Текст книги "Проклятие для леди"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мисс Силвер, успевшая привыкнуть к весьма неофициальной манере общения посетительницы, снисходительно улыбнулась и заметила, что никогда никуда не ездит без своего вязанья.

– А каковы ваши условия?

Мисс Силвер назвала сумму, которая несколько лет назад показалась бы ей астрономической. Но сейчас ее приняли безоговорочно.

– Прекрасно. Деньги у меня есть – куда больше, чем я смогу потратить. Когда проводишь большую часть времени, обходясь имуществом, поместившимся в паре подседельных сумок, тебе ни к чему груды барахла, которым обременяют себя домоседы. Возможно, я когда-нибудь поселюсь в палатке на земле, доставшейся мне от предков и которую я пока не продала. Там есть приятный ручеек. А если в палатке станет холодно, я всегда могу переделать ее в кибитку. – Джозефа поднялась и протянула мисс Силвер сильную загорелую руку. – Думаю, вы справитесь с этим делом, и я бы хотела, чтобы вы поехали туда как можно скорее. У мисс Фолконер есть телефон, вы можете ей позвонить. Скажите, что подруга вашей подруги останавливалась у нее летом, и спросите, не может ли она вас принять. Да, лучше на кого-нибудь сослаться, иначе она вам откажет.

Мисс Силвер улыбнулась. Ей ничего не стоило сослаться на таких людей, чьи рекомендации никоим образом не посмели бы подвергнуть сомнению. Записав еще кое-какие детали, она вытерпела крепкое рукопожатие мисс Боуден, которая удалилась, явно удовлетворенная результатами визита. Как только входная дверь закрылась, мисс Силвер придвинула к себе телефон и набрала код междугородной связи.

Глава 13

Столовая рейдонского отеля «Георг» была строго выдержана в традициях многочисленных георгианских и викторианских двойников. Высокие окна прикрывали пожелтевшие тюлевые занавески и оливково-зсленые портьеры. Довольно древние скатерти на столах свешивались почти до пола. Кое-где стояли вазы с парой бумажных цветов или веточкой хвои.

Возможно, летом появлялись и настоящие цветы, но первым делом, независимо от времени года, бросалась в глаза массивная пепельница, снабженная рекламным знаком популярной минеральной воды. Стены украшали гравюры с изображениями членов королевской семьи и известных политиков прошлого, взирающих на посетителей кто сурово, кто с улыбкой. Молодая улыбающаяся королева Виктория – скромно перевязанные лентой волосы почти скрывают ее изящные ушки. Принц-консорт Альберт[7]7
  Альберт Сакс-Кобург-Готский (1819 – 1861) – супруг английской королевы Виктории с 1840 года.


[Закрыть] в ту пору, когда он был одним из самых красивых молодых людей Европы.

Великий Гладстон[8]8
  Гладстон Уильям Юарт (1809 – 1898) – британский государственный деятель, четырежды занимавший пост премьер-министра.


[Закрыть] с мрачным выражением продолговатого лица. Маркиз Солсбери[9]9
  Солсбери Роберт Артур Тэлбот Гаскойн, 3-й маркиз (1830 – 1903) – британский государственный деятель.


[Закрыть] с густой бородой. Глядя на изрядно полинявшие портреты, трудно было представить, что вокруг этих людей некогда кипели бешеные страсти.

Иона сидела спиной к окну и только рассмеялась в ответ, когда Джим Северн стал извиняться за то, что он не смог найти лучшего места для ленча.

– Надо было пойти куда-нибудь в деревне.

– Хорошо, что мы этого не сделали. Когда льет дождь, в деревне бывает довольно тоскливо. Кузина Элинор живет в деревне, так что я сыта сельскими прелестями по горло, а в дождливое воскресенье предпочитаю находиться в более цивилизованной обстановке. Здесь мы можем окунуться в великую викторианскую эпоху и никуда не спешить. Мы не опаздываем на поезд? Мне о многом нужно с вами поговорить.

Далеко не молоденькая уже официантка приняла у них заказ, а когда она отошла, Джим сказал;

– Мне тоже нужно о многом с вами поговорить.

– Ну, кто первый?

– Вы, если хотите.

Иона улыбнулась и покачала головой.

– Не особенно. Быть первым – мужское дело.

Джим склонился вперед над столом.

– Ваша сестра действительно очень хочет жить в этом доме?

Иона задумчиво посмотрела на него.

– Думаю, ей вообще не хочется там жить. Лично я его просто бы возненавидела, и, по-моему, Аллегре он тоже не подходит. Она очень впечатлительная, и дом пугает ее.

– Тогда почему…

– О, это все Джеффри. С ним достаточно поговорить пять минут, чтобы понять, как он обожает «Дом для леди».

Хотя Джеффри над собой подшучивает, но это чистое лукавство. Он с трудом заставляет себя прекратить разговоры о доме и, по-моему, никогда не перестает о нем думать.

Ионе было очень легко разговаривать с Джимом. Она сама себе удивлялась. Ведь он приехал в Блик, чтобы представить мистеру Сэндерсону отчет о состоянии «Дома для леди», чтобы опекуны Аллегры знали, как им действовать.

Тем не менее ни Джим, ни Иона об опекунах даже не вспоминали. Разговор шел исключительно о личном. Без всяких предисловий они вдруг заговорили о самом сокровенном для Ионы. Она и представить не могла, что сможет обсуждать это с посторонним – состояние Аллегры и то, как она переживает за сестру.

Появление официантки с двумя тарелками розового томатного супа заставило обоих умолкнуть. «Это совсем не мое дело, – думал Джим Северн. – Какого черта я пристаю к ней с расспросами?» «Но он вовсе не посторонний, – размышляла Иона. – Мне кажется, будто я знала его всегда».

Суп был горячий и, что самое главное, не из консервных банок. Иона подумала, что помидоры, очевидно, консервировали домашним способом и что хорошо бы узнать рецепт.

– Флорри Боуйер – приходящая служанка из деревни – говорила мне, что здесь хорошо кормят, – улыбнувшись, сказала она. – Ее тетя работает здесь поваром, а до этого – кухаркой в очень хороших домах, но предпочитала обрести самостоятельность. В конце концов она решила снять комнату и готовить лишь по особым заказам, но тогда управляющий сделал ей предложение. Прошлой осенью он потерял жену, а она души не чает в его дочке, поэтому согласилась выйти за него и остаться.

– Откуда вы все это знаете? – засмеялся Джим.

– Флорри любит поболтать.

– В том числе и с вашей сестрой? Часом, не она ли внушила ей страх перед домом?

Иона кивнула.

– И что же Флорри ей рассказала?

– Что в деревне дом прозвали «Проклятие для леди».

Якобы каждая женщина, став его хозяйкой, непременно теряла то, что для нее было дороже всего на свете. Аллегра не в том состоянии, чтобы адекватно реагировать на подобные вещи.

– Все эти старинные дома вечно обрастают легендами о привидениях и проклятиях. Надеюсь, привидения в «Доме для леди» нет?

– Насчет привидения я ничего не слышала, но меня бы это не удивило. Аллегре нужен уютный и светлый современный дом с обилием окон и без мрачного прошлого.

После супа официантка принесла утку, зажаренную как раз в меру, с яблочным соусом – две порции, – а на гарнир была цветная капуста и золотистые шарики картошки.

– В одном ваша Флорри безусловно права: ее тетя прирожденная кухарка, – заметил Джим Северн. – Я думал, подобная пища уже исчезла с лица земли. Приятно убедиться, что кое-где еще помнят старые рецепты. – И он тут же, без паузы и не меняя тон, добавил:

– Если вы против того, чтобы ваша сестра жила в «Доме для леди», пойдите к Сэндерсону – он ведь и ваш опекун?

– Да.

– Ну так вы должны пойти к нему и все это рассказать.

Вели дом вас пугает…

– Я этого не говорила, – выпалила Иона.

– Вы сказали, что ненавидите его.

– Это не одно и то же.

– Так пугает он вас или нет?

Иона нахмурилась и отвела взгляд.

– Вообще-то да, но едва ли я имею право… – Она закусила губу. – Понимаете, Джеффри без ума от дома.

Я была бы последней обманщицей, если бы сделала это за его спиной. А если я скажу ему, что хочу уговорить мистера Сэндерсона не разрешить покупку, будет кошмарный семейных скандал, который на всю жизнь оставит след. Я не могу так подвести свою сестру.

– Понятно. – Джим подумал, что Иона необыкновенно порядочная девушка, просто донкихот в юбке… Устыдившись, он решил, что есть и другой выход. – Сэндерсон, безусловно, побеседует с самой миссис Трент. Едва ли от него ускользнет то, что дом ей не нравится.

– Ну, не знаю… Аллегра очень предана Джеффри и целиком под его влиянием. Она вообще по натуре очень робкая и мягкая. Если Аллегра кого-то любит, то готова выполнить любую просьбу этого человека, ну просто любую. Она всегда была такой. Раз Джеффри мечтает купить «Дом для леди», Аллегра никогда не признается мистеру Сэндерсону, что не хочет в нем жить. Ни за что.

Ну а вы ведь можете так составить свой отчет, чтобы мистер Сэндерсон не позволил тратить основной капитал на покупку дома?

Джим покачал головой.

– Нет, я обязан дать объективную оценку. Проверку крыши мы отложим до понедельника, все же остальное в отличном состоянии. В старину строить умели. К тому же здесь постоянно кто-то жил, поддерживал порядок. Современные удобства, оборудованные американцем, тоже в великолепном состоянии. Мой дядя когда-то лично делал проект модернизации и, должен признаться, он здорово поработал. Поэтому, если на крыше не будет обнаружено никаких изъянов, мне придется предоставить вашим опекунам в высшей степени благоприятный отзыв.

Иона печально вздохнула.

– А мне придется сказать Джеффри, что средневековое поместье не слишком подходит для Аллегры, для ее нервов. Ему это не понравится, и он решит, что я типичная свояченица, сующая свой нос куда не просят. Ну что ж, придется это пережить.

Официантка забрала тарелки и принесла настоящий английский сыр, домашнее печенье и превосходный кофе.

– Ни за что не догадаетесь, – внезапно сказал Джим Северн, – с кем я недавно столкнулся в кафе на первом этаже, когда зашел туда перекусить.

– С кем-то, кого я знаю?

– Ну… – Он усмехнулся. – Во всяком случае, вы с ним беседовали.

– И вы были при этом?

– Да.

Ионе вдруг показалось, что сзади из окна потянуло холодом. Раньше она почему-то этого не замечала.

– Вы даже слышали, как он поет, – продолжал Джим. – По пению я его и узнал. Он пил жуткую дрянь – какао с виски, утверждая, что это здорово бодрит, а в промежутках между глотками распевал «Шотландские колокольчики».

Иона поняла, почему потянуло холодом. Она словно вернулась в ту страшную туманную ночь и вновь следовала за человеком, который, обсудив сумму гонорара за чью-то жизнь, через несколько минут то насвистывал, то напевал «Шотландские колокольчики», постукивая тростью о парапет тротуара.

– О нет! – воскликнула Иона. – Вы ничего не сказали ему обо мне?

Джим покачал головой.

– Я не собирался с ним разговаривать, но он посмотрел на меня и помахал рукой. Ну, думаю, узнал. Когда он уходил тогда, в три часа ночи, газовый фонарь на улице светил довольно ярко, и этот тип мог запросто меня разглядеть. Но я понял, что он просто жаждал общения. Но я поздновато это сообразил и уже успел обратиться к нему по имени – профессор Макфейл. И представьте: он сразу зашикал на меня, умоляя никому не открывать его имени.

– Почему?

– Понятия не имею. Очевидно, в какао было слишком много виски, так как он начал рыдать и приговаривать, что речь идет о его профессиональной репутации, стал сетовать на свой длинный язык и добавил, что осторожность – мать безопасности. «Как я мог пррредвидеть, что наткнусь на парррня из той парррочки, с которой случайно встррретился в тумане? Я по натуррре человек откррровенный, но в интеррресах карррьеры должен молчать. Почему бы мне не назвать имя, которррое я ношу со дня рррождения? Мне нечего его стыдиться: Макфейлы – уважаемый рррод. Но… – тут он схватил меня за пуговицу и обдал парами виски, – особенности прррофессии вынудили меня пррринять дррругое имя – Рррегулус Мактэвиш, прррофессоррр Рррегулус Мактэвиш. А на театррральных афишах меня именуют Великим Пррросперрро!»

Шотландский акцент был настолько точно скопирован, что в других обстоятельствах Иона бы расхохоталась, но сейчас ей было не до смеха. Ее охватил смертельный ужас, она вся побелела. Джим Северн протянул ей через стол руку и спросил:

– Что-нибудь не так?

– Не знаю…

Он поднялся и сел рядом с ней.

– В чем дело, дорогая?

Теплые пальцы Джима сжали узкую ледяную ладошку.

– Я расскажу… я сейчас. Я, наверное, жуткая идиотка…

Джим свободной левой рукой налил ей кофе и придвинул чашку.

– Лучше выпейте, пока горячий.

– Джим, я не хочу здесь оставаться, – сказала Иона, допив кофе. – Не хочу, чтобы этот человек увидел меня… знал, что я здесь. Я подожду в дамской комнате, пока вы расплатитесь и приведете машину, и спущусь, только когда увижу вас в холле. Если путь свободен, кивните головой и идите прямо к машине. Не нужно, чтобы он видел нас вместе.

Следующие несколько минут показались Ионе несколькими часами. Когда она подошла к верхней площадке лестницы, то увидела, что Джима Северна в холле еще нет.

Из боковой двери вышел маленький лысый человечек, посмотрел на висевший в холле большой старомодный барометр и скрылся в темном коридоре. Потом в холл вошла, толкнув вращающуюся дверь, женщина в мокром макинтоше. Она остановилась, оглядываясь вокруг с беспомощным и удрученным видом. Вода с макинтоша капала на красный ковер и выцветший коричневый линолеум. Подождав минуты три-четыре она, как будто утратив последнюю надежду, медленно вышла назад под дождь.

Ионе уже начало казаться, что время остановилось вовсе, когда наконец вошел Джим Северн, посмотрел вверх, быстро кивнул и, повернувшись на каблуках, снова вышел.

Словно очнувшись от краткого тяжелого сна, Иона начала спускаться. Ей оставалось преодолеть три ступеньки, когда дверь в конце коридора, ведущего от лестницы вглубь здания, внезапно открылась и оттуда вышел мужчина. Иона не стала оборачиваться, но когда он затянул песню, она сразу поняла, кто это.

Известным был проказником. Проказником, проказником Волынщик из Данди!

Тогда, в тумане, он ее не пел. Но Иона узнала бы этот раскатистый голос где угодно, даже услышав его на улице Китая или Перу. Вновь ощутив леденящий ужас, но не ускоряя шаг, она пересекла холл и вышла через вращающуюся дверь. «Волынщик из Данди» остался позади.

Машина Джима стояла почти у самого входа. Опустившись рядом с ним. Иона скомандовала:

– Быстрее! Он шел за мной, когда я выходила!

– Он видел вас? – спросил Джим, когда машина заскользила по мокрой дороге.

– Лица не видел, да и вряд ли бы он меня узнал. Для него я была просто незнакомой женщиной, идущей через холл.

Джим свернул в переулок.

– Не скажите. Он ведь видел вас в ту ночь. Вы спали, а свет уличного фонаря, проникавший через окошко над дверью, хорошо вас освещал. Он с пристрастием вас разглядел, прежде чем уйти, сказал, что у вас славная мордашка. – Заметив отвращение на лице Ионы, Джим рассмеялся. – Он держался весьма почтительно. Не сердитесь – это был всего лишь комплимент.

– Вы не понимаете, – тихо сказала Иона. – Но здесь нам нельзя разговаривать. Давайте отъедем подальше от домов и остановимся где-нибудь на природе.

Ехать пришлось не слишком далеко. Милях в двух от Рейдона, в деревушке Грин, они нашли очаровательную лужайку, в центре которой находился пруд с утками. В стороне от дороги, защищенной живой изгородью, можно было разговаривать сколько угодно под аккомпанемент шуршащей под ветром листвы и постукиванья капель дождя, заливавшего ветровое стекло. Пора было выкладывать свою тайну, но Иону вдруг охватили сомнения: было ли то происшествие явью? Теперь оно казалось всего лишь порождением темной туманной мглы.

Джим Северн обернулся и спросил:

– Ну так в чем дело?

– Когда я наткнулась на вас в тумане и попросила сказать, что была с вами…

– Это не совсем так. Вы попросили, чтобы я сказал, будто вы наткнулись на меня не в том месте, а чуть раньше.

– Да, мне не хотелось, чтобы он знал, что я шла за ним.

– Почему?

– Лучше я расскажу вам все с самого начала. Туман сгустился внезапно, и я заблудилась. Я продолжала идти, надеясь куда-нибудь выбраться, и очутилась на улице, где дома стояли чуть в стороне от тротуара, несколько ступенек спускались вниз, к ряду домов, перед фасадами которых тянулась каменная балюстрада. В тумане ужасно трудно идти прямо – меня заносило вправо, в конце концов я схватилась за какую-то калитку, она поддалась, и я скатилась по ступенькам куда-то вниз… Я приземлилась на мокрые каменные плитки, вся перемазалась в зеленой слизи и сильно ушибла коленку. Пока я искала сумку и проверяла, целы ли у меня кости, кто-то вышел из дома, рядом с которым я рухнула, через парадную дверь и остановился, разговаривая с кем-то, стоящим за порогом. Они находились несколькими ступеньками выше линии тротуара и понятия не имели, что, можно сказать, под их ногами кто-то там копошится.

– Откуда вы это знаете?

– По манере их разговора. Тот, который вышел, был профессор Макфейл, Регулус Мактэвиш, Великий Просперо, или как там он себя называет. Его собеседник разговаривал шепотом. Я даже не знаю, был ли это мужчина, хотя судя по тому, как к нему обращался профессор – весьма небрежно и не слишком заботясь о вежливости, – конечно же мужчина. Я могу передать вам лишь то, что говорил профессор, так как не разобрала ни слова из того, что шептал его собеседник.

– И что же говорил профессор?

– Сначала заявил, что он человек надежный, его слово твердое, что он верный друг в беде и никто не может его обвинить в том, что он кого-нибудь подвел. Другой что-то в ответ прошептал. По-моему, он хотел закрыть дверь, но профессор придержал ее ногой. Он сказал, что сейчас уйдет, хотя на улице темно, как под жилеткой у сатаны. Я вспомнила, что так часто говорила наша старая няня-шотландка. Тот, другой снова начал шептать, а профессор продолжал проклинать туман. Наконец он сказал: «Ладно, ладно, ухожу! Я еще не сказал „да“, но подумаю и дам знать». Я даже не пытаюсь воспроизвести его шотландский акцент, но думаю, что разговор я помню почти дословно. А потом профессор добавил: "Но и ты подумай о вознаграждении. Две тысячи, не меньше.

Ведь я рискую собственной шеей". Он спустился по ступенькам и зашагал по тротуару, насвистывая: «Ты выбрал дорогу повыше, я выбрал дорогу пониже». А я пошла за ним.

– Зачем?

– Подумала, он, наверное, знает, куда идет: очень хотелось очутиться подальше от этого дома, в котором оставался тот шептун. Но я не хотела, чтобы профессор знал, что я увязалась за ним, он тогда бы догадался, что я могла слышать, как он говорил, что рискует шеей.

– Вас это напугало?

– Вы бы тоже испугались, если бы сидели в скользком закутке среди сплошного тумана.

– Конечно, в такой милой обстановочке любые слова могут показаться зловещими. Но ведь они могли иметь абсолютно невинный смысл. Профессор как-то связан со сценой. Думаю, он немного иллюзионист, немного, гипнотизер и наверняка изрядный шарлатан. Слова о том, что он рискует шеей, возможно, относились к какому-то опасному трюку.

– А две тысячи фунтов? Едва ли артистам платят такие гонорары!

– Ну а о чем подумали вы, услышав это?

– Что ему предложили кого-то убить и что он не отказался, а только пытался набить себе цену.

– А что вы думаете сейчас?

Последовало долгое молчание.

– Не знаю, – очень тихо отозвалась Иона. – Я боюсь…

Глава 14

Дождь перестал барабанить по пруду и по ветровому стеклу. Между облаками появились бирюзовые полоски – январский дар английскому вечно серому зимнему небу. Вскоре засияло солнце, как запоздалое утешение после дождливого воскресного утра.

Они медленно ехали назад в Блик, почти не разговаривая, но настроение у обоих было отличное. Страх Ионы куда-то испарился. Она была готова поверить, что неверно истолковала слова профессора, поддавшись отчаянью.

И как было не поддаться – заблудилась в тумане, упала, ушибла ногу… Впрочем, теперь она могла поверить чему угодно, так как знала, что больше не увидит этого человека и не услышит его раскатистый голос. Иона вспомнила вдруг один из разговоров той ночи. Профессор спросил: если, нажав кнопку, вы лишите жизни незнакомого вам китайского мандарина, но одновременно облагодетельствуете три четверти человечества, достаточно ли этого для оправдания? А Джим Северн ни секунды не колеблясь заявил, что нажавшего на кнопку на самом деле интересует лишь один представитель человечества – он сам.

Воспоминания о том, как они сидели на ступеньках пустого дома и она то дремала, то просыпалась на уютном плече Джима Северна, вызвали в душе Ионы теплое чувство благодарности и покоя. Она всегда выбирала себе друзей, руководствуясь своей безошибочной интуицией, причем сразу могла определить, какие у нее сложатся с тем или иным человеком отношения. С одними друзьями ее связывали общие вкусы и пристрастия, с другими – чисто практические соображения, кто-то вызывал искреннюю симпатию. В некоторых знакомых она даже могла влюбиться, но Иона еще не встречала никого, с кем бы согласилась прожить всю свою жизнь. Однако теперь, сидя рядом с Джимом Северном, она испытывала незнакомое ощущение удивительной близости и надежности. Ей казалось, будто они знают друг друга давным-давно, что они оба успели убедиться в прочности этих невидимых уз, ощущения того, что они никогда не захотят расстаться.

Когда они въехали в гараж «Дома для леди» – просторное помещение, переделанное из конюшни, – Иона увидела, что машины Джеффри нет на месте. Он собирался повезти Аллегру на прогулку, если вдруг распогодится. Облака между тем рассеялись полностью, и небо сверкало умытой дождем голубизной до самого горизонта…

Джим Северн сжал ее локоть.

– Не хотите показать мне сад? Или сейчас слишком сыро?

Иона чуть приподняла ногу, чтобы продемонстрировать крепкий, хорошо защищающий ногу ботинок, весьма подходящий для сельской местности.

– Не так уж сыро, но что скажет Джеффри? Он наверняка хочет сам все вам показать.

Джим засмеялся.

– Очень может быть. А вы не говорите, что взяли это на себя. Смотрите, какая вокруг красота – солнце светит, а березы словно унизаны бриллиантами.

Они начали спускаться по террасам.

– Знаете, – сказала Иона, оглянувшись на дом, – сад почти примиряет меня с этим местом. Должно быть, жившие тут американцы очень его любили.

– А что с ними стало?

– Он погиб на войне, как и последний мужчина из рода Фолконеров, а жена его вернулась в Штаты. Всем мечтам конец.

– Да.

Иона резко повернулась к нему.

– Неужели вы не чувствуете, что этот дом переполнен старыми печальными историями? Аллегра не должна жить в такой атмосфере. Вырождающееся семейство просуществовало здесь пятьсот лет, пока не исчезло практически целиком, и бог знает сколько разных преступлений и кошмаров произошло за это время. Когда вы здоровы, довольны жизнью и сильны духом, как Джеффри, то можете от всего этого отмахиваться. Но Аллегра не здорова, не довольна жизнью и уж никак не сильна духом. Я буквально вижу, как вся эта невидимая тяжесть просачивается в ее душу и угнетает ее.

– Вам следует сказать все это мистеру Сэндерсону, дорогая моя, – серьезно заметил Джим.

– Пожалуй, да, – чуть подумав, ответила Иона. Да, она приняла решение, окончательное, и обязана его осуществить. С ее плеч будто сразу упал тяжкий груз, на щеках заиграл румянец, а в голосе послышалось веселье, удивившее и ее саму, и Джима:

– Я принимала это слишком близко к сердцу. Так бывает, когда не с кем поделиться.

Давайте посмотрим сад с каменными горками. Это в бывшей каменоломне – американцы превратили это место в настоящий рай.

Иона начала рассказывать Джиму о шутке, которую Марго вчера сыграла с ней и Джеффри.

– Это было ужасно. Мы подумали, что Марго свалилась с обрыва, а когда подошли к подножию скалы, то увидели, что она привязана к стволу дерева над самой крутизной и хохочет во все горло.

– Марго постоянно живет с вашей сестрой и зятем?

– Да. Это тоже весьма меры беспокоит. У нее не вполне нормальная психика, и ее присутствие тоже сказывается на состоянии Аллегры, но тут ничего не поделаешь. В школу Марго не принимают, а Джеффри, кажется, единственный родственник, который у нее остался.

Они приближались к каменоломне, но несколько с другой стороны, не туда, куда Джеффри вчера привел Иону.

Она начала говорить о том, как здесь должно быть красиво, когда голые стебли глициний покрываются перистой зеленью и длинными сиренево-белыми гроздьями, потом повернулась, чтобы показать уже расцветшую примулу, и с удивлением обнаружила, что Джим стоит на валуне над тропинкой, уставясь на скалу. Иона понятия не имела, что его так заинтересовало, так как ей самой из-за кучи рододендронов ничего не было видно.

– Джим! – окликнула она его и, когда он спрыгнул с валуна, спросила:

– Что там такое?

– Там внизу что-то лежит, у стены каменоломни.

– Что-то?

– Кто-то!

Джим побежал, совсем как вчера Джеффри, и Иона последовала за ним. «Это очередная шутка! – убеждала она себя, – просто очередная шутка!» Но когда они выбрались из зарослей туда, где лежало обмякшее бесформенное тело с обрывком протершейся веревки в окаменевшей руке, слова замерли у нее на губах. Марго сыграла свою последнюю шутку и теперь лежала на камнях со сломанной шеей.