Текст книги "Изысканная свадьба"

Автор книги: Патриция Уоддел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Одно дело, когда мужчина целует женщину и предлагает замужество. И совсем другое, когда он смотрит ей прямо в глаза и говорит, что хочет ее.

Реджине никогда еще не делали такого недвусмысленного предложения, поэтому сейчас ей было трудно найти достаточно резкие слова, чтобы поставить Джонатана на место. Страстное желание коснуться его не позволяло Реджине думать ни о чем другом. Это желание сводило ее с ума.

Джонатан прекрасно понимал, что чувствует девушка. Если он сам сейчас же не коснется ее, то просто взорвется. Джонатан воспользовался паузой в разговоре и коснулся холодной щеки Реджины.

Она отшатнулась от него.

– Не надо, – тихо взмолилась девушка.

– Я должен это сделать, – прошептал Джонатан, снова ласково коснувшись ее щеки кончиками пальцев. – Сейчас для меня это самое главное в жизни.

Реджина почувствовала, как тает от его прикосновения. Во взгляде девушки Джонатан прочел все ее тайные мечты и желания. В этот миг он словно заглянул ей в душу и убедился в правильности своего выбора. Именно Реджина должна стать его женой. Она красивая, страстная женщина, и у него есть ключ к ней.

Прикосновение Джонатана пробудило в Реджине такие чувства, которые вытеснили все остальное. Он обвел ее губы кончиками пальцев, как художник, делающий набросок, чтобы потом оживить его с помощью кисти и красок. Реджина приоткрыла губы.

Джонатан наклонился к ней и запечатлел на ее губах нежный поцелуй, который лишил его последних остатков самообладания. От страстного желания кровь у него закипела. Но он не хотел показывать это девушке. Какой бы умной ни считала себя Реджина, у нее не хватало опыта, чтобы понять, что творится у него в душе.

Отбросив всякую осторожность, Реджина ответила на его поцелуй. Сначала неуверенно, затем, когда Джонатан обнял ее, более горячо. Она запустила пальцы в волосы на затылке и легко вздохнула. Это заставило Джонатана еще крепче прижать ее к себе.

Ему мешала теплая неуклюжая одежда, и Джонатан в душе проклинал зиму, из-за которой им приходится кутаться в шерстяные вещи и громоздкие пальто. Несмотря на то что Реджина только что просила оставить ее в покое, она не сопротивлялась. Теперь уже Джонатан оказался спиной к скамейке, а она – спиной к краю крыши.

Джонатан, беспрестанно целуя девушку, медленно отступал к скамейке. Почувствовав, что уперся в нее ногами, оторвал свои губы от Реджины, улыбнулся ей и сел на скамейку.

Реджина заморгала широко раскрытыми глазами, неожиданно для себя оказавшись на коленях у Джонатана. Она положила руки на его плечи, чтобы оттолкнуть его. Джонатан покачал головой и снова прильнул к ее губам. На этот раз он не ограничился нежным, легким поцелуем. Его язык проник в приоткрытые губы девушки, дразня и пробуя ее на вкус. Вместо того чтобы оттолкнуть его, Реджина уцепилась за его плечи так крепко, будто от этого зависела ее жизнь.

Она удивленно вздохнула. Чувства, которые он пробудил в ней, заставляли ее подчиняться ему. Реджина понимала, что ведет себя скандально и безнравственно, позволяя ему так откровенно касаться ее тела, но мысли у нее путались от страстного желания.

Скамейка была узкая, ноги у Джонатана длинные, но каким-то образом ему удалось удерживать Реджину у себя на коленях, несмотря на все неудобства. Он целовал ее с удовольствием и неожиданным для него самого чувством нежности. Поцелуй был медленный, глубокий и невыносимо сладкий. Она дрожала в его объятиях, а он удовлетворенно улыбался. Они забыли о холоде. Джонатан отвел с ее лица толстый шерстяной шарф и погладил щеки, коснулся жилки на шее, пульсирующей под нежной кожей.

В перерывах между поцелуями он прятал лицо в ямке у нее на шее и наслаждался исходившим от нее ароматом, который смешивался с морозным воздухом и запахом вечнозеленых растений.

Реджина подняла глаза и посмотрела на звезды. Казалось, они засияли еще ярче. Она застонала, когда Джонатан коснулся языком ее шеи.

– Ты такая вкусная, – сказал он. Его горячее дыхание согревало ее тело. – Обними меня.

Реджина обвила руками его шею. Он поерзал на скамейке, устраиваясь поудобнее, и удовлетворенно застонал. Было странно, что она сидит как маленький ребенок на коленях у мужчины, но ей это нравилось.

Мелкими поцелуями он покрыл ее лицо. Потом в движение пришли его руки – он стал расстегивать пуговицы на ее пальто.

– Не надо, – сказал он, когда Реджина попыталась остановить его. – Я просто хочу коснуться тебя.

И Реджина замерла, несмотря на предостережения разума. Реджине казалось, что эта ночь принадлежит Джонатану. А она – часть этой ночи. В его поцелуях она ощущала такой же голод, какой испытывала сама. Разве она не хотела быть настоящей женщиной? И она ею стала. Так по крайней мере она думала. Она снова обвила руками шею Джонатана, пальто распахнулось, под ним было видно зеленое кашемировое платье с бежевым кружевным воротничком и маленькими перламутровыми пуговками.

Джонатан сунул руки под пальто, провел руками по ее телу и прижал к себе нежно, но крепко.

– Ты такая теплая, – шепнул он ей на ухо. Реджина закрыла глаза. Казалось, она плавится от огня, сжигавшего ее изнутри. Девушка нежно замурлыкала, когда его руки коснулись ее груди. Ни одному мужчине она не позволила бы такой вольности. Самые противоречивые чувства охватили ее еще в их первую встречу с Джонатаном. Нет, это было не любопытство. Это была любовь. Сильная, всепоглощающая, заставлявшая ее дрожать от восторга.

У Реджины перехватило дыхание. Глаза Джонатана горели страстью и желанием обладать ею. Она чувствовала силу его взгляда так же, как и в тот день, когда впервые увидела его на пороге своего дома.

– Нравится тебе это или нет, но ты принадлежишь мне, – сказал Джонатан, глядя в ее смятенное лицо.

Реджина не успела возразить, потому что он закрыл ее рот поцелуем. Она даже не заметила, что Джонатан расстегнул свое пальто. Она чувствовала только его губы на своих губах. Он сбросил пальто, и теперь девушка ощущала жар его тела. Ее грудь, обтянутая легким кашемиром, прижималась к его горячей широкой груди в накрахмаленной льняной сорочке. Она тянулась к этому теплу, которое превращало холодную зимнюю ночь в знойное лето.

Джонатан едва сдерживал себя. Заснеженная крыша сарая не место для занятий любовью с девственницей, думал он. Ему хотелось, чтобы это произошло на пуховой постели. А сейчас при свете звезд в бархатной тьме ночи он может соблазнять и искушать ее. В этом нет ничего плохого, ведь он собирается на ней жениться.

Успокоив таким образом свою совесть, он продолжал ласкать Реджину. Их сердца бились в унисон.

Джонатан держал ее груди в своих ладонях и большими пальцами ласкал отвердевшие соски, в то же время покрывая поцелуями ее лицо и шею. Она извивалась в его объятиях, мучимая страстью.

Расстегнув пуговки на ее платье, он ощутил тепло ее тела.

Кожа у нее была нежной, как шелк. Джонатану хотелось сорвать с нее одежду и ласкать это соблазнительное тело, которым он жаждал обладать.

Несмотря на свой богатый опыт в такого рода делах, он не мог не признаться, что еще не встречал столь очаровательной женщины.

Реджина же была слишком наивна, чтобы понять, каких усилий стоило Джонатану держать себя в руках.

Но он был готов терпеть эти сладкие муки, зная, какое удовольствие доставляет ей. Ему хотелось, чтобы девушка запомнила каждое мгновение, проведенное в его объятиях, жаждала его прикосновений и по ночам беспокойно металась в постели, мечтая о нем, его ласках. Но при этом не испытывал ни малейших угрызений совести. Ведь он собирался жениться на ней.

Джонатан вытянул свои длинные ноги и привлек Реджину к себе, так что теперь она лежала на нем, прижавшись щекой к его груди, укрытая полами его пальто.

Он наслаждался ею как хорошим вином, облизывая и покусывая соски, поглаживая грудь, забыл обо всем на свете, желая овладеть ею. И, почувствовав, что он на пределе, умерил свой пыл, его поцелуи стали менее требовательными, руки успокаивали, а не соблазняли.

Реджина пришла в себя, когда Джонатан начал застегивать ее платье, и задрожала в его объятиях, почувствовав холод зимней ночи. Только теперь девушка поняла, что едва не позволила мужчине добиться своего. Она смущенно посмотрела ему в лицо. Он приводил в порядок ее пальто. Груди у нее болели, соски все еще были твердыми. Постепенно возбуждение прошло. Она покраснела, когда Джонатан нежно улыбнулся ей.

– Я мог бы целовать тебя до восхода солнца, – сказал он, легким поцелуем касаясь ее распухших губ. Девушка попыталась встать, но он удержал ее. – Посмотри на меня.

Реджина с трудом заставила себя посмотреть ему в лицо. Она испытывала стыд и злилась на себя за то, что так легко позволила увлечь себя на путь, ведущий к падению. Он – колдун и едва не заставил ее забыть о твердом решении не выходить за него замуж.

– Пожалуйста, дай мне встать, – гневно сказала Реджина, избегая взгляда Джонатана.

– Ты будешь моей женой, – сказал он, удерживая ее в объятиях.

Реджина почувствовала, как его пальцы отводят прядь волос и гладят ее щеку, когда он произносил эти слова. И снова в ней всколыхнулись поистине волшебные чувства, которые она пыталась в себе подавить. Реджина посмотрела Джонатану в глаза.

– У меня нет никакого желания выходить замуж, – сухо сказала она. Надо как можно чаще говорить об этом Джонатану Паркеру, чтобы он понял, что это серьезно.

– А как же насчет желания? Или ты не дрожала от страсти?

– Ты невоспитан и груб, – отрезала она.

– Я говорю правду, и ты это знаешь. Будь мы сейчас не на крыше, а в теплой постели, я не перестал бы тебя целовать, да и ты сама не захотела бы этого, – подчеркнул он. – Скажи, что это неправда.

Реджина охотно назвала бы его лжецом и болтуном и столкнула с крыши. Но к сожалению, он говорил правду. Ей очень нравились его ласки, и она презирала себя за эту слабость.

– Тебе не удастся соблазнить меня и повести к алтарю, – сказала Реджина, догадавшись о его намерениях. – И нечего вводить людей в заблуждение.

– Ты о чем? – Джонатан удивленно вскинул бровь.

Реджина поднялась и отошла почти к краю крыши.

– Ты всем рассказал, что мы обручены, – гневно произнесла она. – Этого нельзя ни извинить, ни оправдать.

Джонатан улыбнулся. В его улыбке не было и тени смущения. И Реджина с трудом сдержала готовый вырваться крик.

– Я не сделал ничего такого, чего не хотелось бы тебе, – заявил он.

Реджина покраснела.

– Ты снова грубишь.

– Я действую так, как действовал бы на моем месте любой мужчина, которому нравится женщина, – сказал он. – Неужели ты думаешь, что мужчины женятся на женщинах, которых не хотят? А еще считаешь себя умной и свободомыслящей.

Реджина поняла, что проиграла этот спор. Всего несколько минут назад она была его добровольным партнером, беспомощной жертвой страсти. Чем же он так ее очаровал, что она позволяет ему делать с собой то, чего не позволила бы никому другому. Случившееся на крыше не могло присниться ей и в кошмарном сне. Но к ее стыду, ей нравилось то, что он с ней делал. И не она прекратила это, а он.

– Уже поздно и холодно. Доброй ночи, мистер Паркер.

Вместо того чтобы направиться к лестнице, Джонатан сложил телескоп и принялся закреплять кожаные ремни. Закончив с этим, он накрыл инструмент тканью и положил на ткань четыре кирпича, которые Реджина держала на крыше как раз для этой цели.

– Вы совершенно правы, – сказал он и повернулся к ней, удовлетворенный результатами своей работы. – Холодно. Пора идти в дом.

Реджина решила, что он предлагает разойтись по домам, и стала спускаться по лестнице. Внизу она подождала, пока спустится Джонатан, пожелала ему спокойной ночи и направилась к заднему крыльцу пансиона. В это время миссис Чалмерс обычно сидела в гостиной, и можно было незаметно подняться в спальню. Реджине нужно было время, чтобы прийти в себя после случившегося.

Она открыла дверь и вошла в дом, зажмурившись от света. Ее терзали угрызения совести. Говоря себе, что сделанного не воротишь, Реджина повернулась, чтобы закрыть дверь на ключ. Но в дверях стоял Джонатан.

– Уже поздно, – нервно сказала девушка. На свету она смогла рассмотреть его как следует. Глаза его потемнели, теперь они были стального цвета, губы припухли от поцелуев.

– Мне нужно с тобой поговорить, – заявил он.

Тон у него был серьезный. Реджина поняла, что перед ней сейчас совсем другой человек, не тот, с которым она целовалась на крыше. Теперь перед ней стоял бизнесмен с волчьей хваткой, как говорили о нем в городе.

Она позволила ему следовать за ней в кухню. Чайник грелся на плите. Реджина налила две чашки чаю. Джонатан снял пальто и повесил на крючок рядом с ее пальто. Он наблюдал, как она наливает чай, ставит чашки на стол и садится к столу.

Прежде чем сесть, он достал из внутреннего кармана пиджака небольшой конверт.

– Ты помогала Хейзл Глам писать вот это?

Реджина взяла конверт и вынула из него вырезку из газеты, которую сразу узнала. В статье, написанной Хейзл за несколько месяцев до гибели, подвергались резкой критике политические взгляды, из-за которых женщины испокон веку остаются под пятой у мужчин. Реджина бросила грустный взгляд на листок бумаги и села.

– Нет. Я не помогала Хейзл писать эту статью, но была полностью согласна с ней. И мнения своего не изменила, – добавила Реджина, не зная, догадывается ли Джонатан о том, насколько серьезно она верит в то, что женщинам удастся завоевать право на участие в голосовании. Девушка помолчала, задумавшись, потом положила статью обратно в конверт. – Значит, ты считаешь, что преподобный Хейс прав и Хейзл стала жертвой суфражизма.

– Нет, – покачал головой Джонатан. – Я не считаю, что Хейзл убил суфражизм. Ее убил тот, кто выступает против этого движения.

– Кто? – спросила Реджина, дрожащей рукой беря чашку. Смерть подруги потрясла ее так сильно, что она не подумала о мотиве убийства. Убийство Хейзл казалось ей жестоким и бессмысленным.

– Не знаю, – сказал Джонатан. – Движение за право голоса поддерживают все женщины. Одни – тайно, другие – открыто, – добавил он, улыбнувшись ей. – У мужчин же мнения на этот счет расходятся. Одни, как, например, преподобный Хейс, считают это движение большим грехом, чем грехопадение Евы. Другие просто иронизируют над ним. Большинство мужчин готовы сделать все, чтобы не дать женщинам избирательного права. А некоторые…

– Ненавидят это движение и женщин, которые его поддерживают, – договорила за него Реджина.

– Именно так, – заметил Джонатан. – Одно дело одобрять суфражизм. Но ненавидеть его до такой степени, чтобы пойти на убийство, – это уже отклонение от нормы.

Реджина сидела молча, водя пальцем по краю чашки. Джонатан прав. Большинству мужчин претит сама мысль о равноправии женщин, но они не способны на убийство женщин, поддерживающих это движение. Такие мужчины выступают против предоставления женщинам права голоса, не разрешают своим женам или дочерям поддерживать суфражизм, но не лишают их за это жизни.

– Я не хочу, чтобы ты писала статьи, – сказал Джонатан, убирая конверт в карман пиджака. – И не хочу, чтобы ты спорила с мужчинами, выступающими против суфражизма. До тех пор, пока убийца Хейзл не окажется за решеткой.

Реджина закрыла глаза, вспоминая последние происшествия в Мерриам-Фоллс. Ей было трудно поверить, что кто-то в таком маленьком городке мог испытывать лютую ненависть к суфражизму.

– Обещай мне, – потребовал Джонатан.

Реджина открыла глаза. Скользнула взглядом по его красивому лицу, широким плечам. Он говорил очень уверенно, тоном повелителя. И впервые Реджину не обидел его властный тон.

– Обещай мне, – снова потребовал Джонатан, беря ее руку, лежавшую на столе. – Я хочу быть спокоен за тебя, пока все не уляжется и преступник не будет найден.

– Буду осторожна, – пообещала Реджина. Его прикосновение вселило в нее спокойствие и уверенность и в то же время взволновало ее, но она виду не подала. Джонатан не должен об этом знать.

Она будет осторожна, но больше не позволит ему никаких вольностей.

– Фаулер согласен с тобой?

Джонатан сердито фыркнул в ответ.

– Он настаивает на том, что убить Хейзл мог только чужак. Он даже не хочет рассматривать мои доводы, пока я не представлю улики.

– А улик у тебя нет.

– Есть только моя интуиция, – сказал Джонатан. Интуиция, которая помогла ему разбогатеть, подумала Реджина.

– Трудно себе представить, что это мог быть местный житель, – сказала она и сделала глоток чаю. – Ты новый человек в Мерриам-Фоллс. А я здесь родилась. Люди здесь, может, и ограниченные, но не злые и не подлые.

– Чужая душа – потемки, – сказал Джонатан. Взгляд у него по-прежнему был уверенный, но голос стал мягче. – К тому, кто убил Хейзл, нельзя подходить с обычной меркой.

Реджина молча согласилась с ним. Она не была совсем уж наивной. Мир полон опасностей.

Пробили часы в гостиной, и их мягкие удары напомнили о том, что уже очень поздно. Джонатан встал.

– Проверь, хорошо ли закрыты двери. И не пытайся скрываться от Бисби, когда он сопровождает тебя в город.

Его приказной тон покоробил Реджину, но возражать она не стала.

– Спокойной ночи, – сказал Джонатан, целуя ее. – Мне нужно уехать по делам на несколько дней в Филадельфию. Веди себя хорошо.

Не успела Реджина ответить, как он уже ушел. Она долго сидела у стола, раздумывая над тем, как усложнилась ее жизнь за последние несколько недель.

Глава 8

В Филадельфии Джонатану пришлось задержаться. Сделка оказалась самой сложной из всех, которые ему до сих пор доводилось совершать. К тому же его партнеры не разделяли его склонности к риску. Тем не менее в Мерриам-Фоллс он вернулся уверенным, что деньги, вложенные в развитие предприятия по производству горнодобывающего оборудования, со временем многократно окупятся. Джонатан вышел из вагона и, ожидая, пока носильщик вынесет его чемоданы, обдумывал, где бы им с Реджиной провести медовый месяц. Земля, недавно приобретенная им у реки Юкон, была такой же дикой, как и юная леди, на которой он собирался жениться. И хотя идея сама по себе казалась ему привлекательной, сомнения вызывала погода. Было начало февраля, до лета далеко. Несколько недель в Нью-Йорке тоже подошли бы для его целей. В общем-то ему безразлично, где провести медовый месяц. Главное, чтобы он состоялся.

Джонатан сел в наемный экипаж, с нетерпением ожидая встречи со своей будущей невестой. На севере горизонт закрывали плотные облака, грозя снова укутать снежным покровом долину реки Гудзон. В такую погоду все вокруг кажется серым и унылым. Джонатану было любопытно, в каком настроении встретит его Реджина.

Он надеялся, что все это время ей недоставало его.

Бисби встретил его на пороге.

– Как дела? – спросил Джонатан, отдавая пальто дворецкому.

– Все тихо, – сообщил Бисби, но тон у него был озабоченный. – А как дела в Филадельфии?

– Там слишком шумно, – ответил Джонатан. – Похоже, никто, кроме меня, не верит в возможности неисследованных приграничных районов. Стоило немалых трудов убедить джентльменов участвовать в этом деле вместе со мной. Юкон – как женщина, которая только и ждет, когда за ней начнут ухаживать. Думаю, этим летом я возьму с собой Реджину на северо-запад. Второй медовый месяц, так сказать.

– Уверен, леди там понравится, – заметил Бисби, как всегда сдержанно улыбнувшись. Зная характер девушки, дворецкий не был уверен в том, что и первый медовый месяц состоится.

– Кстати, как себя вела моя невеста, – спросил Джонатан, проходя в кабинет и наполняя бокал.

– Со здоровьем у нее все в порядке. Что же до настроения, то его хорошим не назовешь.

Серые глаза Джонатана внимательно посмотрели на слугу.

– Что она натворила?

– Ходила в полицию, – ответил дворецкий. – Я напомнил ей об обещании не предпринимать никаких действий, которые могли бы привлечь к ней нежелательное внимание, но она чуть не набросилась на меня с кулаками. К счастью, Фаулера не оказалось на месте. Я проводил мисс Ван Бурен домой, хотя она заявила, что не желает больше видеть моей противной физиономии.

Джонатан рассмеялся и сел в кресло перед пылающим камином. Жгучее желание немедленно обнять Реджину прогнало улыбку с его лица. Он задрожал от предвкушения наслаждения, которое она могла дать ему. В Филадельфии Джонатан не обращал на женщин никакого внимания, что совершенно на него не похоже. И теперь его тело протестовало против этого добровольного воздержания.

Но сейчас ему была нужна не просто женщина, он хотел только Реджину Ван Бурен. И это желание все возрастало.

– Бери свою противную физиономию и отправляйся в дом напротив. Передай приглашение на ужин, – велел он Бисби. – Пора надеть обручальное кольцо на палец нашей очаровательной маленькой суфражистки.

– Она не примет приглашение, – сказал Бисби. – Сегодня последняя среда месяца.

– И что из этого следует?

– Каждую последнюю среду месяца собирается литературный кружок Мерриам-Фоллс. Мисс Ван Бурен любит классику.

Джонатану не нравилось, когда нарушались его планы. Бисби занялся своими делами, а Джонатан сидел в кабинете и размышлял. Похоже, он уже начал думать о Реджине как о своей жене, своей собственности. Такое отношение возмутило бы ее, но изменить его было выше его сил. Это не имело ничего общего с женщинами и их борьбой за политическое равноправие. Это было просто его желание сделать эту очаровательную леди своей. Она веселая и красивая, и с ней ему спокойно. Это было совсем новое для него чувство. Большую часть своей жизни он наслаждался свободой, которую давали ему его холостяцкое житье и богатство.

Джонатан пил не торопясь, рисуя себе картины семейной жизни. Он был рад, что сейчас находится у себя дома, а не где-нибудь на вечеринке, на встрече с инвесторами, которых надо заставить раскошелиться. Ему нравилось путешествовать. Во время своих поездок он лучше узнавал человеческую натуру. Это помогало ему в деловых переговорах и давало преимущества в отношениях с женщинами.

Большую часть своей взрослой жизни Джонатан провел за границей, изучая культуру других стран и приобретая там опыт в наслаждениях. Он смотрел в потрескивающий огонь камина и думал о том, каким экзотическим вещам сможет научить свою жену. Но прежде всего ему нужно уговорить ее выйти за него замуж.

Джонатан уже не спрашивал себя, каким образом его первоначальное намерение жениться на ней, чтобы «остепениться», превратилось в навязчивую идею. Он желал Реджину так, как никогда еще не желал ни одну женщину. Джонатан отставил свой бокал и поднялся наверх переодеваться к ужину.

Реджина в это время уже закончила раскладывать на блюде песочное печенье, которое подадут к чаю, когда в гостиной соберутся члены литературного кружка. Это будет первое собрание кружка после смерти Хейзл. Реджина с нетерпением ожидала встречи со своими единомышленницами – суфражистками. Никто, кроме восьми женщин, членов кружка, и миссис Чалмерс, не знал, что на собраниях женщины Мерриам-Фоллс, в общем-то изолированные от внешнего мира, знакомились с происходящим в других частях страны.

Реджина переписывалась со сторонницами женского движения в Нью-Йорке и в других городах, даже таких отдаленных, как Сент-Луис и Чарлстон. Это давало им возможность быть уверенными в том, что женское движение все еще существует, хотя большинство жителей городка обрадовало бы известие о том, что оно приказало долго жить.

Дневники и письма суфражисток из других городов поддерживали веру участниц кружка в то, что женское движение имеет будущее. Если женщины объединятся, их невозможно будет игнорировать.

– Мне не хотелось приходить, – заявила Элайза Эмерсон, расстегивая пальто. Она жила на Ганновер-стрит, недалеко от пансиона Реджины. Отец Элайзы, президент местного банка, считал суфражизм совершенно бесполезной чепухой. – Всякий раз, как я вспоминаю о Хейзл…

– Она верила в наше дело, – твердо сказала Реджина. – Мы все друзья и нужны сейчас друг другу больше чем когда бы то ни было.

– Ты права, – согласилась Элайза, обнимая подругу. – Прости меня.

– Тебе не за что просить прощения, – ответила Реджина. – Пока все не собрались, помоги мне на кухне. Миссис Чалмерс совершенно забыла о нашем собрании, так увлеклась приготовлением персикового торта и яблочного пирога к ужину. Я испекла целый противень печенья и жду, пока оно остынет.

Элайза отправилась за ней на просторную кухню, где было тепло и вкусно пахло ванилью.

– Сегодня после обеда я ходила по магазинам и видела на вокзале мистера Паркера, – сказала Элайза.

От этой новости сердце у Реджины сильно забилось, но она ничем не выдала своего волнения.

– Я знаю, что он уезжал по делам.

– А я знаю, что он просил тебя выйти за него замуж, – заметила Элайза, повторяя сплетню, ходившую по городу. – Он очень красивый мужчина.

– Старомодный и самоуверенный, – сухо возразила Реджина, снимая печенье с противня и раскладывая его на овальном блюде. Из всех подруг дочь банкира была самой наивной. Реджина полагала, что она никогда не целовалась с мужчиной. Не говоря уже о вольностях, которые позволила Реджина Джонатану во время их последней встречи.

Реджина сосредоточила все внимание на оформлении блюда с печеньем, чтобы прогнать волнующие воспоминания. С тех пор как Джонатан целовал ее на крыше сарая, она ни разу не открывала телескоп. При одной мысли о том, чтобы подняться на крышу сарая, ее охватывал жар, все тело начинало болеть и трепетать. Всякий раз, вспоминая о Джонатане, она испытывала одни и те же чувства: жар, ноющую боль и слабость, как при лихорадке.

– Интересно, он уже купил тебе кольцо? – продолжала Элайза, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Реджины. – Мой отец сказал, что мистер Паркер самый богатый человек, который когда-либо жил в Мерриам-Фоллс. Может быть, он подарит тебе жемчуга. Или бриллианты! Ты сможешь принять такие подарки, если вы обручены.

– Мы с мистером Паркером не обручены, – подчеркнула Реджина. – Я вообще не собираюсь выходить замуж.

– Знаю, ты веришь в суфражизм, – сказала Элайза. – Я тоже в него верю, однако оставаться старой девой не хочу. – Она вздохнула. – Но мой будущий муж должен соответствовать всем требованиям отца. Ты увела мистера Паркера, прежде чем мои родители успели пригласить его к нам на ужин.

– Я никого не уводила, – сказала Реджина, потрясенная тем, что ее подруга могла интересоваться Джонатаном. – В любом случае, – добавила она, ненавидя себя за неизвестно откуда взявшееся чувство ревности, – вы можете пригласить мистера Паркера на ужин. Надеюсь, они с твоим отцом подружатся.

Элайза засмеялась.

– Ты его любишь, – поддразнила она. – Это заметно.

– По-моему, заметно лишь, как он меня раздражает, – сказала Реджина. – Этот человек буквально приводит меня в бешенство. Он не имеет никакого права говорить о том, что мы помолвлены. Потому что это неправда.

– Он так не думает, – возразила Элайза. – Я считаю его очень романтичным. И Мелинда Пратт тоже. Мы с ней поспорили. По ее мнению, вы поженитесь до четвертого июля, то есть ко Дню независимости. Я думаю, уже в июне. – Элайза улыбнулась. – Сейчас очень модно проводить медовый месяц летом в Европе.

– Я не собираюсь в Европу, – отрезала Реджина. Эта Мелинда может донести сплетни и до Нью-Йорка. Школьную учительницу не приняли в члены литературного кружка из-за ее неумения хранить тайны.

– Кажется, кто-то стучит в дверь? Пойду посмотрю, – сказала Элайза.

Реджина проводила подругу взглядом и нахмурилась. Сколько раз придется повторять, что они с Джонатаном не помолвлены, чтобы ей наконец поверили?

Даже миссис Чалмерс не верит. Повариха начала по вечерам плести кружева, которые, по ее мнению, невесте обязательно понадобятся.

Реджина шутливо заметила, что кружева цвета слоновой кости подойдут любой невесте. Мистер Фергюсон стал постоянно сопровождать вдову в церковь, и все считали это признаком серьезных отношений.

Мысль о возможном замужестве Люси Чалмерс заставила Реджину нахмуриться еще больше. Не то чтобы она не желала счастья своей поварихе. Она, конечно, желала ей счастья. Но Реджина уже привыкла считать Люси членом семьи. А если подруга выйдет замуж, то оставит пансион и будет жить вместе с мужем. Реджина решительно отбросила эти мысли, вытерла руки о полотенце, разгладила руками свою черную шерстяную юбку и с блюдом в руках покинула кухню.

Собрание членов кружка проходило хорошо, хотя очень не хватало Хейзл Глам, которая всегда вносила оживление в их встречи. На этот раз девушки обсуждали петицию, которую Элизабет Кэди Стэнтон недавно внесла на рассмотрение законодательного органа штата Нью-Йорк. В этой петиции выдвигались требования обратить серьезное внимание на положение женщин и принять поправку к закону, которая обеспечивала бы женщинам право голоса. В конце встречи Реджина предложила подругам создать фонд памяти Хейзл. Собранные деньги можно было бы использовать для поддержки женского движения. С ее предложением согласились все члены кружка и пообещали выделять часть своих ежемесячных доходов для фонда.

Прощаясь с подругами, Реджина брала с каждой обещание соблюдать осторожность. На улице было уже совсем темно, и хотя никому из девушек не хотелось в это верить, опасность могла подстерегать их на каждом шагу. Это напутствие несколько омрачило их настроение.

– Я тебя провожу, – предложила Реджина Элайзе, которая как раз надевала пальто.

– А тогда тебе придется возвращаться одной, – возразила подруга. – Мне ведь недалеко. Не волнуйся, ничего не случится.

– Я пойду с тобой, – настойчиво повторила Реджина, набросив на плечи пальто. Бисби, конечно, догонит их, прежде чем они свернут за угол. – Мне нравятся холодные ночи.

Элайза не стала больше возражать, так как знала, что Реджина нередко проводила долгие часы на крыше сарая, разглядывая в телескоп звездное небо. Реджина весело болтала с подругой, однако это не помешало ей заметить на противоположной стороне улицы мужчину, который пошел вслед за ними по Уитли-стрит.

Она сразу догадалась, что это не Бисби. Это был Джонатан Паркер собственной персоной. Реджина взволновалась и обрадовалась. Они не виделись уже несколько дней, и мысли о нем не покидали девушку. Его поцелуи все еще горели на ее губах.

Реджина шла рядом с подругой, размышляя о том, что теперь она поняла, как одна-единственная мысль может овладеть душой и телом человека, как он попадает в зависимость от нее и уже не может трезво мыслить. Может быть, и убийцей овладела такая мысль? Он решил, что мужчины могут потерять свободу, если женщины обретут право голоса. И надо заставить их замолчать. Одержимый этой идеей он задушил Хейзл, а не вонзил ей нож в сердце?

Реджина задрожала как от холода, хотя на ней было теплое шерстяное пальто. Она рассеянно слушала Элайзу, но не могла сосредоточиться на ее веселой болтовне. Девушка чувствовала ночной холод и слышала хруст снега под ногами, но это были чисто физические ощущения. Ей вспомнилась ночь, когда Джонатан поднялся к ней на крышу сарая и низким, проникновенным голосом шептал, какое наслаждение для него касаться ее, его теплые, твердые и требовательные губы, когда он учил ее целоваться. Воспоминания были более реальны, чем окружающий мир. От этих воспоминаний она не могла спрятаться, как от холодного зимнего воздуха.