такшто трещина становится шире. Оттуда брызгает какая-то жидкость. Девчонка подбегает к мосту и обливает горючим узлы на ближайшем столбе, а последние капли вытряхивает в лужицу у основания.
Всадники подъезжают к мосту, все ближе, ближе, ближе…
– Быстрей! – кричу я.
Девчонка оборачивается и жестами велит мне отойти в сторону. Я отползаю и оттаскиваю Манчи. Девчонка тоже отходит как можно дальше, держа сломанную коробочку в вытянутой руке, и нажимает кнопку. Потом швыряет ее в столб и отпрыгивает.
Кони почти на мосту…
Девчонка падает чуть не на меня, а коробочка летит…
Летит…
Летит…
Непрестанно щелкая, летит прямо в лужицу у основания столба…
Конь мистера Макирни уже ставит на мост копыто…
Коробочка падает в лужу…
Щелкает последний раз…
И…
ВЖИХ!!!
Весь воздух высасывает из моих легких, и огромный огненный шар, куда БОЛЬШЕ чем можно ожидать от такой крошечной лужицы, на миг гасит все звуки вокруг…
БА-БАХ!!!
Канаты и столб разлетаются в стороны, окатывая нас полной щепок и стирая все мысли, Шум и звуки.
Когда мы снова поднимаем глаза, мост полыхает так, что конь мистера Макирни встает на дыбы и пятится, хотя сзади на него напирают остальные кони.
Пламя какого-то странного зеленоватого цвета, и жар вдруг становится невыносимым, как самый ужасный солнечный ожог на свете. Я уже думаю, что мы вот-вот загоримся сами, когда наш конец моста рушится вниз, унося с собой мистера Макирни и его коня. Мы садимся и смотрим, как они падают, падают, падают в реку – она слишком далеко, им не выжить. Мост еще наполовину цел: он с грохотом врезается в скалу на другом берегу, но пламя такое сильное, что через несколько минут от него останется один пепел. Мэру, мистеру Прентиссу-младшему и всем остальным приходится поворотить лошадей.
Девчонка отползает от меня, и секунду мы молча лежим, отдуваясь и кашляя, пытаясь прийти в себя.
Вот это да!
– Ты цел? – спрашиваю я Манчи, все еще держа его за ошейник.
– Огонь, Тодд! – лает он.
– Ага! Большой-пребольшой огонь. А ты как, цела? – спрашиваю девчонку, которая корчится на земле и кашляет. – Черт, что было в этой штуке?
Она, разумеется, не отвечает.
– ТОДД ХЬЮИТТ! – слышится с другого берега.
Я поднимаю взгляд. Это мэр. Впервые в жизни он обращается ко мне лично, сквозь пелену дыма и жара, от которой по его телу словно идет рябь.
– Это еще не конец, малыш Тодд! – кричит он сквозь рев реки и огня. – Все впереди!
Мэр спокоен, одежда на нем по-прежнему чистенькая, сапоги блестят, и всем ясно: ничто не помешает ему добиться задуманного.
Я встаю и показываю ему неприличный жест, но он уже скрывается за клубами дыма.
Кашляю и снова сплевываю кровь.
– Надо идти дальше, – с трудом выдавливаю я сквозь кашель. – Может, он вернется, а может, другого пути через реку нет, но ждать нельзя.
В пыли валяется мой нож. Меня стремительно охватывает стыд, похожий на новую боль – она прибавляется к остальным. Что же я наговорил… Я нагибаюсь, поднимаю нож и убираю в ножны.
Девчонка все еще сидит с опущенной головой и кашляет. Я беру с земли сумку и протягиваю ей.
– Пошли. Хоть от дыма подальше отойдем.
Она поднимает взгляд на меня.
Я смотрю на нее.
Щеки у меня горят, и вовсе не от жара.
– Прости. – Я отвожу взгляд от ее лица, как всегда пустого и безучастного.
И делаю первый шаг по дороге.
– Виола, – вдруг доносится сзади.
Я резко оборачиваюсь и смотрю на девчонку.
– Что?!
Она смотрит на меня.
Она открывает рот.
Она говорит.
Меня так зовут, Виола.
