Текст книги "Элингтонское наследство"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6

Мэк и Ален пробыли дома не больше суток. Мэк не шел у Дженни из головы. Он два года назад окончил Оксфорд и готовился стать барристером. Дженни не представляла себе, как можно достичь такой головокружительной высоты. Ее воображение рисовало восхитительные картины: как Мэк, сверкая красноречием и красотой, поражает всех на каком-нибудь блестящем судебном процессе. Об этом она думала, когда не сердилась на него. Когда он бывал очаровательным, а она позволяла себе быть очарованной. Впрочем, не так уж много и позволяла… Мэк только один раз поцеловал се, воспользовавшись тем, что в руках у нее был поднос, и у нее не было возможности его оттолкнуть. Она не хотела, чтобы он целовал ее… во всяком случае, не таким образом. По правде говоря, Дженни тогда чуть не выронила поднос, который ей пришлось отнести, поскольку у Картер вдруг закружилась голова. Отнесла она, больше было некому. Миссис Болтон (кухарка) никогда не носила подносов. К ней бесполезно было и подступаться. А горничная Мэри не жила в доме, а приходила из деревни и, уж конечно, не стала бы таскать подносы в свое свободное время, тем более что она собралась в кино с кавалером. В конечном счете поднос оказался у Дженни, и когда она выходила из темного коридора, ведущего на кухню, Мэк воспользовался моментом. Тогда этот эпизод даже показался забавным, но, вспоминая о нем позже, она ощутила обиду. Теперь ей вообще все казалось обидным и даже причиняло боль. Ей не нужны были всякие легкомысленные шутки. Ей хотелось чего-то иного, на что можно опереться и чему можно доверять, вернее, кому… Раньше была Гарсти, по ее больше нет. Дженни очень тосковала о Гарсти! О! Как же она была ей нужна!

Что же касается Алена… Дженни была не очень высокого мнения о брате Мэка. Он был славным, только что окончил Оксфорд. Ален в общем-то неплохой человек, вот если бы он еще не боялся так своей матери и Мэка. Он действительно был похож на своего отца, но только внешне. Дженни очень любила полковника Форбса. В нем было то, чего не хватало Алену. Полковник Форбс не столько уступал жене, сколько держал дистанцию. С годами он все больше избегал общества жены, но был с ней предельно вежлив. Если их мнения расходились, он предпочитал прекратить разговор и уединялся в своей библиотеке, все чаще и чаще.

Дженни любила наведываться в библиотеку, входила прямо из сада через застекленную дверь. Они с полковником Форбсом подолгу разговаривали. Иметь такого друга было просто замечательно! Он невероятно много знал о птицах, о всяких зверях и вообще о природе. Дженни очень любила его, и когда он умер, страшно горевала. Ален, возможно, тоже, но не Мэк. И не миссис Форбс! «Она нисколько не переживает. Я знаю, что ей все равно!» – сказала Дженни Гарсти, когда они вместе вернулись с похорон. «Ты не должна так говорить, Дженни… ты ведь можешь ошибаться!» В этом – вся Гарсти! Она была добра даже к тем, у кого не было ни капли доброты. Дженни вспомнила свою тогдашнюю горячность: «Как вы можете верить, что ей не все равно, смотрите, какая у нее красивая прическа!» Разумеется, ее рассуждения были по-детски наивными, но позднее, припомнив это, она все-таки поняла, что была права. Люди и в минуты горя, конечно, могут быть аккуратно причесаны, но уж наверняка их не заботит, хорошо ли они выглядят.

Да, Ален, наверное, страшно переживал. Когда умер его отец, он был за границей, приехал лишь спустя три месяца. А Мэк вообще не переживал. Или совсем немного. Он был абсолютно другим человеком. Дженни и сама не знала, почему она так думала. Однако какое-то чутье (и откуда оно взялось?) подсказывало ей, что Мэку было все равно. Она доверяла этому чувству без всяких раздумий. Оно покоилось в самой глубине души, пряталось под каждой ее мыслью о Мэке. Дженни предпочитала пореже заглядывать в эти глубины собственной души.

Дженни довольно легко вошла в повседневную жизнь Элингтон-хауса. Жизнь там не очень отличалась от того, к чему Дженни привыкла. Учась в школе, она, бывало, каждое утро ездила на велосипеде в Камингфорд и возвращалась к дневному чаю. Но потом обычно шла в Элингтон-хаус, помогала ухаживать за Джойс, когда та болела, и занималась с Мэг. Ни о чем другом она не помышляла и была вполне счастлива. Ей даже не хотелось поступать в колледж, хотя она была лучшей ученицей в школе. Ее вполне устраивало общение с Мэг и Джойс, а по выходным – с их старшими братьями. То, что они потом стали приезжать гораздо чаще, ничуть ее не удивляло и казалось вполне естественным.

Теперь же, когда она жила в доме постоянно, все стало иначе. Она была поражена многим, чего не замечала раньше. Пожалуй, «поражена» не совсем точное слово. Ничего определенного не было. Просто, когда первые впечатления стерлись, в душе осталось нечто, чего не было раньше. Определить точнее это «нечто» она бы не смогла.

Когда наступила очередная суббота, Мэг и Джойс горячо обсуждали, приедут ли Мэк и Ален на выходные или пет.

– Они никогда не приезжали две недели подряд, – сказала Мэг.

– Летом приезжали, – возразила Джойс.

– Это был особый случай. Я хорошо помню. Тогда праздновали день рождения Энн Гиллспи.

– Август – дурацкое время для дня рождения! Все разъезжаются, – заявила Джойс.

– Мэк и Ален не уехали.

– Может, поэтому она тогда и родилась.

– Когда?

– В августе, глупая! – Джойс скорчила гримасу и высунула язык.

– Нет, я не глупая, – с достоинством возразила Мэг. – А так говорить и гримасничать очень грубо в невоспитанно.

– Кто тебе сказал?

– Мама.

– О!

Дженни решила, что пора вмешаться.

– А ну, кто первый добежит до вяза? – весело крикнула она, и все втроем помчались по лужайке к вязу. Это дерево жутко скрипело зимой, и старый садовник Джексон говорил, что оно ждет своего часа.

– Иллум[2]2
  Искаженное от англ. «ильм», вяз.


[Закрыть] – скверное дерево, – сказал Джексон, увидев Дженни с девочками, – им в саду не место. Им место на кладбище. Там пусть себе и растут. А это дерево нужно повалить, мисс! Я всегда так говорил и готов сто раз повторить.

– Ну, это вы не мне говорите, – отозвалась Дженни.

Джексон внимательно посмотрел на нее. Он помнил ее мать. «Просто вылитая мать, только нрав другой», – подумал он.

После полудня пошел дождь, и они сидели дома. В этот день девочки собирались на чай к своей старой няне, миссис Крейн, которая жила с дочерью на другом конце деревни.

Обе то и дело подбегали к окнам посмотреть, не прекратился ли дождь.

В комнату зашла миссис Форбс и строго сказала, чтобы под таким ливнем не смели уходить.

– Не так уж важно, если они промокнут на обратном пути домой, но туда они должны дойти в сухом виде, – повелительным тоном произнесла миссис Форбс. – Я еду в противоположном направлении и не смогу их подвезти.

Я буду у Рексолов. Ты, Дженни, разумеется, пойдешь с детьми.

Дженни слегка замялась.

– Видите ли, миссис Форбс, я думала, что вы не будете возражать, если я останусь, а с девочками пойдет Картер. Они с няней большие приятельницы.

– О да… Я совсем забыла. Ну что же, если сумеют не промокнуть, пусть идут.

Миссис Форбс вышла, не ожидая ответа. Это было не в ее привычках. Отдав распоряжение, она не сомневалась в том, что оно будет выполнено.

Дождь стал уже затихать, когда дверь вдруг распахнулась и вошли Мэк и Ален. Обе девочки с радостным воплем бросились к ним.

– Матери, кажется, пет, а мы явились к чаю, – сказал Мэк.

– Мы не ждали вас на этой неделе, – объяснила Дженни.

Она покраснела и сразу очень похорошела.

Мэк улыбнулся. В конце концов ему еще повезло! Она могла оказаться унылой и глупой замухрышкой, а Дженни хорошенькая. Даже очень!..

Ален подхватил – сразу обеих – сестренок и принялся их кружить. Мэк чуть ближе склонился к Дженни.

– Вы скучали по мне, Джен? – вкрадчиво спросил он, понизив голос.

– Может быть… немножко.

– Может быть… очень?

В эту минуту раздался сильный грохот. Ален споткнулся о стул и рухнул на пол вместе с визжащими от восторга сестрами.

Дженни вскочила.

– О господи! Что вы натворили, Ален? Зачем же так высоко кружить?

– Где уж там высоко!.. Я наоборот в-в-внизу! – смеясь ответил Ален и поднялся. Волосы у него были растрепаны.

Дженни схватила Мэг одной рукой, а Джойс другой.

– Прекратите, девочки! Ведите себя прилично, а него я отправлю братьев прочь!

– Ox! Ты так не сделаешь! – воскликнула Мэг.

– О Дженни, дорогая! – взмолилась Джойс.

Мэк и Ален, приняв театральные позы, в один голос повторили: «О Дженни, дорогая!», и все залились смехом.

Позже, вспоминая об эти милых дурачествах, Дженни всегда думала, что это были самые последние счастливые минуты с ними – самые последние… хотя тогда, конечно, она этого еще не знала. Она только почувствовала себя счастливой, словно все беды кончились и никогда больше не вернутся.

Все были в чудесном настроении, но тут за девочками пришла Картер. Обе горячо протестовали, уверяя, что к няне можно пойти на чай в другой раз.

– Когда угодно! Картер, ты же знаешь, что туда можно в любое время, а Мэк и Ален пьют с нами чай раз в сто лет!

Но Картер была неумолима.

– Просто уши вянут от подобных глупостей! – возмутилась она. – Небо ясное, дождь перестал – посмотрите в окошко. А няня, наверное, все утро пекла для вас печенье.

– С шоколадной глазурью? – недоверчиво спросила Джойс.

– Вполне вероятно, – ответила Картер более милостиво.

Протесты стали менее яростными. Да и вообще особой надежды на то, что им разрешат остаться, не было. Картер повела их умываться, одеваться и, наконец, вывела их на улицу – поистине воплощение кротости и послушания.

Когда Дженни вернулась в классную комнату, там был только Ален.

– Мэк уехал к Рексолам, – сказал он.

Дженни почувствовала жгучее разочарование. Значит, она ему совершенно безразлична… совершенно… тогда и он мне не нужен! Но так ли это?.. Точного ответа не было, но коварный вопрос продолжал се донимать все время, пока она готовила чай Алену и себе и обсуждала с ним его планы на будущее.

Глава 7

– Если честно, я очень рад, что Мэк отправился за матерью, – сказал Ален. – Наконец я с-смогу пог-г-говорить с вами наедине.

Дженни рассеянно улыбнулась. Она думала о том, весело ли там, куда отправился Мэк, и будет ли там Гиллспи. Надо было во что бы то ни стало гнать прочь эти мысли но пока не получалось. Она не могла не думать, что Мэк и Энн были бы великолепной парой. Оба красивые, с золотистыми волосами, темно-голубыми глазами и темными ресницами, оттенявшими синеву глаз.

Вздрогнув, Дженни пришла в себя.

– Что вы сказали, Ален? Простите, я нечаянно задумалась.

Ален явно обиделся и стал еще сильнее заикаться.

– Вы н-не с-слушали! Вы н-никогда м-меня не с-слушаете! – с гневом и горечью воскликнул он.

Дженни почувствовала себя виноватой. Она от смущения покраснела, и глаза ее мягко блеснули.

– О Ален!.. Извините меня. Я… я просто думала о чем-то другом.

Она покраснела еще сильнее, вспомнив, о чем только что думала.

Ален сразу заметил смущение Дженни и решил, что это свидетельствует об интересе к его особе. Он разволновался… Перегнувшись через стол, он схватил руку Дженни, воспользовавшись тем, что она как раз протягивала ему тарелку с бисквитами.

– Дженни! Вы должны меня выслушать! Я н-не м-могу оставаться в с-стороне, н-не м-могу д-допустить, чтобы такое случилось… В самом деле не могу! М-м-мне не часто выпадает возможность п-поговорить с вами, и я н-не м-могу себе позволить ее упустить.

Дженни поставила тарелку. Она надеялась, что Ален сообразит, что она хочет, чтобы он отпустил ее руку, но он сжал ее пальцы еще крепче.

– Ален, это же нелепо! Вы делаете мне больно!

– Я не хочу причинять вам боль. О господи! Джен, я сделаю все, чтобы вам не было больно. О! Именно поэтому вы должны знать… д-должны понять!

Дженни дрожала, но сумела взять себя в руки. Ален был всего лишь мальчиком… неразумным мальчиком.

– В чем дело, Ален? – спросила она как можно спокойнее.

Он отпустил руку Дженни так же внезапно, как минуту назад схватил ее. Затем быстро встал, опрокинув при этом свою чашку с чаем, однако не заметив этого, подошел к камину и остановился, глядя на гаснущий огонь.

– Разве вы не знаете, что я люблю вас? – глухо спросил он.

– Ален! Вы не можете… не должны!

– П-потому что я – это я, а н-не Мэк, – сказал он.

– О Ален!..

– Почему я не д-должен л-любить вас? Вы можете м-мне объяснить? К-конечно, я н-никто. Ни для кого ничего не значу.

– Ален!

Он неожиданно обернулся и посмотрел ей прямо в лицо.

– Н-нет! Вы меня выслушайте! Я должен вам кое-что сказать, и сейчас самое время это сделать.

Он перестал заикаться и стал еще больше похож на своего отца. Дженни только один раз видела полковника Форбса в гневе. Это было очень давно, когда она была еще совсем маленькой. Полковник рассердился на какого-то мужчину, который напугал женщину. Эта картина ярко возникла в памяти Дженни. Тогда она очень испугалась. Теперь она не боялась, только кровь отхлынула от лица.

– Что вы хотите мне сказать? – спросила она, глядя в глаза Алена.

– Я хотел сказать… Я вас люблю! Люблю уже давно. Правда, я еще не могу жениться на вас… Пока! Я это знаю. Но если бы мы с вами были помолвлены, это… это служило бы вам защитой. Мы могли бы пожениться года через три, если… если вас не пугает очень скромная жизнь… поначалу. Я не хотел вам ничего говорить, но Мэк вам не подходит… правда, не подходит. И если бы вы стали моей невестой, он оставил бы вас в покое… Он… ему бы пришлось!

Дженни бледнела все больше и больше. Алена она никогда не воспринимала как мужчину. Ален был просто Ален, почти брат. Иных чувств он просто не вызывал.

Будь она старше, она бы поняла, что юноша в таком возрасте всегда в кого-нибудь влюблен, но она этого не знала и не знала, как его успокоить, не обидев. Она сидела за столом и думала: «Бедный Ален! Что ему сказать? Как поступить?» Она почти не слушала, что он говорил, и смотрела на него растерянным взглядом.

– О Ален, пожалуйста…

Он подошел к ней.

– И не надо твердить «О Ален!»… Не надо! Вы моя… я не отдам вас Мэку!.. Я ему не позволю. Дженни! – с мольбой сказал он, потом опустился на колени и обнял ее за талию.

Дженни вдруг почувствовала себя более уверенно. Она больше не боялась, потому что это был просто Ален, которого на знала всю свою жизнь и который был ей как брат. Брат – только! Вот почему все это было ни к чему – вся эта сцена.

Когда она заговорила, голос ее слегка дрожал, но внутренне она была спокойна.

– Ален, вы не должны… Не должны! Это бесполезно… совершенно бесполезно!

Ален с недоумением посмотрел на нее.

– Почему бесполезно? Почему вы так говорите? Я буду работать… я сделаю все. Послушайте… у меня есть идея.

Один мой друг – его зовут Мэннинг, Берти Мэннинг.

Он очень славный парень. Силен как бык! Он хочет завести ферму. У его отца полно денег, и он очень расстроен тем что Берти не хочет заниматься бизнесом. Что-то связанное со сталью. Но Берти говорит, что ему и думать об этом тошно. Он говорит, что не желает быть богачом.

Ему нужно не так уж много: чтобы было на что жить и купить ферму, а в бизнес отец пусть сунет своего младшего сына, Регги. Регги, тот совсем из другого теста. Он хотел бы на самом деле быть старшим, спит и видит, как станет бизнесменом. Регги считает Берти дураком, а Берти говорит, что бизнес – это не для него, и вообще ему же, Регги, это лучше, пусть радуется. Сами видите, что…

В этот момент Дженни решительно скинула со своей талии руки Алена. Потом отодвинула стул и направилась к камину. Ален последовал за ней. Но прежде, неловко поднимаясь с колен, он опять споткнулся и на этот раз опрокинул чашку Дженни. Не обратив на это ни малейшего внимания, он встал напротив Дженни по другую сторону камина.

– О чем это я говорил? – хмурясь, спросил он. – Ах да, я рассказывал вам о Берти Мэннинге. Не понимаю, почему вы ушли из-за стола… Я не с-собирался ничего говорить, но н-не мог сдержаться. Если я стану партнером Берти, мы сможем года за три окупить начальные расходы, на ферме это запросто… И если бы мы с вами были помолвлены…

– Но ведь вы собирались поступить на службу? – перебила его Дженни.

– Это слишком долгий путь, – ответил он, снова нахмурившись. – Я ждал возможности, но если вы будете со мной помолвлены…

– Я не могу, – сказала Дженни.

Он шагнул в ее сторону, протянув к ней руки.

– Джен-н-ни!

– Это бесполезно, Ален! Бесполезно. Для меня вы всегда останетесь братом. Я не могла бы… не могла!

Услышав это, Ален смертельно побледнел – казалось, в его лице не осталось ни кровинки. Это было ужасно.

– Из-за Мэка, да? – с трудом подавив волнение, снова заговорил Ален. Он говорил торопливо, горячо. – Мэк вас не любит… н-не любит! Если бы вы слышали его, вы бы поняли, что я говорю правду. Он совсем вас не любит.

Однако собирается на вас жениться… я н-не знаю почему…

Сердце Дженни так и подпрыгнуло. Мэк хочет на ней жениться! Жениться на ней, на Дженни Хилл, у которой нет даже отцовской фамилии, только фамилия матери, на ней, хотя у нее нет ничего… абсолютно ничего… Голова у Дженни закружилась, и она крепко ухватилась за каминную полку. Она быстро наклонила голову и сморгнула слезы, которые подступили к глазам. Сверкнув, упало несколько слезинок, и Дженни взяла себя в руки.

– Он не собирается на мне жениться, – услышала она свой голос будто со стороны.

– Собирается. Я вам говорю, что он хочет на вас жениться. Я не знаю почему, но это т-так. П-поэтому он отправился вслед за матерью. И поэтому я д-должен был п-поговорить с вами. Пока их нет. Иначе у меня никогда н-не было бы возможности.

У Дженни перестала кружиться голова. Слез больше не было.

– Почему вы говорите, что Мэк хочет жениться на мне? – спросила она.

– Я н-не з-знаю. Но он этого хочет.

– Почему?

– Я же вам сказал, что н-не з-знаю.

Горькие мысли тут же стали одолевать Дженни. Она старалась не пускать их в душу, но они были подобны ветру, проникавшему сквозь запертые двери и оконные ставни, сквозь печные трубы. Да-да, если бы она была Дженни Форбс, законной дочерью Ричарда Элингтона Форбса и Дженнифер Хилл, если бы она была их законной дочерью, а не случайным внебрачным ребенком, тогда Мэк действительно захотел бы жениться на ней: вот она причина, и очень веская. Мысли бились так настойчиво, что им были нипочем никакие закрытые двери и ставни. Она не станет их слушать… не может… не должна.

– Прекратите, Ален! – она нетерпеливо топнула ногой. – Слышите, прекратите!

Он подошел ближе.

– Я знаю Мэка, – сказал он. – Вы только его и видите, ладно, это ваш выбор. Я не скажу ни слова, но учтите – это вся ваша жизнь. А он вас не любит… не может любить так, как я! Нет, я не это хотел сказать. Речь не обо мне, а о вас. Вы не знаете Мэка… Я знаю. И хоть он мой брат, я скажу вам правду. Для него существует только один человек на земле – он сам! Он счастливчик: красивый, сильный, умный. И еще родился вовремя.

Он старший сын. Вы думаете он позволит кому-нибудь отобрать у него свои права? Кому бы то ни было? Уверяю вас – нет! Если понадобится, он… он решится даже на кровавое дело!.. – Ален остановился, словно ужаснулся собственных слов. И заговорил, опять заикаясь, голос его дрожал:

– Это п-правда…

Дженни нервно повела плечами.

– Это вас не касается, – сказала она тихо.

– Д-думаю, что касается, – он пристально посмотрел на нее. – Я д-думаю, это касается каждого, кто вас любит. Я л-люблю вас, Дженни.

Участливый нежный тон подействовал успокаивающе.

– Я знаю, – сказала Дженни, уже не сердясь. – Но я не хочу, чтобы вы так меня любили.

Ален застонал и прижался лбом к каминной полке.

– Да что я, – помолчав, опять заговорил он, – повторяю: речь не обо мне. Я просто не хочу, чтобы вам п-причинили боль… Вот и все.

Дженни почувствовала растерянность, она не знала, что ей делать, что отвечать…

Ален поднял голову. По щекам его текли слезы. Но он их даже не замечал.

– Вы п-подумайте о том, что я сказал. Все это правда. О Дженни! – с болью произнес он и быстро вышел из комнаты.

Глава 8

Дженни перемыла чайную посуду, убрала тарелку с бисквитами. Руки ее двигались механически. Она была словно в забытьи и ей хотелось, чтобы это состояние длилось подольше. Как-то, в детстве еще, ей делали анестезию, когда она упала с дерева и вывихнула плечо. Доктор не вполне был уверен, что нет дополнительных повреждений, и ей сделали укол обезболивающего. Она вспомнила, как постепенно приходила в себя, почти ничего не чувствуя. Но в какой-то момент боль вернулась, одолевая приятную дремоту, и в конце концов дремота исчезла совсем. Дженни подумала, что сейчас с ней происходит примерно то же самое.

Боль придет… и очень сильная, как тогда с плечом.

Только эта неведомая боль будет еще мучительней, потому что телесную боль не сравнишь с болью души.

Убрав посуду, Дженни поднялась в классную комнату.

Она не знала, где Ален, но подумала, что он ушел, а значит, она в доме совсем одна. Миссис Болтон обычно уходила по средам, но даже если она не ушла, это ничего не значило – миссис Болтон никогда не поднималась наверх. Ее спальня находилась внизу, в комнате бывшей домоправительницы. Дженни почувствовала одиночество, но тем не менее ей было хорошо, хотя дом сегодня казался особенно пустым и гулким. А все-таки напрасно она не пошла вместе с девочками. Тогда бы не произошло этого разговора с Аденом.

Вдруг она услышала, как к парадной двери подкатила машина и остановилась. Подойдя к окну, Дженни увидела, что из машины вышли миссис Форбс и Мэк. При виде высокой, стройной фигуры Мэка Дженни стало не по себе – сердце сразу заныло. Боль росла и росла, становясь нестерпимой… как в детстве, тогда с плесом. Дженни задернула гардины и, залившись слезами, уселась на подоконник. Все сразу на нее навалилось: смерть Гарсти, потеря дома… а теперь и то, что сказал Ален о Мэке… Все ее существо восставало против. Это не правда! Не правда… не правда! Но где-то в глубине сознания негромкий голос говорил: «Нет, это правда. И ты это знаешь!»

Безысходная горечь охватила Дженни. Она забыла обо всем на свете. Неожиданно раздались шаги на лестнице.

Дженни съежилась за гардиной. Она не может его сейчас видеть!

Потом послышались другие шаги и голос… Голос миссис Форбс.

– Она там?

Двери открылись, и вошел Мэк. Загорелся свет. Дженни еще больше съежилась за своим укрытием.

– Ее здесь нет, – ответил Мэк. – Наверное, вместе с Аденом отправилась за девочками.

Миссис Форбс вышла из своей спальни. Донесся слабый запах духов. Очень слабый, как последний отсвет на воде, перед тем как стемнеет. Это сравнение мелькнуло в сознании Дженни, как отзвук ее собственных ощущений.

Дженни не собиралась слушать. Она вообще не думала, что окажется в таком дурацком положении, когда ей волей-неволей придется что-то подслушать. Раздался щелчок закрывающейся двери, и Дженни решила, что осталась одна. Но сразу поняла, что это не так, потому что свет продолжал гореть, а миссис Форбс строго следила за тем чтобы все выходя гасили свет. Дженни, холодея от ужаса, замерла на жестком подоконнике. Почему они не уходят? Почему они здесь?

– Ну, что ты мне хотел сказать? – с ласковой снисходительностью спросила миссис Форбс. Подобным тоном она ни с кем больше не разговаривала…

Мэк молчал. Дженни тут же явственно представила, как он сейчас выглядит: брови сдвинуты, темно-голубые глаза еще больше потемнели…

– В чем дело, Мэк? – снова спросила миссис Форбс.

– Хорошо. Сейчас скажу. Я узнал об этом неделю назад.

И уже все обдумал. Мне неизвестно, что ты и сама знаешь… или догадываешься.

Сердце Дженни билось так сильно, что едва не выскакивало из груди. Она чувствовала, как неистово пульсирует кровь – не только в груди, но и в ушах, и в горле. Она не знала, что ей предстоит услышать. Или знала?

– Эта Дженнифер. Он женился на ней, – сказал Мэк.

Миссис Форбс грела ноги у камина. Она резко повернулась и посмотрела на сына.

– Что ты имеешь в виду?

– Я говорю о Дженни. Мы же знаем, что она дочь Ричарда Форбса.

– Ну и что? Это не так? – резко и нетерпеливо спросила миссис Форбс.

– Конечно она его дочь! В этом никогда не было сомнения. Единственное, что вызывало сомнение – это факт его женитьбы на ее матери, на Дженнифер Хилл.

Миссис Форбс окинула сына с головы до ног холодным пытливым взглядом.

– Ты говоришь ерунду! Не было никакой женитьбы!

Дженни почувствовала гнев в ее голосе. Но в голосе Мэка почему-то совсем не было злобы. Скорее это был голос человека, который уже свыкся с определенной мыслью и решил покориться.

– Мамочка, дорогая моя! – сказал он. – Полно, будь благоразумна. У нас мало времени. С минуты на минуту они явятся всей гурьбой, нам надо успеть все обговорить. Ричард Форбс и Дженнифер Хилл были женаты. Я не прошу верить мне на слово. Я видел свидетельство.

– Ты… что?..

– Я видел свидетельство, – повторил Мэк.

– Не может быть!

– Я его видел. Ну что, теперь ты веришь, что я не выдумываю. И зачем мне выдумывать? А теперь выслушай меня, потому что времени у нас мало, а дело срочное. У меня возникли сомнения, потому что Гарсти отчасти себя выдала. Случайно что-то сказала, а потом запнулась и – молчок.

– Ты думаешь, она была убита? – неожиданно спросила миссис Форбс.

Дженни хорошо знала этот тон, тон матери, готовой к сражению… Миссис Форбс будет бороться за Мэка до последней капли крови. Дженни почувствовала это по ее голосу. И Мэк тоже почувствовал – Дженни поняла это по его смеху.

– Я ничего подобного не думаю. Ты сама прекрасно знаешь, что произошло. Но не будем отвлекаться. Так слушай. В четверг, накануне несчастного случая, Гарсти и Дженни ездили в Камингфорд. Я знал, что их нет, приехал сюда и вошел в коттедж.

– Каким образом? – спросила миссис Форбс.

Мэк снова засмеялся.

– Ну какая разница! Я все там обыскал и нашел-таки то, что искал.

– Что ты нашел? – Голос миссис Форбс изменился.

Дженни это сразу почувствовала. Он был по-прежнему властный и уверенный, но в нем появилась напряженность, даже неестественность.

– Я нашел письмо Ричарда Форбса к Дженнифер Хилл.

Очевидно, это было последнее письмо, которое он ей написал. Он называет ее своей женой.

– Это ничего не значит! – немедленно воскликнула миссис Форбс.

– Дорогая мама, я не ребенок. В письме было достаточно таких моментов, которые, скажем так, настораживали. На всякий случай я отправился в Сомерсет-хаус и… Ну, ты сама уже все поняла.

– Ничего я не поняла! Не увиливай! Если у тебя есть что сказать, говори!

– Ну раз ты так настаиваешь…

Судя по голосу, Мэк продолжал улыбаться.

Дженни как будто видела его перед собой: светлые волосы, голубые глаза, высокий, сильный, стройный…

У нее закружилась голова. Нет!.. Нет! Никаких обмороков… она должна выслушать все до конца. Должна! Она с силой вдавила ноготь левого указательного пальца в правую ладонь – боль помогла преодолеть накатившую дурноту. Она слышала, что сказал Мэк. Слышала очень четко. Каждое слово.

– Они поженились в январе сорокового, за пять месяцев до его гибели, – сказал он.

– Не верю!

Мэк пожал плечами – Говорю же: я сам видел документ – дубликат свидетельства о браке.

– Тогда почему она ничего не сказала?

Мэк снова пожал плечами.

– Ты забыла, что она была контужена в голову во время бомбежки… В ту же самую ночь, когда погиб Форбс.

В Дженнифер попал осколок снаряда. Гарсти как-то мне об этом рассказывала. Наверняка она и тебе говорила.

– Да, говорила.

– Так вот. Они думали, что Дженнифер придет в себя после рождения ребенка, но произошло совсем другое. Она умерла.

Последовала долгая пауза.

Голова у Дженни больше не кружилась. Что они такое задумали? Ей очень хотелось это услышать, но она боялась, что ей так и не придется узнать. Если Элингтон принадлежит ей, она отдает его им. О! С удовольствием! Если Элингтон принадлежит ей… она не вполне пока понимала, что это означает. Вдруг она услышала, как миссис Форбс произнесла – очень четко и громко:

– Все это ерунда!

– Очень опасная для нас ерунда, если мы все пустим на самотек, – возразил Мэк.

– Что мы можем сделать?

– О, выход довольно простой. Я могу жениться на ней.

– Нет!.. Нет!

– Мама, прекрати сейчас же! Это прекрасный выход.

– Я этого не переживу!

– Говорю тебе: перестань вести себя как ребенок. Уж не думаешь ли ты, что я так рвусь жениться на нашей бедняжке?!

– Я не знаю.

– Перестань! – он засмеялся. – Я бы и не подумал вешать себе на шею эту девчонку, если бы все так не обернулось! Пойми: это идеальный выход.

– Я ничего не понимаю.

– Мама, ты же у меня умница! Передо мной тебе незачем притворяться. Мы с тобой всегда думаем одинаково, и ты прекрасно это знаешь. Я не Ален, со мной не стоит хитрить. Я вполне готов инсценировать легкую влюбленность. Только это между нами. Давай же говорить совершенно откровенно.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила миссис Форбс.

– Послушай, мама. В отличие от тебя у меня было время все обдумать. Существует только один выход. Тот, что я уже назвал. Я женюсь на ней, и пусть все будет шито-крыто. А если она когда-нибудь узнает… Это, конечно, нежелательно… Но уже ничего нельзя будет поделать! Мы «не знали», и она не знала. Впрочем, если мы поженимся, это не будет иметь никакого значения. Я останусь благородным кузеном, который женился на бедной родственнице, на бездомной бесприданнице, да еще незаконнорожденной.

– Не говори так! – воскликнула миссис Форбс.

– Почему? – снова засмеявшись, спросил Мэк.

Дженни их не видела, но они видели друг друга, и то, что миссис Форбс прочла на лице сына, было ужасно…

Одно дело подозревать и в любой момент иметь возможность отогнать эти подозрения, а другое дело – узнать горькую правду. Она вспоминала мужа, но тут же постаралась о нем не думать, так как хорошо знала, что он осудил бы ее за несговорчивость и за пренебрежение к Дженни, а Мэка за его самоуверенность. А миссис Форбс взвешивала пока все «за» и «против». Она прикинула все последствия своего отказа от жертвы сына… Дженни хозяйничает в доме вместо нее, а она сама всего лишь вдова с ограниченными средствами, и Мэк, оставшийся ни при чем… Миссис Форбс не могла даже помыслить об этом. Нет! Ни за что!

Она готова была защищаться и спасать сына любой ценой.

– Нет… нет! – произнесла она негромко, но твердо. – Я не могу! Не могу!

Мэк улыбнулся.

– Да ты сама увидишь, что все отлично устроится.

– Нет-нет! То есть я хочу сказать, ты прав… Ты должен на ней жениться.

– Конечно я прав! Я всегда прав. Л почему? Потому что умею четко мыслить. Я никогда не отвлекаюсь на всякие сантименты вроде моральных норм. Это всегда приводит ко всяким неприятностям. Главное – решить, как лучше действовать, а уж что там морально или аморально разберемся после.

Миссис Форбс с легким изумлением смотрела на него.