Текст книги "Палм-бич"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
Лайза стояла и смотрела на все это. Марджори Донахью говорила по белому телефону. Она сделала Лайзе знак подождать. Никто не может говорить, пока разговаривает королева.
– Да, Фрэн. Совершенно недопустимое поведение. За все годы жизни в этом городе я никогда не слыхала ничего подобного. Бедной Джо Энн всегда делали скидки насчет ее прошлого – конечно, в основном ради Питера. Однако, боюсь, эта свадьба со Стэнсфилдом сорвала крышку с банки с червями. А как звали того милого молодого человека, который всегда утверждал, что был свидетелем, как она «работала» на холостяцкой вечеринке там, на Севере? Боюсь, я была слишком резка с ним. Теперь-то я убеждена, что все, что он говорил, было правдой. Я уверена, всем нам следовало бы вернуть его в число приглашенных на наши званые вечера. По крайней мере, в списках приглашенных ко мне он, несомненно, появится снова. Да, моя дорогая, вы совершенно правы. Именно это я и хотела сказать. Что же нам со всем этим делать? Ну, первое из того, что, как мне кажется, следует сделать, так это отказаться от своих столиков на благотворительном балу, что она дает в пользу больных лейкемией. Думаю, сделать так, что этот бал не станет событием года, вполне в наших силах. Полагаю, это несколько жестоко по отношению к больным раком, но лично я собираюсь анонимно внести деньги в их основной фонд, чтобы компенсировать свое отсутствие на балу. Вряд ли она будет председательствовать на каком-либо балу после этого. О да, Фрэн, и я хочу, чтобы вы вместе со всеми вашими пришли на следующей неделе на коктейль, который я даю в честь Элеоноры Пикок. Такая прекрасная женщина эта Элеонора, не правда ли? Да, моя дорогая, конечно же, я с этим согласна. Такая замечательная подруга.
Произнося все это, Марджори пристально смотрела на Лайзу, и та отлично поняла смысл этого взгляда. Телефонный разговор отчасти был адресован и ей.
– Хорошо, моя милая. Великолепно. Я знала, что могу на вас рассчитывать. Вы прекрасная подруга, Фрэн.
И в самом деле, чем больше я думаю об этом, тем чаще приходит в голову мысль, что именно вас в первую очередь должны были попросить председательствовать на этом благотворительном балу для больных лейкемией. Давайте посмотрим, может быть, на следующий год мы что-нибудь придумаем. Да, уверена, мы сможем это решить. Нет, вы бы подошли лучше всего. Было очень приятно с вами разговаривать. Да, дорогая. И вы обязательно передадите то, что я вам сказала, не правда ли? Мне бы не хотелось, чтобы кто-либо из наших друзей пошел на этот вечер к Джо Энн. Полагаю, тот, кто там покажется, может уже не рассчитывать на какое-либо будущее в этом городе. Совсем ни на какое. Хорошо, моя милая. До свидания, дорогая.
Она бросила телефонную трубку. На лице ее было выражение триумфа.
– Занесите Фрэн Дадли в список, помеченный «определенно с нами», – бросила она бледной девушке С большим желтым блокнотом в руках.
И снова глаза-буравчики обратились к Лайзе.
– Как мило, что вы пришли, мисс Старр. Слава о вас распространилась по всему нашему городу, и я хотела познакомиться с вами. Надо ведь знать человека, о котором все вокруг говорят. – В глазах ее что-то сверкнуло. Было ясно, как солнечный свет, который падал на ее измученное тело, что Марджори Донахью руководило нечто большее, нежели простое любопытство.
Лайза, чье детство, прошедшее на улицах Уэст-Палм-Бич, научило ее кое-чему насчет сути человеческой натуры, начала понимать, откуда дует ветер. Марджори Донахью и Джо Энн Стэнсфилд по каким-то пока не известным причинам крупно рассорились. Купальня уже напоминала какой-то фронтовой командный пункт на переднем крае. По телефону вызывались подкрепления, адъютанты записывали приказы. Все было похоже на начало крупной войсковой операции. Каким-то образом этой хитрой старой лисе стало известно о том, какие чувства Лайза испытывает к Джо Энн. Скорее всего, ей известно и о недавних отношениях Лайзы с Бобби. Может быть, она знает и о ребенке? Лайза хранила это в тайне от всех, кроме Мэгги. Но знали еще врачи в клинике «Добрый самаритянин»… и медицинские сестры… и, надо думать, секретари… может быть, и уборщицы. Впрочем, это ее ничуть не беспокоило, потому что где-то в подсознании уже начала вырисовываться в высшей степени замечательная картина. На ней она видела первые наметки исключительного по своей привлекательности союза. Дружба с Марджори Донахью, основанная на общей цели – полном уничтожении Джо Энн Стэнсфилд. Это было именно то, что требовалось. Покровительство Донахью – то оружие, с которым она безбоязненно вошла бы даже во врата ада. Протеже королевы может плыть, не оглядываясь, по кишащим хищниками водам Палм-Бич, а ей это необходимо, чтобы осуществить то, что стало целью всей жизни, – отомстить Стэнсфилдам, которые так оскорбили и унизили ее.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, миссис Донахью, – сказала Лайза, приближаясь, чтобы пожать скрюченные пальцы.
Марджори Донахью склонила голову набок и внимательно посмотрела на нее. Ошеломляюще привлекательна. Открытая улыбка. Уверена в себе, однако вполне учтива. Она может стать хорошим союзником. Да, с помощью этой девочки можно будет многое сделать. В самом деле, даже очень многое.
– Удивительно, что наши пути не пересеклись раньше, Лайза. Например, вчера на свадьбе Стэнсфилдов. У нас, кажется, много общих друзей.
Снова взгляд Марджори стал испытующим. Она пыталась разглядеть, какой эффект произвели ее слова на Лайзу. То, что между ней и Бобби Стэнсфилдом существовало любовная связь, было общеизвестно. Не ясно было, чем она закончилась. Тем не менее, было не так уж и трудно просчитать, как все это могло повернуться. Молоденькая девушка, у которой восторженности куда больше, чем опыта, попадает в паучьи сети очарования Бобби. Прекрасная, юная и невинная, она недооценивает всей силы и хитрости коварной соперницы. В конце концов, Марджори и сама чувствовала у себя между лопатками отметину от кинжала Джо Энн. У этой девочки не было против Джо Энн абсолютно никаких шансов.
Лайза сохраняла приветливость, но ничего не говорила. Пусть сначала побольше карт будет выложено на стол. Ее глаза засияли при мысли о том, что может произойти.
– Да, – продолжила Марджори задумчиво. – Так много общих приятелей среди тех, кто ходит в ваш спортивный зал. Я бы сказала, что с помощью аэробики они совершают самоубийство.
И обе весело рассмеялись.
И вот настала та самая минута. Казалось, Марджори разговаривает сама с собой.
– А возможно, и враги у нас общие.
В воздухе уже витал запах заговора, возникло подавляющее все остальное чувство общности цели. Лайза знала, что ей сделано предложение. Яснее, чем это уже прозвучало, ничего сказано не будет. Надо подать какой-то знак; что она принимает условия союза.
– Хотелось бы думать, что я смотрю на людей так же, как и вы, миссис Донахью.
Однако, скорее, выражение лица Лайзы, чем ее слова, сообщили Марджори Донахью то, что она хотела знать.
Теперь было самое время поговорить о пустяках, прежде чем продолжится телефонный марафон, и все новые и новые контингента! войск будут вводиться в бой.
– Ладно, хорошо, Лайза… Теперь скажите мне, что. вы думаете об этом сердце Палм-Бич? – Она взметнула костлявой рукой, обводя все окружающее – бассейн, клуб, находившихся в клубе людей.
Лайзу, у которой голова была занята приятными видениями огненных потоков и кусков горящей серы, обрушивающихся на ее врагов, этот вопрос застал на какое-то время врасплох.
– Мне кажется, эти картины очень интересны, – смогла она наконец произнести.
– Считается, что это Гойя. Ну, знаете, его черный период. Они удивительно мрачны, не правда ли? Когда он писал их, разум его уже совершенно замутился. Мне нравится упадническое искусство, а вам? Разумеется, все это подделки. Кажется, все, что я приобретаю, в конце концов оказывается подделкой. Один из недостатков обладания громадным состоянием. Не то что бы меня особенно огорчало. На самом деле это даже забавно. Недавно я продала картину Ренуара, которая мне не нравилась, и она оказалась подлинником. Целые две недели я была словно на седьмом небе. Никогда бы не получила от этого такого заряда, если бы всегда не была готова к худшему.
Лайза рассмеялась этой веселой бесшабашности и в то же время испытала трепет при мысли о безграничном богатстве, которое делает такое возможным. Она и не думала, что Марджори Донахью может предстать с подобной стороны. Старушка была грозной, но, похоже, и забавной тоже.
– Боюсь, я никогда не могла себе позволить купить картину. – Лайза произнесла это так, что в ее интонации не чувствовалось ни малейшего оттенка жалости к себе.
– Ax, Лайза. Когда мне было столько же лет, сколько вам, я тоже не покупала картин. Позвольте мне сказать вам одну вещь и запомните мои слова… Вы будете, будете их покупать.
Это показалось Лайзе одновременно и предсказанием, и обещанием.
Было ясно, что аудиенция заканчивается, чего нельзя было сказать об отношениях.
– Как бы то ни было, Лайза, мне было очень приятно с вами познакомиться, иного я и не ждала от нашей встречи. Но я еще кое-что припомнила. Я хотела вас спросить, не хотите ли вы пойти со всей моей компанией на премьеру новой пьесы Нила Саймона в театр «Поинсиана»? После премьеры все мы идем ужинать в «Каприччио». Коктейль ровно в шесть тридцать у меня дома. Ничего такого роскошного.
Вот то, что требовалось. Пропуск в рай. Многократная виза в святая святых Палм-Бич. Лайзе и не нужно было спрашивать, где это. Она могла бы дойти туда вслепую. Однако она испытала нечто близкое к отчаянию, услышав слова «ничего такого роскошного». Она уже раз попалась на такую удочку. Где, черт побери, в Палм-Бич можно одолжить тиару?
Глава 12
Это была всего вторая встреча с Верноном Блэссом, но Лайза уже почувствовала к нему интерес. Первую встречу на обеде у Донахью нельзя было назвать успешной. За холодным мадрасским супом он бессовестно разглядывал ее, почти не утруждая себя ответами при ее попытках завязать разговор. Когда подали отварного морского окуня, он сделал ей откровенное предложение с деликатностью нью-йоркского таксиста. Услышав высокомерный и презрительный отказ, от выждал некоторое время и засунул руку ей между ног – в тот момент, когда они готовились приступить к апельсиновому шербету. Лайза была потрясена не столько его поведением, сколько самим фактом, что обладающий безупречной репутацией в обществе обитателей Палм-Бич, которому уже стукнул семьдесят один год, может так низко пасть. Однако, по более здравом размышлении, она пришла к выводу, что все это не так уж и странно. Джо Энн Дьюк Бобби Стэнсфилд и теперь этот Вернон Блэсс. Все начинало выглядеть так, будто те советы, которые давала ей мать, вряд ли можно было отнести к в высшей мере полезным. Она восхитила Блэсса и, между прочим, хозяйку дома своей более чем серьезной реакцией. Не долго думая, она вылила свое охлажденное желе ему на брюки. На несколько счастливых секунд желе прилипло к его безукоризненным синим брюкам в районе ширинки, как бы символически остужая своим ледяным холодом его неуместный пыл.
С того самого момента его отношение к ней коренным образом изменилось. Он больше не видел в ней дешевый и аппетитный фрукт, завезенный с другого берега, и способный в какой-то степени уменьшить одолевавший его постоянный зуд. У девушки был характер в придачу к этому опасно притягательному телу, которое так взволновало его. И, очевидно, по какой-то причине у нее имелись чрезвычайно могущественные друзья. Тем временем, пока он пытался счистить. липкий десерт со своих брюк, на него, используя в качестве оружия юмор и насмешку, напустилась Марджори Дюпон Донахью:
– Лайза Старр, теперь я знаю, почему вам досталось это замечательное имя, – громко проговорила она через стол так, чтобы всем присутствовавшим в переполненном зале ресторана «Каприччио» было смешно. – Я уже столько лет говорила тебе, Вернон, что тебе надо сделать операцию на предстательной железе. Если бы ему вырезали эту проклятую штуку, он не совал бы руки куда не следует.
Вернон присоединился к всеобщему хохоту над собой. Отчасти он поступил так чисто инстинктивно, так как привык смеяться над любыми шутками Марджори, отчасти по иной причине. Всю жизнь он был задирой. Этому научил его в высшей мере преуспевший отец. Богатый и избалованный, Вернон был классическим примером испорченного единственного ребенка в семье, и годы, прошедшие с тех пор, ничуть не изменили его. Большинство людей, которые были ему нужны, он покупал, а тех, кто был ему не нужен, или кого он не мог купить, Вернон избегал. Отпор такой девушки, как Лайза, осмелившейся противиться ему, серьезно рискуя своим положением в обществе, произвел на него в высшей степени освежающее воздействие. Весь остаток вечера он изливал на нее свое отнюдь немалое обаяние и, в конце концов, был прощен.
На протяжении нескольких дней после этого ужина Вернон ничего не мог поделать с собой и все время думал об этой девушке. Мысли о ней так захватили его, что он позвонил Марджори Донахью и попросил организовать ему еще одну встречу с ее молодой подругой.
И вот эта встреча состоялась.
В принадлежавшей семье Донахью ложе на трибунах Поло-клуба рекой лился пиммс, и общая атмосфера вполне соответствовала этому игристому и красочному напитку.
Лайза от всей души веселилась, это и в самом деле было отдыхом. Прошедшие четыре месяца дались ей нелегко. Растить ребенка на диете и ненависти – это не делает жизнь счастливой. И все же за это время у нее случались радостные моменты, и все они были связаны с Марджори Донахью. Со времени их знакомства в Купально-теннисном клубе Лайза ракетой взлетела на небосклон местного общества, и теперь, как майор Том из известного шлягера, она почти полностью потеряла связь с наземной службой управления полетами. Все началось со спортивного зала. Королева сказала, и важные птицы из Палм-Бич, словно пилоты-камикадзе, начали стаями слетаться в ее секцию. Лайза принимала их всех и уже начала договариваться об аренде дополнительного помещения в соседнем здании. Курс ее акций поднимался во всех отношениях.
– Что касается гандикапа, то надо помнить, что в поло он применяется не как в гольфе, а наоборот. Чем выше значение, тем лучше. Этого малыша, который сейчас бьет по мячу, зовут Алонсо Монтоя. В нашей стране он один из двух игроков, которые только и могут играть с гандикапом десять.
Рассказывая все это. Вернон Блэсс склонился к Лайзе. Последние полчаса он учил ее премудростям игры в поло, обращая ее внимание на искусство управления лошадью, опасные и нечестные приемы, просвещал относительно тех или иных игроков, сдабривая пересказ их жизненного пути пикантными подробностями, не имеющими отношения к спорту.
– Аргентинцы – самые лучшие игроки. Это не подлежит никакому сомнению. А вне игрового поля они набрасываются на все, что носит юбку и имеет счет в банке. Они пойдут куда угодно за бесплатную кормежку, съедят у вас все, что есть в доме, и выживут вас оттуда. И успеют трахнуть и вашу жену, и вашу дочь, пока вы отлучитесь в туалет.
Лайза рассмеялась. Теперь она знала, чего стоит Блэсс. Это грязный старикан, но, по крайней мере, он забавный. А еще ей нравилось, как он одевается: панама, купленная в магазине «Локс» на Сент-Джеймс-стрит, ношеный, но безупречно белый полотняный костюм, выцветший синий галстук-бабочка в горошек, сверкающие коричневые ботинки.
– А что эти два англичанина из команды «Уэнтуорт»? Они мне кажутся довольно симпатичными на вид, – подстрекательски заметила Лайза.
– Моя дорогая Лайза. Обещайте мне – что бы вы ни делали, никогда не ложитесь в постель с англичанами, – вымолвил он с притворным ужасом. – Они не моются, если вам не повезет, то весь процесс займет не больше двух минут, но зато потом они будут крайне горды собой, будут ждать от вас аплодисментов и благодарственного письма в трех экземплярах, чтобы показывать его потом своим друзьям.
Лайза погрозила ему пальцем.
– Надеюсь, вы знаете об этом не по собственному опыту, Вернон.
Настал черед Вернона рассмеяться.
– Никогда не поддавался такому искушению. Хотя, заметьте, раз или два мне это предлагалось. Кажется, это как-то было связано со всеми этими государственными школами.
Лайза осмотрелась вокруг. Трибуны были заполнены до отказа, казалось, тут были все – ведь это был финальный матч за Всемирный клубок «Пьяже». А Джо Энн? А Бобби? Со времени ее первого появления здесь, когда она по указке Джо Энн разыгрывала из себя Золушку, в лохмотьях, казалось, прошла вечность. Господи, как она была наивна. Даже тогда, при жизни мужа, Джо Энн стремилась отодвинуть в сторону конкуренток. Может, она уже в то время нацелилась на Бобби? Теперь, задним умом, Лайза понимала, что такое вполне возможно.
– Послушайте, Вернон. Расскажите мне, кто все эти люди. Кто этот парень невообразимого вида с серьгой в ухе?
– Это Джим Кимберли. Он мой ровесник, семнадцатого ему стукнет семьдесят один. Его семья основала компанию «Кимберли-Кларк». Всякий раз, когда вы высмаркиваете свой прелестный носик в салфетку «Клинекс», вы делаете Джима на цент-другой богаче. Бедному старому Джиму недавно немного не повезло. Он женился на молоденькой девочке, Джекки, – той самой, что играла главную роль в разводе Пулитцеров. Она только что оставила его. И вовсе не из-за какого-то другого мужчины. Она переехала, причем с экономкой, в пансион, который принадлежит королю Хусейну!
Глаза Вернона Блэсса снова осматривали ее. Рассказ о женитьбе Кимберли, очевидно, направил его мысли по опасному пути.
– Ну, ну, Вернон. Не заставляйте меня выливать пиммс туда же, куда я вылила апельсиновое желе. Крупная блондинка крикнула из соседней ложи:
– Эй, Вернон, предатель! Теперь я знаю, почему ты не пришел ко мне на обед. Ты хоть когда-нибудь успокоишься? Почему бы тебе не отойти элегантно в сторону и не дать более молодым ребятам попытать счастья?
– Кто это? – спросила шепотом Лайза, когда Вернон весело махнул рукой в ответ, принимая комплимент.
– Сью Уитмор, листериновая королева. Всякий раз после того как вы стерли с лица макияж Эсте Лаудер салфеткой «Клинекс» Джима Кимберли, вы можете нанести удар по неприятному запаху изо рта с помощью одного из предлагаемых Сью полосканий. Иногда я думаю, что бы делала вся Америка без жителей этого города?
– Огромное спасибо, но у меня нет неприятного запаха изо рта.
– Докажите, – хихикнул Вернон и придвинулся к ней.
– Вернон, ты снова пристаешь к моей приемной дочери?
Лайза ощутила, как внутри заиграла музыка. Наконец все входит в нужное русло. Распавшиеся связи вновь соединяются. Теперь она – «приемная дочь» Марджори Донахью, а этот старый развратник вместе со своей издательской компанией и величественным домом на Саут-Оушн-бульваре ест у нее с ладони. Про себя она грустно улыбнулась, вспомнив, что намерена делать со своим вновь обретенным могуществом.
* * *
Это уже больше походило на то, что нужно. Лайза еще не смотрела на ценник. Она чувствовала, что это может подпортить удовольствие, но платье было самым восхитительным из всех, какие ей когда-либо доводилось видеть. Оно было сшито словно специально по ее фигуре, если не считать, что, по вполне понятным причинам, оно несколько сдавливало ее быстро полнеющую грудь. Все утро она вместе с Марджори ходила по «достойным» магазинам на Уорт-авеню. Ее опекали выступавшие в роли продавщиц солидные матроны в просторных мраморных залах магазина «У Марты», пока она примеряла изящно скроенные платья от Валентине и Джеффри Бина. Потом, в бутике Ральфа Лорена, который в понимании Марджори олицетворял моду молодых, ею занимались облаченные в униформу подготовишки, и они рассматривали выставленные на продажу товары.
Уже в отчаянии она направилась в магазин Ива Сен-Лорана «Рив гош», где заговор, имевший целью превратить ее в сорокалетнюю даму, достиг гротексных пропорций. Там за нее взялась французская графиня, чьи аристократические пальцы дергали и щипали ее, словно она была сама выставлена на продажу на рынке рабов в Древнем Риме. Магазин «Кризиа» на Эспланаде оказался оазисом высокого стиля и оригинальности. Наряды соответствовали ее возрасту, были смелыми и дерзкими. на них не было внушавших доверие ярлыков, либо даже как бы невзначай указанного для большей солидности имени дизайнера. Только истинные ценители авангарда были хорошо знакомы с моделями, выставляемыми в «Кризиа», и если уж вы носили эти притягивающие всеобщее внимание творения, то вам приходилось рассчитывать только на присущую вам уверенность в себе.
Лайза крутилась перед высоким зеркалом. На картинке это платье смотрелось так себе. Сотни белых пластиковых дисков, тщательно сшитых вместе, длина до середины икры, разрез до бедра сбоку. Соответствующий верх, загорелая грудь достаточно обнажена, чуть проглядывают потемневшие от беременности соски. Господи, оно смотрелось прекрасно! Боже, это она выглядела в нем прекрасно! Лайза улыбнулась своему отражению. Марджори, которая пристроилась на чем-то угловатом и остром и с тоской думала об удобных диванах и почтительном благоговении в магазине «У Марты», это платье, наверно, ненавистно. А они так прекрасно провели утро.
Со времени знакомства в Купально-теннисном клубе они стали близкими подругами. Скоро Лайза уже хорошо разобралась в этой хитрой великосветской старухе и по достоинству оценила золотоносный рудник ее юмора. Тут нельзя было обойтись без лести, но если хорошо присмотреться, ведь и впрямь имелось немалого такого, что заслуживало лестных слов. Нет, наиболее яркой чертой ее характера являлось то, что в глубине души Марджори была анархисткой. Непочтение ко всему и всем, за железным исключением собственной персоны, – вот что нравилось Лайзе. В ответ на мольбу Лайзы позволить ей выглядеть соответственно своему возрасту Марджори Донахью изрекла старую и повсеместно известную истину о том, что на тех, кому еще нет сорока, не надо смотреть, их надо слушать.
– Послушай, дорогая, – сказала она. – В этом городе довольно трудно держать под контролем свой возраст, особенно, когда всем твоим племянникам и племянницам требуется операция по подтягиванию кожи на лице. Кто нам нужен здесь меньше всего, так это грудастые девочки из джазовых ансамблей.
Что ж, грудь данной конкретной девочки была выставлена на всеобщее обозрение. Слава Богу, живот ее пока остается плоским, как доска. Бедный ребенок там, наверное, не толще бумажного листа, сжатый железными стенками ее беспрерывно тренируемых брюшных мышц. Моля Бога, чтобы в магазине не оказалось мужчин, которые могли бы видеть это зрелище, Лайза вылетела из примерочной со скоростью манекенщицы, ступающей на помост в театре моды Кензо.
И прямо в объятия Бобби Стэнсфилда.
Какую-то долю секунды он был просто оказавшимся на пути человеком, мужчиной, которому случайно повезло, и Лайза начала бормотать извинения. Она замолчала, когда разглядела те самые голубые глаза, ощутила его руки на своих плечах, почувствовала знакомый запах, припомнила его кружащий голову вкус. Именно по запаху она прежде всего и поняла, что это он. Очевидно, и он узнал ее не сразу. В душе раздалась музыка в исполнении симфонического оркестра нью-йоркской филармонии – чистая, ясная, прозрачная мелодия. В плывущих по воздуху звуках были ароматы карибской ночи, мягкий отблеск лунного света на водной глади бассейна, радостные крики экстаза в момент зачатия их ребенка. Потом капризный дирижер как бы утомился гармоничным звучанием – мелодия потеряла сладкозвучие. Гармония нарушилась, постепенно переходя в какофонию, и когда Лайза услышала внутри себя ужасные слова, которые он однажды сказал ей, она отшатнулась, отпихнула его от себя прочь, с усилием отвела взгляд от его глаз.
– Лайза?
Считается, что политики не лезут за словом в карман и в любых сложных ситуациях сохраняют присутствие духа, обходительность и изысканность манеры. Этого требовала публика. Но Бобби был на грани потери своей невозмутимости. Где-то позади него находилась Джо Энн, которой увидеть Лайзу – все равно, что заметить дыру на картине Ренуара. И все же Бобби охватило неконтролируемое желание побежать за Лайзой, снова заключить ее в свои объятия, сказать ей, что он совсем не хотел, чтобы все закончилось – именно так, как это произошло, что он смеет надеяться на то, что прошлое не окончательно зачеркнуло их возможного будущего. Короче говоря, Бобби был в смятении.
Существовала и еще одна проблема. Подоплека сложившейся ситуации несла в себе всевозможные потенциальные осложнения. Бутик «Кризиа» представлял собой небольшое замкнутое пространство, соединенное с более просторным помещением узким коридором, в котором размещались две примерочные, и где Лайза и он только что нечаянно попали друг другу в объятия. Джо Энн шла за ним по пятам, и только секунды отделяли ее от происходящего в коридоре. Если они не уйдут отсюда немедленно, то столкновение будет неизбежным.
Марджори Донахью неловко поднялась со своего неудобного сиденья на подоконнике, когда Лайза неожиданно ввалилась назад в примерочную. Достаточно умудренная жизненным опытом, Марджори сразу же увидела, что теперь дело совсем не в платье. Лайза была бледна, как простыня, и когда через секунду-другую у нее над плечом показалось лицо Бобби Стэнсфилда, Марджори поняла причину. Но мыслями она уже шла дальше. Бобби Стэнсфилд ведь не станет в одиночку гулять по магазинам одежды на Уорт-авеню? Значит, в любую минуту здесь может появиться Джо Энн. Минутой позже так оно и произошло.
Выигрыш во времени, пусть и минимальный, обеспечил Марджори Донахью существенное преимущество первой подачи.
– Боже, Боже! Стэнсфилды выбрались за покупками, – защебетала она. – Как это мило видеть вас вместе. А я уж было подумала, что вы совсем перестали выходить из дома, Джо Энн. Почему-то я теперь не встречаю вас ни на каких приемах.
Общественная блокада, которую Марджори организовала в отношении Джо Энн, имела заметный успех. Рассылаемые ею приглашения сгорали, как крылышки мухи в пламени паяльной лампы, поскольку королева пустила слух, что она не пойдет ни на какое торжество, если там будет присутствовать Джо Энн Стэнсфилд, и что она ни за что не пригласит в свой дом даму, которая пустит Джо Энн на порог. Уже через несколько дней Джо Энн поняла, как чудовищно она ошиблась в расчетах. Никто из имевших заметное влияние в обществе не поспешил встать под ее знамена, а тем, кто успел это сделать, быстро дали понять, что они повели себя не правильно. Марджори хитро обошла ее с тыла, заключив союз с теми, кто первоначально встал на сторону Джо Энн, предложив им безоговорочное помилование в обмен на восстановление преданности ее трону. Это была молниеносная кампания, в которой не было места жалости, и несколько бунтарей, сохранявших еще верность Джо Энн, сами теперь превратились в отверженных, выброшенных на задворки местного общества.
Для Джо Энн это было словно получить удар в спину в церкви. Она замерла на месте и, вся в недоумении, лишь взором смогла проследить за траекторией словесного снаряда, который пролетел в ее сторону и взорвался прямо над головой. Лайза Старр стояла рядом с ее коварным врагом и выглядела вполне аппетитно. Глаза мужа говорили об этом всему свету довольно откровенно.
А Марджори Донахью извергала ненависть, пользуясь своей непререкаемой силой. Немного было на свете такого, чего она желала бы меньше, чем этого. Слава Богу, хоть свидетелей немного. И вряд ли в этой ситуации было хоть что-то еще, за что Господь заслуживал благодарности.
– О, Марджори, вы же знаете, как это бывает. Светская жизнь в маленьких городках так провинциальна, если вам хоть раз доводилось пробовать нечто более крупное. Ведь вокруг существует целый мир. Вы, обитатели Палм-Бич, склонны забывать об этом.
Черта с два! Если бы она могла хотя бы почувствовать это! Все звучало так разумно, но без вложенных в слова чувств фразы были прозрачны, как дно катера, на котором возят экскурсантов к рифу Пеннекамп.
– Честное слово, Джо Энн, вы заговорили так, словно вы с Бобби начали подумывать о переезде. Может быть, назад в Нью-Йорк? Говорят, вы оставили там о себе довольно яркую память. Это будет великолепно для политической карьеры Бобби.
Джо Энн повернулась к Бобби. Самое время ему вступить в бой. В конце концов дело дошло до того, что его жену назвали шлюхой, которая испортит ему политическую карьеру. Ему предстояло сделать очень точный выстрел, чтобы они смогли выскочить из-под огня невредимыми.
Но Бобби едва ли слушал их. Он смотрел на Лайзу словно школьник-приготовишка, первый раз попавший на стриптиз. И в глазах его было не только лишь одно желание. Джо Энн ощутила, как в ней нарастают гнев и раздражение. Что со всеми случилось? Может быть, все сошли с ума? Разве не она владеет бочонком золота, по сравнению с которым богатства Креза – пустяк, и телом, испускающим такие заряды электричества, что мужчины загораются, как маяки?
– О нет, Марджори, мы и не думаем об отъезде. Но если у кого-то есть дом или два на острове и он иногда приплывает сюда, это еще не значит, что он здесь живет. Конечно, для вас все по-другому. Старому барсу не сменить свои пятна, не правда ли? Мы всего лишь не хотим впадать в заблуждение и считать, будто солнце встает и садится здесь, в Палм-Бич. Вот и все.
Марджори Донахью изменила направление атаки. Возможность была слишком хороша, чтобы ее упускать.
– Бобби, я собираюсь представить вас моей близкой подруге Лайзе Старр, но, как я вижу по выражению вашего лица, вы уже знакомы с ней. Самая хорошенькая из всех девушек, каких вам доводилось встречать, не правда ли?
Она повернулась и бросила торжествующий взгляд на Джо Энн.
– Да, правда, – просто ответил Бобби, моментально нажив себе врага в лице собственной жены. Он понимал, на что идет, и вдруг это стало ему совершенно безразлично. Пусть все проваливается к дьяволу. Лайза действительно самая хорошенькая девушка на свете, и его ничуть не беспокоит то, что его мнение станет известно. Он уже начал уставать от нелепых претензий жены на особое место в обществе. Произнесенные ею только что слова выражали чувства, которые он всей душой разделял. Кому нужен высший свет Палм-Бич, если можно стать первым человеком для всего Западного мира? Но Джо Энн заразилась вирусом Палм-Бич, и болезнь ее, судя по всему, неизлечима. Она уже более чем взрослая, и его, по сути, не интересует, что она делает, – до тех пор, пока это не создает ему трудностей. Но он, черт побери, ни за что не станет вмешиваться в ее интриги. Он найдет себе занятие получше. Например, смотреть на Лайзу.
