Текст книги "Сладостная жертва"

Автор книги: Памела Вулси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

6

Машина остановилась, и Люси попыталась было пробежать в дом быстрее мужа, но Джеймс оказался начеку, и маневр ей не удался.

– Перестань скрываться от правды! Ты и так слишком долго это делала!

Джеймс говорил на повышенных тонах, а Люси вовсе не хотелось, чтобы дядя, который мог находиться где-нибудь поблизости, услышал его слова. По выразительным взглядам Джеймса он наверняка уже догадался, как тот к нему относится, и все же Люси понимала: если дядя доподлинно узнает о глубочайшем презрении к нему Джеймса, то почувствует себя задетым.

– Я не хочу обсуждать это! – Она попыталась вырваться из рук мужа.

– Неужели до тебя не доходит, что в этом-то и состоит суть проблемы? Они вынуждены были все рассказать, когда речь зашла о вашем желании пожениться, но едва они это сделали, как тут же замолчали снова. И вы оба это приняли и в каком-то смысле вступили в заговор молчания. Но это же просто безумие! Ведь прятать истину нет никакого смысла! Напротив, вы поступили бы только разумно, если бы все обсудили, не закрывая глаза на то, какие последствия влечет за собой правда.

– Но мы и не закрывали глаза! Иначе к чему бы мне уезжать? А ведь именно мне пришлось уехать. Дэвид был нужен на ферме, а видеть друг друга после того, что случилось, нам стало невмоготу. – Голос Люси сорвался, и она спрятала лицо в ладонях. – Это было… так больно…

Джеймс привлек ее к себе и стал гладить по спине, успокаивая.

– Ш-ш-ш… не плачь…

Люси проглотила навернувшиеся слезы.

– Почему бы тебе просто не оставит меня в покое? Если б ты не дразнил меня, я бы не расстроилась. – Она высвободилась из его рук и дернула входную дверь, но та оказалась запертой. Люси достала из кармана ключи, открыла ее и вошла в дом. Джеймс следовал за ней по пятам.

Оба они остановились, прислушиваясь к тишине в доме, которую нарушало только мерное тиканье дедушкиных часов, висевших в холле. Люси направилась в кухню, безукоризненно чистую и пустынную, наполнила чайник и поставила его на плиту.

– Хочу приготовить чай – присоединишься ко мне? – бросила Люси через плечо.

– Пожалуй. – Джеймс распахнул окно, и в комнату ворвался осенний ветер, принеся с собой запах прелых листьев и поздних хризантем, растущих в палисаднике тети Милли. А еще – целую гамму звуков: блеяние овец на холме, шорох листьев и совсем уж издалека – собачий лай.

– Это Бесс, – облегченно вздохнула Люси. Значит, дядя Уильям в горах и не мог услышать ничего из сказанного Джеймсом. Он уставился вдаль.

– Да, там, где мы были сегодня утром, кто-то есть. Он, должно быть? Наверняка утверждать не могу – не вижу. Этот кто-то в твидовом пиджаке, с ним собака, белая с черным, и множество овец.

– Он собирался перегнать отару с Большого Луга, как только починит стену.

Люси поставила на стол чашки, молоко и сахарницу…

– Знаешь, Люси, в твоей позиции всепрощения есть что-то ложное, – начал Джеймс. – Мне трудно поверить, что ты не горишь от возмущения из-за того, какое зло он причинил тебе, твоей матери и тете.

– Я уже повторяла, что сперва действительно была на него очень зла, даже ненавидела и не хотела больше видеть никогда, никогда, считая, что он заслуживает только одного – презрения. – Она посмотрела на Джеймса – ее лицо было искажено мукой. – Наверно, тогда я думала так же, как и ты. Но потом со мной поговорила тетя Милли.

Люси налила себе чаю и села за стол, сложив руки на коленях и уставившись в пол.

– Она рассказала мне, как все случилось. Ты знаешь, что ее родители умерли вскоре после того, как она вышла замуж? Моей матери, Вивьен, было тогда только семнадцать, она закончила школу и приехала жить к ним – других родственников у нее не было. А здесь места много, да и тетя Милли ей обрадовалась. Ты же видишь, ферма расположена в довольно-таки уединенном месте, и тете Милли частенько становилось одиноко, особенно поначалу. А тут рядом была бы родная душа, к тому же тетя Милли в то время была беременна.

– Как я понимаю, Дэвидом?

Люси кивнула. В кухне было тепло, но ее по-прежнему лихорадило, и дрожь никак не унималась.

– Дэвид родился летом. Роды были тяжелыми – тетю Милли отвезли в больницу, где он и появился на свет. Она чуть не умерла во время родов – потому-то у них больше и не было детей. Она выглядит такой здоровой и сильной, правда? Можно подумать, что тете Милли рожать детей все равно что орешки щелкать, да? Но врачи предупредили, что рожать ей больше нельзя: в другой раз она могла бы и не выкарабкаться. Они с дядей Уильямом очень расстроились, но что поделаешь? Дядя Уильям был тогда один на ферме с Вивьен, страшно переживал из-за жены и ребенка и…

Она запнулась, и Джеймс насмешливо сдвинул брови.

– Так вот какое оправдание вы нашли для его поступка? Тревогу о жене?

Люси бросила на мужа сердитый взгляд.

– Об этом у нас даже не заходило речи. Просто дядя Уильям сказал, что ему ужасно жаль и он не может объяснить, почему это произошло. Сказал, что ему нет оправданий и умолял простить, убеждая, что такое никогда больше не повторится. К тому же они были близки всего лишь раз.

– Только раз? – повторил Джеймс. – Это он так сказал? И она ему поверила?

– Не знаю, поверила ли в первый момент, потому что очень расстроилась и сердилась на них обоих. Но когда поговорила со своим врачом… Конечно, ему уже было обо всем известно – он наблюдал и ее сестру тоже. Как младший врач он ездил по вызовам, потому что старый доктор принимал только тех, кто приходил к нему сам. Тогда этому Доктору было около тридцати, потом он переехал в Америку и сейчас работает в Ньюс – Йорке. Так вот, врач этот был очень умным и весьма прогрессивным для своего времени, к тому же хорошим психологом и вообще человеком мыслящим. Он сумел убедить тетю, что такие вещи случаются гораздо чаще, чем принято считать…

– Что ж, под этим я могу подписаться, – ледяным тоном произнес Джеймс. – Моя жена и мой лучший друг, твой дядя и сестра его жены. Да, такие вещи происходят сплошь и рядом. Но от этого они не становятся менее ужасными.

Люси посмотрела на суровое лицо Джеймса и подумала, что глубокое презрение мужа к ее дяде отчасти обусловлено событиями его собственной жизни – предательством жены и всем, что за ним последовало.

Джеймс с таким сарказмом говорил о гордости – той гордости, которая заставила ее семью отчаянно скрывать правду, гордости, которая принесла столько горя ей и Дэвиду, полюбивших друг друга, не зная, что они брат и сестра. Но и для самого Джеймса гордость значила не меньше – предательство жены и лучшего друга нанесло ему удар столь сильный, что он до сих пор не мог от него оправиться.

– Иногда, – тихо сказала Люси, – единственный способ избавиться от боли – это простить.

Выражение его лица не изменилось, и Люси вздохнула. Джеймс, буквально одержимый гордостью, не собирался прислушиваться к ней и уж тем более принимать ее слова всерьез.

– Доктор объяснил тете Милли, что для мужей процесс рождения ребенка – такое же испытание, приводящее к стрессу, как и для жен, – продолжала Люси. – Прежде мужчины не участвовали в важнейшем событии своей жизни – это было уделом только женщины, и отцу в нем не находилось места.

– Должен признать, что считаю это ужасным, – отозвался Джеймс. – Я бы хотел присутствовать при рождении своего ребенка – это же такой важный момент! И потом, если без тебя не обходится его зачатие, то почему ты не должен видеть, как он появляется на свет?

Сердце Люси дрогнуло, и это ее несколько озадачило. С чего это вдруг она почувствовала себя так необычно при последних словах Джеймса? Да, она вышла за него замуж, спала с ним, но почему-то ни разу не задумалась над тем, что у нее может быть от него ребенок. И вообще, хотел ли он детей?

Интересно, а каким бы он был, ребенок Джеймса? Темненьким, высоким, худощавым, с серыми глазами?

Люси, залившись румянцем, оборвала свои мысли и поспешила вернуться к тому, о чем только что говорила.

– Так вот, после рождения ребенка у жены, как правило, не остается времени на мужа, и он чувствует себя покинутым и разочарованным. Он впадает в депрессию, но никто не обращает на него внимания, в этот-то момент он и может Попытаться найти утешение на стороне.

Это звучит как заклинание у мужчин, которое они выдумали в целях самозащиты.

Если б моя жена родила мне ребенка, я бы не стал искать себе утешительницу.

– Значит, ты сильнее дяди Уильяма… Джеймс фыркнул:

– Перестань его так называть! Тем самым ты продолжаешь лгать!

Люси еще больше раскраснелась.

– Я не могу называть его иначе – я зову его так всю свою жизнь! И потом, если б я начала называть его по-другому, это развязало бы язык сплетникам, ведь в наших краях пик-то не знает об этой истории – доктор все сохранил в тайне, а мама уехала отсюда много лет назад… На самом деле она уехала отсюда, никому ничего не сказав. В Лондоне нашла себе работу в отеле, где и встретила человека, которого я считала своим отцом, – он женился на матери.

– A он знал, что она уже была беременна?

Люси кивнула.

– Тетя Милли рассказывала, что мама призналась ему во всем, а он заверил ее, что нисколько не возражает против ребенка и будет заботиться о нас обоих. Он очень любил мою маму – тетя Милли говорила, что ради нее он был готов на все. Когда она умерла, он совершенно потерял голову – ее смерть перевернула всю его жизнь. А заботиться самостоятельно обо мне он не мог. – Люси прикусила губу. – И потом, вряд ли он хотел тогда, чтобы я осталась с ним. Я бы превратилась в живое напоминание о той, которую он потерял. Если б я еще была его ребенком, то тогда… а так… ну так вот, он не считал, что несет за меня ответственность, и потому привез обратно, а тетя Милли согласилась взять племянницу на воспитание. Думаю, что даже если б он не умер, то все равно никогда бы не вернулся за мной.

– Но что бы он ни говорил твоей матери, не может быть, чтобы он не ревновал ее к Уильяму Грею, – размышлял вслух Джеймс.

Люси отодвинула пустую чашку и опустила глаза.

– Должно быть, она любила его, – пробормотала она.

– Мужа? – В голосе Джеймса прозвучало сомнение.

– Дядю Уильяма.

– Это тебе тоже сообщила тетя?

Люси покачала головой.

– Тетя никогда не пыталась объяснить мотивы поступка своей сестры. Да и я не спрашивала. Просто я сама так решила, потому что знаю тетю Милли и дядю Уильяма.

– А разве для тебя не очевидно то, что ты не знаешь их совсем? – резко спросил Джеймс, и Люси отпрянула – так невероятно зло прозвучал его голос.

– Я знаю только одно, – Люси судорожно сглотнула, – он никогда бы не принудил Девушку к тому, чего бы она сама не захотела!

Джеймс успокоился – похоже, минутный взрыв его гнева был уже позади.

– Ладно, в этом ты, может, и права. Но она была молода, впечатлительна и могла не понимать до конца, что происходит…

– Но мне кажется, что все случилось иначе. И тетя, полагаю, того же мнения. Думаю, моя мама влюбилась в него и ненамеренно, а просто поддавшись чувству, соблазнила. Не верю, что первый шаг сделал дядя Уильям – слишком уж он застенчивый. Тетя Милли всегда верховодила мужем.

– Значит, твоя мама была под стать ей?

Люси замотала головой.

– Нет, она была совсем другой – маленькой и хрупкой. Знаешь, она ведь от лейкемии умерла. Вероятно, она страдала ею многие годы и заболела задолго до того, как недуг обнаружили. Не болезнью ли и объясняется ее безрассудство – может, она предчувствовала близкий конец и спешила жить?..

– Сколько ей было, когда она умерла?

– Всего двадцать один год. – Люси будто впервые услышала эту цифру и внезапно осознала, какой молодой умерла ее мама. Теперь она сама уже старше. – Двадцать один – это же почти ничто, не так ли?

Джеймс помрачнел.

– Бедная девочка. – Он встревоженно взглянул на жену. – А ты похожа на нее? Да правда, ты такая нежная – легко простужаешься и очень худенькая. Но ведь, с другой стороны, ты же и на тетю похожа. У тебя ее железная закалка, ее умение находить выход из любой ситуации.

– Ты мне льстишь, я люблю тетю Милли. Если бы она не нашла в себе силы простить, если б не взяла меня к себе… Скорее всего, я бы оказалась в приюте для сирот и провела очень безрадостное детство.

– Да, – сказал Джеймс. – Она замечательная женщина. Я перед ней преклоняюсь. Хотел бы я обладать ее способностью прощать – мне такое дается ой как нелегко.

Кому-кому, а Люси не надо было об этом говорить. Она лучше других знала о редком неумении Джеймса прощать.

– Вряд ли тете Милли было так уж легко – наверняка она приложила к этому немало усилий, – заметила Люси. – Но, рассказывая обо всем мне, она никого не винила, а просто старалась найти объяснение происшедшему. Вот почему я так уверена в том, что инициатива принадлежала моей матери. Дядя Уильям, по-моему, очень страдал еще и потому, что всю свою жизнь любил только жену.

– В это я не верю, – холодно сказал Джеймс. – Любя жену, переспать с ее сестрой? Нет, я нисколько не сомневаюсь в том, что жену он убеждал в своей горячей любви, но мне его заверения показались бы не слишком убедительными. Думаю, правда в том, что он остался наедине с хорошенькой девушкой, которая дала ему понять, что он ей нравится, и искушение оказалось слишком велико. Хотя, если б он действительно любил жену, то никогда бы не почувствовал искушение.

Люси и сама одно время так считала. Но потом решила: раз тетя Милли простила мужа, то какое право имела она отказать ему в прощении?

– Он слаб, – грустно сказала Люси, – и уступил ей из милости…

– Как Люцифер!

Она криво улыбнулась – слишком уж не похож был дядя Уильям на черного ангела.

– Ну не знаю. Но в отличие от Люцифера дядя Уильям – человек, кроме того, он оборвал роман с мамой, едва начав его, и все потому, что на самом деле любил тетю Милли. Так что самым трагичным во всей этой истории было то, что мама забеременела.

– Каким же, надо полагать, ударом стало для него это известие!

Люси кивнула.

– В особенности учитывая то, что почти три месяца мама хранила молчание!

– Три месяца?!

– Не забудь, моей маме было только семнадцать, и она, очевидно, не сразу сообразила, что беременна, а потом побоялась идти к врачу уточнить. И когда она наконец решила сообщить дяде Уильяму, тот понял, что ему придется обо всем рассказать жене. И к доктору сестру повела уже тетя Милли. Врач подтвердил, что она в положении, и через несколько дней мама сбежала. Просто оставила записку и исчезла, они даже не знали, где ее искать. Она написала им спустя несколько месяцев, когда собиралась выйти замуж, и еще известила о моем рождении. Но сама никогда не возвращалась в эти края, и меня привез сюда после смерти матери отец.

– А он уведомил их о ее смерти?

– Нет. Очевидно, он один ее хоронил, а уже на следующее утро доставил меня к ним. Никого не предупредив. Наверно, боялся, что иначе ему не разрешат приехать.

Джеймс устремил на нее пристальный взор и нахмурился, словно пытаясь увидеть Люси такой, какой она была в те далекие годы, – хрупкой малышкой, и представления не имевшей о том, какие страсти кипели вокруг нее. Люси и сама порой возвращалась памятью в тот первый день, когда она появилась на ферме и обрела здесь семью. Ей казалось, что это произошло лет сто назад и в то же время как будто вчера.

– Должно быть, они очень огорчились, узнав о смерти Вивьен.

Люси кивнула.

– Тетя Милли всегда любила маму и продолжала любить, несмотря на случившееся. Вряд ли она винила ее, скорей, пыталась понять и простить. Тетя Милли поистине уникальная женщина – никогда не таит на людей зла и не жаждет мести.

– Женщина, лишенная гордости, – сказал Дэвид каким-то странным тоном, то ли презрительным, то ли благоговейным. А потом тихонько добавил: – Роза без шипов.

– Нет, гордость у нее есть, – заметила Люси. – Просто она у нее иная, чем у тебя, вот и все. Она слишком горда для того, чтобы не простить человека, когда он на коленях вымаливает у нее прощения. И не хочет годами таить в себе обиду, говорит: жизнь слишком коротка для этого и иметь на кого-то зуб – все равно что загнать под кожу шип и носиться с ним. Она не понимает людей, не способных прощать, и убеждена, что от этого в основном страдают они сами. А потому не колебалась ни секунды, оставляя меня в своей семье. Тетя рассказывала, что воспринимала меня не как ребенка мужа, а как ребенка любимой сестры. Я ее родня, и это решило все. Так что муж моей матери оставил меня здесь, а сам уехал.

– А ты его помнишь?

– Очень смутно. Слишком маленькой была. Мне даже кажется, что жизнь моя началась именно с того момента, как я попала сюда. – Люси взглянула на чашку. – Хочешь еще чаю?

– Нет, спасибо.

Она встала и принялась мыть посуду. Через несколько минут кухня снова блестела чистотой.

– Я, пожалуй, помогу тете Милли с уборкой, – размышляла она вслух. – А то ее очень беспокоит, что в доме давно не пылесосили и не вытирали пыль. – Люси посмотрела на мужа. – А что будешь делать ты? Может, поездишь верхом? Дядя Уильям не станет возражать, если ты возьмешь его гнедого. Помнишь, он ведь раньше уже давал его тебе? Сможешь сам его оседлать?

Джеймс кивнул с насмешливым видом.

– Видишь, я же говорил, что ты очень похожа на свою тетку, – сначала повествуешь о семейной трагедии, а через мгновение уже рассуждаешь о хозяйстве и пытаешься руководить мной.

Люси пожала плечами и устало улыбнулась.

– Ну не хочешь ехать верхом – не надо. Мне все равно, что ты будешь делать.

Сказав это, она тут же ощутила, как изменилась окружающая их атмосфера. И с тревогой взглянула на Джеймса. Улыбка исчезла с его лица, и оно стало непроницаемым, а глаза – холодными, как кинжальная сталь.

– Вот тут я тебе верю, – процедил он сквозь зубы.

Люси не знала, что и подумать о перемене в его настроении, – в последнее время это случалось так часто, что и уследить было трудно. Интересно, и чем она могла так его рассердить?

– Тебе ведь абсолютно на меня наплевать, да, Люси?

Джеймс шагнул к ней, и она невольно отступила. Глаза у нее от страха расширились и потемнели.

– Нечего от меня шарахаться! – пробормотал он, и Люси остановилась, изо всех сил стараясь унять дрожь, которая сотрясала ее тело. Он пристально смотрел на нее, и Люси опустила ресницы, чувствуя, что сердце ее вот-вот выскочит из груди.

– Перестань ко мне придираться, Джеймс! – произнесла она хрипловатым голосом. – Что с тобой происходит? Мое замечание ровным счетом ничего не значило, я вовсе не собиралась тебя обидеть! Тебе не понравилось, что я якобы распоряжалась тобой, вот я и сказала…

– Я знаю, что ты сказала, и знаю, что хотела сказать. По таким вот случайным фразам и выясняется правда. Ты сказала: тебе все равно, что я делаю, и это действительно так. Если завтра я исчезну из твоей жизни, ты и головы не повернешь, я волную тебя не больше, чем человек, которого ты считала своим отцом. С глаз долой, из сердца вон. Ты до сих пор испытываешь страсть к своему брату, да и вообще никогда не переставала мечтать о нем. Ты примчалась сюда, как только у тебя появился повод это сделать, и при этом даже не удосужилась сообщить мне о своем отъезде. Я уже начинаю думать, что ты вообще не хочешь забыть о нем, хотя, по собственным твоим словам, у вашей любви нет будущего. Сегодня я видел вас вместе и ясно осознал, как вы до сих пор относитесь друг к другу.

Люси подняла на мужа потемневшие от невыразимой боли глаза – как же он не прав в своем предположении! И почему она раньше не понимала этого? Почему?

Она больше не любила Дэвида.

Нет, конечно же, она любила его и всегда будет любить: он был ее братом, ее другом, самым близким человеком на земле. Столько времени – причем прекраснейшего времени – они провели вместе, что он стал как бы второй ее половинкой, зеркальным отражением, двойником.

Но она больше его не любила.

Именно эту глубокую привязанность она столь долго принимала за любовь, а чувство, которое Люси испытывала к мужу, казалось ей лишь физическим влечением к привлекательному, сексуальному мужчине.

Как же долго она себя обманывала и почему понадобилось столько времени, чтобы понять очевидное?!

Теперь она увидела правду, и та ошеломила Люси – она чувствовала себя как человек, перенесший сильнейшее потрясение.

Она любила Джеймса, и уже давно.

– Ах, ну и черт с тобой! Я возвращаюсь в Лондон. А ты поступай как знаешь, но учти, если ты останешься, с нашим браком будет покончено!

Он повернулся на каблуках и выбежал из кухни. А Люси продолжала стоять, сама не своя от шока. Спустился Джеймс уже с чемоданом – так он действительно собрался в путь!

– Джеймс, послушай… Сейчас я не могу уехать, ведь я нужна им. Но… – начала было она, но Джеймс перебил ее.

– Никаких «но», Люси. Я сказал именно то, что думал. Я сыт по горло превратностями нашего брака. И больше не могу так жить.

Через секунду его уже не было, дверь за ним захлопнулась, а она, смертельно побледневшая, осталась стоять, не в силах пошевелиться. Люси слышала, как Джеймс завел машину, как взвыл мотор, откликнувшись на прикосновение его ноги к педали акселератора, а потом шуршание шин по гравию. И все.

Джеймс оставил ее.