Текст книги "Теперь с тобою вместе я(с)... (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Annotation
Уважаемые читатели! Я с радостью предоставляю вам для прочтения новый роман, который вернёт вас обратно в начало девяностых прошлого века. В эти необычайно сложные года, названные лихими, для большинства граждан развалившегося Советского Союза наступили тяжёлые времена и многие, у кого была возможность, кинулись искать счастье за рубежом. Я решил не описывать те лихие годы на развалинах СССР в каком-нибудь его регионе, а коснулся темы, переезда людей на новое место жительства в другую страну и при этом в своём повествовании уделил внимание в основном молодёжи, поэтому не смог обойти вопросы любовных отношений с элементами эротики, вместе с тем, вы сможете познакомиться со сложными взаимоотношениями близких, новым бытом, климатом и понятиями. Надеюсь, что мой роман будет интересен не только тем, кто сорвался с места, а и тем, кто остался, но мало знаком с этой не простой темой, адаптацией некогда проживавших рядом с вами людей в новых условиях жизни.
Фрейдзон Овсей Леонидович
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Фрейдзон Овсей Леонидович
Теперь с тобою вместе я(с)...
Глава 1
Туман начал рассеиваться в голове у Веры только тогда, когда она очутилась в салоне самолёта на своём пассажирском месте, находящемся возле окна. Боль тупыми молоточками била в виски, во рту было сухо, в глаза словно песку насыпали.
Вера судорожными движениями распустила на всю длину молнию лежащей на коленях, видавшей виды, вместительной дамской сумочки и попыталась отыскать в ней таблетки от головной боли. Под руки и на глаза попадало всё что хочешь, но только не анальгин. Она нервно перебирала содержимое переполненной всякой ерундой ёмкости и приходила к неутешительному выводу, что нужных ей сейчас, как воздух, таблеток в ней просто-напросто нет.
По проходу самолёта плотной вереницей двигались другие пассажиры, постепенно занимая все свободные места. Вот и возле ряда, где сидела Вера, остановились среднего возраста мужчина с женщиной и две девочки, примерно шестнадцати и десяти лет. После недолгих переговоров между собой, крепкого сложения мужчина втиснулся рядом с Верой. Крайнее кресло заняла его, по всей видимости, жена, а дети устроились на два свободных сиденья в соседнем ряду.
От соседа ужасно пахло похмельным перегаром. Веру передёрнуло от жуткого запаха, но она узнала в нём, к своей радости, недавнего пьяного гитариста, исполнявшего со слезами на глазах, скорей всего, песни собственного сочинения, вызывая у многочисленных слушателей, собравшихся вокруг него, бурю эмоций, выплёскиваемых порой в рыданиях вместо оваций.
Вера тоже находилась среди этих слушателей и тоже плакала в голос, и как тут было не плакать, когда душу разрывали пронзительные слова песен, близкие по содержанию всем отъезжающим на постоянное жительство в другую страну и ожидающим рейс Минск – Тель-Авив.
Мужчина поинтересовался у жены, где устроили его гитару, и до Веры вдруг дошло, что бард был незрячим.
В салоне самолёта, по мере того, как он заполнялся пассажирами, становилось жарко, и тяжёлый запах пота поплыл в воздухе, что вызывало у Веры дополнительные страдания из-за нарастающей с каждой секундой дикой мигрени.
Преодолев свою природную стеснительность, Вера обратилась к женщине, сидевшей от неё через сиденье:
– Прошу прощения, у Вас случайно не найдётся анальгина?
– Ох, девочка моя, у самой башка раскалывается, таблетки у меня есть, но чем мы их с тобой запьём?
– Вы знаете, я уже готова их жевать, потому что ещё пару минуточек, и я просто сойду с ума от ломоты в висках.
Послушав их разговор, вмешался мужчина:
– У меня есть жвачки, с ними ваши таблеточки легче проскочат, а скоро взлетим и, надеюсь, стюардессы не дадут нам умереть от жажды, пожалеют бедных несчастных евреев.
Жена шутливо хлопнула его по руке:
– Ну, давай свои резинки, авось помогут, а то мы с девочкой сейчас умом тронемся от невыносимой головной боли и от вони в самолёте. Кстати, Олежка, положи и ты себе на зубы эту мятную штучку. Правда, не обижайся, из твоего рта несёт, как от мусорного ведра.
Вера раскусила и проглотила сразу две таблетки тройчатки и, прикрыв глаза, откинулась головой на спинку сиденья. К этому времени все пассажиры рассредоточились по своим местам, пристегнули ремни и стали в нетерпеливом ожидании общаться между собой. По салону самолёта поплыл гул голосов, среди которых Вера расслышала говор на незнакомом языке. Это был не английский, – вероятней всего, иврит.
Где-то через три ряда сзади две женщины, не обращая внимания на других пассажиров, громко переговаривались, несмотря на то, что находились в непосредственной близости друг от друга. Они что-то выкрикивали и после этого гортанно смеялись, подавляя своим необузданным смехом все остальные голоса в салоне самолёта.
Жена барда на это с раздражением громко заметила:
– Дикарки какие-то, нет у них понятия, через что недавно прошли люди, сидящие вокруг.
Мужчина засмеялся:
– Можно подумать, они тебя понимают или обратят особое внимание на недовольство окружающих.
И вдруг они услышали, как одна из этих шумных женщин что-то ответила обратившейся к ней старушке на вполне сносном русском языке, на что старшая из дочек сидевшей рядом с Верой пары мечтательно заметила:
– Слышишь Алка, через полгода я тоже буду разговаривать с таким красивым акцентом.
Вдруг взревели моторы самолёта, стюардесса на английском языке что-то быстро объявляла, другие в бело-голубой форме девочки побежали по рядам, показывая пассажирам, что надо всем пристегнуться и вернуть в сидячее положение кресла.
Мужчина, сидевший рядом с Верой, улыбаясь, спросил жену:
– Люд, а девочки-израильтяночки ничего, спинным мозгом чую, хорошенькие...
– Нет, Олежка, на этот раз твой спиной мозг подводит, девочки так себе, наши белорусские стюардессы намного получше будут – повыше, статней и на мордочку красивей.
Тем временем самолёт разогнался и взмыл в воздух. Превозмогая давление на уши и утихающую головную боль, Вера сидела с закрытыми глазами и вспоминала недавнее прошлое.
Год назад она успешно окончила среднюю школу, но поступать в вуз не стала. В стране царил такой хаос, что в пору было не в институт поступать, а на край света бежать, что она в принципе сейчас и делала.
Ещё со средины девяностого года, как только начался бурный отъезд евреев в Израиль, Америку и Германию, её папа начал увещевать маму, что и им пора двигать на юг из этого бардака.
Мама не то что была сильно против, но она не могла себе позволить двинуться с места, имея на своих руках больную свекровь. У бабушки Веры было старческое слабоумие в тяжёлой форме, она и поныне являлась тормозом для их отъезда.
Семья её старшей сестры Любы уже полтора года назад как уехала в Израиль, а они всё сидели на месте, постепенно начиная жутко бедствовать. Папа был хорошим инженером на заводе, который успешно к этому времени почти закрылся, а мама раньше работала воспитателем в детском саду и получала низкую зарплату, нехватка средств особенно ощущалось в нынешним бедламе, наступившем в бывшем Советском Союзе.
Вера год после окончания школы проработала продавцом в продовольственном магазине, летом ей исполнилось восемнадцать лет, и она с позволения родителей подала документы на выезд на постоянное место жительства в Израиле, имея при этом чудесную еврейскую фамилию Петрова.
Смешно сказать, её папа был по всем статьям русский человек, но почему-то именно он больше всех из их семьи рвался в Израиль, не желая слушать про какую-то Америку, а тем более Германию.
Отношение самой Веры к переезду в Израиль было неоднозначным. Конечно, романтика делала своё дело, её тянуло в новую страну, в новый климат, да что там перечислять, – во всё новое. И всё же ей тяжело было срываться с насиженного места, не чувствуя особой душевной связи с еврейским народом. Не хотелось оставлять хороших подруг и служившего в армии парня, с которым, кто его знает, возможно, могла бы зародиться и большая любовь. Вспомнила Петьку и мысленно улыбнулась – сердечная привязанность друг к другу у них точно была. Хотя папа даже слушать не хотел про этого парня, суля любимой доченьке бравого офицера из рядов армии Израиля.
Несмотря на то, что во рту у Веры было невыносимо горько от незапитых таблеток, головная боль постепенно отходила, и она погрузилась в приятную дремоту, из которой её вывел голос и лёгонькое прикосновение женщины, накануне давшей ей таблетки:
– Девочка, носят питьё, тебе что взять? Кока-колу, фанту или вино?
Вера тряхнула головой, отгоняя остатки дремоты:
– Если можно, фанту и сразу два стакана.
– Думаю, можно, я сама, кажется, готова влить в себя бочку этого шипучего питья...
В разговор вмешался сидевший рядом с девушкой мужчина:
– Людочка, а водки не дают, я бы с удовольствием похмелился, башка трещит, а во рту словно кошки набедокурили.
К радости мужчины, на колясках у стюардесс оказались маленькие рюмочки с виски. Сосед Веры лихо заглотил сразу две порции, запив их стаканчиком колы, и удовлетворённо выдохнул:
– Вот это уже кое-что, начинается жизнь цивилизованного западного человека...
На что жена ему заметила:
– Ну, если в этом и состоит вся цивилизованная западная жизнь, так ты и в Беларуси имел не худшую. Отсутствием спиртного точно не страдал. – И они оба рассмеялись.
Самолёт вылетел из Минска приблизительно в семь вечера, а около девяти по салону поплыл запах еды, начали разносить ужин.
На Вере была одета тёплая кожаная куртка, а под ней два свитерка – всё боялись, что в её бауле будет перевес, и поэтому под джинсами у неё были одеты ещё штаны от финского спортивного костюма.
Примерно такая же картина была у всех пассажиров, находящихся сейчас в самолёте. Многие зашевелились, срывая с себя тёплые одежды. С неудобствами, потревожив рядом сидевшего мужчину, это позволила себе сделать и Вера, на что доброжелательная жена соседа заметила:
– Девочка, а я думала, что ты толстушка, а у тебя вон, кроме симпатичной мордашки, какая ладненькая фигурка, мужики в том Израиле за тебя в кровь передерутся.
Вера смущённо опустила глаза.
– Доченька, а к кому ты едешь, неужто тебя одну родители отпустили в чужую страну, я бы своих детей одних отправить не рискнула.
– У меня в Ашдоде сестра родная живёт с мужем и пятилетним сыном.
– А, тогда другое дело, хотя всё равно опасно, ты такая красивая, а мужичьё во всех странах сволочное, на красоту падкое.
Девонька, а чего ты так слёзки проливала, когда мой Олежка в аэропорту свои страдальческие песни пел?
– Не знаю, просто так стало тоскливо бросать всё привычное в жизни и уезжать в неизвестность, а эти песни отражали всю душевную боль, накопившуюся перед отъездом.
В разговор встрял порозовевший после виски мужчина:
– Ну, видишь, не только ты одна плачешь от моих песен, даже молоденькие девушки находят в них созвучность себе.
И тут Вера, почувствовав дружеское тепло к приятной семейной паре, осмелела и обратилась к мужчине:
– Скажите, пожалуйста, а Вы могли бы продиктовать мне слова ваших песен, которые пели в аэропорту?
– С превеликой радостью. Жаль, что у меня нет поблизости здесь кассеты с моими песнями, я бы тебе её с удовольствием подарил. Но слова после ужина могу надиктовать, смотришь, и время быстрей пройдёт до посадки нашего самолёта.
После того, как они отужинали курицей с рисом и каким-то салатом, запили это дело остывшим кофе и посетили по очереди туалет, Вера достала свою новую записную книжку и приготовилась записывать тексты песен, которые так разбередили ей душу.
– Простите, я уже приготовилась записывать, если Вы не передумали...
Мужчина повернулся в её сторону и почти зряче поглядел, будто всматриваясь в лицо собеседницы:
– Девушка, как тебя зовут, а то моя жена всё обращается к тебе 'девонька', 'девочка'...
– Меня зовут Вера Петрова...
– О, очень даже еврейские имя и фамилия.
– У меня мама еврейка...
– Верочка, ты чего передо мной оправдываешься, я же пошутил, а выйдешь замуж и станешь, как моя жена, какой-нибудь Фрейдман, а то ещё и местную израильскую фамилию какую-нибудь приобретёшь, – и он от души засмеялся, откинув на спинку сиденья свою с высокими залысинами голову. – Ладно, приступим, начнём, пожалуй, с этой...
Еврейские проводы
Пароход с названием «Разлука»
Отплывает в дальние края.
Разделяют близких друг от друга
Годы, судьбы, земли и моря.
Расставаясь, вместе соберёмся,
Кое-кто уже в последний раз.
Пьём, поём, галдим, грустим, смеёмся -
Бог простит за это грешных нас.
Пр.
Проводы, проводы,
Еврейские проводы
По всей необъятной Руси.
Брошены под ноги
Судьбы и головы -
Изгнанники снова в пути.
Наплывают волны слёз горючих.
Невозможно этот шторм унять.
Вам желают жизни много лучшей
На прощанье брат, сестра и мать.
Расставаясь, вместе соберёмся,
Кое-кто уже в последний раз.
Пьём, поём, галдим, грустим, смеёмся -
Бог простит за это грешных нас.
Пр.
Проводы, проводы,
Еврейские проводы
По всей необъятной Руси.
Брошены под ноги
Судьбы и головы -
Изгнанники снова в пути.
Глава 2
Вера перелистнула страничку блокнота, приготовившись записывать текст следующей песни, но в этот момент жена барда задала ей неожиданный вопрос:
– Скажи, Вера, а чем ты собираешься заниматься в Израиле, у тебя есть какая-нибудь подходящая профессия?
– Нет, какая там профессия, не считать же за неё год после школы, отработанный продавцом в гастрономе.
Мне хотелось бы пойти в израильскую армию, интересно всё же, но мне уже исполнилось восемнадцать, а надо выучить язык и определяться в жизни. Наверное, пойду на подготовительный курс, а затем поступлю в колледж, а если получится, то прямо в университет. Сестра моя узнавала, это вполне реально, и для вновь прибывших есть льготы.
– Ну, дай бог тебе удачи. Вон, у нас у самих Ленке шестнадцать лет, девятый класс окончила, что с ней будем делать дальше, ума не можем приложить. Ты, по всей видимости, училась хорошо, а наша Леночка звёзд с неба не хватает.
Встрял муж:
– Людочка, не горюй, выйдет удачно замуж, это иногда похлеще института улучшает жизненные условия, придёт на всё готовенькое – шикарная вилла, крутая тачка, прикиды, круизы...
– Какой ты, Олег... – женщина не могла подобрать подходящее слово.
Сам мужчина и ответил:
– Ты хочешь сказать – меркантильный и циник?
– Я таким словам не обучена, но на деньги всю жизнь не мерю.
И уже к Вере:
– А ты как думаешь, девонька, кто из нас прав?
– Не знаю, мой папа, а особенно мама тоже высказываются примерно так, как Ваш муж, а мне хочется верить в настоящую любовь, где материальные блага будут только украшать любовные отношения, а достигаться двумя сторонами.
Мужчина шуточно зааплодировал:
– Браво, Веруня, браво, дай тебе бог того, о чём ты сейчас так умненько высказалась.
Вера набралась смелости и в свою очередь решилась задать свои вопросы симпатичной паре новых знакомых, отнёсшихся к ней столь доброжелательно:
– А вы едете в Израиль на готовое место, есть у кого остановиться и определённые планы на будущее?
Женщина вздохнула, а мужчина, посерьёзнев, чуть помедлив, ответил:
– Нет у нас, Верочка, ничего – ни планов, ни перспектив, как и надёжной поддержки нет, но надеемся на моих близких родственников, хотя бы на первое время, но , если судить по их письмам, то можно окончательно запутаться. Представляешь, написали в письме, чтобы мы обязательно взяли с собой клизму, грелку, банки, кухонный комбайн и музыкальный центр!
Мы решили с Людочкой, что мы в Израиле будем страдать от запоров и друг другу ставить клизмы под группу 'Любэ' – 'Атас, эй, веселей, рабочий класс!'.
От шутки мужчины никто не засмеялся.
– Ах, давай не будем заранее оплакивать судьбу, моя юная почитательница авторской песни, давай я лучше тебе начитаю по памяти ещё один текст, актуальный для нашего положения беженцев от хорошего к лучшему.
– О, я с превеликой радостью, в первом же своём письме эти стихи пошлю маме с папой.
– Ну, ты хочешь сделать из меня мировую знаменитость, благодарю, – мужчина засмеялся, но в его голосе слышалась неприкрытая грусть. – Пиши, девочка:
Пройдя таможенный досмотр...
Пройдя таможенный досмотр,
И здесь не свой, и там чужой.
Оставил как-то, да не что-то,
Но я не смог вас взять с собой.
Перегородка разорвала
Объятий наших тесный круг.
Прощайте, милые, родные,
Прощай и ты, мой верный друг.
Прощайте, люди, не корите.
Поспорить я решил с судьбой.
Прошу почаще вести шлите.
А дальше будет бог судьёй.
Дописав последнее слово текста песни, которая в зале ожидания в аэропорту буквально разорвала душу ей и провожающим её родителям, она несмело спросила:
– В Ваших песнях столько боли от расставания с Родиной, что невольно напрашивается вопрос – неужели вы так плохо жили в Беларуси, что вынуждены покинуть столь милые сердцу места и дорогих людей?
Рядом сидящий с ней мужчина, которому в принципе и адресовался этот вопрос, прежде чем ответить, взял в руки ладонь жены и нежно поцеловал, а затем уже повернулся к Вере:
– Это самый сложный вопрос, какой только можно было нам задать. Ещё четыре года назад мы бы легко, не задумываясь, однозначно ответили 'да', потому что жили в очень в тесных жилищных условиях. Представляешь, – впятером в однокомнатной квартире с тремя подрастающими детьми. Ты правильно недоумеваешь, видя рядом с нами только двух девочек. Третья, самая старшая, вышла два года назад замуж, родила нам любимую внучку и в последний момент передумала ехать вместе с нами в Израиль, о чём она скоро, вероятно, пожалеет, и от чего нам теперь придётся, по всей видимости, страдать всю жизнь.
Но суть твоего вопроса заключалась не совсем в этом. Так вот, у нас уже была отличная обустроенная квартира и в ней всё, что требуется, и даже больше того. Мы работали и получали нормальную зарплату, да плюс мне платили пенсию. В суматошной этой жизни не растерялись, приспособились и, совершая лёгкий шахер-махер, имели немалые побочные доходы.
Я недавно стал лауреатом бардовской песни, и меня иногда стали приглашать выступать в заводских клубах, на туристических слётах и на более крупных сценах, не считая того, что часто ещё пел под водочку в кругу друзей и знакомых.
Ай, что я сейчас буду тебе перечислять всё хорошее, что нас окружало, а вот сорвались с места, а почему, и сам толком тебе не отвечу. Может быть, романтика и то, что я с детства хотел уехать на свою историческую Родину. Может быть, это тоска по моим близким, раньше покинувшим нашу страну. А может быть (по крайней мере, мы так успокаиваем свои сердца), наш отъезд связан с тем, что в стране исхода мы не видим перспектив для будущего дочерей, а также для своей достойной старости.
Что из этого возобладает, покажет будущее, а пока я тебе лучше надиктую ещё один текст песни:
Я вернусь...
Я хочу возвратиться обратно, ещё не уехав,
На колени на землю упасть и в слезах целовать,
По которой ходил я пешком и в транспорте ездил... -
Почему уезжаю, и сам я не в силах понять, -
От людей, с кем сроднился я сложной, но общей судьбою,
С кем язык материнский с рожденья с любовью впитал... -
Вы, друзья, не судите, себе сам я буду судьёю,
Пожелайте мне счастье, его вам всегда я желал.
Не предам я забвенью совместно прожитые годы,
Не последней пусть будет прощальная песня моя,
Нынче проводы наши, а ждут встреч счастливые слёзы,
А пока от грядущей разлуки на сердце тоска.
Я вернусь, вы попарите в баньке берёзой хмельною,
Я спою-расскажу, что ещё не успел, не сказал... -
Вы, друзья, не судите, себе сам я буду судьёю,
Пожелайте мне счастья, его вам всегда я желал...
Вера уже давно записала в блокнот последнее слово тронувшей до глубины души песни и почему-то не смела нарушить неожиданно возникшую тишину. Она достала из кармана куртки носовой платочек и промокнула им обильно выступившие на глазах слёзы. При этом обратила внимание на то, что жена барда уткнулась в воротник своего свитера и тоже беззвучно плачет.
Взглянув на свои ручные часики, Вера отметила, что уже шёл одиннадцатый час вечера. Скоро, очень скоро их лайнер совершит посадку на аэродроме в Израиле. В салоне самолёта стояла относительная тишина. Уставшие расстроенные люди или пребывали в состоянии дремоты, или, прикрыв глаза, анализировали всё произошедшее с ними за последнее время. Кое-где тихо переговаривались, кто-то громко с присвистом храпел, казалось бы, обычный рейс самолёта с обычными пассажирами, а не массовый исход людей в другую страну по национальному принципу.
Вдруг раздались характерные звуки включаемого микрофона, а через несколько секунд раздался чуть хрипловатый голос стюардессы, сообщавшей что-то на английском языке, для большинства пассажиров совершенно незнакомом или мало понятном.
Вокруг сразу же началось движение и шумная суматоха. Жена барда взглянула на Веру:
– Может, ты хоть что-нибудь поняла из этой белиберды, что она наплела здесь?
– У меня с английским тоже не очень хорошо, в рамках нашей школьной программы не очень овладеешь, но я последний год по наставлению отца немного сама для себя занималась.
– Так чего она наговорила?
– Как я поняла, через полчаса мы прибудем на место, нам надо привести кресла в первоначальное положение и пристегнуть ремни.
Ах да, она объявила, что в Израиле сейчас двадцать шесть градусов выше ноля...
– Сколько, сколько, одуреть, и это пятнадцатого октября!
Мужчина счастливо улыбался:
– Девчонки, слышали, какая нас ждёт в Израиле теплынь, я же вам обещал, что ещё в этом году покупаемся в море.
Проснувшиеся девочки весело обсуждали новость и радовались, что тяжёлый полёт скоро завершится, и они попадут в рай, о котором младшей из сестёр в воскресной еврейской школе преподаватели прожужжали все уши. Да и гости из земли обетованной, посещавшие их занятия, рисовали страну предков в розовом свете.
Прошло ещё несколько минут, и самолёт приступил к снижению. Об этом было не трудно догадаться, потому что опять начало закладывать уши, и организм раз за разом стал проваливаться будто бы в пропасть, да ещё душа заныла тоской в страхе от близкой пугающей неизвестности.
Вера прильнула к иллюминатору, и вдруг её глазам предстало буквально пылающее море ярких огней. Всюду вокруг раздавались радостные возгласы, особенно выражали восторг дети и подростки.
От этой открывшейся глазу иллюминации у Веры поднялось настроение, и она уже не воспринимала так болезненно перегрузки давления при посадке самолёта и страх перед неизвестностью.
Ещё несколько мгновений и шасси самолёта мелко запрыгало по бетону посадочной полосы, и внутри салона пронёсся шумный удовлетворительный выдох измученных пассажиров необычного рейса.
Самолёт скоро остановился, постепенно стал смолкать шум моторов и крутящихся пропеллеров, но команды на выход долго не было, и люди потихоньку начали роптать. Затем услышали, как подкатил трап, и в салон самолёта вошли молодые парни с серьёзными лицами. Они быстро прошлись между рядами сидений, внимательно приглядываясь к пассажирам и ручной клади, лежащей на полках под потолком.
Наконец люди услышали долгожданную команду и потянулись к выходу. Дальнейшее для Веры происходило опять как в тумане.
Она спустилась с трапа и задохнулась от жаркого дыхания ветерка, ведь в Минске перед посадкой в самолёт температура была на уровне нулевой отметки, а тут воздух дышал теплом – таким, какой бывает только в самые душные июльские ночи в Беларуси.
Вместе с другими пассажирами девушка загрузилась в автобус, доставивший их в зал ожидания аэропорта, где, к великой их радости, веяло прохладой и приятными запахами моющихся средств, кофе и чего-то совершенно незнакомого. Вера машинально стала отыскивать взглядом попутчиков, сразу же понравившуюся ей семью, рядом с этими симпатичными людьми она чувствовала себя намного спокойней и уверенней.
Среди вновь прибывших пассажиров, располагающихся на сиденьях в зале ожидания, она их не находила. Тем более тут присутствовали люди с ранее прибывших рейсов, да ещё чуть позже объявили о посадке следующего самолёта с репатриантами из Алма-Аты. И скоро в зал ожидания потянулись новые толпы растерянных и шумных людей.
Вера захотела в туалет и быстро отыскала характерные двери, только зайдя вовнутрь, не почувствовала характерного запаха, а с точностью наоборот, воздух буквально благоухал, её взгляду предстала невообразимая чистота, электросушители для рук и рядом с раковинами бутылочки с вкусно пахнущим жидким мылом.
Выйдя обратно в зал ожидания, она натолкнулась на сестричек, дочерей её соседей по самолёту, которые с восторженными криками схватили её за руки и потянули в другой конец огромного помещения, где стояли столы с различными напитками и лёгкими закусками.
После того, как Вера вволю напилась и вкусно перекусила, Лена и Алла, так звали сестёр, повели её к тому месту, где расположились их родители.
Люда и Олег обрадовались, встретив опять свою новою знакомую, и, потеснившись на лавке, дали Вере место, куда бы она могла присесть.
– Верочка, мы с Олегом уже волновались, куда ты подевалась, дали нашим девчонкам задание обязательно отыскать тебя в этом гармидере.
– Простите, я как-то растерялась от всего этого шума и огромного количества людей. Вы случайно не знаете, что нас дальше ожидает?
Голос подал мужчина:
– Верунь, тут на хорошем русском языке довели до нашего сведения, что нас пофамильно будут вызывать в какой-то кабинет, где проверят нас на лояльность, оформят документы и вместе с ними выдадут пачку подъёмных денег.
– Ой, огромное спасибо, а я как-то прозевала эти объявления, наверное, долго наслаждалась чистотой и приятным запахом туалета.
– Не страшно, ничего ты пока не прозевала. Поверь, не так быстро нас перелопатят. Думаю, ещё двадцать раз объявят по новой, ты только посмотри, какая прорва людей прибыла примерно в наше же время из Страны Советов. Евреи побежали оттуда, как крысы с тонущего корабля.
Люда, жена барда, рассмеялась:
– А я кто, если вместе с вами побежала?
– А ты... – и примкнувшие к ним лица.
Все сидящие вокруг, кто услышал последние слова мужчины, непроизвольно рассмеялись.
Шустрая Лена вдруг спросила:
– Верочка, а как мы с тобой потом встретимся, ты ведь сейчас едешь в Ашдод, а мы в Шдерот, – правильно я назвала город, папа?
Отец с грустной улыбкой заметил:
– Наверное, правильно, для меня пока все эти названия и заковыристые слова – тёмный лес, а ко всему прочему, я жутко устал.
– Даже ума не приложу, как нам в будущем дать друг другу о себе знать, может, будут какие-нибудь службы, которые занимаются этими вопросами, как поиск людей по необъятной стране Израиль.
К этому времени уже начали вызывать по фамилиям людей для оформления документов, и все вокруг непроизвольно напряглись. Олег машинально перебирал ремень от чехла гитары и вдруг спросил:
– Верочка, а хочешь, я тебе на прощанье продиктую текст ещё одной своей песни?
– Конечно, хочу, я так надеюсь, что в будущем ещё услышу много ваших песен, как старых, так и новых, и, верится, – не только печальных.
– Вера, ты стала первым почитателем моего скромного таланта в Израиле, поэтому клятвенно обещаю при свидетелях – когда мы с тобой встретимся, а это случится обязательно, буду петь, пока тебе не надоест, а сейчас записывай:
Назад
Быть можно зрячим, но слепым,
И с верного сойти пути,
А можно в хаосе толпы
Покой и счастье обрести...
Припев.
Назад...
Назад дороги часто нет.
Назад...
Когда пройдёт немало лет,
Виски покроет седина,
Забудут люди и страна,
Травой могилы зарастут,
Поймём, где лучше, там иль тут...
Ведь ошибиться не грешно -
Чужих ошибок не понять,
Но будет грустно и смешно,
всё обретя, вдруг потерять.
Припев.
Назад...
Назад дороги часто нет.
Назад...
Когда пройдёт немало лет,
Виски покроет седина,
Забудут люди и страна,
Травой могилы зарастут,
Поймём, где лучше, там иль тут?
Глава 3
После того, как Вера побывала у доброжелательных чиновников и получила подъёмные деньги и документ, удостоверяющий, что она оля хадаша, – понятие, означающее на иврите 'вновь прибывшая' или 'поднявшаяся в страну предков', она вышла в зал, где уже в кучу были свалены баулы трёх ближайших рейсов самолётов с репатриантами.
Оказывается, так здесь называют эмигрантов, то есть евреи считаются вернувшимися, а не переехавшими в другую страну.
Новые термины, понятия и восприятие себя частичкой еврейского народа, собирающегося под своды одной своей страны, доводили девушку до прострации – она запуталась в себе и в своём отношении ко всему происходящему вокруг неё.
С усмешкой вспомнила, как только что тепло улыбающиеся чиновники предлагали ей сменить своё имя на похожее израильское Вэред, что означает Роза, но она всё-таки настояла, чтобы записали в документы её полным настоящим именем – Вероника.
Пока она крутила головой, отыскивая свой баул, к ней подбежала Лена:
– Верка, а ты знаешь, что каждому вновь прибывшему положен один бесплатный телефонный звонок, мы уже сообщили родным, что находимся в аэропорту. Сейчас погрузимся на такси и поедем в этот Шдерот, где у нас живут бабушка, дяди и другая многочисленная родня.
– Ленусь, хватит трещать, лучше покажи мне тот телефон, ведь мне надо до сестры дозвониться.
Звонить ей не пришлось, потому что в этот момент она увидела Любу, явно выискивающую её взглядом среди многочисленных снующих между баулами растерянных людей. Вера резко прервала разговор с Леной и, подбежав к Любе, бросилась к ней на шею.
Счастливые от встречи сёстры радостно визжали, не переставая тискать друг друга в объятиях. Наконец, Люба отодвинула от себя Веру и внимательно оглядела её с ног до головы:
– Хорошо выглядишь, подросла за эти полтора года, повзрослела, фигурка ладная и мордочкой бог не обидел...
– Любка, что ты меня оглядываешь, как цыган лошадь оценивает на базаре? Сама тоже выглядишь – класс, такая загоревшая и лишние кило скинула, от которых никак не могла избавиться после рождения Руслана. Кстати, как он?
– Всё, Верочка, остальные разговоры и вопросы оставим на потом, а пока отыщи свой баул, и поедем. Лёва ждёт нас в машине, за Русланчиком соседка приглядывает, а нам ещё сегодня надо на работу, глянь на часы – третий час ночи.
Вера быстро отыскала свой баул, погрузила его с помощью сестры на коляску и стала искать взглядом своих полюбившихся попутчиков, чтобы сердечно с ними распрощаться.
– Верка, чего ты крутишь головой, давай быстрей, я же тебе сказала, что Лёвка ждёт в машине, и нам надо сегодня ещё идти на работу.
– Любочка, миленькая, дай мне одну минуточку попрощаться с моими добрыми попутчиками, это такие люди...