Текст книги "Бумажная луна"

Автор книги: Патриция Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Патриция Райс
Бумажная луна

Глава 1

Нью-Мексико, май 1885 года

Таунсенд высыпал содержимое кисета на бумаги, которые усердно изучал его напарник.

– Здесь, – объявил он с уверенностью в голосе.

Разровняв песок по бумаге, Маллони двумя пальцами осторожно взял маленький золотой самородок и посмотрел сквозь него на солнце. В этот краткий миг опасный огонек азарта вспыхнул в зеленых глазах Питера. Он с благоговением положил самородок на стол. Тень от широкополой шляпы скрадывала его лицо, выражение которого и всегда-то было трудно понять.

– Нам надо убедиться в том, что жила идет вглубь. Гора недешево стоит.

Несмотря на грубую простую одежду – кожаный жилет и вылинявшие штаны из плотного хлопка, – культурная речь Маллони выдавала в нем выходца с востока.

– Возьми свою лопату! Кажется, я наткнулся на поверхностный слой. Основная залежь глубже.

Двое мужчин взяли свое снаряжение из палатки и решительно двинулись в гору, поросшую ельником. Они были одного роста, но Таунсенд выглядел старше и полнее. Его щетинистые темные усы скрывали нижнюю часть лица, а верхнюю затеняло мексиканское сомбреро. Рядом с щеголеватым Маллони – гладко выбритый квадратный подбородок и безупречно чистый «стетсон» – Таунсенд смотрелся чуть ли не голодранцем. Однако внимательный человек заметил бы под его сомбреро ясный решительный взгляд, тогда как в кошачьих глазах Маллони светилось отчаяние человека, стоящего на пороге преисподней.

На следующее утро Маллони собирал седельные сумки, а Таунсенд складывал палатку, – Я могу накопать столько, что через три месяца куплю всю эту чертову гору, – заявил Таунсенд.

– Если ты придешь к старику и попытаешься расплатиться золотом, тот сразу догадается, где мы его взяли, и передумает продавать гору. Сейчас он принимает меня за богатого чудака, которому некуда деньги девать и потому одержимого бредовой идеей разводить мустангов. Не будем разубеждать старика. Ты ведь знаешь, что бывает, когда кто-то по неосторожности пустит слух про жилу. Оставшихся денег тебе хватит, чтобы прожить здесь до моего возвращения. Только смотри не плати золотом!

Таунсенд нетерпеливо кивнул и с явным беспокойством спросил:

– Где ты собираешься найти столько денег, сколько он просит за гору? Разве что встретишь по пути дерево, на котором растут доллары. По-моему, хозяин просто наживается за счет желающих купить его чертову гору: получает задаток и отдает людям гору на три месяца, а потом, когда они не могут выплатить остальную сумму, дает им от ворот поворот и продает гору следующему. Что и говорить, ловкий жулик!

– Вряд ли, кроме нас, найдутся еще дураки, которые пожелают купить гору. Не волнуйся, когда подойдет срок, нам, наверное, даже удастся уговорить его сбавить цену. Так что давай разрабатывай жилу, а я поеду искать деньги. Как только мы выплатим всю сумму, старик уже никак не сможет помешать нам вывозить отсюда золото. Думаю, я найду желающих рискнуть своими деньгами, вложив их в это предприятие, сулящее быструю прибыль.

– Похоже, рудник глубокий. Чтобы добраться до материнской жилы, нам понадобятся крепежный лес, рабочие и техника, – предупредил Таунсенд.

На этот раз нетерпеливо перебил Маллони:

– Мы купим все это на то золото, которое ты накопаешь, пока меня не будет. Не беспокойся так, Таунсенд! Этот род бизнеса мне знаком. Ты уверен, что справишься здесь один?

Таунсенд сплюнул и довольно грубовато заверил напарника:

– Да, по мне, уж лучше одному, чем с каким-нибудь Жадным Гасом, который при первом удобном случае всадит мне ножик в спину. Мы с тобой не раз обжигались, Маллони, хватит! Сейчас мы верно решили: только нас двое, и больше никого. Смотри только не забудь, что я здесь, пока будешь развлекаться с девочками!

Маллони растянул рот в кривой усмешке, которая несколько оживила каменное выражение его лица:

– На свете нет такой женщины, которая заставила бы меня забыть про золото. Если повезет, я вернусь еще до того, как ты обработаешь первую партию.

С этими словами Маллони пустил коня вниз по каменистому склону. Впереди, над редкой полосой деревьев, только начинало всходить утреннее солнце.

Маллони ехал молча, не понукая своего породистого жеребца. К седлу, так, чтобы можно было легко достать, крепилась магазинная винтовка, на поясе висел «кольт» последней модели, а глаза внимательно вглядывались в каждое пятнышко на пути. За пять лет жизни, полной опасностей, он узнал столько подлых штучек и грязных подонков, сколько иной не узнает за всю свою жизнь. Маллони научился выживать, хоть наука эта далась ему нелегко.

Он не часто задумывался над годами, потраченными вместе с тысячами таких же голодных мужчин на поиски золота. Он побывал в Калифорнии, в Колорадо, в Индии, собирался рвануть вслед за толпами искателей приключений в Южную Африку, но в конце концов забрал те жалкие крупицы, которые с таким трудом нашел, и вернулся домой. Вернее, не совсем домой – уж туда-то он никогда не вернется. Просто Маллони снова приехал в те штаты и к тем горам, где когда-то начинал. Теперь он был старше, мудрее, но хотел все того же, только одного: стать богатым, и добиться этого своими собственными руками, без помощи своей семейки.

На этот раз цель была совсем рядом.

Питер вел своего жеребца вниз по склону, и близость победы разжигала его самолюбие. Золото! Оно здесь, и никто не знает о нем, кроме Таунсенда.

Маллони познакомился с Таунсендом в Индии, однажды спас его от смерти и притащил сюда, пока тот еще горел в лихорадке. Теперь этот человек готов жизнь положить за Маллони, но ему нужна не жизнь Таунсенда, а его знания. Таунсенд-инженер и Маллони-финансист отлично дополняли друг друга. Вдвоем они не только отыщут золото, но и продадут его, не рискуя быть обманутыми или зарезанными в собственных постелях. На всем белом свете эти двое мужчин доверяли только друг Другу.

Конь вступил в долину, и Маллони немного расслабился в седле. Будучи городским человеком, он находил этот способ передвижения не самым удобным. И хотя научился управлять горными лошадками, мулами и даже слонами, он часто вспоминал гордых гнедых коней, запряженных в элегантные экипажи, в которых разъезжал когда-то, когда еще не понимал, насколько испорчен.

Ту жизнь Маллони оставил, и без сожаления. Таков был его выбор. Он ненавидел ощущение внутренней коррозии, которая разъедала его каждый раз, когда принимал деньги отца. Никогда в жизни Питеру еще не было так мерзко, гадко и стыдно, как в те минуты, когда он, в шелковой рубашке и дорогом сюртуке, стоя в спальне своих родителей, выслушивал известие о том, что у него есть, оказывается, старший брат – брат, которого бросили из-за его врожденной хромоты. Глава семейства считал, что такое уродство не украшает. При мысли об этом Маллони до сих пор пробирает холодный пот. Тогда у него впервые открылись глаза на жестокость и лживость отца. А вслед за этим – новые открытия, одно страшнее другого. Он понял, что провел свои юные годы подобно пиявке, сосущей кровь беспомощных жертв.

Вот почему Питер и теперь не желал думать о прошлом. Не желал вспоминать о богатстве, оставленном в родительском доме, богатстве, по праву принадлежавшем старшему брату. Не желал думать о тех, чьи судьбы разбились из-за алчности его отца. Не желал думать о семье, которую бросил, своих братьях, которым выпало на долю по кусочкам собирать свои разрушенные жизни. Маллони был им не нужен.

Прожив двадцать пять лет во лжи, он должен был уйти, надеясь только так спасти свою душу.

Правда, порой Маллони казалось, что у него никогда и не было души. Найдутся люди, которые это подтвердят. Вместо того чтобы искать свою душу, он искал и нашел то, к чему стремился. Теперь он снова будет богат, но заработает это богатство своей головой и своим трудом. Цель, заветная цель, уже сверкала и переливалась на горизонте золотым блеском.

Конь неохотно перебирал копытами по дну ручья, засыпанному камнями. Маллони с нетерпением подумал о том, что через два дня доберется до маленького домика, который построил в то время, когда полагал, что дом – это именно то, что ему нужно. Он проводил там не слишком много времени, но Маллони нравилось, скитаясь по горам, где только небо служило ему крышей, думать об этой хибарке как о собственном доме. В прошлый раз он оставил там пылкую и послушную сеньориту. Она обещала ждать. А вот ждет ли? С тех пор, как он наслаждался ее прелестями, прошло шесть месяцев, и сейчас молодого здорового мужчину мучило желание.

Солнце закатилось, но и на следующий день мысли Маллони были заняты только этой женщиной. Такого тела он еще не знал: пышные груди, широкие бедра, осиная талия – как искусно она умела себя преподать! А какой у нее низкий и сладкий голос! В минуты близости она говорила этим голосом именно то, что ему хотелось слышать. Вот только он не в восторге от мексиканской кухни, но и к ней можно привыкнуть при определенных условиях – например, лежа в сладких объятиях своей сеньориты…

Раньше Маллони и не думал о том, чтобы осесть на одном месте, обзавестись семьей, потому что был далек от своей цели. Но сейчас, когда она, эта цель, замаячила совсем близко… Двадцать пять лет он провел в окружении семьи и был счастлив вырваться из ее оков. Но пять лет скитаний взяли свое.

Маллони понял, что ему не хватает уюта домашнего очага, прочной крыши над головой. В последние годы подсознательно мечталось о любящей жене и запахе свежеиспеченного хлеба, о теплой радушной встрече. И сейчас он с томительным упоением думал о том, что эта мечта вот-вот осуществится.

Прежняя изнеженная жизнь не принесла ему счастья, но и та жизнь, которую он вел сейчас, была не намного счастливее. Правда, теперь он был свободным человеком, но, оказывается, свобода сама по себе значила слишком мало. Быть может, когда-нибудь, когда Маллони станет владельцем горы и найдет золото, он попросит руки у своей сеньориты. Тогда они построят дом в долине. Да если захотят, они смогут построить целый город, черт возьми!

Как только гора перейдет в их владение, они с Таунсендом наймут рабочих копать золото. И тогда все, что Маллони придется делать, – это управлять делами в своем офисе и прикидывать, куда выгоднее вкладывать прибыль. А еще каждый вечер приходить домой, вкусно ужинать, спать в чистой постели. И, конечно, жена будет встречать с распростертыми объятиями. Что ж, такая жизнь, пожалуй, его устроит.

Да, Маллони признавал, что нуждался в женщине. Его мать была слабой и беспомощной, и большую часть своей взрослой жизни он провел, защищая и оберегая ее от грубого отца, но сейчас Питер скучал по ласковым словам матери, по их тихим беседам, по тем милым пустякам, которыми она скрашивала жизнь сына. С такой интересной внешностью, какой Господь наградил его, Маллони легко находил утешение в объятиях доступных женщин, но он хотел иметь свою женщину, чья постель была бы согрета только для него. Это от отца – стремление к обладанию. Сын вырос собственником. А может быть, это суть каждого мужчины?

Однако в столь диких краях женщины были редки. Маллони выбирал недолго, но его маленькая сеньорита была лучше всех. Да, скоро он приедет в свой домик и сделает ей предложение. А когда он привезет деньги на покупку горы, они поженятся.

Солнце уже садилось, когда Питер Маллони завидел вдали дымок, вьющийся из трубы его маленького домика. Эта земля принадлежала ему, но в здешних краях лето слишком засушливо для земледелия. Трава рябила сочной зеленью лишь после ранних весенних дождей. Перед отъездом он продал своих лошадей – Каталина не смогла бы сама за ними ухаживать, – и теперь никто не встречал его приветственным ржанием. Но мыслями Питер был уже там, в доме, рядом с женщиной, которая развела этот огонь, и почти ощущал вкус ее губ на своих губах. «Как приятно возвращаться домой в объятия женщины, которая тебя ждет!» – подумал он.

Спрыгнув с седла, Питер попытался представить склонившуюся над очагом Кэт: ее густые темные волосы, косой уложенные вокруг головы, покачивание бедер под длинной пышной юбкой. Но картина, которую рисовало разгоряченное воображение, была несколько размытой. Не важно! Сейчас он войдет в дом и обнимет ее – такую теплую, мягкую, спелую… И хотя Маллони не ел целый день, сейчас его одолевал совсем иной голод.

Он вошел в дом. Огонь в печи догорал, а лампа была погашена. Что-то кипело в котелке над тлеющими углями, и Питер вспомнил, что хотел купить ей плиту. Вот приедет в город и сразу купит! Правда, после того, как был выплачен задаток за гору и кое-что оставлено Таунсенду, денег оставалось в обрез, но ничего – Маллони как-нибудь выкрутится. У Каталины должно быть все самое лучшее. Как только купит гору, оденет ее в шелка!

Кэт, наверное, в спальне: увидела, что он приехал, и теперь застилает постель чистыми простынями? Эта мысль совсем распалила Питера. Вот уже шесть месяцев он не видел чистых простыней.

Надо бы сначала помыться, но он уже не мог больше терпеть. Сейчас Кэт придется принять его таким, и Питер рывком распахнул дверь. Последние лучи заходящего солнца озаряли спальню мягким светом. На мгновение Питер застыл на пороге, не видя ничего, кроме этой розовой пелены, со сладким волнением ожидая, когда желанная женщина бросится в его объятия.

Словно ледяной горный поток окатил Маллони. Каталина, абсолютно голая, лежала на тех самых простынях, о которых он только что мечтал. А на ней – тоже голый – лежал фермер, их сосед.

Мужчина взглянул через плечо на Питера и побледнел от страха. Увидев, что Маллони потянулся к кобуре, он в ужасе закрыл глаза.

Но Питер лишь криво усмехнулся, убрал руку с револьвера и почтительно снял шляпу:

– Роджер, Каталина, рад вас видеть! Я зашел на минутку, сообщить, что еду в Техас и вернусь не скоро. Если услышите, что кто-то желает купить участок, черкните пару строк на мой городской бокс.

И вышел из спальни.

Глава 2

Техас, июнь 1885 года

Дженис Харрисон внимательно допечатала последние слова и нахмурилась, заметив, что валик слегка смазал краску по бумаге, но решила не перепечатывать и аккуратно вынула лист из каретки. Она прилежно училась хорошо печатать, но была не в восторге от этой машинки, считая, что красиво написанный от руки текст все же читать приятнее.

Положив письмо Джэсону на стол, она прибрала у себя на рабочем месте, надела очки, соломенную шляпку и подколола повыше юбку.

Люди, убиравшие загон, закричали и замахали ей вслед, когда она, лихо маневрируя высоким передним колесом, выкатила свой трехколесный велосипед за ворота и понеслась по дороге: только ленты развевались по ветру. Управлять этой жуткой машиной на изрезанной колеями дороге и одновременно махать им в ответ было невозможно, но рабочие не обижались, ведь именно Дженис выписывала им платежные чеки в конце каждого месяца.

Она загорелась идеей приобрести двухколесный велосипед с тех самых пор, как прочитала о нем во время столетнего юбилея. Тогда такая покупка, в Огайо, разумеется, была ей не по карману. Дженис вкалывала на фабрике, получала гроши, а надо было кормить еще младших брата и сестру. Но те времена давно позади – благодаря хорошим друзьям, которые помогли ей выбраться из нищеты. Они же помогли ей заказать велосипед, правда, настояли на трехколесном как более безопасном и надежном.

Джэсон покатывался со смеху, когда девушка в первый раз села на свой велосипед. Да, наверное, это было уморительное зрелище: юбки взметнулись кверху, шляпа слетела, а дурацкое колесо не слушалось и выписывало кренделя. Но потом он велел разровнять дорогу, а Дженис догадалась подкалывать юбки, чтобы они не путались в спицах, и научилась неплохо ездить. Не будь велосипеда, ей пришлось бы ездить верхом или вообще отказаться от дополнительного заработка. Нет, этого она не могла себе позволить, в ее положении каждый цент был дорог.

Дженис торопилась в городок. Сегодня утром Бетси снова была бледной. Надо заехать в аптеку, может, появились какие-нибудь новые лекарства. Современная наука творила чудеса, но только не в медицине. Все эти новые препараты были не столько действенны, сколько дороги.

А может, надо отвезти Бетси в Хаустон и еще раз показать врачу? Как-то, встревоженный болезненным видом девочки, доктор прописал ей новое укрепляющее средство. Оно действительно помогло снять сильный сердечный приступ Бетси, но она еще долго приходила в себя. Потом Дженис узнала от своего друга Дэниела, что в состав лекарства входят опиум и хлороформ. Можно ли после этого доверять врачам?

Теперь Бетси чувствовала себя значительно лучше, и Дженис надеялась, что с возрастом все пройдет. Сейчас Бетси исполнилось десять, и у нее уже не бывало таких сильных приступов, после которых она несколько дней лежала синей и руки не могла поднять от слабости. Может быть, им просто надо набраться терпения и со временем она поправится совсем? Ну да, может быть, и солнце взойдет на западе.

Сейчас школа закрылась на лето, и Дженис временно оставила свою преподавательскую работу; у нее появилось больше времени для Бетси. Можно на дому переписывать статьи для газеты или брать с собой Бетси в редакцию. Мистер Аверилл не будет возражать. Теперь, когда его близнецы выросли и уехали из городка, он радовался любой помощи.

Завтра у Бетси день рождения. Десять лет назад рождение Бетси не казалось Дженис таким уж радостным событием. Но время шло, и каждый день, прожитый ребенком, становился поводом для радости.

А тот первый год был кошмаром. Им пришлось переехать в Катлервиль, штат Огайо, там отец Дженис нашел работу на фабрике. В тот же год умерла мать. Наверное, от разрыва сердца: ведь им пришлось променять свой уютный коттедж на жалкую лачугу с протекающей крышей. От тринадцатилетней сестры Одри практически не было никакой помощи. Дженис приходилось самой ухаживать за братиком Дугласом и малышкой. А Бетси тогда подхватила лихорадку и чуть не умерла.

Дженис невольно содрогнулась при воспоминании об этом и мысленно благословила небеса. Она старалась не забывать тот злосчастный год как урок тех страданий, пережить которые не желала бы и врагу. Ей потребовалось десять долгих лет и много миль пути, чтобы попасть сюда. Зато сейчас у них есть крыша над головой, которая не течет; есть друзья, которые помогают; и у нее хватает знаний и желания, чтобы занять себя работой двадцать четыре часа в сутки. К сожалению, все ее навыки оплачивались вопиюще низко, и только потому, что она – женщина.

Дженис приводило в негодование то, что в соседнем графстве мужчина-учитель получал втрое больше, при этом в классе у него было намного меньше учеников. Джэсон Хардинг уже не являлся членом школьного совета, но на ее жалобу ответил так же, как и совет школы: женщина работает хуже мужчины. Такая позиция была знакома Дженис по той каторжной фабрике в Огайо, откуда она сбежала. Выслушав ответ Хардинга, она безумно захотела уйти, хлопнув дверью. Но она очень нуждалась в дополнительном заработке, который получала здесь, работая у него секретаршей. Хорошо, что долго сердиться у нее не было ни сил, ни времени.

Оставив велосипед в конце тротуара и отряхнув пыль с перчаток, Дженис опустила юбки и пошла к галантерейному магазину. Бетси давно выпрашивала у нее набор красок – такой же, как у Мелиссы Хардинг. Отец Мелиссы мог позволить себе купить для своей дочери хоть сто наборов красок. Он с удовольствием купил бы один и для Бетси, но Дженис давно приучила всех к тому, что не берет милостыню и сама может позаботиться о себе.

Продавщица радостно приветствовала ее. Эллен Фэарвезер в прошлом году еще была ученицей Дженис. Зимой девушку угораздило влюбиться в одного из работников с ранчо Джзсона, забеременеть и выскочить замуж – обычная история. Довольная жизнью Эллен обхватила руками свой огромный живот, и Дженис почувствовала легкий укол зависти.

– Набор я уже положила в коробку и завернула, мисс Харрисон. Ваша сестра ни о чем не догадывается. Она только вчера заходила сюда и так грустно смотрела на краски.

Дженис подобрала в тугой пучок две выбившиеся пряди волос, поплотнее надвинула шляпку, сняла перчатки и принялась отсчитывать деньги из кошелька.

– Из тебя получится хорошая мама, Эллен. Когда же Бобби наконец достроит дом, чтобы ты могла отдыхать?

Улыбка Эллен пропала, но лишь на мгновение.

– Он строит, мисс Харрисон. А я себя прекрасно чувствую. Не знаю, что бы я делала, сидя дома. Я так рада, что мистер Холт разрешил мне остаться на работе!

Мистер Холт оставил ее на работе только потому, что Дженис попросила об этом Джэсона, а тот поговорил с Холтом. Ведь теперь Джэсон был владельцем банка, который достался ему от последней жены. А то обстоятельство, что Бобби Фзарвезер постепенно превращался в бездельника-пьяницу, сделало это решение крайне необходимым. Дженис сильно удручало то, что мужчины являлись не только средоточием всех зол, но и всей власти.

– Ну что ж, если понадобится какая-то помощь, обращайся ко мне или к Бетси. Мы с ней не зависим от прихоти мужчин.

Дженис положила деньги на прилавок, пряча иронию своих слов за приятной улыбкой.

– Что верно, то верно! – весело засмеялась Эллен. – Да моего Бобби хватил бы удар, сядь я на ваш велосипед. Иногда мне кажется, что вы самая умная женщина в городке, потому что живете без мужчины.

– Знаешь, меня тоже хватит удар, если ты сейчас, с таким пузом, влезешь на велосипед, – ласково ответила Дженис. – Береги ребенка, а завтра я пришлю к тебе Бетси поблагодарить за краски.

Дженис быстро вышла на улицу, отметив про себя, что наконец научилась скрывать свои чувства. Ей двадцать пять лет, и у нее на совести тайна, от которой весь городок пришел бы в праведный ужас. Но что же видят люди? Старую деву неопределенного возраста, которая с похвальным рвением заботится о своей младшей сестренке. Все знают, что ее семья осталась в Огайо. Знают, что она дружит со сводной сестрой Хардингов Эви Монтейн, которая и помогла ей устроиться здесь на работу. Вот все, что им известно, но это не совсем так.

Она остановила велосипед у аптеки, потратила оставшиеся несколько монет на пузырек с лекарством, которое, по словам аптекаря, гарантировало излечение слабого сердца, и покатила домой.

Первым делом спрятав подарок, Дженис сняла перчатки и легкую накидку, которую надевала поверх платья. Сейчас единственным, на что девушка позволяла себе тратиться, была одежда. Столько лет носила она старые тряпки, что на первую же приличную зарплату купила в кредит швейную машинку.

Зависть – нехорошее чувство, но именно зависть подстегивала Дженис в решимости прилично одеть себя и семью. Те годы, что она проработала на швейной фабрике, выпуская одежду для других, а сестра Одри – в шикарном магазине, продавая ее богатым, которые обращались с ней как с грязью, оставили горький след в душе Дженис.

Ограничивая себя во всем и работая от зари до зари, теперь она зарабатывала себе на хорошую одежду. Одри собиралась замуж, брат Дуглас учился у Дэниела Маллони газетному делу, Дженис уже не надо было отсылать родным в Огайо большую часть своего заработка. Скоро она и Бетси будут чаще обновлять свой гардероб.

Молодое поколение Харрисонов было живым воплощением всеамериканской мечты: выбраться из нищеты с помощью образования и собственного труда, хотя и не без доброй поддержки нужных людей.

Дженис отрезала несколько кусков от висевшего в кладовой окорока и бросила их в кастрюльку. Нет, она не блаженная и прекрасно понимает, что драила бы сейчас полы в Огайо, если бы не Дэниел, который помог ей вырваться из когтей монополии Маллони. Но она понимает и то, что ее семья жила бы сейчас намного лучше, если бы не остальные члены семейки Маллони, мерзкие и жадные, которые еще долго после того, как кончилась война, пользовались рабским трудом. Если бы у нее было время ненавидеть, то она ненавидела бы этих Маллони за то, что пришлось из-за них пережить в те годы ей и ее семье.

Пока варился окорок, Дженис замесила тесто для печенья. В свои двадцать пять она знала жизнь и людей лучше иных сорокалетних. Если честно, то, наверное, некоторые давали ей сорок. Она нарочно старила себя прической и очками. Вряд ли удалось бы столького здесь добиться, если бы все знали, какая она еще молодая женщина. Даже Джэсон Хардинг считал ее старше и после смерти жены все чаще поглядывал на Дженис, и она не воротила нос, хоть и знала, что ему уже за сорок пять.

Давным-давно Дженис решила, что выйдет замуж за любого, кто обеспечит ей спокойную безбедную жизнь, которой она не знала. Выйдет хоть за восьмидесятилетнего старца. Материальное благополучие значит куда больше, чем внешность, возраст и чувства, тем более что последние в ее жизни играли такую маленькую роль, что в расчет не брались. Дженис научилась пользоваться своими мелкими обидами и завистью как полезной движущей силой и считала, что ни на какие сильные эмоции не способна, если не считать любви к Бетси. Но даже это чувство омрачалось обстоятельствами рождения девочки. С заботой о хлебе насущном эмоции не имели ничего общего. Дженис научилась с ними справляться и делала бы это еще лучше, будь у нее богатый муж. «Богатый и снисходительный», – поправила себя Дженис.

Она отвлеклась от невеселых мыслей, услышав шум подъехавшего экипажа, крики детей и стук каблуков дорогих кожаных туфель Кармен Хардинг. Жена Джэсона не оставила ему детей. Наследников ранчо Хардингов произвели на свет его младший брат Кайл с женой Кармен. Вот кто ни в чем себе не отказывал, так это Кармен. Все ее желания выполнялись мгновенно, стоило ей бровью повести.

Странно, но это ничуть не испортило Кармен, она осталась такой же милой и искренней, какой была в детстве. Бетси распахнула входную дверь, но Кармен Хардинг задержалась на пороге, вежливо постучав.

– Дженис? Ты дома? – с легким акцентом позвала она.

– Входи, Кармен! Ты, наверное, устала целый день смотреть за такой оравой? Как твой дядя? Дети слушались его на уроках?

Дженис подошла, вытирая руки о передник, обняла Бетси и поприветствовала гостью.

Кармен улыбнулась:

– Бетси слушалась и занималась, а мои лазили по деревьям в саду. Дядя Джеймс не возражал.

– Твой дядя – милейший человек на свете. Не представляю, как у него хватает терпения учить рисованию этих маленьких чертенят. Бетси только и говорит о нем, когда приходит домой.

Разумеется, женщины не упомянули о том, что Бетси слишком слаба, чтобы лазить по деревьям, поэтому ей только и остается заниматься уроками.

– Дядя Джеймс – человек с характером. Этим он мне нравится. – Кармен с улыбкой посмотрела на Бетси, которая приплясывала на месте, будто ей не терпелось что-то сказать, и, глубоко вздохнув, сразу решила поговорить о главном, дабы больше не мучить девочку. – Дело в том, что он собирается на лето к Эви и Тайлеру. Ты знаешь, как плохи дела на ранчо, поэтому Кайл не может отлучиться, но Тайлер пришлет за нами личный паровоз. Дети хотят, чтобы Бетси тоже поехала. Она нисколько нас не обременит, а дядя Джеймс будет в восторге: он сможет чаще заниматься с ней рисованием, так как считается, что у нее талант. Пожалуйста, подумай над этим, Дженис.

Старшая сестра застыла, не решаясь взглянуть на Бетси. Девочка в свои десять лет была ростом с шестилетнего ребенка Кармен. Безупречно белая кожа, за которую Дженис получала столько комплиментов, у Бетси была бледной, почти прозрачной. Ее волосы имели более золотистый оттенок, чем у Дженис, но прошлой зимой во время лихорадки их пришлось остричь. Короткие кудряшки, обрамлявшие теперь ее худенькое личико, делали Бетси похожей на бесплотную фею из сказки. Как можно было отпустить такого ребенка из-под своего крылышка больше чем на несколько часов?

– Если хочешь, поедем с нами, Дженис, – предложила Кармен. – Джэсон обойдется без тебя несколько месяцев. Но если надо – оставайся и не волнуйся, с ней все будет в порядке.

Дженис не знала, как расценить эти слова. То ли Кармен намекала на то, чтобы она держалась подальше от Джэсона, то ли на самом деле была такой честной и прямодушной, какой казалась. Последнее больше походило на правду. Кармен, конечно же, считала Дженис слишком старой для романа, а может быть, слишком замшелой девственницей, чтобы заинтересовать деверя. То, что Джэсон может ухаживать за Дженис, ей просто не приходило в голову.

И все же Дженис не представляла, как вынесет такую долгую разлуку с Бетси. Несколько месяцев! Тайлер и Эви живут в Натчезе, это сотни миль отсюда. Сердце Дженис тревожно екнуло. А что, если Бетси заболеет? И кто будет там следить, чтобы она не переутомлялась? Кто станет ее причесывать по утрам? И с кем будет Дженис разговаривать по вечерам, если маленькая кроватка в углу опустеет?

Усовестившись последней мысли, Дженис взглянула на хрупкую девочку, которую все считали ее сестрой, и судорожно сглотнула.

В нежном пятнадцатилетнем возрасте она совершила непростительную ошибку, получив в результате дар и бремя, без которого уже не мыслила свою жизнь. Но Дженис была не глупа, чтобы не понять: такая поездка пойдет на пользу им обеим. Улыбнувшись девочке, она взглянула на Кармен и с трудом выдавила из себя:

– Мы позже поговорим об этом.