Текст книги "Менестрель"
Автор книги: Патриция Поттер
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Патриция Поттер
Менестрель
Пролог
Англия, 1485
Дункан, маркиз Уортингтон, мчался так, будто все демоны ада гнались за ним.
Он-то считал, что его приезд в Англию окажется торжественным и будет наполнен ликованием. Мужчина отвоевал состояние, отобранное Эдвардом во времена его правления в Йоркшире. Отец Дункана умер, защищая свой замок, а его мать и все слуги были изгнаны оттуда.
Теперь все состояние было ему возвращено Генрихом Тюдором. Дункан послал своих воинов вперед, чтобы убедиться, что замок был полностью избавлен от захватчиков. Он не особенно заботился о том, что может случиться с теми, кто жил в замке, хотя и приказал Гилберту быть с женщинами не слишком грубыми. Его мать, вдовствующая графиня Уортингтон, не одобрила бы его, поступи он иначе. Ведь она являлась единственным человеком на земле, которого бы Дункан не захотел разочаровать. Мать была великой и нежной женщиной.
Он тогда поклялся ей защищать и оберегать слабых.
Не то, чтобы много чести было в Англии, разрушенной и опустошенной долгой гражданской войной.
Тогда он планировал приехать к матери, которая жила в Женском монастыре святой Анны, и забрать ее в отремонтированный замок, чтобы она могла с комфортом и почтением жить там. Но прежде, чем Дункан смог оставить свою службу у короля, к нему приехал посыльный. Его мать умирала. И если мужчина желал увидеть ее живой, то должен был немедленно отправляться в путь, не имея возможности и далее оставаться на суде Генриха VI. Он, в конце концов, получил то, что хотел: титул Уортингтона и состояние, причитающееся ему.
Дункан уехал на следующий же день, взяв с собой только Риса, капитана его охраны и своего близкого друга. Каждому из них пришлось сменить трех лошадей, чтобы достигнуть монастыря за два дня.
Дункан бросил взгляд вперед. Теперь уже было не далеко. Он горячо молил бога, чтобы успеть прибыть до захода луны. Дункан сжал ногами бока лошади, чтобы та неслась еще быстрей. Он купил этого мерина по пути в деревню, когда его вторая лошадь начала уставать и уже не выдерживала бешеной скачки.
Животное понеслось быстрее, и, наконец, Дункан увидел очертания монастыря. И хотя само здание выглядело холодным и неприветливым, за садами вокруг него любовно заботились монахини.
Его мать была там счастлива. Она являлась верующей женщиной и обожала природу. Мать, пожалуй, была наиболее счастлива, когда ухаживала за цветами в саду. Он отослал её в монастырь много лет назад, хотя сам не смог сюда вернуться.
Семь лет Дункан не видел матери, и это причиняло ему боль. Мужчина винил себя в том, что не смог обеспечить ей лучшей жизни. Он чувствовал себя невыносимо виноватым, мука просто терзала его сердце на части. Дункан видел так много крови и тягостей на протяжении последних десяти лет. Он думал, что его сердце и эмоции надежно скованы и спрятаны за крепкой броней. Но сейчас они бесновались в нем, громыхали в ушах несмолкаемым гимном. «Я не могу, не должен опоздать!»
Наконец, всадники достигли входа, и Дункан постучал в ворота. Он нетерпеливо вышагивал, пока окошко в воротах не отворилось.
– Я приехал, чтобы увидеть вдовствующую графиню Уортингтон.
Просто одетая женщина колебалась.
– Вы ее сын?
– Да.
Каменные ворота открылись.
– Она ждет вас.
Дункану будто стало чуть легче дышать.
– Она все еще жива?
– Идите за мной, – сказала женщина, не отвечая на его вопрос. Она склонила свою голову и пошла через сады, благоухающие цветами, к каменному зданию. Без лишних слов открыла дверь и привела его в комнату.
Дункан увидел, что маленькая женщина лежала на небольшой и очень простой кровати. Кроме этого в комнате было очень мало мебели: лишь столик, табурет да крест, висящий чуть выше койки. Это место казалось голым и холодным, боль еще сильнее впилась в его сердце. Он не должен был оставлять ее здесь. Нужно было найти другой выход.
Сестра, сидящая на табурете около его матери, поднялась и тихо исчезла за дверью. Он подошел к кровати и встал перед женщиной на колени.
– Мама, – позвал он.
Некогда белокурые волосы его матери были теперь совершенно белыми. Ее лицо было бледным, но синие глаза зажглись отчаянным светом.
– Мой сын, – прошептала она. – Я просила…
– У нас теперь снова есть наши земли, – сказал Дункан, желая успокоить ее этой радостной новостью.
Джудит, когда-то считавшаяся самой прекрасной женщиной северной Англии, улыбнулась, а затем зашлась в приступе кашля. Он коснулся ее щеки и почувствовал, насколько горячей та была. Дункан взял кружку с водой и поднес ее ко рту матери. Она медленно, с явной болью, глотала жидкость, но взгляд ни на минуту не отрывался от сына.
– Я отвезу тебя домой, – пообещал он.
Она покачала головой.
– Это мой дом. Сестры здесь были добры ко мне, и тут я обрела покой. Я готова отойти к нашему Отцу Небесному.
– Нет, – сказал Дункан, как будто действительно мог остановить смерть.
– Он выполнил мое желание, привел тебя… сюда, ко мне, – прошептала она, голос матери становился все тише и тише. – Я так хотела видеть тебя… – с тревогой сказала Джудит. – Ты женат, Дункан?
– Нет, – ответил он мягко. – Я был… занят.
– Ты последний, Дункан. Да поможет мне Бог, я любила и люблю тебя больше, чем кого-либо другого своего ребенка. Твои братья… умерли… Твой отец… – Она сжала его руку. – Я хочу сказать тебе, попросить тебя.
Джудит опять начала кашлять, Дункан никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. Его пальцы, ставшие в этот миг неловкими, снова поднесли чашу ко рту матери, но когда он отнял ее, то увидел кровь на краях посуды.
Женщина выглядела такой хрупкой, будто дуновение ветерка могло в любую минуту подхватить Джудит и унести. И Дункан не знал, сможет ли он перенести все это. Мужчина так много хотел ей дать. Ведь у нее никогда ничего не было в Уортингтоне. Его отец был жестоким человеком, который каждый год награждал ее очередным ребенком. Двоих детей она не смогла выносить. Еще трое умерли незадолго до своего первого дня рождения. Лишь двое смогли дожить до пятнадцати лет, и один из этих двоих – его старший брат, который умер под Ланкастером.
– Что я могу сделать, мама?
– Поклянись… мне, – сказала она. – Поклянись мне, что женишься лишь по любви. Защищай ее. Заботься о ней. – Она слабо улыбнулась. – Люби жену свою, так как нет большей радости, чем любовь.
Мужчина ошеломленно замолчал. Он никогда не слышал ласкового и нежного слова, которым бы обменялись мать и отец. Джудит была всегда послушна и занималась садом, особенно после того, как Дункан и его брат были отосланы учиться воинскому делу.
Любили ли родители друг друга когда-нибудь? Нет, он так не думал. Это был брак по расчету. Она принесла отцу земли, а он защищал ее семью. Внезапная мысль зажглась в его сознании. Выходит, мать любила кого-то еще?
– Дункан. – Ее голос становился все слабее и слабее, как будто с каждым словом из нее выходила жизнь. – Ты клянешься?
Он не верил в любовь. Для него это было что-то не существующее, миф, фантазия.
Дункан сжал ее почти безжизненную руку. Он будто хотел влить в нее свою силу. Ее яркие и пристальные глаза, полные лихорадочного блеска, смотрели на него.
– Твоя клятва…
Дункан кивнул.
– Я клянусь, – сказал он, с ужасом смотря, как ее глаза закрываются, и последний, неслышный вздох, полный покоя и радости, срывается с губ.
Глава 1
Давать обеты куда проще, чем исполнять их. Дункан оглядел большой зал, успевший придти в бедственное состояние из-за безразличия всех предыдущих хозяев. Увидел он лишь алчность.
Все эти соседские семейства появлялись друг за другом, и все – с дочерьми на выданье. Они стучались в его дверь и ожидали радушного приема, с тех самых пор как он имел глупость позволить им прознать, что ищет невесту.
Претендентки были самые разнообразные: веселые и робкие, умницы и глупышки, очаровательные прелестницы и невзрачные дурнушки, богатые наследницы и не такие уж богатые, но с не меньшими притязаниями.
Большей частью Дункан видел в них корысть.
Среди них его внимание привлекла лишь одна тихая, но приятная девушка; однако она вздрагивала всякий раз, когда он приближался к ней. Дункан нечаянно услышал, как она говорила отцу, что его обезображенное лицо и репутация вселяют в нее ужас. Ему не нужна была запуганная невеста, но как успокоить ее страхи он не представлял.
Не то, чтобы его сердце пело от любви. Если такое на самом деле возможно. Дункан сильно в этом сомневался, однако он поклялся матери и во что бы то ни стало постарается сдержать обещание. Ни разу за свою жизнь он не нарушал клятвы рыцаря; и не собирался начинать, особенно ради единственного человека, любившего его.
Дункан уселся за стол и постарался отогнать чувство одиночества и ощущение бесполезности своей клятвы. «Гораздо лучше будет завести невесту так, как это делают другие; она принесет земли, рыцарей, богатство. Такой вещи как истинная любовь, – думал мужчина, – не существует». Она не более чем измышление менестрелей и трубадуров, сказителей и рифмоплетов.
Но он уже дал эту проклятую клятву…
Какая-то молодая женщина изогнулась, предлагая ему чашку чая и одновременно выставляя напоказ кое-какие свои прелести. От нее так несло духами, что Дункан едва не свалился со стула. Ее отец, дворянин, живущий по-соседству, глупо ухмыльнулся. Чуть раньше он остановил Дункана в зале и заявил, что дает за дочерье самое большое приданое.
Дункан знал, что этот человек, бывший Йоркист, вызвал гнев нового короля из семейства Ланкастеров и возможно страшился возмездия. Все, что ему оставалось – это продать свою дочь, чтобы спасти себя и свои владения. Но что тогда делать с остальными отцами, полными надежд, которых сопровождали жены, сохранявшие обеспокоенное выражение на лицах.
В зал вошел менестрель и остановился, ожидая кивка хозяина замка. Дункану пришлось нанять странствующего музыканта, когда его зал оказался полон гостей. Это было вовсе не гостеприимство. Он сделал это ради собственной выгоды. Это отвлекало его от бедлама, в который превратился его большой зал.
Ему не стоило рассказывать священнику о предсмертной просьбе своей матери. Дункан был уверен, что все это незваное общество появилось в его доме именно после этого.
Бродячий менестрель, появившийся в замке всего несколько дней назад, начал играть. Звук его лютни потонул в нарастающем гуле голосов. Но в отдельные моменты (изредка), звук доносился до Дункана и тот понял, что поет менестрель хорошо. Конечно, не так великолепно, как Рис. На мгновение он вернулся мыслями к тем кратким минутам затишья между битвами как в Англии, так и на континенте. Рис любил музыку, как истинный валлиец, и даже учил Дункана играть. Они делали это скрытно, так как Дункану не хотелось, чтобы его люди сочли его слабым. Однако это взяло его за душу, он словно утопающий хватался за музыку как за соломинку. Если не считать его мать. которая была доброй, но находилась далеко, он не знал в жизни почти ничего кроме тренировок и войны, и продолжалось это столь долго, что не хотелось даже вспоминать.
Ему самому хотелось сыграть на этой лютне, а не сидеть, словно глупец, посреди полуразрушенного замка в окружении непомерного количества невест.
Дьявольщина, да лучше бы он встретился лицом к лицу с целой вражеской армией. Там он, по крайней мере, знал, как себя вести.
Его внимание снова вернулось к столу и присутствующим гостям. Среди них были три барона, два графа и один маркиз, и все они хотели составить хорошую партию. У них было семь дочерей брачного возраста. Они-то и составляли предмет торга.
Проклятые законы гостеприимства. Дункану хотелось бы вышвырнуть их всех вон, но при такой политической ситуации лишние союзники никому не помешают. Он не завоюет их, оскорбляя их дочерей.
Его вдруг озарила блестящая идея. Королевский гонец. Вызов ко двору. Конечно, при дворе ничуть не лучше чем здесь. Вероятнее всего весть об этом разнесется повсюду и даже там он тоже будет окружен будущими родственниками, которым не нужно ничего, кроме его состояния. И его положения фаворита нового короля. Видит Бог, он достаточно долго сражался на его стороне.
Мужчина задавался вопросом: нужен ли любой из этих женщин он сам, или его богатство. Удастся ли ему отыскать добрую душу, которую не устрашит его репутация.
Граф слева попросил его рассказать собравшемуся обществу о битве при Босворте[1]1
Битва при Босворте – сражение, произошедшее 22 августа 1485 года на Босвортском поле в Лестершире (Англия) между армией английского короля Ричарда III и войсками претендента на престол Генриха Тюдора, графа Ричмонда. Генрих Тюдор, бывший наследником Плантагенетов по женской линии ланкастерской ветви династии, никаких прав на трон он не имел, так как и со стороны матери и со стороны отца имел незаконнорожденных предков. По этой причине он мог наследовать Ланкастерам тоже весьма условно. Строго говоря, Генрих VI был последним Ланкастером.
Битва продолжалась лишь около двух часов. Авангард армии Ричарда атаковал авангард Тюдора. Чтобы переломить неблагоприятно складывающуюся ситуацию, Ричард III в лучших традициях рыцарства решил сам возглавить атаку на центр противника, убить претендента – и тем самым решить исход боя Анонимная «Баллада о Босвортском поле», написанная, вероятно, одним из участников этого сражения, повествует, что Ричард попросил перед этой атакой надеть ему на шлем английскую корону, чтобы «умереть королём». Авантюрная атака началась успешно – королю удалось даже убить знаменосца Тюдора, опрокинув на землю его штандарт, но сам претендент уцелел – напавшие на Ричарда сзади солдаты из отряда Стэнли убили монарха. Гибель короля сделала продолжение сражения бессмысленным – и остатки его армии сдались на милость победителей.
Сражение при Босворте обычно называют последним сражением войны Алой и Белой Розы, хотя это и не совсем точно – спустя два года при Стоук Филде произошло сражение между войсками короля Генриха VII и графа Линкольна (племянника Ричарда III), претендовавшего на английский престол.
[Закрыть], о той самой, в которой погиб один король и воцарился другой. Это была откровенная попытка предоставить Дункану шанс похвастаться. Но тот меньше всего хотел хвастаться. Ему надоели сражения, их грохот, дым и запах. Дункану хотелось забыть и больше не вспоминать смерть людей, что уже никогда не возвратятся домой, и калек, потерявших всякий шанс на достойную жизнь.
Он хотел мира, черт побери! Покоя с женщиной, которая не страшится его и не жаждет его денег.
Его взгляд снова натолкнулся на менестреля, и в сознании промелькнула некая мысль. Дункан мог бы сносно сыграть на лютне или виоле[2]2
Виола(итал. viola) – тип старинных струнных смычковых музыкальных инструментов с ладами на грифе. Эти инструменты широко бытовали в церковной, придворной и народной музыке. При игре положение инструмента различно. Исполнитель помещал виолу вертикально между коленями, ставил на кресло или прислонял к плечу. В зависимости от этого различались виолы да гамба («ножные») и да браччо («ручные»).
Виолы в основном были четырех видов: дискантовые, альтовые, теноровые и басовые. Существовали также виолы-лиры, отличавшиеся наличием дополнительных, резонансных струн.
[Закрыть]. Он мог бы даже спеть. Ему известны лишь песни о войне и битвах, а они, конечно же, пользуются спросом.
Побыть невидимым несколько дней или даже недель – искушение стало непреодолимым. Он мог бы присмотреться к юным дамам, не страшась, что они хотят отношений с ним по корыстным мотивам.
Он отсутствовал свыше десяти лет. Только ближайшие соседи могли бы узнать его. Если он отправится на север…
Чем больше он размышлял об этом, тем все более привлекательной казалась ему эта идея. Он даже улыбнулся. Двадцать физиономий улыбнулись ему в ответ. И ни один, рассудил он, не сделал этого искренне.
Ему придется довериться одному только Рису. Ему и тем людям, что в течение долгих лет сражались с ним на стороне Тюдоров. Рису придется остаться и взять на себя управление поместьями, в особенности расчистку замка. Ему хотелось, чтобы все было в порядке, когда он привезет домой невесту. Ту самую, что полюбит его самого. Если, конечно, такая есть на свете.
***
Леди Линнет Хемптон Клендонская воззрилась на своего отца:
– Не можешь же ты действительно иметь это в виду.
Джордж, граф Клендон, вытянулся в полный рост, выказывая таким способом свою решимость. Он имел обыкновение сутулиться, заикаться и с трудом волочить ноги, передвигаясь по комнате. Он был до смешного не сведущ почти во всем. Действовал из лучших побуждений, но никогда не достигал цели. Линнет всегда удавалось обвести его вокруг пальца.
Но не в этот раз.
– Девонька, у тебя две сестры, которые хотят замуж. Но ни одна из них не может вступить в брак прежде тебя. Для тебя настало время принять решение.
– Они могут выйти замуж… А я останусь и буду заботиться о тебе.
Он посмотрел на нее остекленевшим взглядом, и она поняла, что храбрость он почерпнул в бренди.
– Твоя мать утверждает, что они не могут выйти замуж прежде тебя. Ты лишаешь их всякой возможности, девочка моя.
– Но никто…
– Именно поэтому я пригласил троих мужчин, которые попросили разрешения добиваться тебя. Через две недели ты выберешь одного из них, – он быстро заморгал, – Ты будешь очаровательной и уделишь время каждому из них. Тебе не удастся улизнуть.
Ей хотелось открыто выказать отцу свое неповиновение. Так она вероятнее всего и поступила бы, не знай Линнет, как сильно это его ранит. Как бы ни была она обижена отцовским приказом, Линнет знала, что он хочет для нее только лучшего, что граф давно болеет. Она поняла, что отец принял твердое решение потому, что уверен: так будет лучше для нее.
– Кого ты пригласил? – спросила она.
– Виконта Уикхема, лорда Мэнфилда и графа Келлума, – поведал он, очевидно воодушевившись ее вопросом. – Все они молоды, – добавил граф с надеждой в голосе.
Она знала Уикхема и Келлума. Уикхему было чуть больше двадцати. Привлекательный парень, но по сути неоперившийся юнец, который не думал ни о чем, кроме охоты, в которой видел, к сожалению, скорее забаву, нежели способ добыть пропитание.
В то же время Келлум не любил никого, кроме себя самого. Он вечно прихорашивался перед стальным зеркалом.
О третьем ей даже думать не хотелось.
Почему бы им всем просто не оставить ее наедине с ее музыкой и книгами? Тогда Линнет была бы совершенно счастлива. Она не хотела замужества по необходимости, как у ее родителей. Мать ее была мегерой, а отец старался по возможности не обращать внимания на жену. Они мучили друг друга – только и всего.
Линнет не хотела провести жизнь подобным образом. Но не обидит ли она этим своего отца.
– Папа, а что если я не найду никого, с кем смогу ужиться? – девушка даже не думала о возможности полюбить.
Граф казался совершенно несчастным.
– Твоя мать говорит, что тогда тебя придется отправить в монастырь, – он взял ее за руку, – Мне нужен наследник, дочь моя. Я чувствую себя не очень хорошо и…
И она старшая из троих дочерей. Сыновей у него не было.
– Я попытаюсь, – согласилась Линнет, не зная, что ей еще делать.
Отец просиял.
– Я знаю, ты сможешь. Они мужчины хоть куда. Все трое.
В горле у нее застрял комок. Ей было известно, что она и сестры не оправдали его ожиданий. Отец старался этого не показывать, но странная тоска в голосе, когда он говорил о молодых людях, выдавала его с головой. Линнет понимала, что она – любимица отца. Она любила двух своих младших сестер, но ни у кого из них даже изредка не появлялось в голове ни одной серьезной мысли.
– Я и в самом деле постараюсь, – сказала она снова. Так и будет. Ей придется отложить в сторону лютню и мечты и исполнить свой долг.
***
Рис с ужасом смотрел на Дункана.
– Да вы рехнулись, мой господин!
Рису единственному могло сойти с рук такое вольное обращение к нему. Он получил это право с тех пор, как несколько раз спас Дункану жизнь. Это вовсе не значило, что Дункан позволял себе тоже самое в отношении Риса.
– Ты же сам говорил мне, что из меня бы вышел неплохой трубадур.
– Я льстил вам.
– Так ты полагаешь, что я могу потерпеть неудачу?
– Ага.
– И что я не смогу сыграть на виоле?
– Ага, – твердо настаивал Рис, – Вы не знаете ничего, кроме боевых песен. Вам не известны песни, которые желают слушать молодые леди.
– Ты можешь научить меня.
– Это безумие, милорд. Вы не можете пуститься в путь в одиночку. У вас слишком много врагов.
– Никто не обратит внимания на простого бродячего менестреля.
– Может вас они и не узнают, но определенно поймут, что вы знатный человек. Вы ведь носите надменность вместо плаща.
– Ты позабыл, что когда-то я был шпионом. И даже спас тебя, когда ты оскорбил какого-то военноначальника, – Дункан поднялся во весь свой внушительный рост, – Он заслуживал твоего оскорбления, – сказал он, словно оправдываясь, – На самом деле он был так глуп, что так и не понял, что его оскорбили.
– Их вас не получится хорошего слуги.
Дункан решил не обращать внимания на это замечание.
– Я хочу, чтобы ты одолжил мне свою лютню и виолу.
– Нет.
– Ты мой вассал. Все твое имущество принадлежит мне.
– В самом деле, мой господин? – со скукой в голосе заявил Рис, заявление Дункана не произвело на него никакого впечатления.
– Господи боже, Рис, ты что хочешь, чтобы я нарушил клятву?
Несколько секунд Рис мрачно смотрел на него.
– Я считаю, что было бы великолепно, если бы вы нашли себе невесту. Но я не думаю, что вам удастся отыскать честную девушку, используя такую безнравственную тактику.
– Ты полагаешь, я смогу отыскать ее здесь? Разве тут есть хоть одна девушка, которую ты мог бы представить в роли моей будущей жены?
Рис ухмыльнулся.
– Это верно. Не мог бы. Так и быть, одолжу я вам мою лютню. А виолу себе найдите сами. Мне моя нужна, чтобы соблазнить собственную служанку, – его улыбка померкла, – Но если вы не вернетесь через две недели, я отправлюсь за вами.
– Мне не нужна нянька, – угрюмо сказал Дункан, хотя по правде говоря, высоко оценил преданность своего слуги.
– Мы еще подумаем об этом. Когда вы намереваетесь отправиться?
– Утром. Я больше не могу оставаться в таком обществе.
– Если вы женитесь, к вам в гости пожалует не только эта честная компания, но и сам король.
– Ох, Рис, ты всегда напоминаешь мне о таких неприятных вещах.
– Это цена богатства и престижа, милорд. Вам лучше привыкнуть к этому.
– Мне кажется, это хуже чем битва, – сказал Дункан, – У меня нет таланта к политике.
– Вам удалось вновь вернуть свои земли. Полагаю, талант к политике у вас все же есть.
Это идея Дункану не понравилась. Ему доставляло удовольствие мечтать о свободе.
– Вижу, вы решились, – сказал Рис, – Я знаю вас достаточно хорошо, чтобы больше не спорить. Но, может быть, вам стоит разучить еще несколько песен.
– Нет, того что я знаю, достаточно, – заявил Дункан, – а если я не выеду с утра, я сойду с ума и всех их повыкидываю отсюда.
Блеск в глазах Риса смутил Дункана. Он отогнал от себя сомнение. Ему редко не удавалось выполнить задуманное, и конечно, он сможет быть не хуже того мужчины, что выступал перед ними сегодня вечером. Все равно того никто не слушал.
Завтра с утра он проснется уже с совсем другой профессией.