Текст книги "Шотландец в Америке"
Автор книги: Патриция Поттер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
18.
Габриэль затаила дыхание, когда Керби замолчал.
Мука исказило его лицо. Через мгновение он заговорил вновь:
– Наши с Джимом отцы владели небольшими фермами близ Остина. Мы с ним дружили с детства. У меня был брат намного меня младше, а у твоего отца не было ни братьев, ни сестер.
Она коротко кивнула: Керби ответил на ее невысказанный вопрос.
– Земля у нас была хорошая, может, лучшая в этих местах, наверное, потому, что рядом была вода. Видно, чересчур даже хорошая земля, потому что один ранчмен пытался ее у нас выкупить, а когда это дело не выгорело, наши отцы очень кстати погибли во время перегона стада в Нью-Орлеан. Что поделаешь, апачи напали. Ну да мы никогда не верили, что виноваты апачи. Особенно когда банк потребовал уплаты по кредитам и наши фермы были проданы за долги тому самому человеку, который прежде пытался их у нас купить. Моей матери к тому времени уже не было в живых, а вскоре после продажи фермы умерла и мать Джима. Мне было семнадцать, брату одиннадцать, твоему отцу – шестнадцать. Мы были озлоблены, пылали мстительными чувствами – мечтали расквитаться. Владелец ранчо, выкупивший наши фермы, не желал, чтобы мы оставались в тех местах. Он устроил так, что мы нигде не смогли найти работы. Брат мой голодал… да, черт возьми, мы все трое постоянно голодали! И в это время мы сдружились с Кэлом Торнтоном и Сэмом Райтом.
Погруженный в свои воспоминания, Кингсли прошелся вдоль реки туда и обратно. Затем остановился и, не глядя на Габриэль, продолжил:
– Кэл говорил, что он из Техаса и что с его отцом случилась та же беда. Сэм был тенью Кэла. Я никогда о нем ничего как следует не знал. Однажды вечером мы все напились – выпивку обеспечил Кэл – и стали сгоряча рассуждать о том, что все наши трудности кончатся, если ограбить банк. Кэл стал нашим главарем. Мы были молодыми дурнями и находились в отчаянном положении, а он разглагольствовал, что это, дескать, проще простого. И поклялся, что никто не пострадает. На следующее утро ни твой отец, ни я не хотели идти на это дело, но Кэл – он был красноречив, как библейский змий, – стал нас убеждать, что это наш долг перед отцами, а меня обвинил в том, что я плохо забочусь о брате.
Кингсли покачал головой.
– Этого оказалось достаточно. Я и так чувствовал себя чертовски виноватым оттого, что Джон голодал. И мы решились. Как часто я мечтал вычеркнуть этот день из моей жизни… и Джим, я уверен, чувствовал то же самое.
Габриэль вспомнила предсмертное письмо отца. Да, верно, каждое слово было пропитано глубочайшим раскаянием.
– И что же… как все это случилось? – нерешительно спросила она.
– В полдень мы приехали в город и стали следить за банком. Все служащие, кроме одного клерка, ушли на ленч. И мы проникли в здание. Джон ждал снаружи, с лошадьми, твой отец сторожил дверь, а Кэл держал клерка под прицелом, пока я очищал кассу. Потом Кэл приказал клерку открыть сейф, но тот сказал, что не помнит шифра. Кэл стал избивать его, пока тот не согласился вспомнить. А забрав деньги, Кэл повернулся и выстрелил в него. За то, что заставил долго ждать, – так он сказал потом.
Габриэль представила тот ужас, который охватил молодого парня – ее будущего отца, и тот же самый ужас она сейчас услышала в голосе Кингсли. Двое испуганных юношей, почти мальчишек… Сердце ее обливалось кровью, от боли и обиды за них.
– Мы убежали, – продолжал Кингсли свой рассказ. – Я был потрясен тем, с какой легкостью Кэл убил невинного человека. Это было так ужасно, бессмысленно… Но я заставил себя думать о брате, ну и, конечно, о себе, и мы рванули оттуда, как черти. Поделив деньги, мы решили, что лучше теперь разойтись. Мы договорились переменить имена и скрыться в разных направлениях. Мы с Джоном переехали на юг Техаса, Джим подался на восток, Сэм должен был отправиться как будто на запад, а Кэл – на север. Больше я никогда ни с кем из них не встречался.
Кингсли вздохнул, закончив рассказ. Повисла гнетущая тишина. Только издали доносилось негромкое мычание коров. Затем он подошел к девушке и положил большую тяжелую руку ей на плечо.
– Габриэль, Джим Дэвис был моим другом, и мне искренне жаль.
– Спасибо, – ответила она, глотая слезы.
– Ну а теперь, – убрав руку, Кингсли выжидательно взглянул на Габриэль, – расскажи, почему ты решила не убивать меня при первой же нашей встрече.
Опустив глаза, она повернулась к реке. В черной воде, мерцая, отражался свет луны и ярких звезд.
– Мне казалось, что я ждала возможности застать вас одного, – прошептала она. – Но теперь я думаю, что вряд ли решилась бы на убийство. По крайней мере, надеюсь, что не решилась бы. Затем была ночная буря, когда погиб Хуан и был изувечен Туз. – Девушка прерывисто вздохнула. – Я не знала, что делать. Все эти ужасные события глубоко меня потрясли, и я не могла больше замыкаться в собственном горе. И поняла, что не смогу убить вас… и вообще – никого.
Кингсли немного помолчал.
– Ну а теперь? Почему спустя столь долгое время ты вдруг решила рискнуть и рассказать мне всю правду?
– Потому что за эти дни я узнала, какой вы на самом деле. Теперь я уверена, что вы не могли убить моего отца. О, я очень хотела возложить на вас эту вину… я хотела… справедливости. Возмездия. Но теперь я иногда думаю, что просто искала виновника, не желая чувствовать виноватой себя.
– Брось, девочка, откуда же тебе было знать, что твоему отцу в Техасе грозит опасность? Ради бога, не вини себя!
Габриэль искоса взглянула на Кингсли.
– Но кого же мне винить? Кто виновен в смерти моего отца?
Скотовод повернулся к ней, их взгляды скрестились, и в серебристом свете луны она увидела, как он помрачнел.
– Могу лишь догадываться, что это Кэл Торнтон. Несколько месяцев назад, примерно в то же время, когда застрелили твоего отца, кто-то устроил на меня засаду и пытался убить. Меня спас Дрю.
Габриэль нерешительно, едва слышно сказала:
– Меня тоже хотели тогда застрелить. Когда убийца прицелился в меня, папа, уже смертельно раненный, заслонил своим телом.
Кингсли удивленно уставился на девушку.
– Черт возьми!.. Габриэль, ты хоть понимаешь, насколько безрассудно было в этом случае соваться к человеку, которого ты подозревала в убийстве?!
– Я была уверена, что, когда переоденусь Гэйбом Льюисом, меня никто никогда не узнает, – смущенно пробормотала она.
– Да, это правда, – ответил Кингсли все еще с некоторым удивлением, – ты меня здорово провела… Но ведь я тебя раньше не видел…
– Никто не узнал, пока я дважды не упала в воду.
Губы Кингсли дрогнули.
– Бедняга Дрю! Он знает?
Габриэль хотела было солгать ради Дрю, сказать, что шотландец ничего не знает и ничего не утаивал от Кингсли, – но не смогла.
– Он все знает. Но я ему рассказала правду только пару дней назад. И заставила поклясться, что он меня не выдаст, – прибавила она поспешно.
– Проклятье, этот парень – просто скопище всяких тайн!
Кингсли неожиданно улыбнулся. Удивленная его реакцией, Габриэль невольно отметила, что ему надо чаще улыбаться.
– А я-то боялся, что потеряю повариху и, возможно, своего лучшего работника. Я заметил, как Дрю на тебя посматривает, когда думает, что этого никто не видит.
Девушка закусила губу.
– Но вы Дрю не осуждаете?
– Нет. Он сдержал слово, и один только бог знает, как ему это трудно.
Габриэль решила, что Керби Кингсли ей очень нравится. Папин друг… Она проглотила подступившие слезы – может быть, он станет и ее другом? Как бы ей этого хотелось!
– По-моему, Джиму Дэвису повезло в жизни, – тихо сказал Кингсли. – Я ему завидую. Уверен, твоя матушка тоже была замечательной женщиной.
Габриэль кивнула:
– О да! Ее смерть разбила ему сердце.
Кингсли вздохнул.
– Рад, что он нашел родную душу. Мне бы его мужество…
– Мистер Кингсли, я знаю, что извинения недостаточно, но я очень сожалею, что так несправедливо судила о вас. Понимаю, это непростительно, но…
Кингсли покачал головой:
– Забудь. Люди, с которыми стряслась беда, часто думают и поступают так, что потом сами жалеют об этом. И самое лучшее не цепляться за такие мысли, а стараться их преодолеть. А сейчас нам надо подумать, как найти Кэла Торнтона прежде, чем он найдет нас. – И, нахмурившись, Кингсли проворчал:
– Я готов жизнь прозакладывать, что это он! Теперь, узнав о смерти Джимми, я в этом просто уверен. Так или иначе, но ты, похоже, в не меньшей опасности, чем я.
Габриэль не хотелось бы так думать, но нужно было смотреть правде в лицо.
– Значит, вы уверены, что это Кэл Торнтон? А что вы можете сказать о его приятеле?
Но Кингсли покачал головой:
– Сэм слишком глуп. Нет, это Кэл, точно тебе говорю. Ресь вопрос в том, зачем ему это понадобилось. После стольких-то лет!
– Может быть, он боится, что вы его можете узнать?
– Ну и что? Кому какое дело до того, что случилось двадцать пять лет тому назад? – и Кингсли с сомнением посмотрел на Габриэль.
Габриэль задумалась. Что еще могло связывать Керби Кингсли и ее отца? Что могло навести на их след убийцу?
Керби тоже сосредоточенно размышлял.
– По крайней мере, – сказал он наконец, – Торнтон не подозревает, что ты здесь, и, может быть, тебе лучше уехать сейчас, прежде чем мы доберемся до Абилены, – тогда Кэл решит, что мы с тобой незнакомы.
Габриэль быстро взглянула на Керби. Он, конечно, думает только о ее безопасности, но…
– Я хочу остаться, – сказала она, почувствовав вдруг, как сильно забилось сердце. – Кроме того, я все-таки мельком, но видела человека, который стрелял в моего отца.
Кингсли быстро взглянул на нее.
– Нет, подробно я его не разглядела, – призналась Габриэль, – было темно, да и он стоял далеко. Знаю только, что у него на тулье шляпы серебристая лента, а ростом и сложением он как… Дрю. Очень высокий, худой и двигается…
– Словно кошка, – закончил Кингсли. – Быстро, легко, скользя без малейшего усилия.
Габриэль кивнула.
– Гм, – Керби с минуту-две смотрел себе под ноги и вдруг в изумлении вскинул на нее взгляд.
– Но ты же не думаешь, что это мог быть Дрю?..
Девушка виновато кивнула:
– Да, когда я его увидела в первый раз, то именно так и подумала. Но это было недолго. И я поняла, что ошиблась… еще до поездки в Уиллоу-Спрингс.
Габриэль покраснела от смущения под пристальным взглядом Кингсли и обрадовалась, что луна скрылась за облаками.
– Вот сукин сын! – беззлобно выругался Кингсли. – Пора мне снимать шпоры. У меня под носом происходят такие события, а я ничего не замечаю. Да я бы, черт… – Он осекся, и Габриэль все-таки смогла в бледном лунном свете рассмотреть, что Кингсли покраснел. – Извини, забыл, что ты леди. То есть, я хотел сказать…
Габриэль хихикнула, почувствовав огромное облегчение.
– Так трудно разговаривать не с Гэйбом, а с Габриэль, – Кингсли чуть заметно усмехнулся. – Интересно бы знать, что обо всем этом думал Джед. А может, старый пройдоха с самого начала догадывался, с кем имеет дело?
Габриэль это предположение понравилось, хотя если так – значит, она не слишком хорошая актриса.
– Я по нему скучаю, – призналась она грустно.
– Да и мы все тоже. Он был отличным парнем. Ладно, остается вопрос: что нам делать? Я, конечно, теперь знаю, почему кто-то меня пытается убить, и благодарен тебе за это – но не хочу подвергать тебя опасности. Ты должна вернуться на Восток.
Габриэль покачала головой:
– Мне незачем туда возвращаться. У меня нет родственников, и… мистер Кингсли…
– Керби.
Она смутилась, но затем ослепительно улыбнулась.
– Спасибо, Керби. Поймите, я не хочу отсюда уезжать. Я хочу узнать, кто убил моего отца.
– О, это мы узнаем, будь покойна, – сказал он, – и сообщим тебе. Но пока тебе ничто не должно угрожать. Джим с меня бы живого шкуру содрал, если бы узнал, что я позволил тебе остаться, зная о грозящей опасности.
Сердце Габриэль лихорадочно вабилось. Нет, она не может сейчас уехать! Именно теперь, когда их отношения с Дрю зашли так далеко… Но как разубедить Кингсли, не рассказав ему всей правды? Как объяснить, что уехать сейчас означает для нее крушение всех ее надежд?
Она ничего не сказала, лишь умоляюще смотрела на него. И взгляд ее был столь красноречив, что Керби, кажется, все понял.
– Это из-за Дрю, да?
И вновь он смог прочитать ответ на ее лице. Габриэль и не пыталась скрывать своих чувств.
Кингсли долго глядел на нее и наконец неохотно кивнул:
– Ладно. Можешь остаться. На некоторое время.
– О, благодарю вас! – выдохнула Габриэль с огромным облегчением.
– Не спеши благодарить, – предупредил Керби. – Я хочу, чтобы ты по-прежнему выглядела как Гэйб Льюис. И не дай бог кто-нибудь из погонщиков узнает твое настоящее имя, даже мои племянники! Совершить промашку, проболтаться куда как легко…
– Спасибо, – сказала она. – Я… не заслуживаю такой доброты.
– Ты дочь Джима, – ответил Кингсли, – и этим все сказано.
И прежде чем Габриэль успела что-либо ответить, он повернулся и ушел.
Габриэль осталась на берегу реки, охваченная бурей новых ощущений. Впервые за много месяцев она почувствовала, как с ее души упал тяжелый камень. Она и не подозревала, что ей будет так трудно изо дня в день притворяться и лгать. И в то же время ее мучил стыд. Она хотела убить человека – замечательного человека, лучше не сыскать. Может быть, Керби простит ее, поняв, что из-за горя она потеряла разум, – но сама Габриэль никогда не простит себя за эту чудовищную ошибку. И самое главное, она не знала, сможет ли Дрю простить ее. Она боялась, что после всех уверток и лжи он никогда не сможет снова ей поверить.
Глядя на черную воду, текущую мимо, и ничего не видя перед собой, девушка стояла и ждала, когда же придет Дрю – и придет ли вообще.* * * Малыш мирно спал в своей самодельной колыбельке, и собака, добровольный страж, лежала рядом. Дрю сидел на задке хозяйственного фургона, глядя на обоих с любопытством и смутной нежностью, которая постепенно заполняла пустоту в его сердце. Ему очень хотелось принять это новое чувство без насмешливого скептицизма, давно уже ставшего частью его натуры.
Если он пойдет сегодня к Габриэль, то отдастся во власть этим новым, незнакомым до сих пор чувствам. Он свяжет себя обязательством не менее прочным, чем брачный обет, который дается перед богом и людьми. Дрю никогда не считал себя образцом добродетели, но и не играл женскими сердцами ради собственной забавы. Все его прежние связи были с опытными женщинами, которые заранее знали правила игры и пределы близости. Он редко возобновлял эти связи, таким образом избегая даже намека на какую-то сердечную привязанность.
Но Габриэль… Ах, с Габриэль все по-другому! На сердце теплело даже от звука ее имени. Это имя волновало его, пробуждало неотступное желание, которого прежде Дрю никогда не испытывал. Он улыбался при одной мысли о ней, и сердце срывалось на такой стремительный ритм, что он едва мог дышать. Дрю хорошо понимал: если он еще хоть разок обнимет Габриэль, то уже не сумеет изгнать ее из своего сердца. До сих пор все его попытки забыть эту девушку лишь сильнее воспламеняли его страсть.
Дрю вздохнул, выпрыгнул из фургона, чтобы налить себе кружку кофе, но по дороге к костру увидел, как из тени под деревьями вышел Керби. Дрю остановился и постарался взять себя в руки: он знал, что сейчас последует множество вопросов, и приготовился на них отвечать.
– Дрю, – сказал Керби, остановившись рядом, – Габриэль мне рассказала удивительную историю.
Дрю молча кивнул, у него вдруг пересохло во рту.
– Она сказала, что ты обо всем знал.
– Да.
– И очутился в очень затруднительном положении, не так ли?
Услышав насмешливую нотку в голосе Керби, Дрю сухо ответил:
– Да, мне тоже так кажется. Кстати, я попал в затруднительное положение в ту самую минуту, когда вошел в тот проклятый салун и подслушал тех троих парней, решивших продырявить твою шкуру.
– Не могу сказать, что сожалею об этом. Если бы не ты, меня бы уже не было в живых.
Дрю помолчал.
– Как ты думаешь поступить с Габриэль?
Керби пристально посмотрел на шотландца.
– Пока она останется здесь. Вряд ли ей стоит сейчас быть одной. Здесь никто не знает, кто она такая на самом деле, – вряд ли кто-либо из погонщиков сообразит, что наш Гэйб и даже наша Габриэль – актриса Мэрис Паркер. Если ее кто-то преследует, ей будет грозить опасность до тех пор, пока мы не узнаем, кто этот человек.
– Знаю, – сказал Дрю. – Стрелок явно хотел ее убить, потому что решил, что девушка его хорошо разглядела и сможет узнать.
– Согласен.
– У тебя есть какие-нибудь соображения, кто нанял убийцу?
– Я готов прозакладывать все свое имущество, что это Кэл Торнтон, но мы все переменили свои имена и фамилии, и я понятия не имею, как его теперь зовут. Не уверен даже, что узнал бы его при встрече. Я недолго был с ним знаком прежде, а сейчас он старше на четверть столетия. Помню только цвет его глаз. Бледно-голубые и холодные, словно лед.
Керби помолчал, потом добавил:
– Габриэль сказала, что видела его только мельком. Говорит, что он высокий, худой и носит шляпу с серебристой лентой. Ты не видел кого-нибудь похожего тогда, в салуне?
Дрю попытался вспомнить салун и публику, что там собралась в тот вечер.
– Боюсь, что нет.
– Тогда надо подумать, кому по средствам нанять сразу нескольких убийц.
– Торопливых и небрежных. Они упустили из виду Габриэль и даже не удосужились убедиться, действительно ли ты убит в тот, второй раз.
– Да, я все время этому удивляюсь, – ответил Керби. – Наверное, убийца, увидев, что мои лошади унеслись прочь, решил, что я все равно обречен. Или что-то его спугнуло. Впрочем, он не слишком ошибся. Еще пара часов, и вы не смогли бы меня спасти.
– Поэтому, – заключил Дрю, – нам надо знать, как долго еще эти люди будут считать тебя мертвецом.
– А потом попытаться вновь меня убить.
Взгляды их встретились, и Дрю зловеще улыбнулся:
– И, может быть, угодят в ловушку.
– Точно. Если бы мы смогли поймать хоть одного из этих мерзавцев, мы бы узнали, кто его наниматель. Но это может быть опасно для Габриэль.
Керби помолчал и, преодолевая некоторую неловкость, спросил:
– Как думаешь, ты мог бы уговорить ее вернуться на Восток? По крайней мере ненадолго? Дрю коротко рассмеялся.
– Ну, это так же легко, как велеть урагану изменить направление.
Керби ухмыльнулся.
– Да, уж она умеет добиваться своего. Ее отец был моим другом, и мне его потом здорово не хватало. Дочка зато целиком унаследовала его характер, Наверное, поэтому я сразу проникся сочувствием к Гэйбу Льюису, не зная, кто он… вернее, она.
Дрю молчал. В душе он радовался, что Керби и Габриэль заключили мир, что Керби явно не осуждает его за молчание… но великодушие друга не облегчало тяжести его вины.
– Черт тебя побери, Дрю, – прервал Керби размышления друга, – мне кажется, что тебя на берегу реки ожидает девушка. И я на твоем месте не стоял бы сейчас как вкопанный и не размышлял бы о всякой ерунде!
– Керби!
– А если ты беспокоишься насчет того, что не рассказал мне об этом раньше, – брось. Ты просил меня хранить твою тайну, а Габриэль о том же просила тебя.
Из-за этого я не стал хуже о тебе думать. Ты же, кроме всего прочего, вроде моего ангела-хранителя, а я был бы глупцом, если бы восстал против воли господней.
– Я чертовски странный ангел-хранитель, – мрачно ответил Дрю. – Господь, наверное, подшутил над нами.
– Подшутил или нет, но я тебе благодарен. А теперь иди к Габриэль. Думается мне, она за тебя волнуется. А о ребенке не беспокойся. Мы с Хэнком присмотрим за ним.
Дрю кивнул. На душе у него стало легче. Больше никаких тайн. Но это никак не помогало решить другую проблему. Он желал Габриэль, он никогда еще так не желал женщину, но что он может предложить ей взамен?
Впрочем, ноги уже сами вели его к реке, и вскоре он увидел силуэт девушки на фоне потемневшего неба. Остановившись чуть позади, он тихо позвал:
– Габриэль!
Она быстро обернулась, подошла и протянула ему руку – маленькую и сильную. Дрю неодолимо влекло это сочетание уязвимости и твердости духа. Сердце его гулко застучало от простой, безыскусной радости – быть рядом с ней. Молча, рука в руке, они пошли вверх по течению в поисках укромного места.
Когда огонь лагерного костра превратился в яркую крохотную точку, Дрю остановился, обнял Габриэль и крепко прижал к себе. Она обвила руками его шею с такой силой, словно желала завладеть им навсегда.
Навсегда! Этого слова Дрю панически боялся всю свою жизнь. Он не говорил его никому и никогда. Но, подчиняясь яростному зову чистой, первобытной страсти, овладевшей ими, он отбросил прочь все сомнения. Сейчас, в эту минуту они принадлежали друг другу – и пусть все катится к черту!
– Ты был прав, – прошептала Габриэль, – мне давно следовало пойти к Керби…
Но Дрю не дал ей договорить, закрыв рот поцелуем. Они прильнули друг к другу, захваченные новым, особым ощущением близости, возникшей из взаимного доверия и неудержимой страсти. Пальцы девушки запутались в его волосах. Каждое ее прикосновение было пронизано любовью и нежностью… той удивительной нежностью, которую он узнал лишь с появлением Габриэль в его жизни.
И эта нежность потрясла его, ошеломила, вызвав бурю чувств в его душе, распаляя плотское желание. Дрю до боли жаждал эту женщину – и сам удивлялся силе своей страсти. Ему хотелось разом обнять ее всю, слиться с ней воедино. Его руки скользили по ее телу, поцелуи становились все жарче и настойчивей. Дрю больше не мог, да и не хотел сдерживать свои желания.
Он коснулся губами ее шеи и почувствовал, как бешено колотится ее сердце. Дрю смутно сознавал, что она расстегивает его рубашку, что его пальцы, ставшие вдруг удивительно неловкими, лихорадочно борются с ее неподатливой одеждой.
А потом Дрю внезапно ощутил ее тело – нагое, гибкое, желанное. Тогда он бросил на землю свою рубашку, и вместе они, не размыкая объятий, опустились на колени. Губами он отыскал ее грудь, коснулся языком отвердевшего соска – и с восторгом услышал стон наслаждения, вырвавшийся из ее горла.
Его тело немедленно откликнулось на этот призыв, на ее жажду ласки взрывом яростного желания. Они упали на траву, их тела переплелись, их уста вновь слились в страстном поцелуе. Примитивная сила, подобная бушующему океану, яростно бьющемуся о прибрежные скалы, связала их воедино. Дрю сжигало пламя желания и – да поможет ему бог, теперь он ясно чувствовал это – пламя любви! Дрю взмолился, чтобы бог оставил ему хоть частицу разума, но он был не в силах противостоять неумолимой силе потока, захватившего их обоих. Габриэль часто и глубоко дышала, она не могла произнести ни слова, но ее лицо сказало все, что ему необходимо было знать.
– Дрю, – выдохнула она. – Эндрю Камерон…
И больше ничего не смогла сказать.
– Ты уверена, что хочешь этого, милая?
– Да, – Габриэль кивнула, – очень.
Но он, все еще колеблясь, сказал:
– Я постараюсь не наградить тебя ребенком. – И вдруг увидел боль в ее взгляде и почувствовал, как она сжалась, оцепенела.
– Я же не пытаюсь тебя поймать, правда… – дрогнувшим голосом прошептала Габриэль.
– Да я же о тебе забочусь, милая.
Габриэль ничего не ответила, только ласково погладила его по щеке. Всей кожей Дрю ощутил, как под его тяжестью снова затрепетало восхитительное женское тело.
И он отдался своему нестерпимому, неудержимому желанию. Тела их сплелись в упоительном танце, с каждым движением убыстряя его ритм. Затем Дрю услышал ее краткий сладостный стон и едва успел отпрянуть – всего за миг до того, как излить в нее свое семя.
Он перекатился на спину, тяжело дыша и сжимая руку Габриэль.
Боже, как мучительно было сдерживаться! Дрю ощущал свое отступление почти как предательство. Он предал их обоих, но он не хотел, чтобы Габриэль зачала. Не хотел, чтобы в мире появился еще один бастард – на сей раз его собственный.
Габриэль лежала очень тихо. Даже слишком. Она ждала. И все же Дрю проглотил слова, которые хотел сказать. Клятвы, которые так и рвались с его языка. Потому что он ненавидел клятвы и обещания почти так же сильно, как ложь.* * * Габриэль уютно устроилась в его объятиях, отчаянно желая преодолеть пропасть, которая так внезапно развернулась между ними. Она видела отчаяние, вспыхнувшее в последний момент в глазах Дрю, и ее сердце болезненно сжалось. Несмотря на недавнюю упоительную близость, он опять замкнулся в себе – словно наглухо захлопнулись ставни в опустевшем доме.
Поздно, с горечью подумала Габриель. Поздно каяться, остерегаться – ее сердце бесповоротно отдано этому человеку. И хотя Дрю обнимал ее, эти объятия были слабым утешением: Габриэль чувствовала, что он весь внутренне напряжен, словно изготовился к прыжку. К бегству.
Да простил ли он ее вообще? Или же действительно боится, что она хочет поймать его и заставить на ней жениться?
Может быть, какая-нибудь женщина уже пыталась так сделать? Была ли в прошлом. Дрю женщина – или женщины, – которые глубоко ранили его сердце? Может быть, эта рана не зажила и сейчас?
Наверное, много женщин уже побывало в постели Дрю. Несмотря на свою неискушенность в любовных делах, Габриэль сознавала, что Дрю весьма опытный любовник. Думать об этом было неприятно, но куда хуже думать, что есть в его жизни какая-то одна, особенная женщина.
И Габриэль вдруг до боли захотелось об этом знать.
– Дрю…
– Гм? – пробормотал он.
– У тебя есть еще кто-то? Другая женщина?
Он крепче обнял Габриэль.
– Нет, милая.
– Но ведь была? – едва слышно спросила она.
– Никогда. До тех пор, пока замарашка в ужасной старой шляпе не решила утонуть в реке.
Габриэль едва не задохнулась от радости. Да, это не самый изысканный комплимент, о котором могла бы мечтать девушка, но зато самое ласковое, что мог ей сказать Дрю. И она была рада этой скупой ласке… Она еще уютнее свернулась в его объятиях, ощущая, как мерно вздымается и опадает его грудь.
– Я очень жалею, что врала тебе. И Керби тоже.
– Керби?
– Он просил, чтобы я его называла по имени. Он и мой отец были друзьями. Соседями, – застенчиво прибавила Габриэль.
Она все еще не могла прийти в себя от откровений этого дня, от того, что нашла в Керби друга, и от всего того, что он рассказал ей об отце.
– Они вместе выросли, – доверила она Дрю самую драгоценную новость.
Шотландец не ответил, но Габриэль продолжила рассказ, надеясь таким образом вернуть утраченные доверительные отношения между ними.
– Папа вместе с ним участвовал в ограблении, – печально призналась она. Одно время она очень надеялась, что это окажется не правдой.
Теперь хотя бы благодаря Керби она понимала причины, заставившие отца совершить преступление, – и боль, которую он нес в себе все последующие годы. Эту боль она увидела и в Керби.
– Да, я знаю. Мне Керби об этом рассказывал. Поэтому он и не женился. Он боялся, что прошлое когда-нибудь напомнит о себе и разрушит жизнь близких ему людей.
– И он был прав.
– Да. Он дорого заплатил за глупость и ошибку молодости.
Габриэль хотелось, чтобы Дрю рассказал что-нибудь о себе самом! Для нее это было очень важно.
– А почему ты уехал из Шотландии? – спросила она.
Дрю иронически хмыкнул.
– Да почти половина шотландцев бросилась на американский Запад в поисках золота. Америка – страна богатая. Ну а богатая страна, как известно, рай для картежника.
– Но, я слышала, вы с Керби говорили о том, что ты будто бы хочешь заняться скотоводством.
– Ну да, я подумываю об этом, только нужно чертовски много времени и денег. И на женщин времени уже не хватит… во всяком случае, на что-то серьезное.
Что ж, яснее не скажешь. Радость, восторг, надежды, которые до сих пор жили в душе Габриэль, в один миг обратились в прах. При мысли о том, что она неизбежно потеряет Дрю, у нее едва не разорвалось сердце.
– Ты уже решил, куда подашься после перегона? – спросила она едва слышно.
– Наверное, в Колорадо. Если я решу где-нибудь осесть. Только я не хочу пускать корни. Это мне ни к чему.
Еще одно предупреждение, не менее ясное. Габриэль закусила губу, с трудом проглотила комок в горле и выскользнула из рук Дрю. Потом, запахнув на себе рубашку, села.
Дрю натянул штаны и легко, с прирожденной грацией атлета встал. Протянув руку, он помог Габриэль подняться на ноги.
– Габриэль… – начал Дрю, чувствуя неловкость. Девушка приложила палец к его губам.
– Нет. Ничего не говори. Ты мне ничего не должен. Более того – это я твоя должница. Ты же спас мне жизнь.
Непослушными пальцами она застегивала пуговицы на рубашке, торопливо поправляла волосы… изо всех сил пыталась сдержать навернувшиеся на глаза жгучие слезы. А затем, ничего не видя перед собой, чуть пошатываясь, направилась было в сторону лагеря. И тут шотландец схватил ее за руку:
– К черту все!.. Габриэль!
Она вырвала руку из его горячей ладони. Ей сейчас хотелось только одного: поскорее добраться до фургона и там дать волю слезам, но Дрю властно развернул ее к себе. Габриэль сквозь слезы взглянула на него и увидела, что его лицо искажено от боли и отчаяния.
– Габриэль, – повторил он, – Габриэль…
И впился поцелуем в ее губы.
