Текст книги "Мудрый Исправитель Недостатков"

Автор книги: Пал Бекеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
позволяющая бросить беглый взгляд на повседневные многотрудные заботы по исправлению недостатков

Мудрый Исправитель неисправимого выглядел совсем не таким, как следовало бы ожидать от окруженного всеобщим преклонением Мастера, последней надежды всех ущербных. Например, он не носил темно-синей мантии, украшенной золотыми солярными дисками и полумесяцами. Подобное облачение, как известно, считается рабочей одеждой всех волшебников. Но наш герой не принадлежал к их числу. Он с большим уважением относился к коллегам из смежной профессии, более того – изучал их труды и специальные труды по изучению этих самых трудов. Скажем, фундаментальное исследование профессора Великого Рододендрона, декана Академии волшебства и колдовства, под названием «Magia Magna, или Великая Магия» (вот уже много лет сей труд возглавлял список бестселлеров специальной литературы!), лежало у него на прикроватной тумбочке, чтобы на сон грядущий можно было, раскрыв книгу наугад, прочесть страничку-другую. Словом, наш Мастер питал почтение к родственным по духу представителям этой славной профессии, однако стоило кому-нибудь назвать его волшебником, как он тотчас возражал: нет-нет, ничего подобного. Он – совсем другой породы.

Волшебников каких только не бывает: великие и не очень, лесные и полевые, добрые и злые, черные и белые, он же один-единственный в целом свете, вернее, на краю света. Он исправляет недостатки, восполняет недостающее. Волшебники, именно потому, что их много, взаимозаменяемы. Мастер, восполняющий невосполнимое, – незаменим.

Он всегда был одет в белесо-голубой свитер, растянутый до колен, зато удобный, и в джинсы, от бесконечных стирок протертые чуть ли не до дыр. Длинные седые волосы были схвачены на затылке тонким кожаным шнурком, борода заплетена в три тощих косицы. Глаза… глаза своим цветом могли сравниться разве что с вылинявшим свитером или джинсами, но стоило заглянуть в них, и сразу чувствовалось, какую пропасть несчастий и бед, каких неисправностей и недостатков насмотрелись эти глаза, взгляд которых, казалось, пронизывал насквозь. И чувствовалось также, сколько бед и несчастий удалось преодолеть обладателю этих голубых глаз, сколько недостатков исправил, сколько пробелов восполнил Мудрый Мастер.

Он осознавал свое призвание и был предан ему. Почитай что не выходил из дому, где в просторном помещении со множеством окон принимал посетителей. А выбраться на волю ох как хотелось! Хотя бы часок уделить любимому занятию, без которого прежде он и жизни не мыслил. Прокатиться бы на мотоцикле… Конечно, если было бы время…

Когда-то, в пору давно забытой юности, он, бывало, почти не слезал со своего стального коня, проводя в седле целые дни и недели, пока не объездил весь свет. А попав на край света, решил там и осесть, построил себе дом, но и тогда не отказался от желанного времяпрепровождения.

Нет-нет да и выкатывал из сарая свой «Магус Магнус», тяжелый, старомодный мотоциклет, вскакивал в седло и – айда куда глаза глядят! Обматывал вокруг шеи длинный сине-белый шарф, чтоб не прохватило, напяливал большущие защитные очки в кожаной оправе, пригибался к рулю и мчал наперекор стихиям по прямым как стрела путям-дорожкам, тонущим в голубоватой дымке на краю света. Развевался за спиной полосатый шарф, трепетали стянутые в хвост седые волосы и заплетенная в три косицы бородка. Вспугнутые ревом мотора зайцы бросались врассыпную, птицы мчались наперегонки, приветствуя лихого, но безобидного мотоциклиста.

К вечеру он возвращался домой, заводил в сарай верного старого друга, щедро смазывал маслом, хлопал по бокам, желал спокойной ночи и сам отправлялся на боковую. Сны ему снились один слаще другого.

Но теперь от этих головокружительных гонок остались только воспоминания.

Потери, недостатки расплодились по всему свету – ни дать ни взять эпидемия какая-то, а исправлять неисправимое, восполнять невосполнимое кроме него по-прежнему было некому.

Мудрый Мастер едва успевал дух перевести. Он на миг закрывал глаза и видел перед собой старину «Магуса», чувствовал, как лицо обдувает ветер, а от рева мотора закладывает уши. Но потом тотчас же возвращался в привычную колею.

Вот и сейчас…

– Прошу пожаловать! – объявил рыжий помощник, как всегда, излишне зычным голосом. – Извольте сюда, Мастер принимает здесь!

– Вижу, вижу, – недовольно проскрипело старое кресло. – С глазами у меня все в порядке.

– Приветствую тебя! – радушно произнес Мастер, словно увидел перед собой давнего приятеля. – Большая честь для меня принимать в своем доме столь добротное, удобное кресло.

– Добротное, удобное?! – возмутился гость. – Издеваешься, что ли?

– Даже в мыслях не держал.

– Тогда, стало быть, церемонии разводишь. Хрен редьки не слаще!

– Нечего к Мастеру цепляться! – резко оборвал его рыжий ассистент. – Ему не нравится, когда клиенты делают замечания, и…

– Уймись, пожалуйста. Я сам скажу, что мне нравится, а что – нет. Одно мне точно не по нраву: когда ты одергиваешь клиентов. У них и без того бед хватает. Наш почтенный гость наверняка устал в ожидании своей очереди, вот и нервничает. Я его вполне понимаю. Я бы тоже на стенку лез, если бы мне так долго пришлось ждать самого себя.

– А ты и впрямь на мудреца тянешь, Мастер! – оживился посетитель. – Тебе не надо рассказывать, сколько я всего натерпелся, покуда доковылял сюда, за тридевять земель.

– Расскажи, если тебе от этого полегчает.

– Знаешь ли, когда окружающие видели, до чего мне невмоготу, наперебой предлагали подсобить, довести под локоток или подвезти в карете. А один гриф – добрая душа, спасибо ему! – вызывался доставить меня на крыльях. Но я всем и каждому отвечал: благодарствую, мол, но об этом даже не заикайтесь.

– С чего вдруг? – задиристым тоном поинтересовался помощник Мастера.

– Ты про гордость слыхал когда-нибудь? – окрысился на него посетитель. – Я привык всегда и всюду добираться на своих ногах, хоть скрипишь от усталости, а не сдаешься! Я не чета нынешней молодежи, изнеженной да хлипкой, из крепкого дерева сколочен, из букового – знай наших!

– Ясно, ясно, – заверил его Мудрый Мастер. – Тогда ближе к делу! Чего тебе не хватает?

– Ты что, ослеп? – гость был совершенно ошарашен. – Не заметил, как я хожу? Ведь у меня всего три ножки!

Мастер смущенно всплеснул руками.

– Да что ты говоришь? Не упомяни, и я бы нипочем не догадался. Правда, теперь, когда ты обратил мое внимание… Обожди, дай сосчитать… Одна, две… действительно, только три. Но ты так хорошо держишься, что со стороны и не заметить. Ай да молодец!

– Спасибо на добром слове…

– Представляю, каких обид ты натерпелся из-за такого, в сущности, пустячного недочета! – выцветшие голубые глаза сочувственно прошлись по желтой обивке кресла.

– И не сосчитать! – жалобным тоном откликнулся колченогий проситель. – Издевались, измывались по-всякому, отставляли в сторонку, с глаз долой, а под конец… – голос его сорвался. – В конце концов выбросили на свалку. А ведь я когда-то в зале заседаний стоял, на председательском помосте.

Воцарилось молчание.

– Ну, да ладно, – вздохнул опечаленный гость. – Что было, то прошло. Конечно, председательское возвышение – большой почет, но уж какой словесный понос несли те, с задами которых мне случалось быть накоротке… Иной раз казалось – все, конец, больше мне не выдержать, так бы и вышиб этих кретинов с моего желтого сиденья, только привычка к дисциплине помогла совладать с собой. Наш брат ведь не выбирает, кого усадить к себе, а кого – нет. Не пойми превратно, я вовсе не стремлюсь обратно в президиум, упаси Бог! Мне совсем не много требуется… ножку бы четвертую… Пособи, коли можешь, Мастер премудрый!

– Для того я и нахожусь здесь, – кивнул Мастер.

– Я тоже! – оживился колченогий посетитель.

Мастер обошел его со всех сторон и хмыкнул.

– Ну что ж… Первым делом надо расслабиться. Присаживайся, располагайся поудобнее.

Клиент смущенно кашлянул.

– Мы, кресла… как бы это получше выразиться… сидим, где стоим…

– Твоя правда! Прошу прощения… Тогда скрести руки. Главное, чтоб тебе было удобно.

Пациент снова кашлянул.

– Нам, креслам, не пристало размахивать подлокотниками.

– Тысяча извинений! Видишь ли, стоит только мне сосредоточиться на главном, как все остальное из головы вон. Что же тогда предложить тебе для комфорта? При устранении недостатков от клиента требуются полная погруженность в себя и спокойствие. Послушай, а не закрыть ли тебе глаза?

На сей раз креслу нечего было возразить.

– А теперь думай о недостающей ножке. Сосредоточься и постепенно наращивай концентрацию мысли.

Кресло замерло не шевелясь.

– Думай упорнее… еще… еще… – внушал Мастер, и голос его, хотя и ничуть не повысился, вселял в пациента силу. – Еще…

– Меня уже распирает от этих мыслей! Того гляди разорвет…

– Не перебивай неуместными замечаниями! Только дело было пошло на лад, а теперь начинай по новой.

– Прошу прошения… – желтая обивка слегка покраснела.

– Умолкни и сосредоточься! Итак, ты хочешь, чтобы у тебя было четыре ножки. Думай об этом… упорнее… Еще, еще!

В комнате послышался тихий шелест.

– Так, так, хорошо, – кивал Мастер. – Даже чересчур хорошо. Умерь свой пыл…

– Как это? – уточнил клиент.

– Тут очень важно определить уровень концентрации мысли, чтобы не промахнуться. Перестараешься, и четвертая ножка будет длиннее и толще остальных. А не ровен час вырастут рядком пятая да шестая, а разве нам это нужно? Ладно, давай дальше…

Шелест и шорох усилились.

– Малость притормози…

Шорох несколько поутих.

– Ну, пожалуй, и все. Готово дело!

Пациент открыл глаза.

– Что значит – готово? Я не чувствую никаких изменений!

– В таком случае весьма сожалею, – пожал плечами Мудрец. – Я сделал все, что в моих силах.

– Не вздумай от меня отмахнуться! – возмутился клиент.

Он рванулся было к Мастеру, но вдруг застыл, оторопело разглядывая себя в настенном зеркале. И, опомнясь, восторженно завопил: – Ножка! Четвертая! Теперь все на месте!.. Я могу наступать на нее? – робко спросил он, словно страшась ответа.

– Наступай, ходи сколько угодно.

– Можно сплясать?

– Пляши, коли умеешь.

Кресло сделало робкий шажок. Затем шагнуло шире, уверенней. И вдруг со стоном пошатнулось.

 
В пляс пустился б – раз и два…
Закружилась голова!
 

Поборов минутную слабость, буковый крепыш о четырех ножках, безбожно фальшивя, на радостях затянул:

 
Кто на свете всех сильнее,
Краше, крепче и ловчее?
Кто ущербом не страдает,
Холит прямо, не хромает?
И с чего ему хромать,
Ножки целы все опять.
Их не две, не три, не пять,
Каждый может сосчитать!
 

Излеченный пациент с дробным перестуком прошелся в пляс по комнате, кружа все быстрее и быстрее к выходу, и наконец распахнул двери, гулко прокричав с порога: «Спаси-ибо!!!»

Весело, вприпляску он промчал мимо бедолаг, ожидавших своей очереди, и окрестные холмы дрогнули от его счастливых криков:

 
Мои ножки снова вместе,
И четвертая на месте!
 

– Нельзя сказать, чтобы он рассыпался в благодарностях, – язвительно заметил ассистент.

– Его можно понять: он вне себя от счастья, – мягко возразил Мудрый Мастер. – Кто не изведал беды, ни в чем не испытывал нехватки, тот даже не догадывается, что чувствует любой ущербный-обделенный, враз избавившись от сознания своей неполноценности.

 
Ножки резвые бегут;
Все четыре тут как тут! —
 

донесся издалека затихающий, полный ликования вопль.

– Голос – отвратительный! – досадливо поморщился помощник. – И гонора этому четвероногому раскоряке не занимать.

– Зато он запросто выдает стишки экспромтом, – улыбнулся Мастер и сделал знак рукой: – Вызывай следующего.

На краткий миг до появления очередного клиента Мудрый Исправитель Недостатков прикрыл глаза, и в тишине ему почудился рев мотоцикла.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
где запутано все, что до сих пор казалось ясным. Если прежде мы не знали, где находимся, то теперь нам даже не ясно когда

Веник II, и отдаленно не напоминавший чудище косматое, был явно не в своей тарелке. Нервно шуршал сухими листьями, прикрывавшими его наготу, при малейшем шорохе вскидывал голову, торчком настораживал свои уши-тарелки. При каждом повороте тропинки забегал вперед – заглянуть, что там, за поворотом, после чего вновь возвращался к толстячку Будильнику, топающему неспешно, а иной раз и вовсе скатывающемуся под откос, и докладывал:

– Ничего! Ровным счетом ничегошеньки!

Будильник Точное Время покорно кивал, словно ничуть не удивлялся сообщению – он, мол, и не ждал, что за поворотом откроется нечто удивительное. Более того, после каждого такого известия он принимался мурлыкать себе под нос нечто утешительное типа: «Кабы ведать, кабы знать, далеко ли нам шагать? Мудрый Мастер, отзовись, долго ль нам еще плестись?» Когда на него наваливалась усталость, он старался подбодрить себя песенкой: «Ах, устали мои ножки зря топтать пути-дорожки!» Но больше всего раздражал Будильника неугомонный нрав его спутника: «Вертится, крутится, как будто он шар! От непоседливости этой меня бросает то в холод, а то в жар. Ему же горя мало, в любой момент он рад начать сначала!»

Суетливость спутника по-прежнему удручала его больше, чем одиночество.

Вот уже позади осталась изрытая ухабами и выбоинами местность, и перед путешествующими открылся неизведанный мрачный край. Тропа, ведущая вдоль подножия суровых скал и неприступных утесов, стала постепенно забирать вверх, и чем выше поднимались друзья, тем резче ощущался холод. Веник II теперь уже вертелся-суетился не только в силу характера врожденного трясучки: резкими взмахами рук, поворотами головы вправо-влево, быстрыми приседаниями и выпрямлениями он пытался согреться.

Стоило Будильнику задержаться хоть на минутку, чтобы перевести дух, как Веник тоже замирал выжидательно, изображая бег на месте – все потеплее, чем без движения. Во время одной из таких передышек он поинтересовался:

– Как, по-твоему, долго мы уже идем?

Будильник задумался, словно подсчитывая в уме число дней, количество часов и минут. Казалось, он вот-вот сообщит окончательный результат, но… потом недоуменно развел стрелки в стороны:

– Понятия не имею.

– Что значит – понятия не имеешь? – обомлел Веник II. – Часы, да к тому же будильник! Твоя задача – всегда знать, сколько времени. Ты для того и существуешь, чтобы другие тоже знали!

Стрелки вздрогнули и принялись вращаться с бешеной скоростью.

Венику II еще не доводилось видеть приятеля в таком состоянии. Встревоженный, он отодвинулся чуть подальше, продолжая при этом свой бег на месте.

– Ну, что за наказание! – воскликнул Будильник. – Можно подумать, и без тебя забот не хватает! Раз в кои-то веки удалось хоть ненадолго позабыть о своей ущербности, так тебе тут же под нос тычут твои изъяны. Да тут кто хочешь заведется с пол-оборота! Заруби себе на носу…

От волнения Будильник внезапно разразился таким отчаянным звоном, что даже сам испугался и подскочил на месте. Затем звон умолк, зато стрелки продолжали вращаться. И вдруг остановились на миг, после чего крутанули в другую сторону – что называется, против часовой стрелки.

– Видишь? – в отчаянии простонал Будильник.

– Вижу, – испуганно пролепетало косматое чудище. – Но что же я могу поделать?

– Куда тебе, если уж даже я ничего не могу поделать! Механизм совершенно вышел из-под контроля, вот стрелки и вращаются как им вздумается!

Постепенно стрелки стали замедлять ход и наконец остановились. Однако Будильник по-прежнему пребывал в унынии.

– И вся эта катавасия длится с… Вот в том-то все и дело: мне даже невдомек, с каких пор! Время-то я показываю, да не то, какое есть на самом деле. То больше, то меньше. Спешу или опаздываю на целые часы, дни, недели. Иной раз стрелки с места не сдвинешь, а то крутятся как оголтелые, будто хотят восполнить все упущенное время. Но мне-то почем знать, сколько его пропало даром, вот и попробуй тут восполнить потерю. А уж звонок!.. Лучше вообще помалкивать. Да ты и сам слышал. Живешь и не знаешь, когда зазвонишь, как и почему. То гудит, что твой набатный колокол, то грохочет, то попискивает еле-еле. Иногда повезет – нежная мелодия какая-нибудь раздастся, – тогда и самому слушать приятно. А то вдруг затрещит – того гляди оглохнешь.

– Да, брат… Я смотрю, тебе тоже несладко приходится, – сочувственно вздохнул Веник II и возобновил свой бег на месте.

– Несладко… скажешь тоже! Да горше моего горя на свете не бывает! Не жизнь, а сплошная катастрофа, кошмар, ужас и в довершение всего – совершенно никаких перспектив!

– Не преувеличивай!

– Я не преувеличиваю, все это чистая правда. Даже выговорить – и то невмоготу, но факты вынуждают. А против фактов, как известно, не попрешь. Дело в том, что… у меня отсутствует чувство времени.

– По-моему, серьезная беда.

– А ты как думал? Что это за часы без чувства времени? Ничто, ровным счетом пустое место. Жестянка, из которой улетучилось само время.

Воцарилось молчание.

– Может, Мастер поспособствует… – робко выговорил наконец косматый чудик.

– Вот-вот, – вздохнул Будильник. – На него вся моя надежда. Единственная и последняя. Если уж он не восполнит недостающее мне чувство времени, тогда, значит, это никому не под силу. Иногда мне кажется, нам его сроду не отыскать. А может, такого Мастера и вовсе не существует, вон я с каких пор его разыскиваю…

– С каких же именно? – не утерпел Веник II и тотчас спохватился. Готов был откусить свой несдержанный язык, ан… слово – не воробей.

– Не совестно?! – взревел Будильник. – Издеваться вздумал?!

– Миль пардон, тысяча извинений, прости великодушно! – затарахтело косматое чудище. – Брякнул, не подумавши, больше не буду.

Будильник засобирался в дорогу.

– Не осеняй меня хоть иногда поэтическое вдохновение, – проговорил он ворчливо, поскольку обида в нем еще не угасла, – я бы уж давно бросился в ледяные волны какой-нибудь быстрой речки или же сверзился бы с обрыва в пропасть. Но, знаешь, иной раз уставишься вдаль, – и он уставился вдаль, – вдохнешь поглубже, – он сделал глубокий вдох, – и из сердца сами рвутся строки: «Шевельнулась стрелка – короткое движение, но каждый понимает, что прошло мгновение…» Или: «Не успеешь моргнуть глазом – обознался целым часом». Или вот так: «С плеч свалилось бремя – в вечность течет время». Когда с уст срываются подобные слова, забываешь все свои беды-несчастья, и на душе опять становится легко и спокойно.

– А не может твое поэтическое вдохновение распространяться не только на тебя, но и… на меня? – робко поинтересовалось облезлое чудище. – Ну, это я так, к примеру, сказал.

– Конечно, можно попробовать, – нехотя согласился Будильник. – Только ведь безволосый хиляк, мнящий себя косматым чудищем, как-то не вдохновляет на поэтическое творчество. Ты уж меня прости.

Будильник вновь уставился вдаль, на снежные вершины гор за грядою мрачных утесов, и надолго умолк. Затем с сожалением произнес:

– Ничего не приходит в голову. А что приходит, тому ты не обрадуешься.

– Все равно скажи.

– Как пожелаешь. Только не забывай, что ты сам напросился. «Веник лысый и паршивый не с того, что грязный-вшивый. Он и рад бы стать косматым, да не родился волосатым».

– Какое оскорбление! – взвизгнул хлюпик. – Вздумал мне отомстить за то, что я тебя расспрашивал? Но я-то ведь нечаянно, а ты нарочно решил меня уязвить!

Чудик подхватился и в мгновение ока исчез за поворотом горной тропы.

– Ведь предупреждал же тебя заранее, тик-так-ток! – рассердился Будильник. – Прямо сказал: объект для поэзии неподходящий, тик-так-ток! – и с этими словами отправился догонять товарища.

ГЛАВА ПЯТАЯ,
не только с пробелами и недостачами, но прямо-таки сплошь дырявая-пустая. Поэтому читателям с ослабленной нервной системой рекомендуется эту главу пропустить. Хотя впоследствии они об этой пожалеют

Сразу же за поворотом Будильник наткнулся на Веника II. Лысый чудик прятался в придорожной канавке и дрожмя дрожал, отчего сухие листья, заменявшие ему одежку, громко шуршали.

– Насквозь продрог, что ли? – поинтересовался Будильник.

Чудище шикнуло на него, велев приятелю замолчать, и ткнуло рукой вперед.

– Смотри! Вон там!

Будильник глянул, но ничего не увидел. Вернее… что-то он все-таки увидел, но это было все равно что пустое место.

Он сполз в канаву, прижался к своему спутнику и тоже перешел на шепот.

– Что это?

– Почем мне знать? Вроде бы кто-то идет…

– По-моему, не кто-то, а что-то.

Загадочный предмет приближался.

– Кто бы или что бы это ни было, мне оно не нравится.

– Мне тоже! Круглое какое-то, верно?

– Ага. Только не круглое, а угловатое.

– Твоя правда. И какое-то коротковатое.

– Верно! И очень плоское.

– Не просто плоское, а с углублением. И у него имеются края!

– Да-да, края! Вроде как с каемочкой.

– И каемочка не гладкая, а ребристая.

– А по-моему, так совершенно гладкая.

Тем временем круглое, продолговато-короткое, плоское с выемкой, гладкое, но ребристое нечто приблизилось настолько, что яснее ясного стало видно, что оно невидимое, и сделалось очевидно, что глазом его не ухватишь.

Будильник и чудище готовы были с головой укрыться в канаве, а еще лучше вообще сквозь землю провалиться, голоса их звучали как дуновение ветерка, как шелест травинки, как беззвучный выдох.

– Видишь?

– Конечно. Вернее, ничего не вижу.

– Вот и я то же самое.

– Вроде бы никого там нет, а место кем-то занято.

– Или как будто бы прежде там находилось что-то, а теперь это нечто находится там, где раньше было что-то другое…

– Было бы, если бы должно было быть.

– Должно было быть там, если бы было вообще…

– Вот-вот! Теперь, по-моему, мы правильно разобрались.

– Напугать его? – клацая зубами, спросил косматый чудик.

– Не валяй дурака! – огрызнулся Будильник, которому явно передалась трясучка приятеля. – Давай лучше спросим честь по чести, кто он да что он. Сделаем вид, будто мы попросту невзначай сюда забрели…

– Но ведь так оно и есть! – шепотом огрызнулся Веник II.

Приятели выбрались из канавы на тропинку и попытались сделать вид, будто совершенно случайно забрели сюда. Затем оба уставились на что-то или кого-то, словно только что заметили это нечто, которое вообще не видели воочию, и, дружно клацая зубами, вопросили:

– Кто ты такой?

Некто-нечто удивленно хмыкнуло в ответ:

– Вот это, я понимаю, вопрос на засыпку!.. И то сказать… кто же я такой?

– Но имя-то у тебя есть? – расхрабрился Веник II при виде растерянности собеседника. – Зовут-то тебя как?

– Имя как раз есть… Дыркой меня зовут. Дырка, пишется через «ы». Но ведь не в имени дело! Знать бы, кто я на самом деле, существую ли я вообще? Ведь, как видите… если вы вообще видите… я действительно попросту пустое место.

– Видим, – кивнул головой Веник II.

– Точнее, не видим, – поправил его Будильник.

– О том и речь! – подхватил странный пришелец, занявший место поперек тропинки всей своей угловато-круглой, продолговато-короткой, плоской с выемкой, ребристо-гладкой зияющей дырой. – Проблема состоит в том, видна ли дырка вообще? Точнее: существует ли она или нет? Ведь что такое дыра сама по себе? Вот в чем вопрос? Имеется в виду прежде всего самостоятельная, независимая дырка. Доводилось мне бывать и зависимой дыркой, но это совсем другое дело. Не хочу докучать вам перипетиями моей бурной жизни, но в одном вынужден признаться: некогда я образовался на обычном носке в мелкую клеточку. Образовался… А может, родился? Сплошная неопределенность. Рождается дыра или возникает? Есть ли у нее мать и кто доводится ей отцом? Где любящее семейство? Вопросы, вопросы и сомнения. Словом, в начальный период жизни я пребывал на носке. Но вскоре мне надоело, что из меня постоянно выглядывает – пускай добродушный, зато не очень чистый и, как говорится, «с душком» – большой палец чьей-то ноги. Я мечтал о лучшей участи.

– И пустился в странствия, – заметил Веник.

– Как ты догадался?

– Да ведь так повелось исстари – в поисках лучшей доли отправляться в странствия, – подтвердил Будильник.

– А я и не знал. Попросту любопытно стало, может ли жизнь предложить мне что-нибудь другое, помимо клетчатого носка и большого пальца ноги. Хотелось мир повидать и себя показать. Для начала я обосновался на большом куске эмментальского сыра. Первое время жизнь была – разлюли малина, а в один ужасный день оказалось, что меня обрезали со всех сторон! Что оставалось делать? Убраться восвояси. Заделался я дырой в изгороди. Скучища страшная, но я бы притерпелся, кабы не взялись чинить забор. Пришлось сменить занятие: перешел я на левый верхний коренной зуб. Работа болезненная, мне не по душе. Не дожидаясь, пока зуб окончательно запломбируют, занял я серьезный пост в осажденной крепости: бойницей в бастионе служил. Однако всему рано или поздно приходит конец: крепость после осады восстановили заново, и меня выставили за порог. И тут осенила меня дерзкая идея: пристроился я расщелиной меж двух холмов. Ну, думаю, теперь дело в шляпе. Шутка сказать, из дырявого носка да в расщелину, это, я понимаю, карьера! Даже мелькнула шальная мысль: взглянул бы на меня теперь тот грязный палец! Наконец-то почувствовал я себя на своем месте, но только зажил было в свое удовольствие, как явились дорожные рабочие заделывать расселину: строительство, вишь, какое-то затеяли. Ну, чувствую, с меня хватит. Прикинул я свою карьеру с тех пор, как с носком распрощался: сыр, изгородь, гнилой зуб, крепостная стена, расщелина, – куда ни сунься, отовсюду со свету сживают. Осточертело мне жить в постоянном страхе и преследованиях. Вот и решил я в самостоятельные дырки податься! Не на других зиять, а на себе самом. Пора твердо на ноги становиться!

– Ну, и как теперь, получше? – сочувственно спросил Будильник.

– Теперь другая беда навалилась.

– Да ну?! – оживился Веник. (Чего уж греха таить: стоило ему прослышать, что с другими тоже беда приключилась, как у него на душе становилось легче. Характер у него был не зловредный, но встретить товарища по несчастью всегда приятно.) – Что за беда?

– Я же ведь уже говорил, – грустно растянул свою зияющую пустоту Дырка. – Правда, теперь меня никто не обижает, да и вообще внимание не обращает, зато весь изводишься от сомнения: есть я или меня вообще нету? А если есть, то кто я такой? Сказать по правде… когда я решил сам встать на ноги, я и не подозревал, что самостоятельность – штука такая утомительная.

Веник II и Будильник Точное Время растерянно топтались у тропинки. Беды нового знакомого казались ничуть не меньшими, чем их собственные, а то и больше, и, если уж они со своими неурядицами не в силах управиться, что тут посоветуешь другому?

Лысого чудика опять бросило в дрожь. Он с опаской поглядывал на линию горизонта. Солнце клонилось к горам, явно собираясь укрыться за их вершинами. Близился вечер, а в краю суровых скал по ночам холод путнику первый враг. Надо было спешно уносить ноги отсюда.

Будильнику тоже не терпелось продолжить путь. Правда, чувство времени давным-давно покинуло его, и все же он чувствовал, что опаздывает, и если не поторопиться, то можно упустить нечто важное. Хотя что именно – поди догадайся.

– Ну, и каковы твои планы? – еле выговорил Веник: у него уже зуб на зуб не попадал.

– Да нет у меня никаких планов, – признался Дырка. – Пойду куда глаза глядят, покуда не найду ответ… Покуда не узнаю, что за нехватка такая меня окружает… или я ее окружаю.

– Золотые слова! – просиял Будильник. – Дырка-то ведь тоже испытывает недостачу… или недостаток чего-то.

– Ай-яй! – тряхнул листьями Веник. – Да он сам и есть одна сплошная недостача.

– Вот что, друг наш Дырка! – торжественно произнес Будильник. – Я знаю, кто поможет твоей беде.

– Кто?

– Тот, к кому мы сами идем.

– Ты про кого это?

– По дороге расскажем, – отмахнулось лысое чудище. – Надо поторопиться, ночь на дворе! – И он устремился вперед.

– Пойдешь с нами? – спросил Будильник и, не дожидаясь ответа, двинул вслед за Веником.

Дырка остался посреди тропы один. Мялся, жался, колебался.

– Ума не приложу, как быть… – И наконец решился: – Коли уж все равно, куда податься, отчего бы не присоединиться к вашей компании? Эй, вы, обождите! Я с вами!

И всей своей зияющей пустотой поспешил за ними.