Текст книги "Свет жизни "

Автор книги: Патриция Сент-Джон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Сегодня к нам приезжает девочка, – сказала сестра, убирая со стола и стараясь не наступить на Кинзу или котенка, которые затеяли сложную игру с мячом у нее под ногами. – У нас сегодня будет выходной день. Мы вместе пойдем на базар, купим вкусные вещи и сделаем праздник для девочки и для всех нас.

– Праздник, праздник! – радостно закричала Кинза. – Можно я понесу вместо вас корзинку? Пойдем! Пойдем!

– Да, давай пойдем.

Они вышли на залитую солнцем улицу.

Сестра давно не брала себе свободный день, но сегодня она предупредила, что не будет никого принимать; она хотела подготовиться к приезду Дженни.

Когда они сделали все покупки, она оставила Кинзу и корзинку в лавке на попечение Хамида. Она часто делала так, когда была занята, потому что была вполне уверена, что эти двое были связаны какими-то узами, может, они брат и сестра и имели право быть в обществе друг друга. Кинза всегда была в полной безопасности и счастливая, когда Хамид присматривал за ней…

Оставшись одна, сестра почти бегом направилась на окраину города в горы, чтобы собрать букет цветов для Дженни.

Она взбиралась все выше и выше. Теплый ветер дул ей в лицо, ярко светило солнышко. Наконец она добралась до вершины холма, откуда был виден почти весь город. Одна за другой теснились поросшие мхом крыши; высоко вверх вздымались увенчанные полумесяцем белые башни мечетей. Затем она отыскала свой маленький домик за базарной площадью, и чувство радости наполнило ее сердце от сознания, что в этом грешном, темном месте Господь имеет хотя бы одного Своего свидетеля. Она подумала о том, что Он, как добрый Пастырь, ищет заблудших овец повсюду: в горных селах, в узких улицах города. Тут или там люди уже слышали Его голос, в этом она была уверена: двое-трое безграмотных робких женщин, несколько оборванных мальчишек. Они были точками света в пространной темноте. А ее миссионерский дом – единственное место, где Иисуса Христа открыто почитали и любили. “Сыну Человеческому негде преклонить главу”, – сказал Он однажды, устав от дневного труда. В лежащем перед ее взором городе для Него действительно закрыты были все двери, кроме дверей ее домика. Свой укромный уголок она не променяла бы ни на какой дворец, и свой скромный труд – ни на какую блестящую карьеру!

Забыв свой возраст, она перепрыгивала через расселины, чувствуя себя молодой и счастливой. Вокруг было множество цветов, и она срывала белые нарциссы, голубые ирисы, темно-красные лилии.

– Какие красивые! – воскликнула она. – Я приведу сюда Дженни, и мы вместе будем собирать их. Мысли о Дженни вызвали в ее памяти воспоминания о прошлом. Дженни была дочерью Элизабет, ее кузины, чье общество скрашивало ее одиночество сиротского детства. Но они выросли, и их пути разошлись. Их судьбы, вкусы, интересы были совсем различны. Их любовь к Дженни, казалось, была единственным звеном, соединявшим их. Когда-то они были как сестры, но Элизабет вышла замуж за богатого человека и переехала в его прекрасный дом. А она во время практики в госпитале также встретилась с Тем, Кто любил ее, и Он послал ее в этот маленький горный город искать Его потерянных овец и ягнят.

Все случившееся с ней казалось Элизабет и ее мужу глупостью. Зная это, Розмари было трудно писать им о своих маленьких радостях и огорчениях в миссионерской работе так же, как Элизабет было трудно писать о полноте счастья ее семейной жизни; поэтому их редкие письма были главным образом о Дженни, и каждое Рождество Розмари получала новую фотографию девочки. Она хранила их в альбоме, начинавшемся с безволосого круглоглазого младенца, который через год превратился в начинающего ходить ребенка в шерстяных колготках и с чубом, нависшим на лоб. Затем появилась Дженни в купальнике на пляже, Дженни в платье с высокой талией на лугу маргариток. Дженни в передничке, купающая кукол.

Пролетело два года, и Розмари была совсем ошеломлена, получив фотографию Дженни с волосами, аккуратно завязанными сзади большим бантом, и в форме – она отправлялась в школу. Самая последняя изображала Дженни в костюме для верховой езды на пони, и мысль о пони вызвала у сестры неприятное предчувствие. Как глупо было строить такие большие надежды на посещение этого ребенка! Что она может предложить девочке, у которой все было в преизбытке, которая была владелицей волшебной детской комнаты, где фарфоровые куклы величиной с ребенка лежали в настоящих детских кроватках под атласными одеялами? Дженни однажды написала ей об этом. Этой девочке, которая ездит верхом на пони в поместье своего отца, вероятно, наскучат те маленькие угощения и развлечения, которые приводили в восторг мавританских детей.

Тетя Розмари, чувствуя себя несколько удрученной, поспешила назад со своим букетом, забрала счастливую, липкую от конфет Кинзу, и они вместе направились домой.

К четырем часам домик сверкал чистотой, и в гостиной разносился нежный запах нарциссов. Стол был накрыт к чаю.

Тетя Розмари и Кинза еще раз вышли из дома, чтобы встретить машину возле отеля. Она прибыла в точно назначенное время. Мальчишки окружили ее – каждый старался получить багаж, чтобы отнести его в отель. Тетя Розмари стояла в ожидании, пока они выйдут из машины. В этот момент она услышала ясный детский голос:

– Мамочка! Посмотри, какая славная маленькая девочка! Ты не говорила мне, что у тети Розмари есть маленькая девочка.

В следующее мгновение они выпутались из толпы мальчишек, и Элизабет, такая же молодая, как десять лет тому назад, горячо целовала свою кузину. Дженни, присев на корточки, старалась подружиться с Кинзой.

– Дженни, – сказала мать неодобрительно, – ты еще не поздоровалась с тетей Розмари.

Девочка поднялась, вежливо поцеловала тетю и опять занялась Кинзой. Обе женщины оставили их и заговорили с отцом Дженни.

Потом, когда предъявляли паспорта и заполняли бланки, Розмари молча стояла и смотрела на ребенка, которого она так желала видеть вот уже десять лет. Перед ней была тоненькая длинноногая девочка в красивом голубом платье с оборками и белых сандалиях. Светлые вьющиеся волосы свободно рассыпались по плечам, большие серые глаза на подвижном лице и чуть выдающийся подбородок. “Девочка из сказки”, – подумала Розмари и направилась к ней, чтобы познакомиться. Дженни повернула к тете обеспокоенное лицо.

– Что с этой девочкой? – спросила она удивленно. – Я показала ей свою блестящую брошь, а она только смотрит вперед.

– Она слепая, Дженни, – мягко сказала тетя Розмари. – Но это не помешает тебе играть с ней. Ты давай ей игрушки, чтобы она ощупывала их, и пусть она ощупает тебя пальчиками, так она знакомится. Ты можешь спеть ей песенки. Она полюбит тебя, я уверена.

Она подняла крошечную ручку Кинзы и слегка провела ею по лицу и волосам Дженни, затем обратилась к подошедшим мистеру и миссис Свифт. Но прежде чем она произнесла слово, Дженни схватила руку матери и посмотрела на нее полными слез глазами.

– Она слепая, мамочка, – прошептала девочка, – как те дети на елке.

– Ничего, дорогая, – ответила миссис Свифт ласково. – Она выглядит счастливым ребенком, нам надо найти ей маленький подарок. А сейчас пойдем и посмотрим дом тети Розмари.

Они все вместе направились через площадь к дому. Взрослые шли впереди, а Дженни вела Кинзу и так увлеклась своей новой подружкой, что не обращала внимание на окружающее. Сейчас она была намного счастливее, чем за все время предыдущих каникул, потому что, хотя она и любила отца и мать, но ей было только десять лет, и она хотела играть с детьми; более же всего она хотела заботиться о ком-нибудь. Она была уже большая, чтобы играть с куклами; ее любимицы остались дома, и она ужасно скучала за ними. Но трехлетняя кудрявая девочка – это намного лучше, чем ее любимицы. Она даже не представляла раньше, как это восхитительно.

Они дошли до узкой боковой улицы, где жила тетя, и миссис Свифт всеми силами старалась не показать, как она шокирована видом сидящих на булыжной мостовой детей и оборванных нищих. Но она не могла скрыть своего ужаса, когда тетя Розмари остановилась перед последним домом и стала искать ключ. На ступеньке, загораживая вход, сидела очень бедная женщина, держа что-то у груди под лохмотьями. Розмари заговорила с женщиной, которая освободила от лохмотьев и протянула ей маленького ребенка – кожа да кости, полумертвого от болезни и недоедания. Миссис Свифт протянула руку, чтобы удержать Дженни, но слишком поздно – девочка шагнула вперед и вместе с тетей склонилась над жалким существом, совершенно поглощенная этим.

– Дженни! – строго позвала ее мать, – иди сюда.

Но Дженни не обратила на нее никакого внимания. Она печально посмотрела на Розмари и спросила:

– Он умрет?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Давайте войдем в дом.

Она открыла дверь, провела женщину в амбулаторию и велела ей подождать, а сама вернулась к гостям. Миссис Свифт стояла на прежнем месте, как бы позабыв, где она. Справившись с первым потрясением при виде такого несчастного создания на крыльце Розмари, она сказала:

– Розмари, не беспокойся о нас. Иди и помоги им.

Розмари была в нерешительности.

– Хорошо, пойдемте наверх, – сказала она. – Я проведу вас в гостиную. Стол накрыт к чаю.

Было странно видеть в доме на такой грязной улице картины и цветы, восхитительно сервированный завтрак на фарфоре. Хозяйка усадила гостей за стол, затем нерешительно произнесла:

– Это покажется очень невежливо, но вы извините меня, если я покину вас минут на десять. Видите ли, я знаю эту женщину, она потеряла четырех детей. Этот ребенок – все, что у нее осталось.

Дженни решительно встала и присоединилась к своей тете.

– Я пойду и помогу тебе, – заявила она.

– Нет, Дженни, – твердо сказала мать, – об этом не может быть и речи. Иди, садись и пей свой чай.

Девочка тотчас вспылила:

– А я хочу пойти! Я хочу, чтобы ребенок поправился. Я не хочу никакого чая. Ну, скажи, тетя Розмари, что мне можно идти, это ведь твой дом. Папочка, скажи, что мне можно идти…

Отец совершенно неожиданно пришел на помощь Дженни.

– А что с этим ребенком? – спросил он. – Что-то заразное?

– Нет, нет, – ответила Розмари. – Я уже видела его раньше. Это от голода и неправильного питания.

– Я бы отпустил ее, Элизабет, если Розмари не возражает, – сказал мистер Свифт, и, когда торжествующая Дженни вышла из комнаты, он обратился к жене. – Дорогая, пусть она помогает, как может. Ей необходимо оказывать кому-нибудь помощь. Если она увидит страдания других, то перестанет быть такой эгоцентричной.

– Может быть, ты и прав, – согласилась мать Дженни и тихонько вздохнула. – Если бы у нее были младшие братья и сестренки, – добавила она задумчиво.

В это время Дженни и тетя склонились над ребенком, а его мать рассказывала им горестную, но обычную историю. Казалось, слишком поздно было помочь, но, может, еще есть шанс?..

Тетя Розмари обратилась к девочке:

– Дженни, пойди наверх и принеси мне чашку, ложку и сахар на полке под плитой.

Дженни исполнила охотно и быстро.

– А теперь принеси большой чайник, – велела ей тетя.

В одно мгновение девочка исполнила приказание.

– Теперь принеси таблетки на третьей полке, вон там, – продолжала давать указания тетя. – Сполосни чашку и ложку горячей водой, разомни таблетку, налей немного воды, подай ту бутылочку…

Ребенок каплю за каплей глотал лекарство. Затем ему дали несколько ложек сладкой воды. Тетя Розмари заговорила с женщиной по-арабски, объясняя, что через час она даст ребенку еще лекарство.

– Он должен поправиться, – шептала Дженни про себя. – Должен! Должен!

А затем тетя Розмари сделала нечто такое, что очень удивило Дженни, которая ничего подобного никогда не видела. Она показала на картину на стене – Иисус, держащий ребенка на руках – и рассказала женщине о Нем. Потом, отдав ребенка матери, она стала на колени и молилась о больном дитяти.

Дженни не понимала, что говорит тетя, но знала, что она молится, потому что глаза ее были закрыты. “Интересно, это действительно поможет?” – размышляла про себя Дженни. Она тоже взглянула на картину, и ей показалось, что вид изображенного на картине ребенка как-то делал этого живого ребенка сохраннее.

– Он, конечно же, поправится, – тихо проговорила Дженни, снова наклоняясь над ним.

Вдруг тонкие веки с голубыми прожилками затрепетали, и ребенок открыл глаза.

Глава 3

После этого случая не было нужды составлять какие-либо планы, потому что Дженни твердо решила, что она останется в городе до самого отъезда в Англию, что она будет няней для Кинзы и каждый день будет помогать тете Розмари лечить больных детей.

Довольный таким заявлением дочери, мистер Свифт засмеялся, а потом спросил, чем же он будет заниматься в этой горной деревне две недели, где он должен запереть себя, чтобы удовлетворить внезапное расположение дочери к больным детям. Миссис Свифт обеспокоенно вздохнула и потребовала, чтобы Дженни полоскала горло три раза в день. Сама девочка проявляла откровенный восторг, а тетя Розмари втайне была очень счастлива. Она считала, что каникулы закончатся отлично.

В воскресенье днем никто из больных не пришел. Дженни не отходила от своей тети.

– Как жаль, что мало таких людей, как ты, – заговорила она, – чтобы научить этих женщин, как правильно ухаживать за детьми. Знаешь, тетя, я подумала и решила, что, когда вырасту, тоже стану миссионеркой и приеду сюда. У меня будет амбулатория, и я буду лечить людей, как ты. Мне кажется, это так весело.

Тетя Розмари несколько мгновений молча смотрела на самоуверенное лицо Дженни, затем тихо сказала:

– Ты не можешь быть миссионеркой, пока в твоей жизни не произойдет очень важное событие.

– Почему не смогу, тетя? – с удивлением спросила Дженни. – Я выучусь на медсестру и научусь как ухаживать за маленькими. И мне не надо знать ничего больше, правда?

– Думаю, что надо, – возразила тетя Розмари с легкой улыбкой, – но я не собираюсь рассказывать тебе об этом здесь, в коридоре. Давай возьмем фляжку и сэндвичи и пойдем в сад, где стоит башня, и мы сможем там поговорить. Кинза сейчас проснется, а она очень любит этот сад.

– Прекрасно! – закричала Дженни и, перескакивая через две ступеньки, помчалась наверх собираться.

– Мама сказала, что мне можно остаться на чай, если меня пригласят. Я спросила ее…

– Как предусмотрительно с твоей стороны, – заметила смеясь тетя Розмари, – ты оденешь Кинзу, пока я приготовлю что надо?

Спустя несколько минут тетя Розмари, Дженни и Кинза уже шли по безлюдной базарной площади, направляясь к старым полуразрушенным воротам в стене башни. Дженни несла корзинку с провизией, а Кинза – мяч. Взбираясь по ступенькам, они весело болтали, но как только оказались под сводами сада, замолчали, потому что он был так красив. Кинза тоже остановилась и с удовольствием вдыхала ароматы. Казалось, они были отгорожены от мира не стеной из камня, а огромными качающимися занавесами из глициний и жасмина. Все было пронизано солнцем, и молчание нарушалось только клекотом деловых аистов в гнездах, случайным хриплым криком павлина и мягким всплеском воды в пруде, где белоснежная гусыня учила плаванию своих семерых пушистых гусят.

– Смотри, чтобы Кинза не упала в воду, – предупредила тетя Розмари. – Не отходи от нее, пока я приготовлю чай.

Она распаковала корзину. Увидев, что все готово, Дженни прибежала вместе с Кинзой. Они сидели у пруда, в самом центре сада, под кустом вьющейся розы с множеством бутонов. Угостившись сэндвичем, Дженни вопросительно посмотрела на свою тетю.

– Что я еще должна знать для того, чтобы стать миссионеркой? – спросила она так, как будто разговор не прерывался.

– Это зависит от того, что ты желаешь делать, – серьезно ответила тетя Розмари. – Если ты просто хочешь лечить их от болезни, то тогда ты должна стать сестрой милосердия или доктором. Но большинство из них опять очень скоро могут заболеть, да и во всяком случае наши тела смертны. Имеет значение та часть человека, которая живет вечно, то, что составляет сущность самого себя и что мы называем духом. По-настоящему можно помочь им и сделать их счастливыми, только приведя их к Господу Иисусу. Но ясно, что нельзя указать кому-либо на Иисуса Христа, если ты сам не увидел и не познал Его. Поэтому совсем не имеет значения, что ты знаешь, но кого знаешь.

– Но ты тратишь так много времени каждый день, давая им лекарства, – сказала Дженни. – Почему я не могу делать это тоже?

– Можешь, конечно, – ответила тетя Розмари. – Видишь, ты не понимаешь, почему я трачу много времени на то, чтобы лечить их, и я постараюсь объяснить тебе. Все эти бедные люди грешные, и Иисус может простить их. Они боятся смерти, и только Иисус может удалить от них страх. Большинство из них несчастные и уставшие, и только Иисус может утешить их и дать отдых и покой. Он желает достичь их всех Своим прощением и любовью, но поскольку Его нет на земле сейчас, они не могут ни видеть, ни слышать Его, как когда-то было, когда Он жил на земле. Поэтому Он входит в сердца людей, которые любят Его, и употребляет их уста, чтобы они говорили о Нем, и их руки, чтобы они делали доброе для других. Я даю им лекарство не только для того, чтобы вылечить их, но и потому, что хочу, чтобы они видели, что Иисус через меня заботится о них и желает помочь им. Бесполезно только говорить о любви Христа – они не поймут. Нужно показать им это делами милосердия. Но первое, в чем надо быть уверенным, так это в том, что во всем этом действительно присутствует Христос, действуя любовью в тебе и через тебя. Иначе это как пустой фонарь в темноте.

– Хорошо, а как узнать, есть Он или нет? – с любопытством спросила Дженни.

– Как попадет свет в пустой фонарь? Открывается дверца и вставляется свеча. Иисус есть Свет, и Он хочет войти; мы верою открываем дверь сердца своего и приглашаем Его войти. Дальше, если дверца фонаря чистая, свет светит ярко, но если стекло затуманено или грязное, свет будет тусклым. Первое, что делает Иисус Своим светом – это показывает нам грехи наши: раздражение, своеволие, нетерпение, непослушание. И если мы действительно хотим того, Он очищает нас, и Его прекрасные светлые лучи любви видны в нас и светят через нас. И люди, потерявшиеся в темноте, приходят к свету толпами. Но они совсем не думают о фонаре – им нужен Свет. Миссионеры, по существу, очень незначительные люди. Они просто как пустые фонари. Важен Свет, Свет имеет значение. Дженни напряженно размышляла.

– Значит, только очень хорошие люди могут быть миссионерами, – глубокомысленно произнесла она.

– Не совсем так, – ответила тетя Розмари. – Много очень хороших и добрых людей без Иисуса сверкают, как позолоченные фонари, если выставить их на солнце; но вечером солнце садится. Наши собственные хорошие качества никогда не смогут удовлетворить Господа и продолжаются они до тех пор, пока мы живы. Любовь, жизнь и доброта Иисуса продолжаются вечно, и человек, в котором горит этот Свет, тоже будет продолжаться вечно. Конечно, Его доброта совершенна, никто, кроме Иисуса, никогда не был абсолютно добрым и хорошим.

– Вон папа с мамой идут в сад! – вдруг воскликнула Дженни, вскочила и понеслась навстречу им. Она была рада уйти от этого разговора, потому что тетя Розмари говорила о вещах, которые нарушали ее покой, беспокоили ее, а Дженни не любила, чтобы ее беспокоило что-нибудь. Например, то, что она сказала о миссионерах, что они незначительные люди. В том кругу, в котором она жила, Дженни всегда была самым важным, значительным лицом. “И это очень правильно”, – подумала она, прыгая с разбегу в объятья отца. Улыбка отца и радость в глазах матери тотчас убедили ее в этом: что бы ни случилось, она всегда будет для своих родителей самым важным, самым значительным лицом.

Розмари встретилась глазами с Элизабет, счастливая и понимающая, разделяющая радость матери в том, что девочка опять здорова и резвится. Для обеих женщин было радостью возобновление их прежней дружбы. Очарование и доброта Элизабет, безмятежность ее семейной жизни вызвало восхищение у Розмари. А Элизабет, со своей стороны, пришлось признать, что ее кузина не теряет напрасно время – благодарность на лице ребенка убедила ее в этом, ведь она поручила Дженни попечению Розмари, как никому прежде. Это казалось странным, потому что еще несколько недель тому назад она бы ужаснулась, узнав, что ее Дженни будет иметь дело с бедностью и болезнями. Она всегда так стремилась окружить девочку солнечным светом и красотой. “Но есть разные виды красоты, – думала она про себя. – Лечить, помогать, любить и давать – это прекрасно. Я не хочу, чтобы Дженни была затворницей, нелюдимой. Я хочу, чтобы она преуспевала в мире и вышла удачно замуж. Но я хочу также, чтобы она выросла доброй и отзывчивой, и мне думается, что Розмари может помочь ей в этом…” Когда она высказала свои мысли мужу, он вполне согласился с ней.

– Она научится чему-то деловому в этой амбулатории, – сказал он. – Может, у нее проявится интерес и забота о других людях.

– Розмари, – сказала Элизабет, лаская Кинзу, – может, ты оставишь свои дела на этот вечер, и мы покушаем вместе в отеле?

– Воскресенье – мой выходной день, – ответила Розмари. – Я с удовольствием приду, когда уложу Кинзу спать.

– Мамочка, посмотри! – закричала Дженни. – Павлин распустил свой хвост! Какой красивый!

Девочка потянула родителей в ту сторону, где стоял павлин, а Розмари с Кинзой медленно направились домой.

Было еще рано укладывать Кинзу спать, и Розмари села с ней на ступеньки. Их окружали соседние дети, и некоторое время они провели в обществе друг друга. Розмари показала им картинку с изображением заблудившейся в горах овечки. Хотя они уже знали эту историю, но она все равно казалась им интересной и завлекательной.

Когда Розмари принесла Кинзу в спальню, дети все еще сидели на ступеньках, подражая блеявшим овцам: “ме-е-е”.

Вскоре Кинза была уже готова ко сну, она встала на колени перед кроватью и сложила ручки для молитвы:

– Спасибо за хороший день в саду и благослови Дженни и всех детей на улице, – поспешно произнесла она.

Ее, конечно, не очень волновали уличные дети. Сегодня было воскресенье, а в этот день она каждый раз перед сном получала конфету и еле могла дождаться того момента.

Через час Розмари сидела в большом ресторане отеля с мистером и миссис Свифт и Дженни, которая для такого случая одела самое лучшее платье. Для Розмари было большим удовольствием ужинать здесь и говорить с Элизабет. Сегодня разговор коснулся Кинзы.

– Она такое милое существо, – сказала миссис Свифт, – и как жестоко то, что она слепая. Что ты полагаешь с ней делать дальше, Розмари?

– Я бы хотела, чтобы она поступила в специальную школу через три года,– ответила Розмари, – где она сможет научиться вышиванию и изучить азбуку Брайля.

Она смогла бы зарабатывать себе на жизнь таким образом. А когда она приобретет умение, она опять приедет ко мне. Слепая девушка, истинная христианка, может быть миссионеркой среди своего народа.

Дженни возбужденно наклонилась через стол, рискуя опрокинуть свой стакан.

– Школа для слепых, папочка! – воскликнула она, – куда нас приглашали на рождественскую елку. Если бы Кинза поступила туда, мамочка, она смогла бы иногда бывать у нас, и я бы заботилась о ней; это было бы так, как будто у меня маленькая сестра, и она бы тоже была счастлива, если бы я была с ней; и они так хорошо проводят время на рождественские праздники. О, когда она сможет приехать, тетя Розмари? Можно взять ее с собой прямо сейчас!

Кузины вопросительно переглянулись.

– Это неплохая мысль, – сказала миссис Свифт. – Это действительно хорошая школа, и там принимают совсем маленьких. Джон имеет влияние там. Чем раньше она поступит туда, тем легче усвоит английский язык. И, кроме того, она поедет с нами на машине, и тебе не надо будет везти ее самой.

Розмари просто не знала, что ответить. Все было так неожиданно. Возбужденная Дженни прыгала на стуле от нетерпения.

– Просто не знаю, что сказать, – наконец сказала Розмари. – Это очень любезно с вашей стороны… но она кажется такой крошечной.

– Конечно, – ответила миссис Свифт. – Когда ты решишь, дай нам знать. Нет, Дженни, перестань об этом; люди не могут решать о каких-то важных делах без того, чтобы сначала не подумать об этом, иначе они могут сделать их неправильно.

Подали мороженое, и Дженни на некоторое время забыла о Кинзе, и разговор перешел на другие предметы. Вечер прошел приятно, и Розмари поднялась, чтобы идти домой.

– Мы проводим тебя, – сказала миссис Свифт, тоже поднимаясь.

– Дженни, дорогая, поднимись в номер и ложись спать.

– Хорошо, – ответила Дженни, которая, насладившись двумя порциями мороженого, была необычно любезна. Она обняла тетю и прошептала так, чтобы никто не слышал:

– Ты хорошо подумай об этом, да, тетя?

– Да, Дженни, хорошо. Я спрошу Бога, чтобы Он указал мне, как правильно поступить.

– Ты думаешь, Он укажет тебе к завтрашнему утру?

– Не знаю, Дженни. Это такое большое дело. Дай мне сроку два дня.

– Хорошо, попроси Его указать тебе, как можно скорее. Попроси Его, чтобы Он сказал: “Да”.

– А ты не хочешь тоже попросить?

– Я не знаю как… я попытаюсь… До свидания, тетя!

– Спокойной ночи, Дженни!

Она освободилась из объятий девочки и вышла вместе с супругами Свифт на темную рыночную площадь. Обернувшись, тетя Розмари помахала Дженни, которая в ответ тоже помахала рукой.

Глава 4

Хамид с радостью приветствовал приход весны, потому что, каким бы ни был закаленным человек, нельзя привыкнуть к окоченевшим пальцам ног и рук, резким ветрам, дождю и снегу, пронизывающим тело. Но теперь все позади – солнце согревало и утешало, аисты строили гнезда на башнях, цветы покрыли горы, а вишневый и абрикосовый цвет делали долину прекрасной. Хамид, как и все живое в природе, подрос и был похож на пугало больше, чем когда-либо прежде. Одежда, которую дала ему сестра, износилась, но теперь это не имеет значения.

Довольный Хамид растянулся у своей палатки, облизывая запачканные маслом пальцы. Он внимательным взглядом смотрел на то, что происходило перед его глазами: Кинза подпрыгивая шла между Дженни и сестрой. Очевидно, они вышли, чтобы сделать покупки. Вдруг мимолетным взглядом он заметил то, что заставило его вздрогнуть. Он протер глаза и снова посмотрел. Нет, это не сон. Он побледнел, бросился в палатку и спрятался за плиту. Потом осторожно выглянул, как напуганный кролик из норы, и стал наблюдать, что будет дальше.

В дверях напротив стоял его отчим, уставившись на маленькую группу из трех человек, которые, не сознавая, что находятся под наблюдением, покупали апельсины. Затем, сделав шаг по направлению к ним, он уставился на Кинзу подобно тому, как могла бы смотреть змея на играющего крольчонка, выжидая момента укусить. Его острый глаз заметил все жесты слепой, ее счастливый лепет, хорошую теплую одежду. Он подошел так близко к Кинзе, что Хамиду показалось, что он вот-вот схватит ее. Но он не тронул ее. Он просто шел за ними незамеченным среди толпы. Хамид видел, как загорелись от гнева его глаза, и рот был сжат так крепко, как беспощадный стальной капкан.

Хамид пришел в себя от первого потрясения. Он стал рассуждать. Его отчим приехал на базар по делу и, несомненно, уедет из города в тот же вечер. Он не видел Хамида и не увидит, потому что в самый удобный момент он убежит в гору и останется там до темноты. За Кинзу он не чувствовал ни малейшего беспокойства. Кинза была в безопасности в доме английской сестры, которая любит ее и никому не отдаст. Ее дом – это крепость, куда его отец никогда не сможет проникнуть.

Пришел хозяин Хамида и удивился, найдя своего помощника под плитой, а не около плиты. Он дал ему подзатыльник, против чего Хамид не возражал, но урезал его плату на сантим, чем он очень возмутился. Но через минуту он забыл об этом, строя планы, как бы ему незамеченным проскользнуть через опасную зону и исчезнуть в горах.

Вскоре он был уже на мостовой и проворным шагом направлялся к городской стене, за которой начинались пологие холмы со скалистыми выступами. Серебристо-серые оливковые деревья были особенно прелестны в своем весеннем цвете. Посреди небольшой лужайки росло особо красивое дерево. Это была вся в цвету вишня, белая, как морская пена, как снег на вершинах горы, как белая страница в книжке английской сестры, которая обозначала прощенное чистое сердце. “Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят”, – этот стих мальчишки

выучили в тот вечер наизусть. И Хамид повторил его про себя, жуя хлеб, который он купил себе на завтрак. Мальчик радовался окружающей природе, но еще более счастливым делала его внутренняя тихая радость, пробудившийся в глубине его сердца луч любви, который он не мог выразить словами, но который зародился в нем в ту ночь, когда он склонился на колени возле жаровни и помолился ему одному понятной молитвой. Он был уверен, что молитва его услышана. С тех пор он не чувствовал себя более таким одиноким, забытым, не переживал уже такого сильного страха, как прежде. Хамид нашел глубокий источник счастья, и от этого он и физически чувствовал себя сильным и смелым. Да, в это утро он испытывал настоящее блаженство.

Проходя мимо одного источника, он сунул голову под струю прохладной воды, чтобы освежиться. Затем растянулся на зеленой траве, предоставившись ласковым лучам весеннего солнца.

А тетя Розмари, Дженни и Кинза направились домой, так и не заметив зловещую фигуру человека, следовавшего за ними до самого входа и наблюдавшего за ними, пока не закрылась дверь. Как раз было время открывать амбулаторию. Тетя Розмари разрешила Дженни взять Кинзу в отель. И вот с новой книгой в одной руке и с Кинзой в другой Дженни отправилась к родителям в отель.

Двое детей, пробравшись через толпу на базаре, вошли в сад с башней, находившийся на их пути. Никого не было в саду, все были заняты: кто продавал, кто покупал. Эта тишина привлекла Дженни, она нашла замечательное местечко и села почитать книжку, так как остановилась на самом интересном месте. Правда, мама говорила ей нигде не останавливаться и никуда не заходить по дороге от тети Розмари в отель, но ведь мама не знала в какое время она выйдет. Описываемые события настолько увлекли ее, что она не заметила, как Кинза поднялась на ноги и пошла по дорожке к старой арке, ведущей в другую часть сада. Девочка часто отправлялась на небольшие прогулки, вытянув вперед руки, чтобы предотвратить опасность столкновения. Когда она сознавала, что ушла довольно далеко, то останавливалась и потихоньку звала, пока кто-то не забирал ее.

Дженни с упоением продолжала читать. Ей нетерпелось дочитать до конца главы и узнать, получит ли приз пони Аннабела. Краешком глаза она видела, что Кинза стоит около арки. Надо тотчас забрать ее, но ничего с ней не случится, она только докончит еще одну страницу. Дженни бегло прочитала до конца и быстро поднялась со вздохом облегчения, потому что Аннабела победила. Но она почувствовала себя виноватой в том, что позволила Кинзе пройти через арку одной.