Текст книги "Огненное колесо"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Недалеко стояла Флоренс Дьюк. Она находилась там с самого возвращения из подвала, не говоря ни с кем, – просто стояла и очень медленно, глоток за глотком, пила кофе. У нее был вид женщины, погруженной в свои мысли и прислушивавшейся только к ним. Было ясно, что она не обращала никакого внимания на то, что происходило вокруг: разговор Джеффри Тавернера с Мэриан Торп-Эннингтон, шумные высказывания и смех Эла Миллера; иногда злые, а иногда доброжелательные реплики Фогерти Кастелла. Даже когда он повернулся к ней, сделав один из своих иностранных жестов, и сказал приглушенным голосом: «Этот Эл Миллер, уверяю вас, затеет какую-нибудь ссору. Почему он не может тихо выпить и уснуть, как тот, другой?» – даже тогда она не отвлеклась от своих мыслей. Ее глаза смотрели мимо него, когда она произнесла в своей медлительной манере:

– Он в порядке. Не обращайте внимания.

Дотянувшись до кофейника, она снова наполнила свою чашку. Фогерти подумал, что, возможно, она пьяна. Цвет ее лица уже не был таким красным. Иногда выпивка проделывает такое с людьми. Рука ее не дрожала, а сама она стояла подобно фигуре на носу корабля – крупная, мощная женщина, монолитная и несгибаемая. Но что-то было… Он пожал плечами и пошел назад к Элу Миллеру, который не прекращал говорить.

– Где Эйли? Хочу видеть Эйли. Мне нужно ей что-то сказать.

Фогерти всплеснул руками:

– Разве я не сказал вам, что она занята? Подождите немного и скоро ее увидите. Не думаете же вы, что у моей жены три пары рук? Оставьте Эйли в покое до тех пор, пока она не закончит работу!

Эл перекинул ногу через угол стола и сидел, раскачиваясь и напевая слабым фальцетом:

– «Эйлин аланна, Эйлин астора…» Эта песенка о ней! Ирландская песня для ирландской девушки. У нас на станции работает ирландец – зовут Пэдди О'Холларан – и он эту песню поет. Он говорит, что я не умею петь. – Эл ухватил Кастелла за лацкан пиджака и покачнулся. – Кто говорит, что я не могу петь? – Он снова запел высоким голосом: – «Эйлин аланна…», – затем неожиданно прервал пение: – Я же говорю, что хочу видеть Эйли – сказать ей что-то…

– Я же объяснил, что она очень занята. Выпейте еще. А что вы хотите ей сообщить?

Эл отпустил лацкан, с трудом нашел носовой платок и вытер лицо.

– Я не возражаю. – Он поднял предложенный стакан, сделал большой глоток и заморгал. Затем сказал:

– Я не пьян.

Фогерти ничего не ответил. Он надеялся, что этот стакан сделает свое дело.

Эл выпил все содержимое стакана и поставил его на самый край стола. Когда стакан упал и разбился, он пьяно рассмеялся и повторил:

– Я не пьян.

– Никто и не говорит, что вы пьяны.

– Правильно, так я им и сказал. Никто не скажет, что я пьян. Уволят меня, да? Скажут, что я пьян, и уволят? – Он уцепился за руку Фогерти. – Я… скажу… это вас уволят. Они. Я… ухожу. Никто не скажет, что я пьян. – Его голос звучал громче.

– Никто этого и не говорит.

Эл уставился на него:

– Если бы я был пьян, то я бы заговорил. Не пьян… ничего не скажу… только Эйли. Если там что-то есть… мы это найдем. Если нет… ну и пусть… мы все равно поженимся… поженимся и все тут.

Фогерти сказал:

– Идемте со мной, и я позову Эйли. Выпейте еще немного, и я ее позову.

Эл покрутил головой.

– Мне и здесь хорошо. – Затем он неожиданно наклонился к уху Фогерти и сказал громким шепотом:

– Хотите выведать, что знаю я… правда? Ну а я не скажу. – Он неожиданно покачнулся, потерял равновесие и свалился на стул.

Все это время Люк Уайт стоял позади стола с бесстрастным лицом и равнодушным видом. Возможно, он слушал, как Мэриан Торп-Эннингтон рассказывает Джеффри Тавернеру историю своих трех замужеств. А может быть, он наблюдал за Джекобом, беседовавшим с Миддред Тавернер. С таким же успехом он мог следить за Джейн, мисс Сильвер и Джереми или Флоренс Дьюк. Или он прислушивался к тому, что говорил Эл Миллер. Когда Джекоб подошел к столу и поставил на него пустую чашку Миддред Тавернер, Люк поднял поднос и вышел через служебную дверь в дальнем конце комнаты.

Кастеллу удалось усадить Эла Миллера на стул. Некоторое время он не сможет говорить. Люк оглянулся, поддерживая дверь плечом, а затем отпустил ее.

Флоренс Дьюк выпрямилась, с отсутствующим видом ощупала рукав и медленно произнесла:

– У меня нет носового платка.

Она не обращалась к кому-то конкретно, и никто не обратил на ее слова внимания. Она обошла стол и вышла через служебную дверь.

Позади нее, в комнате, Джейн говорила:

– Вы, наверное, думаете, что это довольно странная вечеринка. Мы все кузены, потомки старого Джереми Тавернера, который был хозяином этой гостиницы. Теперь она принадлежит Джекобу Тавернеру. Вон он стоит у стола. Это он устроил вечеринку. Он внук, а все остальные правнуки Джереми. Многие из нас даже не встречались раньше. Джереми и я, конечно, встречались, но больше никто. Это из-за семейных распрей. Кузен Джекоб дал объявление о поиске потомков своего деда, и вот мы здесь.

Джереми сказал:

– Пестрая компания.

Джейн рассмеялась своим красивым смехом.

– Вам интересно узнать, кто есть кто?

Мисс Сильвер кашлянула и совершенно искренне ответила:

– Мне будет очень интересно.

В это время внизу, на кухне, Эйли убирала стаканы и столовое серебро. Она работала не так быстро, как всегда, потому что время от времени из-под ее длинных ресниц появлялась горько-соленая слезинка и медленно стекала по бледной щеке. Иногда слезинка падала на ложку или стакан, и тогда ей приходилось снова вытирать их. Энни Кастелл была занята кухонной плитой. Все ее движения были медленными и заторможенными. Было просто удивительно, как она со всем справлялась. Они не проронили ни слова до тех пор, пока работа не подошла к концу. Тогда Энни повернулась и сказала своим невыразительным голосом:

– Что толку стоять и плакать? Это еще никогда никому не помогло, насколько я знаю.

Эйли горько произнесла:

– Здесь ничто не поможет…

Энни Кастелл сняла крышку с кастрюли с овсяной кашей, хорошенько помешала кашу и снова накрыла крышкой. Затем она сказала:

– Это Люк?

Эйли ответила быстро и сдавленно:

– Если он дотронется до меня, я умру. – Она судорожно вздохнула. – Или убью его.

Энни Кастелл поцокала языком. Она слышала, как Эйли глубоко вздохнула, но ничего не сказала. В конце концов она спросила:

– А он приставал к тебе?

Эйли опять начала плакать.

– Он поднялся в комнату, где я была. Я застилала постель мисс Херон. И я попросила его уйти, но он не захотел. Я сказала, что пожалуюсь на него, а он стал мне угрожать… – Она попыталась восстановить дыхание, что ей с трудом удалось. – Он сказал, что если я уйду к кому-то другому, то он придет ночью и вырежет ему сердце.

Энни Кастелл убирала с кухонного стола. Когда она убрала с него все, то взяла из ящика старую чистую скатерть и застелила стол. Потом собрала ножи и вилки и аккуратно разложила их, а затем поставила стаканы. Лишь после этого она сообщила:

– Мужчины говорят много ерунды. – А затем после паузы добавила: – Я бы закрывала на ночь свою дверь.

– Неужели вы думаете, что я ее не закрываю?

Энни удовлетворенно кивнула:

– Миссис Бридлинг забыла свой шарф. Забери его из моечной и положи на буфет, чтобы она его увидела, а сама приходи сюда и поужинай. Неизвестно, когда придут Люк и Фогерти. Поужинай и отправляйся спать.

Эйли ничего не ответила. Она пошла в моечную и вернулась с пустыми руками.

– Шарфа там нет.

Энни Кастелл задумчиво нахмурилась:

– Он там, на краю стола. Я уронила его, когда несла сюда.

– Его там нет.

Энни Кастелл сказала:

– Она, наверное, возвращалась за ним. Садись и ужинай.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мисс Сильвер оглядела комнату, которую капитан Тавернер так любезно ей уступил.

– Очень уютная комната, – сказала она, – и вы так добры. В соседней комнате поселилась миссис Дьюк, а за ней мисс Милдред Тавернер, так вы сказали? А леди Мэриан и ее муж напротив?

Джереми ответил:

– Не совсем. Напротив вас поселили Джейн, а Торп-Эннингтоны дальше за ней. С другой стороны от комнаты Джейн находится ванная.

– Это очень удобно. Вы действительно очень добры. В этих старых домах иногда так трудно ориентироваться. А за лестничной площадкой есть еще комнаты?

Джереми подумал, почему старые дамы всегда так интересуются делами других людей. Он ответил:

– Да. Мистер Тавернер поселился там и Джеффри, и, я полагаю, Кастеллы, а также та девушка, Эйли.

Мисс Сильвер кашлянула.

– А мистер Миллер?

Джереми в это время упаковывал свою дорожную сумку. Джейн сидела на краешке кровати. Она наморщила носик и сказала:

– Слава богу, нет. Он ушел.

Джереми повернулся к ней, держа в руке кисточку для бритья:

– Откуда ты знаешь?

– Мне сказала Эйли. Он был… ну, вы видели, какой он был. И, чтобы его успокоить, несчастный Кастелл позвал Эйли поговорить с ним, но она отказалась. Ей хватило истории с Люком Уайтом, а Эл был последней каплей. Она выбежала из комнаты, а через некоторое время Фогерти сказал, что Эл ушел домой.

Мисс Сильвер склонила голову набок, подобно птице, и повторила последнее слово в вопросительной форме:

– Домой?

– В Ледлингтон. Он работает носильщиком на станции – я говорила вам. У него есть комната где-то на задворках.

Джереми потянулся за своей пижамой и положил ее сверху на свои бритвенные принадлежности.

– Сомневаюсь, что он туда доберется: настолько пьян, что неспособен удержаться на ногах, и, скорее всего, окажется в канаве. Кстати, я видел, как он уходил. Если он не протрезвеет, то не пройдет и километра. Он продолжал петь «Эйлин аланна».

Джейн сказала:

– Эйли нельзя оставаться здесь, это неправильно. Ей нужно выйти замуж за Джона Хиггинса и уйти отсюда. – Она повернулась к мисс Сильвер. – Это еще один из наших кузенов, но он ни за что не захотел прийти сюда. Возможно, он не готов подставить другую щеку Люку Уайту. Он работает старшим плотником у сэра Джона Лейберна. А в свободное время кто-то вроде местного проповедника. Они с Эйли любят друг друга, и он был бы для нее очень хорошим мужем. Джереми поднял свой чемодан.

– Я выбрал комнату, которая находится на площадке посередине лестницы. – Он взял Джейн за запястье и потянул за собой. – Будь добра, пойдем со мной, ты поможешь мне разложить вещи. Спокойной ночи, мисс Сильвер.

Они спустились по лестнице на несколько ступенек к той комнате, где разговаривали перед обедом. Постель была приготовлена на промятой старомодной кушетке. Выглядела она довольно удобной.

Джереми закрыл дверь и с хмурым видом сказал:

– Почему ты так расстилалась?

– Перед кем?

– Перед мисс Сильвер.

– Вовсе нет!

Он сердито произнес:

– Конечно, расстилалась! И я хочу знать почему.

Джейн смягчилась. До этого она весьма заносчиво смотрела поверх его головы. Теперь позволила себе на мгновение встретиться с ним глазами, затем смущенно сказала:

– Джереми…

– Ну?

– Есть кое-что, но я не знаю, должна ли я тебе об этом сказать…

Джереми кинул дорожную сумку на кушетку. Обернувшись к Джейн, он сказал:

– Ну-ка рассказывай, в чем дело.

– Ну, может, в этом нет ничего особенного…

– Хорошо, если ничего особенного нет, то тебе лучше пойти спать.

– Я расскажу тебе. Только… ну, ты знаешь, я встретила мисс Сильвер у миссис Морей, и мое впечатление о ней было такое же, как у любого другого: типичная гувернантка времен короля Эдуарда, которую нужно поместить за стекло в Британском музее или в подобном месте. Но мы с ней очень быстро подружились.

– Дорогая, к чему ты ведешь? Или, может, мне спокойно лечь спать и ждать, когда ты дойдешь до нужного момента?

– Я уже подошла к нему. Так она выглядела, и так я о ней думала. Но оказалось, что она просто создает такое впечатление. И весьма убедительно. Я хочу сказать, что когда-то она была гувернанткой или чем-то вроде этого, поэтому это самая удобная защитная маскировка – как у насекомых, притворяющихся палочками…

– Джейн, ты бредишь!

– Нет, дорогой, я только осторожно подвожу тебя.

– Подводишь к чему?

Она хмыкнула, приблизила губы к самому его уху и сказала:

– Она детектив.

– Ты издеваешься надо мной.

– Нет, это правда. Миссис Морей сказала, что она просто великолепна. И Чарльз сказал то же самое – они оба так думают. Они сообщили, что в департаменте уголовного розыска Скотленд-Ярда о ней очень высокого мнения.

– Ты меня не разыгрываешь? Джейн возмутилась:

– Очень надо!

– От тебя всего можно ждать. Тогда…

Они посмотрели друг на друга. Джейн кивнула:

– Я знаю, я как раз все время думала об этом… о том, что она здесь. Может быть, это и случайность, как она сказала, а может, и не случайность. А вдруг она что-то расследует?

Джереми раздраженно заявил:

– Я говорил тебе, что с этим местом что-то не так. Тебе не нужно было сюда приезжать.

– Опять та же песня! – Она послала ему воздушный поцелуй. – Вот я и подумала, что, если здесь творятся какие-то черные делишки, ей нужно знать, кто из нас кто, и иметь какое-то представление о расстановке сил. Потому что… я ведь, кажется, не сказала тебе о Люке Уайте?

Она продолжила свой рассказ, закончив словами:

– Это было действительно ужасно. И не надо больше говорить, что я не должна была приезжать, потому что это чушь. А я постоянно думаю об Эйли. Видел бы ты, в каком она была состоянии. Понимаешь, не очень-то приятно, когда кто-то ходит и угрожает вырезать кому-то сердце и утопить кого-то в крови, если этот кто-то собирается выйти замуж за другого.

Джереми сказал с довольно странной интонацией в голосе:

– Да уж…

Затем он приподнял подбородок Джейн и поцеловал ее долгим поцелуем. Это было приятно и поколебало ее решимость. Еще более ее решимость поколебалась, когда он сказал изменившимся голосом:

– Давай поскорее поженимся.

Джейн подумала, что все идет к этому. Никогда раньше она и не подозревала, что так безумно просто сказать «да». Она ответила на его поцелуй и отстранилась. А затем выбежала из комнаты.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Все начали укладываться спать. Комнаты нижнего этажа остались в темноте, и в них установилась тишина. Светилась только настенная лампа в небольшом квадратном холле. Старые дома отходят ко сну очень медленно. Полы, по которым ходили многие поколения, мебель, которой очень долго пользовались, стены, в течение многих веков несшие на себе давление и вес старых балок, имели привычку погружаться в тишину постепенно. Слышатся небольшой шелест, поскрипывания, движения: шепот в замочной скважине двери, шевеление золы в потухшем очаге, вздохи в трубе – и все это в тишине, которая устанавливалась там ночь за ночью в течение по крайней мере трех сотен лет. По ночам прошлое украдкой возвращается.

Наверху мисс Сильвер заплела косу и аккуратно заколола ее на ночь, сложила свой малиновый халат, сшитый еще в последний год войны из дешевой ткани, но очень теплый и удобный, украшенный самодельными кружевами, связанными из хлопчатобумажных ниток, – эти кружева были практически вечными и служили украшением двух предыдущих халатов. Новые тапочки были подарком Дороти, жены ее племянника, которая привезла их с Востока. Аккуратно поставив их рядом с кроватью, она забралась в постель, накинула поверх шерстяной ночной рубашки с длинными рукавами теплую шаль с ажурной отделкой по краю и прочитала главу из Библии. Сегодня она провела весьма познавательный вечер. Затем она задула свечу и приготовилась спать.

У Милдред Тавернер тоже была шерстяная ночная рубашка с длинными рукавами. Она вышила с каждой стороны выреза по букетику цветов, которые украсила мелкими рюшами из кружев. Лежа в темноте, она думала о том, что не нужно было пить так много шампанского. Ей казалось, что кровать покачивается, а сама она чувствовала себя далеко не лучшим образом и все пыталась вспомнить, что рассказала Джекобу Тавернеру.

В большой двуспальной кровати в комнате напротив Фредди Торп-Эннингтон едва различал, что говорит жена. Он не спал, так как слышал голос Мэриан, но и не бодрствовал, так как никак не мог и не хотел отвечать ей. Он хотел, чтобы она замолчала и погасила свет, который резал глаза. Он не был пьян – он же поднялся наверх по лестнице, ведь так? Почему Мэриан не может оставить его в покое и погасить свет? А жена все продолжала говорить:

– Фредди, мой милый, понимаешь, тебе не стоило пить так много. Ты завтра будешь чувствовать себя совершенно разбитым, ты же это знаешь.

Ему не хотелось слушать никого. У него было единственное желание – заснуть.

Мэриан Торп-Эннингтон кончила наносить крем на лицо и подвязала подбородок специальной лентой, что она делала каждую ночь, хотя это доставляло ужасные неудобства, затем завязала на голове сетку, которая позволяла сохранить прическу, и надела на руки перчатки из легкой моющейся замши. Сделав это, она сняла накидку и осталась в ночной рубашке из белой тонкой трехслойной ткани, украшенной мелкими оборками нежного яблочно-зеленого цвета у плеч и талии. Она надела сверху короткую кофточку того же яблочно-зеленого цвета и бросила взгляд на свое отражение в зеркале. Повязка под подбородком несколько испортила впечатление, но рядом не было никого, кто мог бы ее увидеть. Фредди, бедняжка, никогда не видит, как она выглядит и что на ней надето.

Это действительно было так, потому что, решив однажды, что она самая красивая женщина в мире, он продолжал придерживаться этого простого убеждения, и ничто из того, что она делала или забывала сделать, совершенно не влияло на это убеждение.

Мэриан Торп-Эннингтон слегка вздохнула, сожалея о тех днях, когда цвет ее лица обеспечивался потрясающим сиянием ее собственной молодости, а также мягкой водой и свежим воздухом Рэтли, когда ей не было необходимости беспокоиться о двойном подбородке. Затем она забралась в постель, поцеловала Фредди в затылок и задула свечу.

С другой стороны площадки Джеффри Тавернер читал, лежа в постели. Он был одет в аккуратную серую пижаму и серый халат, отделанный черно-белой тесьмой. В его распоряжении было всего две подушки, и ему с трудом удалось положить их так, чтобы было удобно. Он надел очки в светлой роговой оправе и читал триллер с интригующим названием «Три трупа и один гроб».

В соседней комнате находилась миссис Флоренс Дьюк. Она еще не раздевалась, а сидела на краю кровати, сложив руки на коленях. На комоде, служившем туалетным столиком, стояла зажженная свеча. Пламя свечи колебалось от ветра, дувшего от окна, от этого свеча оплывала. Пламя, оплывающий воск и сама свеча отражались в слегка наклоненном зеркале. Флоренс Дьюк смотрела мимо них на стену.

Джейн ощущала воздух, холодный и соленый, идущий от моря. Чтобы раздеться, ей хватило пяти минут. И теперь она лежала в темноте и всматривалась в едва видимое окно, выделявшееся на фоне сплошной темноты, до тех пор, пока оно не стало похожим на раму картины. Рама была на месте, но картина представляла собой что-то мутно-серое без формы и содержания. Что-то такое описывалось в Библии, в Книге Бытия. Ее мысли стали путаться. Она ощутила тепло и радость. Джереми поцеловал ее так, будто действительно любил… очень любил. Кузены не должны вступать в брак… возможно, это не имеет никакого значения, если они сделают это… возможно…

Неожиданно что-то ее разбудило. Кто-то тихо постучал в дверь, затем дверь открылась, подул ветер, и она услышала голос Эйли:

– Мисс Херон, пожалуйста…

Джейн села и сказала:

– В чем дело? Послушайте, закройте окно, а я зажгу свечу.

Окно закрылось, и в комнате сразу же наступила тишина. Шторы задернули, и при свете свечи Джейн увидела Эйли в синем платье. Она держала в охапке какие-то вещи, а также ночную рубашку и халат. Она стояла на полпути между окном и кроватью, тяжело дыша. Ее глаза пристально вглядывались в лицо Джейн, а ее собственное лицо было белее молока.

Джейн снова спросила:

– В чем дело?

Эйли подошла поближе:

– Мисс Херон… разрешите мне остаться здесь. Я буду сидеть на стуле тихо-тихо, без единого звука.

– Что случилось?

Эйли произнесла дрожащим голосом:

– В моей двери нет ключа.

– Вы хотите сказать, что там вообще нет ключа или сейчас нет ключа?

Дрожащий голос стал еще тише.

– Он исчез. Тетя Энни велела мне запереть мою дверь. Ей и не нужно было так говорить – я всегда ее запирала. С того времени, когда здесь появился Люк. Но сегодня в двери нет ключа. Он исчез.

– Вы должны сказать своей тетушке.

– Я не могу, они ведь спят в одной комнате: она и дядюшка. Если вы позволите мне остаться…

– Конечно, вы можете остаться. Переодевайтесь и забирайтесь в кровать! Она достаточно большая, чтобы разместить полдюжины человек.

Эйли задержала дыхание.

– Я не это имела в виду, я вовсе не хотела вас беспокоить. Разрешите мне только побыть в вашей комнате. Он сказал, чтобы я вас попросила об этом.

– Он? Кто?

– Джон, мисс Херон, Джон Хиггинс.

– Когда?

– Мисс Херон, вы никому не расскажете? В этом нет ничего такого, но вы ведь никому не расскажете? Время от времени он приходит сюда и посвистывает, чтобы я знала, что он здесь. Он насвистывает мелодию религиозного гимна «Ледяные горы Гренландии», и я выглядываю из окна. Но сегодня… о боже, он так рассердился.

– Почему?

Эйли поежилась:

– Вы же знаете, что случилось сегодня с этим Люком. Я спустилась вниз и рассказала тете Энни. Миссис Бридлинг, которая приходит помогать, когда у нас много дел, уже закончила работу и пошла домой, а я убирала серебро. Я не знала, что там был кто-то еще. Но миссис Бридлинг вернулась. Она забыла свой шарф и вернулась за ним. Она услышала все, что я говорила, когда думала, что, кроме тетушки Энни и меня, на кухне никого нет, что мы совсем одни.

– Как вы узнали?

Эйли присела на край кровати. Было похоже, что ноги ее больше не держат. Она продолжила свой рассказ:

– Она вернулась в Клифф и проверила мистера Бридлинга – он лежит в постели и не встает. Затем она начала думать о том, что я рассказывала тетушке Энни. И когда хорошенько все обдумала, то пошла в соседний дом и все рассказала Джону Хиггинсу, а Джон сразу же пришел сюда. Я никогда не видела его в таком гневе.

– Не удивительно. Эйли, почему вы не выходите за него замуж, ведь он хочет этого. Правда?

Эйли посмотрела на нее долгим грустным взглядом:

– И тогда его кровь будет на мне, как сказал Люк? – Она покачала головой. – Я лучше спрыгну со скалы. Так я и сказала ему сегодня вечером.

– И что он на это ответил?

Голос Эйли стал еще тише:

– Что я погублю свою душу и попаду в ад. А еще он сказал, что пойдет за мной – туда или куда угодно. И добавил: «Да простит меня Господь, но это так». Я никогда раньше не видела его в таком состоянии. Странные люди эти мужчины, мисс Херон. Довести себя до такого состояния из-за девушки. И Эл, и Люк, и даже Джон – что с ними со всеми происходит?

Джейн закусила губу. Ей хотелось и смеяться, и плакать. Она вспомнила, как крепко поцеловал ее Джереми.

А Эйли продолжала своим красивым печальным голосом:

– Он хотел, чтобы я вышла к нему через боковую дверь. Он сказал, он отведет меня к миссис Бридлинг и мы сможем пожениться через три дня. А я сказала, что не могу оставить тетю Энни. Ни за что бы не поверила, что он может так себя вести. Я просто сказала – нет, нет и нет, а он спросил, могу ли я торжественно пообещать, что пойду в вашу комнату и попрошу вас оставить меня у себя, а он придет утром и поговорит с дядей. Ну, я сказала, что я так и сделаю… – Ее голос затих.