Текст книги "Дети Одина. Скандинавская мифология для юных"
Автор книги: Патрик Колум
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Она уковыляла в пещеру, и вскоре оттуда выпорхнула ворона. Хермод смекнул, что это Тёкк, злая карга, поменявшая обличье, и погнался за ней, а она полетела по свету, каркая:
– Пусть Хель хранит то, что имеет.
Тогда Хермод понял: нет ему пути в жилище Хель. Все живое и мертвое теперь было оповещено о том, что кто-то не скорбит о Бальдре. И свесив голову к самой холке Слейпнира, Хермод поплелся в Асгард.
И вот асы и ваны, осознав, что никакой выкуп не будет принят и что радость и покой навеки покинули Асгард, приготовили тело Бальдра к сожжению. Сперва они облекли его в пышное одеяние. Затем каждый простился с ним, целуя его в лоб и кладя рядом самую любимую свою драгоценность. А нежная Нанна упала на хладную грудь супруга, и сердце ее разорвалось от горя. Тогда асы и ваны опять дали волю слезам. Они подняли тело Нанны и положили рядом с Бальдром.
Огромную ладью Бальдра – Хрингхорни, – где он покоился рядом со своей супругой Нанной, нужно было спустить на воду и поджечь.
Но тут выяснилось, что никто из асов и ванов не в состоянии сдвинуть Хрингхорни с места. Послали за великаншей Хюрроккин. Она примчалась верхом на гигантском волке, взнузданном сплетенными змеями. Четыре великана крепко держали волка, пока она спешивалась. Хюрроккин подошла к ладье и легко столкнула ее в море. Днище с такой силой шаркнуло по каткам, что посыпались искры.
Пламя побежало по бортам Хрингхорни, осветив фигуру, склоненную над Бальдром и что-то шепчущую ему на ухо. Это был Один Всеотец. Когда он покинул скользящую по волнам ладью, пламя взвилось и поглотило ее. Асы и ваны стояли молча, не утирая струившихся по их щекам слез, а все живое и мертвое в мире рыдало:
– Лучезарный Бальдр умер, умер!
Что же Один Всеотец прошептал Бальдру, когда склонился над ним на полыхающей ладье? Он шептал о небесах над Асгардом, которых не может коснуться огонь Сурта, и о жизни, которая вновь расцветет на пепелище.
Наказание Локи
Ворона летела на север, каркая:
– Пусть Хель хранит то, что имеет.
Этой вороной обернулась карга Тёкк, а каргой Тёкк обернулся Локи.
Он летел на север, и прилетел в дикие земли Ётунхейма, и поселился там в обличье вороны, прячась от гнева богов. Он прокаркал великанам все уши: пор-ра, пор-ра стр-роить кор-рабль Нагльфар-р, тот самый корабль из ногтей мертвецов, что поплывет в Асгард в день Рагнарёка, ведомый великаном Хрюмом. И, вняв его карканью, великаны взялись за постройку Нагльфара, столь ненавистного богам и людям.
Затем Локи, устав от диких земель Ётунхейма, полетел на жаркий юг. В образе ящерицы он жил среди скал Муспелльсхейма и веселил огненных великанов своими рассказами о том, как Фрейр потерял меч, а Тюр – правую руку.
Но в Асгарде остался некто, кто тосковал по Локи, – то была Сигюн, его жена. Хотя он, вволю над ней поиздевавшись, бросил ее, она убивалась по своем злом муже.
Локи покинул Муспелльсхейм, как прежде покинул Ётунхейм, и явился в мир людей. Он знал, что здесь гнев богов может настигнуть его, и потому решил устроиться так, чтобы всегда иметь возможность ускользнуть. Он отправился к реке, где много веков назад убил выдру, оказавшуюся сыном колдуна, и на том самом каменном островке, где выдра ела лосося, поставил себе дом. Он прорубил в нем четыре двери, выходящие на четыре стороны, и сохранил себе одну нечеловеческую способность – способность превращаться в лосося.
В лососьем обличье Локи часто плавал в реке. Но даже рыб, плававших с ним рядом, Локи ненавидел. Из льняных нитей он сплел невод, чтобы облегчить людям рыбную ловлю.
Боги продолжали крепко гневаться на Локи. Это он под видом карги Тёкк помог Хель удержать Бальдра. Это он вложил в руку Хёда веточку омелы, отнявшую у Бальдра жизнь. Пуст был Асгард без хозяина Мирных кущ, и помрачнели и очерствели души асов и ванов от постоянных дум о зловещих силах, ополчавшихся против них. В своем чертоге Вальхалла Один только о том и размышлял, как бы заполучить побольше героев для защиты Асгарда.
Боги обшарили весь мир и наконец нашли место, где обосновался Локи. Он занимался плетением невода, когда заметил, что его окружают. Локи швырнул невод в очаг, нырнул в реку и обернулся лососем. Когда боги вошли в дом, они увидели только дотлевающие угли.
Но один из них сумел постичь суть увиденного. В золе остался след сгоревшего невода, и он догадался, что это остаток чего-то, предназначенного для ловли рыбы. По рисунку в золе он сплел невод, подобный тому, что сжег Локи.
Боги двинулись вниз по реке, таща невод по воде. Локи испугался произведения собственных рук, обращенного против него же, залег между камнями на дне, и оно прошло над ним.
Но боги почувствовали, что невод за что-то задел. Тогда они прикрепили к нему грузила и опять потащили по реке. Локи сообразил, что на этот раз ему не спастись, и быстро поплыл по направлению к морю. Боги заметили мнимого лосося, когда он перепрыгивал через водопад. Они бросились догонять его с неводом. Тор шагал за ними по воде, готовый поймать Локи, если он повернет назад.
Локи выскочил в устье реки – и что же? Там над волнами парил орел, высматривающий очередную жертву. Локи метнулся назад в реку. Гигантским прыжком он перелетел через невод, который тащили боги, и угодил прямо в могучие руки Тора. Никогда еще ни одна рыба не билась так сильно, пытаясь освободиться, как бился лосось Локи. Он чуть не выскользнул из пальцев Тора, но тот удержал его за хвост и шваркнул на берег, заставив принять настоящий облик.
Локи оказался во власти пышущих гневом асов. Они привели его в пещеру и привязали к трем островерхим скалам волчьими жилами, что были прочнее железных оков. Там они хотели оставить Локи, связанного и беззащитного. Но горячая великанша Скади сочла эту кару недостаточной. Она поймала ядовитую змею и подвесила ее над головой Локи. Капли яда падали на него, причиняя нестерпимую боль, кап-кап-кап… И так день за днем.
Но сердобольная Сигюн пришла ему на помощь. Она распростилась с Асгардом и терпела тьму и холод пещеры, чтобы облегчать муки того, кто был ей мужем. Сигюн держала над Локи чашу, не позволяя змеиному яду стекать на него и тем самым на время избавляя пленника от страданий. Когда же Сигюн отворачивалась, чтобы выплеснуть переливающуюся через край ядовитую влагу, яд капал на Локи, и он кричал от боли, извиваясь в своих путах. Тогда-то люди чувствовали, как трясется земля. До самого Рагнарёка, гибели богов, длилась пытка Локи.
Часть 4
Меч Вёльсунгов и Рагнарёк
Юность Сигурда
На севере Мидгарда находились владения конунга Альва. Он славился своей добротой и мудростью и имел приемного сына по имени Сигурд.
Силен и бесстрашен был Сигурд, так силен и так бесстрашен, что однажды, скрутив в лесу дикого медведя, он приволок его в палаты конунга. Мать юноши звалась Хьёрдис. Как-то раз, еще до рождения Сигурда, Альв и его отец, прежний конунг, отправились за море и высадились на чужом побережье. Их внимание привлек отдаленный гул великой битвы. Двинувшись туда, откуда неслись звуки сечи, они вышли на поле сражения, но обнаружили там лишь груды убитых. Среди них выделялся один воин. Он был седобород и стар, но благородство его облика поразило Альва и его отца. Доспехи выдавали в нем конунга.
Углубившись в лес в поисках кого-то, кто мог бы объяснить им происшедшее, они наткнулись на двух женщин, прятавшихся в лощине. Одна была статная, с синими бесстрашными глазами и огненными волосами, но в платье служанки. Другая, хоть и наряженная по-королевски, казалась робкой и нескладной.
Когда Альв и его отец приблизились, та, что была в богатом уборе, слезно к ним воззвала:
– Помогите нам, достойные мужи, и защитите нас, и мы покажем вам, где спрятана казна. Великая битва разыгралась между войском конунга Люгни и войском конунга Сигмунда, и войско конунга Люгни одержало победу и покинуло поле. Конунг Сигмунд убит, но мы, его родные и домочадцы, спасли казну и отдадим ее вам.
– Среброголовый и сребробородый воин, что лежит там, – это конунг Сигмунд?
Женщина ответила:
– Да, господин мой, и я его супруга.
– Мы наслышаны о конунге Сигмунде, – сказал отец Альва. – Его слава и слава его рода Вёльсунгов гремит по всему миру.
Альв не проронил ни слова, но взгляд его был прикован к той, что, одетая в простое платье, стояла на коленях, заворачивая в звериную шкуру две половинки сломанного меча.
– Вы ведь защитите нас, добрые господа? – жалостно пролепетала та, на которой был пышный наряд.
– Да, супруга конунга Сигмунда, мы защитим тебя и твою служанку, – пообещал отец Альва, старый конунг.
Тогда женщины отвели воинов в пустынное место на берегу моря, где среди скал были спрятаны драгоценности конунга Сигмунда: золотые кубки, тяжелые браслеты и брильянтовые ожерелья. Перенеся драгоценности на борт своего корабля и забрав двух женщин, Альв и его отец отплыли в свою страну.
Это случилось незадолго до того, как Сигурд, приемный сын конунга Альва, появился на свет.
А у Альва, надо вам сказать, была очень умная и проницательная мать. Она заметила, что из двух чужестранок, привезенных ее сыном и мужем из заморья, одетая служанкой смотрела бесстрашно и отличалась возвышенной красотой, а разнаряженная была неуклюжа и неуверенна. Однажды вечером, когда все женщины, жившие в доме, пряли при свете факелов, сидя вокруг нее в ее палате, супруга старого конунга обратилась к той, что рядилась в богатое платье:
– Ты рано встаешь по утрам. Как ты узнаешь в темные часы о приближении рассвета?
И получила ответ:
– В юности я обычно вставала доить корову и с тех пор всегда просыпаюсь в одно время.
Супруга старого конунга подумала: «Что это за диковинная страна, где девушки, в которых течет кровь конунгов, встают доить коров!» Затем она обратилась к той, что носила платье служанки:
– А ты как узнаешь в темные часы, что рассвет близок?
– Мой отец, – ответила она, – подарил мне золотое кольцо, с которым я не расстаюсь, и, когда падает роса, оно холодеет у меня на пальце.
«Поистине диковинна страна, – подумала супруга старого конунга, – где служанки носят золотые кольца».
Когда все, кроме двух женщин, привезенных из заморья, разошлись, она повернулась к бедно одетой красавице и произнесла:
– Ты жена конунга.
И другая, не удержавшись, выпалила:
– Твоя правда, госпожа. Она – жена конунга, и я больше не в силах притворяться.
Тогда заговорила огненновласая красавица.
– Да, я жена конунга, – сказала она, – жена убитого конунга Сигмунда. Меня разыскивал другой конунг, поэтому я обменялась платьем с моей служанкой, желая обмануть тех, кого он мог за мною прислать.
Знайте, я Хьёрдис, дочь конунга. Многие мужи приходили к моему отцу сватать меня, и были среди них двое знаменитых: один – конунг Люгни, а другой – конунг Сигмунд из рода Вёльсунгов. Мой отец предложил мне самой выбирать между ними. Конунг Сигмунд был самым славным воином в мире, и, несмотря на его старость, я предпочла его конунгу Люгни.
Мы поженились. Но конунг Люгни не перестал желать меня, и вскоре с несметными полчищами вторгся во владения конунга Сигмунда. С помощью домочадцев я спрятала нашу казну на берегу моря и вместе со служанкой наблюдала за битвой с опушки леса. Благодаря волшебному мечу Граму и собственной богатырской силе Сигмунду удавалось сдерживать мощный напор вражеского войска. И вдруг он упал, и рядом с ним полегли все его соратники. А враги разбрелись по окрестностям в надежде найти меня и сокровища конунга.
Я же пошла по полю туда, где лежал мой повелитель. Едва я склонилась к нему, он приподнялся, опираясь на свой щит, и сказал, что смерть его близка. Он поведал мне, что в тот миг, когда уже казалось, что войско Люгни вот-вот отступит, среди сражающихся появился незнакомец с копьем. Он ударил им по мечу Сигмунда, и Грам, волшебный меч, переломился надвое. Тогда-то конунг Сигмунд и получил смертельную рану. «Мне суждено было умереть, – молвил он, – ибо копье, переломившее мой меч, – не иначе как Гунгнир, копье Одина. Только оно могло разбить меч, дарованный Одином моим предкам. Теперь я должен отправиться в Вальхаллу, чертог героев Одина».
«Я плачу, – проговорила я, – ибо нет у меня сына, который мог бы назвать себя наследником великого рода Вёльсунгов».
«Из-за этого тебе незачем плакать, – молвил Сигмунд. – У тебя родится сын, мой и твой сын, и ты назовешь его Сигурдом. Возьми обломки моего волшебного меча и отдай их моему сыну, когда он будет достаточно взрослым, чтобы называться воином».
Затем Сигмунд уронил голову наземь и распростился с жизнью. Валькирия Одина унесла его дух с поля битвы. А я подняла обломки меча и вместе со служанкой укрылась в лесной лощине. Потом твой муж и твой сын нашли меня и привезли в свою страну, где нас приютили, о владычица.
Такова была история, которую Хьёрдис, жена конунга Сигмунда, рассказала матери князя Альва.
Вскоре у нее родился ребенок – отпрыск Сигмунда. Она дала ему имя Сигурд. А после рождения Сигурда старый конунг умер, и Альв унаследовал отцовы владения. Он женился на Хьёрдис, той самой Хьёрдис, что пленила его своими огненными волосами, гордой осанкой и возвышенной красотой, и взрастил ее сына Сигурда, как родного.
Сигурд, сын Сигмунда, еще не достигнув возраста воина, поражал всех своей силой, ловкостью и бесстрашием, написанным у него на челе. «Могучим был род, из которого он вышел, – говорили люди, – и Сигурд будет таким же могучим, как каждый из его предков». Он построил себе хижину в лесу, чтобы охотиться на диких зверей и жить поблизости от того, кому предстояло обучить его многим искусствам.
Это был Регин, мастер ковать булаты и вдобавок хитроумный человек. О Регине говорили, что он колдун и живет в мире дольше, чем многие поколения смертных. Никто – ни отцы, ни деды – не помнили, когда он пришел в эту страну. Он учил Сигурда кузнечному делу, а также передавал ему мудрость далеких веков. Но, наставляя Сигурда, он смотрел на юношу странным взглядом, не так, как человек смотрит на своего собрата, а как рысь смотрит на более сильного зверя.
Однажды Регин сказал юному Сигурду:
– Всем известно, что конунг Альв владеет сокровищами твоего отца, но тебя он содержит так, будто ты рожден рабом.
Сигурд понял, что Регин хочет пробудить в нем недовольство, чтобы потом использовать его в своих целях. Он сказал:
– Конунг Альв – мудрый и добрый конунг, и он подарит мне все, в чем у меня будет нужда.
– Ты топчешь землю, словно мальчик-слуга, а не сын конунга.
– В любой день, когда мне захочется, я могу получить коня! – вскричал Сигурд.
– Это пустые слова, – сказал Регин и, отвернувшись от Сигурда, принялся раздувать огонь кузни.
Сигурд рассердился и, побросав железки, над которыми работал, побежал на заливной луг у большой реки. Там пасся табун лошадей – серых, вороных, чалых и гнедых, лучших из тех, какими владел конунг Альв. А неподалеку стоял незнакомец, старый, но крепкий человек в диковинном синем плаще. Облокотившись на посох, он любовался лошадьми. Несмотря на юный возраст, Сигурд перевидал многих державных конунгов в их палатах, но у этого человека осанка была величественней, чем у любого из властителей, на которых когда-либо задерживался его взгляд.
– Ты собираешься выбрать себе коня, – сказал незнакомец Сигурду.
– Да, отец, – сказал Сигурд.
– Тогда загони табун в реку, – сказал незнакомец.
Сигурд так и поступил. Попав в бурную стремнину, кони стали барахтаться, торопясь выбраться назад на сушу. Только один поплыл к другому берегу, вскинув голову и оглашая воздух победным ржанием. Сигурд сразу его заметил. Это был серый скакун, молодой и гордый, с длинной летящей гривой. Юноша перебрался через реку, поймал коня, вскочил на него и верхом приплыл обратно.
– Ты выбрал правильно, – сказал незнакомец. – Грани, которого ты оседлал, – из потомства Слейпнира, коня Одина.
– А я из рода сыновей Одина! – воскликнул Сигурд, широко раскрыв глаза, в которых сияло само солнце. – Я из рода сыновей Одина, потому что мой отец был Сигмунд, а его отец был Вёльсунг, а его отец был Рерир, а его отец был Сиги, сын Одина.
Незнакомец пристально смотрел на юношу поверх своего посоха. Виден был только один его глаз, но этот глаз, подумал Сигурд, мог проницать камень.
– Все, кого ты назвал, были орудиями Одина, отправляющими людей в Вальхаллу, чертог героев, – молвил незнакомец. – И из всех, кого ты назвал, не было ни одного, кого валькирии Одина не избрали бы для сражений в Асгарде.
И вскричал Сигурд:
– Слишком много отважных и благородных забирает Один для битв в Асгарде!
Незнакомец всей тяжестью навалился на посох, и голова его поникла.
– Что же делать? – сказал он, и Сигурду почудилось, что слова эти обращены не к нему. – Что же делать? Листья вянут и падают с Иггдрасиля, и грядет Рагнарёк. – Потом он поднял голову и проговорил: – Близок день, когда ты сможешь получить обломки отцова меча.
Затем человек в диковинном синем плаще удалился вверх по холму, и Сигурд провожал его взглядом, пока тот не скрылся из виду. Юноше приходилось сдерживать Грани, своего гордого коня, но вот он дал ему волю и помчался вдоль реки, обгоняя ветер.
Грам и дракон Фафнир
Верхом на Грани, своем гордом коне, Сигурд поскакал к палатам конунга и показался Альву и Хьёрдис, своей матери. Перед палатами он выкрикнул имя Вёльсунгов, и, глядя на него, конунг Альв почувствовал, что этот юноша – ровня избранным, а Хьёрдис, его мать, увидела синий пламень его глаз и подумала, что его путь в мире будет подобен полету орла в небе.
Прогарцевав по двору, Сигурд соскочил с Грани и, ласково потрепав коня по холке, шепнул ему, что он может возвратиться в табун. Гордый конь любовно дыхнул на Сигурда и унесся прочь.
Тогда Сигурд зашагал к лесной хижине хитроумного кузнеца Регина. Когда он вошел, хижина была пуста, но на наковальне, в дыму кузнечного горна лежало творение рук Регина. При виде его к горлу Сигурда подступила тошнота.
Творением Регина был щит, огромный железный щит, на котором по бурому полю извивался багряно-красный чешуйчатый дракон. Блики от кузнечного огня, ложившиеся на него, и плавающий вокруг дым создавали впечатление, будто дракон живет в своей собственной огненно-дымовой стихии. «Это самая отвратительная тварь в мире», – подумал Сигурд.
Пока юноша созерцал отталкивающий образ, в кузницу проскользнул хитроумный кузнец Регин. Он стоял у стены, наблюдая за Сигурдом. Его спина была согнута, космы падали на глаза, горевшие яростным пламенем, что делало его похожим на дикого зверя в клетке.
– A-а, ты рассматриваешь дракона Фафнира, сын Вёльсунгов, – сказал он Сигурду. – Может статься, ты убьешь его.
– Я не выйду на бой с таким гадом. Меня позывает от него на рвоту, – скривился Сигурд.
– Хорошим мечом ты можешь сразить его и завоевать себе больше славы, чем все твои предки, вместе взятые, – прошипел Регин.
– Я завоюю ее, как завоевывали ее мои предки, сражаясь с врагами и покоряя их владения, – сказал Сигурд.
– Ты не настоящий Вёльсунг, иначе ты бы с радостью отправился туда, где всего опаснее и страшнее, – шипел Регин. – Теперь тебе известно о драконе Фафнире, а если ты поднимешься на гребень холмов, то увидишь пустынную землю, где находится его логово. Знай, что когда-то здесь была цветущая страна и люди жили в мире и довольстве, но Фафнир обосновался в пещере по соседству и, ползая к реке и обратно, иссушил своим дыханием землю, превратив ее в бесплодную пустыню. И если ты истинный Вёльсунг, ты убьешь дракона, и позволишь земле вновь расцвести, и вернешь туда людей, и тем расширишь владения конунга Альва.
– Мне нет дела до драконов, – молвил Сигурд. – Я должен пойти войной на конунга Люгни и отомстить ему за смерть Сигмунда, моего отца.
– Что такое уничтожение Люгни и завоевание его страны по сравнению с уничтожением дракона Фафнира? – вскричал Регин. – Я открою тебе тайну Фафнира, неведомую больше никому. Он охраняет клад из золота и драгоценных камней, подобного которому нет больше в мире. Заколов его, ты можешь завладеть всем этим богатством.
– Я не стремлюсь к богатству, – сказал Сигурд.
– Нет богатства, равного богатству Фафнира. Он владеет сокровищем, которым от начала дней владел карлик Андвари. Некогда сами боги-асы отдали его в качестве выкупа. И если ты завоюешь сокровище Фафнира, то уподобишься божеству.
– Откуда ты все это знаешь, Регин? – спросил Сигурд.
– Когда-нибудь я, возможно, расскажу тебе, откуда.
– И когда-нибудь я, возможно, выслушаю тебя. Но сейчас не заикайся больше о драконе. Я попрошу тебя выковать мне меч, который будет крепче и острее всех мечей на свете. Ты на это способен, потому что слывешь среди людей лучшим булатным мастером.
Регин посмотрел на Сигурда своими маленькими хитрыми глазками и решил, что лучше тотчас приступить к делу. Поэтому он бросил в огонь самые тяжелые железные болванки и достал тайные орудия, которыми пользовался, когда от него требовалась особо искусная работа.
Весь день Сигурд трудился рядом с ним, поддерживая огонь в горне и поднося воду, чтобы охлаждать клинок, пока он выковывался и перековывался. За работой Сигурд думал только о булате и о том, как он пойдет войной на конунга Люгни и отомстит за героя, убитого прежде, чем он сам появился на свет.
Целый день мысли его были заняты войной и клинком на наковальне. Ночью же он грезил не о войне и не о клинках, а о драконе Фафнире. Ему снилась бесплодная пустыня, выжженная его дыханием, и пещера, где он устроил себе логово, и сам дракон, покрытый горящей как жар чешуей и растянувшийся в длину, словно войско в походе.
На следующий день они с Регином занимались отделкой исполинского меча. И когда эта работа, требовавшая от Регина всего его мастерства, была завершена, стало ясно, что они создали могучее оружие. Потом Регин заточил клинок, а Сигурд отшлифовал его. И вот наконец он стиснул в ладони мощную рукоять.
Тогда Сигурд положил на наковальню щит с изображением дракона Фафнира и, подняв меч обеими руками, со всего маху обрушил его на мерзкое чудовище.
Щит выщербился, но клинок сломался в руках Сигурда. Тогда он в гневе повернулся к Регину и закричал:
– Твой меч годится только для смердов! Начинай все с начала! Ты должен отковать мне меч Вёльсунгов.
С этими словами он выбежал вон, кликнул Грани, своего гордого коня, вскочил на него верхом и помчался на берег реки, обгоняя ветер.
Регин побросал в огонь еще больше железа и принялся колдовать над новым булатом, произнося заклинания, в которых упоминался клад дракона Фафнира. А Сигурду в ту ночь снилось сверкающее сокровище, не манившее его днем, горы золота и переливчатых драгоценных камней.
Наутро он помогал Регину, и оба не жалели сил, стараясь выковать меч более грозный, чем первый. Три дня бились они над ним, и наконец Регин вложил в руку Сигурда заостренный и отшлифованный булат, который намного превосходил предыдущий мощью и великолепием. И опять Сигурд положил на наковальню щит с изображением дракона. И опять он размахнулся и рубанул, что было мочи. Меч рассек щит, но, ударившись о наковальню, задрожал в руках Сигурда.
Выскочив в ярости из кузницы, юноша позвал Грани, своего гордого коня, вскочил на него, и они понеслись наперегонки с ветром.
Вскоре он предстал перед Хьёрдис.
– Мне нужен более могучий булат, – сказал он, – чем те, что делаются из железа, добытого в земле. Настало время, матушка, отдать мне обломки Грама, меча Сигмунда и Вёльсунгов.
Хьёрдис смерила сына взглядом и убедилась, что он настоящий богатырь и меч Сигмунда и Вёльсунгов придется ему по руке. Она повела его в палаты конунга. Из большого каменного ларя, стоявшего в ее спальне, Хьёрдис вынула сломанный клинок, обвернутый звериной шкурой. Она передала его сыну.
– Вот половинки Грама, – сказала она, – богатырского меча Грама, который Один оставил некогда в Бранстоке, древе дома Вёльсунгов. Я верю, что Грам возродится в твоих руках, сын мой.
Затем она обняла его, как никогда прежде не обнимала, и, стоя в сиянии огненных волос, поведала ему о славе Грама и подвигах тех, кто его обнажал.
Сигурд поспешил в кузницу, разбудил спавшего Регина, показал ему сверкающие половинки клинка Сигмунда и велел их срастить.
Много дней волхвовал Регин в своей кузнице, и Сигурд ни на минуту не отходил от него. Наконец меч был готов, и, когда Сигурд сжал его рукоять, по лезвию пробежал огонь.
Снова взял юноша щит с изображением дракона и положил его на наковальню. Снова занес над ним меч и сокрушительным ударом разрубил и щит, и наковальню до самого основания. Тогда Сигурд понял – это и впрямь меч Вёльсунгов. Он выбежал за порог, кликнул Грани и как ветер понесся к реке. Там по течению плыли клочья шерсти. Сигурд принялся бить по ним мечом, и Грам резал тонкие волокна, как воду. И самое твердое, и самое мягкое – все было перед ним прахом.
В эту ночь Грам, меч Вёльсунгов, лежал под головой Сигурда, но сны юноши по-прежнему полнились образами, отступавшими днем: сиянием сокровищ, о которых он и не думал мечтать, и блеском чешуи дракона, вызывавшего у него такую гадливость, что даже мысль о возможной с ним схватке была ему противна.
