Текст книги "Круги на воде"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Эммелина Рэндом устраивала чаепитие. Когда вошла Сьюзен, в комнате уже было много гостей, но из-за обилия мебели для людей оставалось гораздо меньше места, чем могло бы, если бы Эммелина и ее гостиная были другими. Собственно, это была не гостиная, а холл при входе в южное крыло усадьбы. Ее деверь, Джеймс Рэндом, когда Эммелина овдовела, поместил ее в этот коттедж. Он пристроил к холлу эркер, и, привыкнув иметь гостиную, Эммелина называла эту комнату не иначе как гостиной. Из-за эркера стало гораздо светлее, и, кроме того, появилась возможность поставить рояль, который она получила в наследство от бабушки, под зеленым шелковым чехлом. Но пустого места на стенах не прибавилось – они сплошь были увешаны фамильными портретами – темными и устрашающими. Здесь был адмирал – темно-бордовая тень от портьер падала на его лицо и мундир, делая их почти невидимыми. Была леди с черными локонами, в черном бархате, лицо которой совсем потемнело от времени. Это были прадедушка и прабабушка Эммелины, она ими очень гордилась – адмирал служил вместе с Нельсоном и прославился тем, что умел выражаться крепче всех прочих офицеров британского флота.

Портрет Джонатана Рэндома, занимавший почетное место на выступе каминной трубы, не был ни темным, ни устрашающим. Джонатан с портрета улыбался так же очаровательно, как улыбался всю жизнь. Ему было пятьдесят, когда Эммелина вышла за него замуж, и ему никогда не удавалось ни заработать, ни удержать в руках хоть какие-то деньги. Если бы он прожил еще пару лет, Эммелина тоже оказалась бы без гроша. А сейчас у нее было немного денег и этот заботливо предоставленный ей деверем южный коттедж, в котором она прожила так долго, что считала его почти своим.

Она была маленькой, стройной, с копной светлых седеющих волос, слегка рассеянной, не очень обаятельной. Ее приподнятые брови усиливали некую туманность взгляда голубых глаз. Когда Эдварду было семь, он заметил: «Он у нее там внутри, но она видит сквозь него». Когда его заставили объяснить, что он имеет в виду, он негодующе взорвался: «Конечно туман! Но он нисколечко не мешает ей видеть!»

Многое изменилось с тех пор: Джеймс Рэндом последовал за Джонатаном, и вместо него в усадьбе воцарился Арнольд. Шла Первая мировая война, во время воздушного налета убило призовую свинью мистера Плаудена и чеширского кота, принадлежавшего экономке доктора Крофта. Эдвард рос и, когда война закончилась, прошел курс управления имением. Потом он влюбился в Верону Грей, разругался с дядей Джеймсом, и больше его в Гриннингзе не видели. Он не возвращался и, судя по словам почтальонши, не писал. Эммелина пролила много слез и нашла утешение в кошках. Ей бы хотелось нянчить детей Эдварда как своих внуков, но у каждого должно быть в жизни хоть что-нибудь, и котята лучше, чем совсем ничего. Их, по крайней мере, всегда много, не успеешь пристроить одних, нужно нянчиться с новыми.

Казалось, прошла уже целая вечность, когда вдруг сообщили, что Эдвард умер. И сообщили с такими подробностями, что Джеймс Рэндом поверил. Эммелине он лишь сказал, будто беседовал с человеком, который видел Эдварда мертвым, а подробности опустил, чтобы не расстраивать ее еще больше. После чего вышел, подавленный и мрачный, и написал завещание в пользу своего брата Арнольда. Когда приехал Эдвард, после смерти Джеймса прошло уже шесть месяцев. В поздние зимние сумерки он вошел к Эммелине и тоже ничего ей не рассказал. Она долго плакала, но вопросов не задавала: она не хотела ни о чем спрашивать. Он уехал и вернулся, его обидели, и его надо утешить. Это было главным. Поэтому она смогла встречать лавину обрушивавшихся на нее вопросов неизменным: «Дорогая, я, право, не знаю». И так как это был незыблемый факт, вопросы в конце концов прекратились, во всяком случае Эммелину больше не донимали.

Но, разумеется, все продолжали обсуждать это между собой: Эдвард был в Китае или все-таки в России? Миссис Дикон, которая работала у мисс Блейк и дочь которой служила горничной в усадьбе, была совершенно убеждена в том, что мистер Джеймс Рэндом говорил что-то о России в тот день, когда его поверенный приезжал подписывать завещание. Проходя мимо неплотно закрытой двери в кабинет, Дорис ясно разобрала это слово. «Россия» – вот что она расслышала и ничего больше, чтоб ей пропасть. Немного лучше, чем ничего, ну вроде как котята за неимением детей. На этом слове строилось много захватывающих и драматичных историй.

А потом на первое место вышла загадочная китайская версия. У кого-то был двоюродный брат, а у того друг, который видел – собственными глазами! – Эдварда Рэндома в шанхайском госпитале. Или это было в Сингапуре? Все эти восточные названия так похожи.

Эдвард не предпринимал ничего, чтобы прекратить сплетни. Все были заинтригованы и полны сочувствия. Разумеется, Арнольд Рэндом должен сделать что-нибудь для своего племянника. Не видеть бы ему наследства, если бы его брат Джеймс не поверил в смерть Эдварда. Самое малое, самое-самое малое, что он мог сделать – это передать Эдварду имение и половину всех денег. Но Арнольд и пальцем не пошевелил, за что и вызвал всеобщее осуждение. Ладно бы у него не было собственных денег, но они у него были, или если бы ему были неизвестны намерения Джеймса Рэндома, или если бы у Арнольда хотя бы имелись жена и дети… Но у него не было никого, кроме Эдварда, и самое малое, что он мог сделать…

После возвращения Эдварда прошел месяц или два, когда поползли более зловещие слухи. Никто не знал, как они возникли, и, передавая их, почти все спешили объяснить, что сами в них не верят. Но ведь не бывает дыма без огня. Люди просто так, без всякой причины, не исчезают. Заговорили о причинах исчезновения Эдварда. Небось сидел в тюрьме – на это сначала намекали, потом это сделалось предметом публичных обсуждений и, наконец, установленным фактом.

Когда эти слухи достигли ушей лорда Берлингэма, он пересек Главную улицу Эмбанка и, подойдя к очереди за рыбой, во всю мощь своих голосовых связок объявил Эммелине, что он счастлив предложить ее пасынку должность управляющего. Это был крупный, энергичный человек с очень звучным голосом.

– Старик Барр уходит на пенсию. Последние полгода он работал только по доброте сердечной, чтобы меня не огорчать. Эдвард может приступать к работе прямо сейчас. Я посоветовал ему поучиться на курсах – новейшие методы и тому подобные штуки. Обеспечить страну продуктами – это долг каждого. Этот парень мне всегда нравился… он так долго пропадал… Всегда готов оказать услугу соседям. Так и передайте своему деверю. – Он разразился энергичным смехом и, увидев мистера Плаудена, снова побрел к себе, через улицу. Дамы в очереди затихли, набрали в легкие воздуха, посмотрели друг на друга и обрушили на Эммелину шквал вопросов.

Лорд Берлингэм добился всего в жизни сам. Босоногим мальчишкой он продавал на улице газеты. Он нажил состояние, купил имение в деревне, вступил в партию лейбористов, и, наконец, его занесло в палату лордов – в один из тех моментов, когда консервативное большинство стало раздражать публику больше обычного. Говорили, что он не очень почтительно подставлял шею под партийное ярмо и имел неудобную привычку брать слово в палате общин и высказывать свое подлинное мнение. Может быть, после этого и решили, что будет безопаснее, если он будет высказывать его в другом месте. Он стоял посреди деревенской улицы, вытирая лицо красно-зеленым шелковым платком, и говорил мистеру Плаудену, что старину Барра скоро заменит Эдвард Рэндом.

– И пусть лучше кто-нибудь сообщит об этом Арнольду Рэндому до того, как на следующей неделе мы встретимся на заседании, а не то я скажу ему сам, хотя мне, может, лучше этого и не делать. Его же хватит удар! Ненавидит меня, представьте, считает, что я для него слишком прост. Здравый смысл, общие для всех права, простые люди – это тоже элементарно просто, что во всем этом плохого?

Его голос с сильным акцентом, иногда спотыкающийся на букве «х», так гремел, что достиг ушей дам из рыбной очереди. Бормотание старого мистера Плаудена: «Конечно, конечно, дорогой» отнесло ветром.

Это было не так давно. А сейчас Эммелина сидела за претенциозным столиком и считала гостей. «Викарий и миссис Болл, Милдред Блейк, доктор Крофт и Сирил – четыре, и я пятая, и вот-вот появится Сьюзен, хотя, может быть, она приедет следующим поездом, – шесть или семь? А еще Эдвард!.. Но тут еще неизвестно. А хорошо бы они встретились и приехали вместе. С другой стороны, Эдварду совсем не понравится сразу угодить на светское собрание. А жаль – они все такие добрые, даже Милдред, хотя она, конечно, бывает иногда невыносимой. Но Эдварду не стоит сторониться людей: чем больше он будет прятаться, тем больше будет разговоров. Это естественно… Семь чашек, а на подносе, кажется, восемь… О господи, опять трещинка – и я сама виновата, никто же ничего не трогал!»

– Нет, дорогая, не думаю, – это она ответила мисс Блейк, которая жаловалась на то, что у молодых теперь ужасные манеры. Она уже не раз слышала об этом, и поэтому все ее внимание сосредоточилось на важной дилемме: надо ли подавать молоко? Надо, конечно, но не останутся ли тогда без молока кошки?

К счастью, в комнате находились только две из них. На подоконнике возлежала родоначальница, Шехерезада, великолепная пестрая кошка. На рояле – Люцифер, выраставший в такого красавца с пушистой, угольно-черной шерстью, что Эммелине пришлось отказаться от плебейской клички Черныш. Ритмично подергивая кончиком хвоста, он горящими желтыми глазами следил за пальцами Сирила – они бегали, скользили, летали от одного края клавиатуры до другого, а белые и черные клавиши скакали вверх и вниз. Люциферу не было еще и шести месяцев, и он вполне мог забыться и прыгнуть на выделывающие сложные фигуры пальцы. Эммелина с любовью наблюдала за ним. Очень трудно будет ему отказать, если он подойдет и замяукает, выпрашивая молока. Сама-то она обойдется, но первой молоко должна получить Шехерезада. Она снова начала пересчитывать, и цифры опять не сходились. Получалось то одной чашкой больше, то меньше, а если придет Эдвард… Она бросила растерянный взгляд на дверь и увидела входящую Сьюзен Вейн с блестящими волосами и розовым свежим личиком.

Глава 4

В комнате было натоплено и становилось все жарче. Все были рады видеть Сьюзен. Даже Сирил улучил момент и помахал ей костлявой рукой посреди пьесы, казалось целиком состоявшей из небольших блестящих пассажей. Доктор Крофт посмотрел на него через плечо и измученно-страдальческим тоном произнес:

– Пожалуй, хватит! Я не люблю чай вперемешку с музыкой. Если это можно назвать музыкой! Мне сразу вспоминается собака с привязанной к хвосту консервной банкой.

Эммелина улыбнулась приятной рассеянной улыбкой:

– Доктор Крофт, это я попросила Сирила, и, по-моему, он очень хорошо играет. Должно быть, у него сильные пальцы. Но, разумеется, ему тоже хочется чаю. Сирил, будь так любезен, передай всем чашки.

Она снова начала пересчитывать:

– Сьюзен, Сирил, доктор Крофт, миссис Болл, викарий, Милдред – это шесть, на подносе одна лишняя…

Острый нос мисс Блейк сморщился и шмыгнул. Она была не похожа на свою пухлую, светлую сестру. Смуглая, с орлиным носом, с близковато посаженными очень яркими темными глазами. Эммелина вспомнила, какой та была в тридцать: почти красавица. Было время, когда она опасалась, что породнится с ней. Арнольд Рэндом оказывал ей знаки внимания, но ничего из этого так и не вышло. Сейчас уже никто не назвал бы ее красивой. Она дрожала над каждым пенни, и последние, по меньшей мере, пятнадцать лет носила одну и ту же мрачную одежду и безвкусную шляпку. Она сердито посмотрела на поднос и сказала:

– Эммелина, вам же самой нужна чашка!

– Да, дорогая. Ну-ка, ну-ка – да, вы правы. Я буду разливать чай, а Сирил передавать чашки. И булочки, Сьюзен, пока они еще горячие…

Мисс Блейк повернулась к миссис Болл и, не понижая голоса, сказала:

– Эммелина становится слишком рассеянной!

Миссис Болл всегда соглашалась со всеми, если ей позволяла совесть. Но на этот раз она не позволила. Мисс Блейк любила позлословить, и поощрять это – грешно. Поэтому миссис Болл неторопливо ответила своим приятным голосом:

– Миссис Рэндом всегда так добра!

А потом подумала, как же она еще слаба духом. Она так старалась любить всех соседей без исключения, но полюбить мисс Блейк было очень непросто. Нужно постараться. Она взяла чашку с чаем и сказала:

– Надеюсь, вашей сестре нравится эта прекрасная погода.

– На вас легко угодить, миссис Болл, – возмутилась мисс Блейк. – Я не назвала бы такую погоду прекрасной. Солнца почти не было, да еще этот холодный ветер.

Круглые щеки миссис Болл стали похожи на два красных яблока:

– Зато не было дождя.

– Да, дождя не было, но эта пронизывающая сырость! Осень в Англии не подарочек, как, впрочем, и все остальные времена года. А что касается моей сестры Оры, ей все равно что делается на улице: она может передвигаться лишь от кровати к дивану и обратно.

– Да, я знаю. Как это, наверное, тяжело – и для нее и для вас. Надеюсь, вы довольны новой сиделкой. Я незнакома с ней, но, по-моему, она уже бывала в наших краях?

– Она ухаживала за мистером Рэндомом – до самого конца, за мистером Джеймсом Рэндомом.

– Да, миссис Рэндом мне говорила. Это было как раз перед нашим приездом сюда. Ее зовут мисс Дин? Кажется, я видела ее сегодня на улице – симпатичная девушка.

– Хорошая сиделка, – сухо сказала мисс Блейк, давая понять, что мисс Дин интересует ее исключительно как медицинский работник.

Миссис Болл вздохнула, втайне посочувствовав этой девушке.

Викарий и доктор Крофт разговаривали о крикете. Эммелина незаметно наливала в блюдечко Шехерезады молоко. Сирил, передав все чашки и блюдо с булочками, подсел к Сьюзен.

– Почему никто не сообщил мне, что вы приезжаете?

Если бы он спросил об этом Клариссу Дин, она бы сверкнула глазами и спросила в ответ: кто же знал, что ему это будет интересно? После чего спокойно можно было бы продолжать в том же духе. Кстати, на вечер у него было назначено свидание с Клариссой. В Эмбанке в «Рояле» шел интересный фильм. Его немного расстраивало, что придется платить за двоих, а это было накладно. Пожалуй, лучше было бы пойти со Сьюзен – она всегда за себя платит. Но у Сьюзен и нрав совсем другой. Она засмеялась и сказала:

– Я сама узнала об этом лишь два дня назад. Мистер Рэндом захотел, чтобы я составила каталог книг в его библиотеке, пока мой профессор в отъезде. Думаю, мне будет интересно. Наверное, у них много хороших книг.

Сирил скорчил гримасу. Это был длинный нескладный парень с соломенными волосами и выпирающими отовсюду костями.

– Девушки иногда интересуются такими странными вещами. Вроде кучи заплесневевших старых книг! – Он придвинулся поближе. – Мне так много надо вам рассказать. Я уже все выложил отцу – я не вернусь в школу.

– Но, Сирил!..

Он энергично кивнул:

– Да, не вернусь. Я завалил эти дурацкие экзамены, а это значит еще год долбежки, потом, может, опять завалю. И потом еще пять лет в медицинском, если не больше, потому что если и там заваливают, то меня точно будут заваливать. И чего ради, хотелось бы знать? Я это ему все выложил, и он, конечно, завелся. Родители всегда так! Казалось бы, дожив до такого возраста, пора научиться рассуждать спокойно, но они не могут! Спрашивается – почему? В конце концов, это моя жизнь! – Он подвинул стул еще ближе. – Почему мне нельзя играть в ресторан ном оркестре, если мне этого хочется? Я хоть завтра могу туда устроиться. Я ведь хорошо играю, и деньги там платят приличные. И не говорите снова «Но, Сирил!..», потому что я уже все решил. Мне на следующей неделе будет восемнадцать, а в «Рояле» нужен пианист, я там поиграю, пока меня не заберут в армию. Я и на жизнь заработаю, да еще и останется. А уж после смерти найду что-нибудь действительно стоящее. И вы думаете, отец оценил, как я все разумно придумал?

– Ну, не знаю…

Сирил снова чуть подвинул стул.

– Конечно, план хорош. Но разве он может логично рассуждать? Нет, не может. Как вы думаете, чем я, по его мнению, должен заниматься? – Он скорчил устрашающую гримасу. – Он хочет, чтобы я остался в армии и сделал карьеру! Ну, что вы скажете, Сьюзен?

– Ну…

– Экзамены, бесконечные экзамены! Это еще хуже, чем медицинский: после аттестации там вам ничего уже не надо сдавать. А в армии экзамены никогда не кончаются! Если не курсы, то офицерская академия, а еще экзамены при каждом повышении в звании – и так, пока вы не доживете до тех лет, когда, считай, одной ногой уже в могиле! Я напрямик сказал ему, что это не для меня и он меня не заставит, – так снова скандал! Сейчас у нас временное затишье, но он в любой момент может взорваться. Пар выпускает, но вы же знаете, что он вообще-то отходчивый. Может, при случае замолвите за меня словечко, а? Он всегда говорит, что вы на редкость рассудительная девушка. Звучит кошмарно, правда? Хотел сказать комплимент, но, видно, уже забыл, как это делается. – Сирил пододвигался до тех пор, пока их стулья не столкнулись. – Мне кажется, девушкам не нравится, когда их называют рассудительными.

– Им не нравится, – сурово подтвердила Сьюзен. Большие бледно-голубые глаза Сирила уставились на нее.

– Не смотрите на меня так – не я же это сказал. Я вами восхищаюсь и все такое – вы же знаете.

Восхищение обычно вознаграждается, но к этому моменту Сьюзен уже четыре раза отодвигала свой стул назад, безуспешно стараясь расположиться подальше от костлявого носа и немигающего взгляда бледно-голубых глаз. Она подумала, что лучше бы уж Сирил продолжал играть на рояле, но тут пришло избавление в виде Люцифера. Блюдечко молока выманило его с рояля, занимательные черные и белые палочки больше не скакали вверх и вниз. Легко спрыгнув на пол, он сделал медленное, крадущееся движение к чайному столику, рядом с которым его величественная мать лениво лакала молоко из голубого с золотом блюдца. Неизвестно, следила она за его приближением или нет, но в тот момент, когда его нос навис над краем блюдца и розовый язычок жадно потянулся к молоку, он получил отрезвляющий удар по уху. Он заорал, фыркнул и укрылся на крышке рояля, ворча про себя. Придет время, когда он сможет противостоять материнской тирании, но этот день еще не настал. Его янтарные глаза мрачно горели, пока он облизывал лапу и утер ею потом пострадавшее ухо.

– Ох уж эти ваши коты, Эммелина! – сказала Милдред Блейк.

Глава 5

На следующее утро Сьюзен отправилась в магазинчик миссис Александер, чтобы как-то убить время и купить открытку с видом церкви и ведущей к ней шестисотлетней тисовой аллеи. Профессору будет приятно ее получить. Она рассматривала открытки, ожидая, пока миссис Александер закончит с экономкой доктора Крофта, которая покупала баночку с гуталином с осмотрительностью девушки, выбирающей бальное платье, и тут в магазин вошла Кларисса Дин и набросилась на нее с пылкими излияниями.

– Наконец-то я тебя увидела! Мисс Блейк вернулась от миссис Рэндом и сказала, что ты приехала! Ты будешь делать каталог книг в усадьбе? Как бы мне хотелось заниматься таким же легким, приятным делом, но… – преувеличенный вздох, – мы, бедные сиделки, должны трудиться! – Она чуть-чуть понизила голос: – А теперь рассказывай, Эдвард Рэндом здесь? Кто-то говорил мне, что он приехал, но мисс Блейк сказала, что его не было за чаем. Может быть, он приехал позже? – Она еще немного понизила голос: – Или он увиливает от чаепитий?

Несмотря на вздохи и жалобы на тяжелую работу, вид у Клариссы был цветущий. Живая, смуглая, она была хороша именно благодаря своей яркости, каштановым вьющимся волосам и игривому лукавому взгляду карих глаз. Она выскочила из дома прямо в шапочке и голубом медсестринском халатике, который очень ей шел, и в коротких воздушных нарукавниках из белого муслина.

Ее последний вопрос прозвучал все-таки недостаточно тихо, поскольку природа наградила ее звучным чистым голосом. Миссис Александер и экономка доктора Крофта обернулись.

– Спроси его об этом сама, – ответила Сьюзен. – Извини, мне нужно купить открытку.

– Какая ты хитрая! А он здесь? – засмеялась Кларисса.

– Да.

– Ты же знаешь, мы с ним друзья. Правда, это было давно – я тогда только закончила учебу. Мы с Эдвардом часто виделись – я ухаживала за мистером Джеймсом Рэндомом, у него был грипп. Потом я приехала сюда только в прошлом году, когда мистер Рэндом уже не вставал. Он не хотел, чтобы за ним ухаживал кто-нибудь, кроме меня. Тогда мы все думали, что Эдвард умер! Правда, ужасно? Так хочется снова с ним увидеться, узнать, что с ним произошло за это время! Мисс Блейк говорит, он ничего не рассказывает, но уж мне-то он должен рассказать!

– Ну, не думаю… – начала было Сьюзен и прикусила язык. Пусть Эдвард сам разбирается с Клариссой.

Экономка доктора Крофта продолжала неспешно рассуждать:

– Вы, конечно, не виноваты, миссис Александер, я и не говорю, что вы виноваты, просто я говорю, что все сейчас хуже, чем до войны. И никто не убедит меня в том, что это не так, – и гуталин совсем не тот, и кожа, которую этим гуталином мажут. Все изменилось и прежним уже не будет, но я все-таки возьму черный и коричневый и постараюсь сделать все, что моих силах. А что нам еще теперь остается?

Миссис Александер благодушно, даже чересчур рассмеялась:

– Вы правы, мисс Симе, но лучше не унывать. Это я не о гуталине – я сама им пользуюсь.

Она подошла к другому краю прилавка и с той же сердечностью приветствовала Сьюзен:

– Дорогая, мы все так рады твоему возвращению. Что ты хочешь купить?

Сьюзен купила открытки, а Кларисса спички.

– Просто не представляю, на что они уходят. А еще мисс Блейк велела купить спелых помидоров и два фунта яблок, которые любит мисс Ора. Она сказала, вы сами знаете каких.

Миссис Александер благодарно просияла:

– Ну, конечно, с нашего собственного дерева. Я не знаю, какой это сорт, но какой-то хороший. Мой отец в первую неделю июля всегда выливал под него целый бочонок воды – чтоб яблоки были сочными. Мы и сейчас так делаем. Но лучше вам взять двенадцать фунтов – мисс Блейк всегда столько берет. Мисс Оре два фунта мало, поверьте.

По улице, не глядя по сторонам, шел Эдвард Рэндом. Когда он проходил мимо магазина миссис Александер, оттуда выбежала Кларисса Дин. В одной руке у нее была полная корзина яблок, в другой – бумажный пакет с помидорами. Щеки и глаза горели. Она протянула обе руки к Эдварду – корзинку, пакет, фрукты, все разом, – и воскликнула:

– Как замечательно, что мы встретились! Боюсь, вы уже не помните меня! Кларисса Дин. Я ухаживала за вашим дядей, помните?

Воспоминания не вызвали у Эдварда особых эмоций. Юноша и девушка в саду, так давно. Девушка хорошенькая и очень кокетливая. Он ответил:

– Как же, помню. Как поживаете?

– Я ухаживаю за мисс Блейк, мисс Орой Блейк. А вы помните, как вы называли мисс Милдред? – Ее кокетливый звонкий смех взмыл над улицей. Она склонилась к нему и прошептала: – Мисс Страхбред! Просто ужасно, правда?

– Мальчишеская придурь.

– Вы были очень симпатичным мальчиком, и вам было почти восемнадцать лет! – снова рассмеялась она. – Днем, когда ваш дядя отдыхал, мы обычно играли в теннис. Вы помогли мне научиться! Но сейчас мне не до тенниса, утром почти нет времени, и, наверное, я уже все забыла. Зато вечером я свободна. Если хотите, можно сходить в Кино. В «Рояле» показывают неплохие фильмы. За больными ухаживать так скучно! Ну же, соглашайтесь!

– Я принимаю дела у мистера Барра и буду очень занят. Осторожнее, вы все яблоки растеряете!

Она засмеялась и блеснула глазами:

– Какая я растяпа! Так приятно встретиться снова! Вы будете работать у лорда Берлингэма? Надеюсь, не с утра до ночи! Давайте отложим встречу на денек-другой, я вам сама позвоню, и обо всем договоримся!

Улыбаясь, с пылающими щеками, она вбежала обратно в магазин.

– Это был Эдвард Рэндом! Наконец-то приехал!

– Да, приехал, – ответила Сьюзен.

Кларисса засмеялась.

– Спасибо, дорогая, что ты осталась здесь и не испортила нашу встречу. Мы с ним старые друзья, так приятно снова его увидеть. Мы договорились как-нибудь вечером сходить в кино. Боже мой, надо бежать, а то мисс Блейк высунется из окна и зазвонит в колокольчик! Один раз она уже это делала, когда ей показалось, что прежняя сиделка, мисс Браун, слишком заболталась с миссис Александер!

Эдвард продолжил свой путь. Кларисса почти не изменилась. Такая же хорошенькая, такая же кокетливая. Она рада видеть его. Ее пылкость особо его не тронула. Поживешь с Милдред и Орой – любому обрадуешься. Кларисса исчезла из его мыслей так же внезапно, как и появилась.

Сестры Блейк жили в одном из домиков восемнадцатого века. Арочные окна верхнего этажа подпирались каменными колоннами, которые начинались от самого тротуара и позволяли увидеть обширную панораму. Со своего дивана мисс Ора Блейк видела все, что происходило на улице. Наблюдение начиналось в восемь утра, когда ее переносили из спальни в глубине дома в небольшую гостиную, и длилось до ужина, когда она возвращалась в кровать. Столь ранний час для перемещения был выбран специально. Иначе она не смогла бы увидеть, как разносят почту, чего ни в коем случае нельзя было допустить. У нее было прекрасное зрение, она видела, как почтальон проходит по всей улице, из одного ее конца в другой. Поэтому она точно знала, когда Мэгги Ледбеттер перестала получать письма от своего жениха и когда молодой миссис Харис стали приходить письма из-за границы. Все долго это обсуждали, пока не выяснилось, что у той тетя в Ванкувере. По крайней мере, она им так сказала. Скоро приехал ее муж с Малаев, и они уехали из Гриннингза. Поэтому определить точно, была ли у нее там тетя или нет, так и не удалось, но сестры Блейк имели на этот счет свое мнение.

Кларисса Дин оставила яблоки и помидоры миссис Дикон – приходящей кухарке, очень искусной, – и легко взбежала по ступенькам. Вид у мисс Оры был довольный и заинтригованный:

– Не говори мне, что это Эдвард Рэндом! Вернее, не говори, что это не он, потому что я видела, что это он, а когда ты выбежала из магазина, я подумала: она растеряет все яблоки!

– Я и растеряла!

– Это миссис Александер дала тебе корзинку? Она не наша. А что было в пакете? Помидоры? Надеюсь, спелые. Сиделка Браун была просто невыносима – она всегда хватала что дают, не смотрела, спелые они или нет. Долго ты будешь морочить мне голову помидорами? Лучше расскажи об Эдварде Рэндоме! Ты, по-моему, очень рада, что наткнулась на него!

– Да, конечно!

У мисс Оры Блейк было широкое розовое лицо, круглые голубые глаза и белые пышные локоны, увенчанные двумя голубыми атласными бантами и небольшим кружевным рюшем. Она важно посмотрела на Клариссу и изрекла:

– Когда я была молодой, девушкам так говорить не полагалось.

– Почему бы и нет? Мы часто виделись, когда я приезжала сюда.

– Но это было семь лет назад.

– У нас были очень дружеские отношения, а я друзей не забываю, – рассмеялась Кларисса.

Семь лет назад! Мисс Ора начала считать. Эдвард еще ходил в школу – ему было не больше восемнадцати. Потому что сейчас ему не больше двадцати пяти. Она помнила его еще младенцем. Да, ему было восемнадцать, когда Джеймс Рэндом заболел гриппом и в доме появилась Кларисса Дин. Значит, к тому времени она уже закончила курсы. Пусть она молодо выглядит, но она на несколько лет старше Эдварда. Эта свежесть очень обманчива. И мисс Ора удовлетворенно заключила, что Клариссе, наверное, уже тридцать.

– А в корзинке было много яблок… – ядовито заметила она.

– Но миссис Александер сказала…

– Миссис Александер главное побольше продать. Моей сестрице это не понравится, совсем не понравится. Она будет считать, что мы транжирим деньги. Сама она не любит фрукты, и нам надо быть похитрее. Лучше вели миссис Дикон припрятать эти яблоки, а корзинку пусть вернет – когда пойдет домой на ленч.