Текст книги "Иоганн Буш"

Автор книги: Ованес Азнаурян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

3

Он пил пиво с таким чувством, как будто это что-то могло дать, но пиво ничего не давало (да и что может дать пиво?), разве что голове делалось чуть тяжелее, и он начинал потеть и знал, что скоро ему захочется в кабинет по маленькой. Он все пил пиво и в конце концов решил напиться. Не просто выпить нечто покрепче пива, а по-настоящему напиться, и он позвал официанта.

– Принесите, пожалуйста, водки. Сразу бутылку, пожалуйста.

– Водка только в розлив.

– Жаль. В таком случае вам придется очень часто подходить к этому столику.

– Мне за это платят, – сказал официант, чистенький такой, с напомаженными гелем волосами, тщательно выбритый и очень-очень молодой.

– Ну, раз вы согласны побегать…

– Согласен. К тому же могу еще посоветовать пересесть к стойке, и вас тогда будет обслуживать бармен, он же, кстати, и хозяин этого заведения.

– Пожалуй, это выход.

– Вот видите. Выход всегда можно найти, – важно сказал официант.

– Вы слишком молоды, чтобы знать о выходах и входах. – Писатель встал, взял с собой кружку пива и направился к стойке. Берг последовал за ним. – У вас найдется водки? – спросил он бармена.

– Какой именно?

Писатель назвал, какой ему именно хотелось.

– Такой у нас найдется, – сказал бармен, он же и хозяин, и показал бутылку.

– Прекрасно, налейте мне рюмочку, пожалуйста.

– Чем будете закусывать?

– Вот этим. – Он показал кружку пива.

– Неплохая закуска, – сказал хозяин бара.

– В самый раз…

Так ты хочешь напиться? – спросил он самого себя. Хочу, ответил он. Какого черта? Не твое собачье дело. Нельзя ли без грубостей? Заткнись! Ты – моя вторая половина, и, скажу тебе, не самая молчаливая половина, так что заткнись, а я буду напиваться. С каких это пор ты пьешь так рано? Заткнись, я тебя очень прошу, и не задавай сложных вопросов…

– Ваше здоровье, – сказал он хозяину бара и выпил.

– Всегда пожалуйста. – Хозяин бара был одних с ним лет, уже седел и имел почему-то очень короткие руки.

– Как вас зовут? – спросил он хозяина.

– Это имеет какое-либо значение?

– Не скромничайте. Меня, например, зовут Иоганн Буш, а вот этого господина – Берг.

– Хороший пес.

– О да! Он самый воспитанный пес на всем земном шаре.

– Охотно верю, раз вас зовут Иоганн Буш.

– Вы меня знаете?

– А кто вас не знает? Вы живете в белом доме, что на вершине холма посредине равнины. Вы очень известный писатель, вы приезжаете в город месяц раз, только, если мне не изменяет память, вы любите посидеть в другом баре.

– Все правильно. Но Ганс Гейнек умер (мне сегодня так сказали в "Ганновере"), и мне не хочется больше заходить в его бар, раз его нет…

– Тогда добро пожаловать в «Нормандию». Меня зовут Виктор, с ударением на последний слог.

– Француз, значит?

– Нет. Еврей, если ничего не имеете против.

– Я не фашист. Налейте еще, Виктор.

– Пожалуйста.

– За Ганса Гейнека.

– Пожалуй, я выпью с вами вместе.

И они выпили.

– Вы читали мои книги, Виктор? – спросил Иоганн Буш.

– Да. Все до единой.

– Ну и что скажете? Только не врите.

– Мне они нравятся.

– Налейте еще.

– Решили напиться?

– А вам это не нравится?

– Я не жадный. Мне не жалко. Спросил просто так.

– Да, решил напиться, – сказал писатель. – Еще будут вопросы?

– Напрасно обижаетесь.

– Я не обижаюсь. Можно еще рюмочку?

– Хоть две!

Бедный, бедный Ганс, подумал Иоганн Буш. И какого черта? Инсульт… Какого черта, я спрашиваю!

– Какого черта! – сказал он вслух. Хозяин бара «Нормандия» ничего не сказал. Иоганн Буш нагнулся и почесал за ухом Берга; Берг вяло завилял хвостом, но продолжал лежать, положив голову на передние лапы.

– Ганс был единственным, с кем можно было поговорить на немецком, – сказал Иоганн Буш.

Бармен опять ничего не сказал. Он молодец, подумал Иоганн Буш о хозяине. Конечно, тут ничего не скажешь. Ганс Гейнек умер от исульта и все…

– Предложить вашей собаке пирожное? – спросил хозяин.

– Откуда вы знаете, что Берг обожает пирожное?

– Ганс рассказывал. Мы вообше-то с ним были друзья.

– Берг, хочешь пирожное? – спросил Иоганн Буш собаку; Берг оживился. – Он хочет, – сказал писатель бармену. – Можете дать ему кусочек, но небольшой.

Виктор положил в тарелочку кусок пирожного, вышел за стойку, обогнул ее, подошел к собаке и положил тарелку перед его носом. Берг активнее завилял хвостом, но не притронулся к пирожному и посмотрел на Иоганна Буша.

– Поешь пирожного, Берг, – сказал писатель. – Мосье Виктор угощает. – И потом бармену:– Спасибо.

– Не стоит. – И хозяин бара вернулся на свое место за стойкой.

– Налейте еще, Виктор, и выпейте со мной.

– Ну, разве что еще по рюмочке.

И они опять выпили.

А потом Иоганн Буш спросил:

– Какого черта вы торчите в этой стране, Виктор? И именно в этой стране, да еще среди мексиканцев?

– Наверное, потому торчу, почему торчите вы и торчал Ганс Гейнек. А вам не нравятся мексиканцы?

– Нравятся, – ответил Иоганн Буш. – Я живу среди мексиканцев уже 7 лет.

– Я бы не сказал, что вы живете среди мексиканцев, – сказал хозяин бара. – Скорее вы живете в полном одиночестве. Но я рад, что вам нрявятся мексиканцы.

– Очень нрявятся! – с чувством сказал Иоганн Буш, и они рассмеялись.

А Ганс Гейнек вот уже теперь никогда не будет смеяться, подумал Иоганн Буш. Бедный Ганс!..

– Ганс мне о вас очень много рассказывал, – сказал бармен. – Мы часто говорили о вас и о том, что вас привело в эту страну.

– Могу себе представить, – хмыкнул писатель. – Зато о вас мне Ганс ничего не говорил.

– Это не так уж и важно.

– Вы опять скромничаете, Виктор.

– Бросьте, Иоганн Буш.

– Тогда можно я спрошу вас кое о чем?

– Валяйте, только помните, что я очень скромный человек.

– Ну так вот. Я приезжаю в город один раз в месяц, знаете ли. Так, ничего особенного: купить чего-нибудь для дома, для Берга, послать письма и все такое… Вы разрешите мне, когда я буду приезжать в город, заглянуть к вам на часок другой.

– Давайте выпьем еще по одной, Иоганн Буш. И перестаньте пороть чушь!

– Спасибо, Виктор. Давайте опять выпьем.

– За что будем пить?

– За Ганса.

– Принято. За Ганса Гейнека.

– А это ничего, что вы пьете? – спросил Иоганн Буш. – Я имею ввиду вашу работу.

– Не беспокойтесь, – сказал Виктор. – Если я напьюсь, меня заменит один из официантов. Кстати, официант, работающий у стойки за место бармена, получает добавку к зарплате. Так что каждый из них ждет не дождется, когда я напьюсь или заболею, и кто-то из них заменит меня.

– Виктор. Давайте сегодня сделайте доброе дело. Ради Ганса.

– Что вы имеете ввиду?

– Напейтесь, и пусть кто-то заменит вас.

– Вы решили подорвать дисциплину в моем баре, сеньор Хуан, – сказал бармен, рассмеявшись. – А еще немец!

– Да, немец! – почему-то сказал Иоганн Буш. Ему почему-то вдруг очень нужно было в это время быть именно немцем (может, из-за Ганса?), но потом ему стало стыдно. Кончай ты это дело, Иоганн Буш, сказал он сам себе. Ведь тебе так часто бывало стыдно, что ты немец. Бывало, согласился он, и даже чаще, чем хотелось бы. Но вот теперь ему почему-то приятно было осознавать себя немцем.

– Я немец, Виктор, а вы вот француз, – сказал он.

– Можно быть и французом, – сказал хозяин "Нормандии", – если вам так уж не нравится, что я еврей.

О черт! – подумал Иоганн Буш. Вслух он сказал:

– Да я не это имел ввиду, совсем нет… я просто… Вы простите, если это так прозвучало. Я тоже иногда не в восторге от того, что я немец. Вспоминаешь свое арийское прошлое, и тебе становится стыдно.

– Давайте выпьем, Иоханн. Так будет лучше.

– Давайте, Виктор, за что?

– За Ганса Гейнека, Иоханн: он тоже был немцем.

– Спасибо, Виктор.

И он выпил опять. Иоганн Буш посмотрел туда, где была дверь. Она была открыта, и чувствовалось, как жара на улице вместе с движущимся солнцем пытается проникнуть в бар. В этой приближающейся, движущейся жаре чувствовалось приближение какой-то катастрофы, Иоганн Буш спросил вдруг бармена, резко повернувшись к нему:

– Вы любите стихи, Виктор?

– Очень.

И писатель продекламировал:

– "Вот как кончится мир,

Вот как кончится мир.

Вот как кончится мир:

Вовсе не взрывом, а всхлипом."

Что вы об этом скажете?

– Знаете, Иоханн, Том Эллиот писал стихи хорошо, но он ошибся.

– Правда?

– Точно вам говорю… Мир кончится не всхлипом, а тем, что какой-нибудь сукин сын насрет на то, что Бог назвал Миром. Вот так все и кончится. Из-за какого-нибудь засранца.

– Виктор, у вас довольно-таки своеобразные представления о поэзии. Двайте выпьем.

– За что, Жан?

– За Ганса, Виктор. Он тоже не любил мистера Эллиота.

Бармен рассмеялся, и они чокнулись. И вдруг Иоганн Буш так ясно ощутил рядом с собой Ганса, что вздрогнул. Писатель подумал, что Ганс здесь, рядом с ним в баре Виктора «Нормандия», просто он его не может видеть, потому что тот уже умер. Но он здесь, я чувствую это, подумал Иоганн Буш, жаль, что я не могу его видеть…

– Налейте еще, Виктор. Опять будем пить.

– Одну минуту, Иоганн. – Бармен подозвал одного из официантов и приказал заменить его у стойки. – Давайте, раз уж мы так серьезно взялись за дело, перейдем к столику и немного перекусим. Плохо столько пить, ничего не поев.

– Как скажете, Виктор. Командир здесь вы, и мне придется лишь выполнять ваши приказания. Я простой солдат.

– Не скромничайте, Иоханн, вы самый что ни на есть настоящий генерал в писательстве. А я лишь скромный капитан национальной гвардии образца 1789 года. Так что, приказывайте, генерал!

– Вы маршал среди барменов, Виктор! И вам придется с этим смиритсься, если вы хотите, чтоб я принял звание генерала. Что же касается Берга, то он у нас будет рейхслейтером.

– Не согласен, генерал, жалко пса. Никаких рейхслейтеров, рейхсканцлеров и вообще рейхов.

– Я вас понимаю, Виктор.

– Спасибо, Иоганн. Берг будет полковником.

– Принято.

– А теперь сядем вон за тот столик, если вы не против.

– Вперед, г-н полковник, – сказал писатель собаке, – ведите свое начальство к столу. Начальству угодно трапезничать.

Видя, что Иоганн Буш поднимается со стула, Берг решил, что они покидают бар, и радостно побежал к двери и остановился, как всегда, и посмотрел через плечо, чтобы удостовериться, следует ли за ним его хозяин. Но Иоганн Буш показал рукой на столик, и Берг понял, что рано радовался, что это лишь смена декораций, вернее, смена места действий, но самое главное, что понял Берг, это то, что хозяин его будет продолжать пить. Берг заскулил и пошел обратно, понурив голову, и улегся под столиком, всем своим видом показывая, что к происходящему он не хочет иметь никакого отношения.

– Здорово, генерал! – сказал бармен. – Такого пса я еще не встречал.

– Спасибо, маршал. Видели его глаза? Он осуждает меня за то, что пью. Это единственное, чем он походит на моих двух бывших жен. Они тоже упрекали меня за то, что я пью. В остальном же Берг естественно лучше их обеих.

– Моя жена тоже не любит, когда я пью. Говорит, что я становлюсь свиньей. Но я никогда не свинячу, мой генерал, можете быть спокойны!

– Не беспокойтесь, маршал. Если б вы даже свинячили, я бы никому не рассказал об этом. Кстати, как зовут вашу жену?

– Мадлен.

– Красивое имя.

– Да, имя у нее красивое, и она тоже красивая. Однако, мы отвлеклись от темы, мой генерал.

– Так давайте вернемся к ней. На чем мы остановились? Ах, да! На еще одной рюмке.

– Вы правы, Иоханн, простите, мой генерал. Выпьем и будем есть.

Они выпили.

– Что у нас из съестного? – спросил Иоганн Буш.

– О, полковнику обязательно понравится, – сказал бармен.

– Я надеюсь, маршал. Это поднимет его боевой дух. Начальство должно заботиться о боевом духе своих подчиненных. Кстати: вы знаете, что если правильно есть, то можно пить до бесконечности?

– Не согласен, мой генерал. Наш желудок не безрамерный. Мне это говорил Ганс Гейнек, который, как вы знаете, в Германии был врачем. Так что когда-нибудь организм потребует освобождения. Если не перебарщивать, то освобождение произойдет через естественное, именно для этого сочиненное отверстие. Если переборщить, то через другое отверстие, прямо противоположное первому, то есть через рот…

– Да-а, маршал… Эстетом вас назвать тридно.

– Это вы вноваты, мой генерал. Я лишь защищал медицинскую точку зрения.

– Так давайте выпьем.

– За что, мой генерал?

– За Ганса Гейнека, маршал: он был врачом в Германии до того, как стал хозаином бара в Мескике…

А потом они ели. Иоганн Буш ел с большим аппетитом и думал о том, что, когда кто-то умирает, очень хочется есть… Почему это так? Может, это какой-то внутренний протест? Какое-то бессознательное неприятие смерти? Нечто жизнеутверждающее?

Иоганн Буш ел и время от времени смотрел, как ест под столом Берг.

– Есть нужно всегда, – сказал, словно читая его мысли, Виктор, хозяин бара "Нормандия". – Всегда есть – вот первое правило настоящего солдата.

– Согласен, маршал. Не будем слишком щепетильны, тем более, что мы этим вряд ли можем помочь Гансу.

– Никому этим не поможешь, – сказал Виктор. – И потом: может быть в том, что человек ест, когда кто-то умирает, есть какое-то преклонение перед усопшим, перед памятью о нем. В этом, наверное, есть какое-то нежелание воспринимать его мертвым. Поэтому и на поминках пьют за ЖИВУЮ памать покойного. Тем, что едят, люди делают как бы живым умершего.

– Это не приходило мне в голову, – сказал Иоганн Буш. – Вы правы, может быть, маршал. – А в уме подумал: "Бедный Ганс!" Потом вслух добавил:– Излишней щепетильностью никому не поможешь. И Экзюпери тоже.

– Что?

– Ничего… Сегодня с утра я почему-то думал об Экзюпери.

– Понятно. А вы знаете, что самолет Экзюпери нашли?

– Что вы сказали, Виктор?

– Я сказал, что самолет Экзюпери нашли. Сегодня утром по телевизору сообщали.

– Я не знал. – Писатель был очень взволнован. – Сегодня утром, вы сказали? Я был в машине, ехал в город… И как раз думал об Экзюпери…

– Я не знал, что для вас это так важно, – сказал Виктор.

– Важно, очень важно, маршал. Вы не представляете, как важно!

– Я рад, что сообщил вам приятную новость, мой генерал.

– Это, конечно, не притупляет боль за Ганса, но хотя бы какое-то утешение… – сказал Иоганн Буш.

Ну, вот видишь, подумал он, самолет Экзюпери нашли все-таки. Какое теперь будет утешение для Маленького принца! Ну и ладно, Иоганн Буш! Теперь опять подумай о Гансе. Думай, думай, приказывал он себе. Думай до тех пор, пока при воспоминании о нем ты уже ничего не будешь чувствовать… Не скоро это будет, сказал он себе и вздохнул.

На второе подали жаренное мясо, мелко изрубленное, политое острым горячим соусом.

– Послушайте, Виктор, вы видели после смерти Ганса его любовницу?

– Да. Много раз.

– Ну и как она?

– А как вы думаете?

– Думаю, плохо.

– Вы правильно думаете, мой генерал. Ей очень плохо. К тому же ей трудно приходится с детьми. Ей нечем кормить их. "Ганновер"-то пришел в запустение после смерти Ганса. Туда почти нитко не заходит, да и официанты все уволились, говорят, не хотят больше работать в «Ганновере». Короче говоря, ей очень трудно.

– Черт! Ганс умер почти месяц назад, а я узнаю об этом только сегодня. Почему мне никто не сообщил? Трудно было сделать это? Трудно было приехать ко мне?

– Не надо никого винить, мой генерал. Нужно подумать, как помочь ей и детям. Это дети Ганса. Мы собрались хозяевами баров, кафе, ресторанов нашего квартала и передали ей некоторую сумму.

– Вот что, маршал, – сказал Иоганн Буш, – вы должны помочь мне в одном деле.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, мой генерал. Я поеду с вами к ней. Ей понадобятся деньги. То, что мы собрали, она спустила на адвоката.

– А в чем дело?

– Да так… Неприятность одна. Объявились родственники Ганса из Германии, а ей никак не убедить их представителя, что Ганс отнюдь не стал миллиардером. Их представитель, который что-то вынюхивает здесь в городе и родственники в Германии естественно не верят.

– Кто этот представитель?

– Я не видел его, мой генерал.

– Все ясно, маршал. Давайте выпьем, мы уже достаточно поели.

– Отличная мысль, мой генерал.

Иоганн Буш знал, что не сможет поехать домой и что переночует в отеле. За 7 лет, что он жил в этой стране, такое с ним случалось лишь однажды, когда он опять надрался, как последний сукин сын, вместе с Гансом, и не мог вести машину. И теперь тоже самое. Виктор вызвался проводить "своего генерала и его собаку" до отеля, и они всю дорогу пели французские песни, потом немецкие песни, а когда они почти дошли до отеля, они пели песни уже на идиш. Взяв ключи у портье, Иоганн Буш вместе с Бергом поднялся в номер, из номера заказал бутылку джина и, когда рассыльный принес его, он разделася и лег в постель. Он знал, что не сможет заснуть, и посмотрел на часы: дело шло к полуночи. Ты не сможешь заснуть, Иоганн Буш, и ты это знаешь, подумал он. Что же мне делать? – спросил он самого себя и сам же и ответил: что ты еще можешь делать? Ничего. Налей себе в бокальчик и начни думать о Гансе. Ты должен думать о Гансе, чтоб завтра держать себя в руках. Да, сказал он себе. Завтра я постараюсь держать себя в руках. Ведь теперь ты абсолютно одинок, сказал он себе. Правда, у тебя появился Виктор, и самолет Экзюпери нашли, но все-таки ты теперь абсолютно одинок. Даже если знаешь, что у тебя есть Берг… У меня все еще есть Берг, да он тоже уже старый. Все мы старые!.. Боже, как одинок человек! Слышишь, Берг, человек все-таки существо одинокое…

4

– Вот именно, Берг, – сказал он собаке. Он был очень пьян, и все же не так пьян, чтоб сразу отключиться и заснуть. Он чувствовал в себе непреодолимое желание поговорить с кем-нибудь («не надо было уходить от Виктора, хотя ему ты все равно все бы не рассказал»), и он теперь говорил с Бергом. – Сароян был прав, Берг, человек – существо одинокое. При всем при том, что у него есть 6 миллиардов собратьев, таких же, как и он, «человеков», человек все равно остается одиноким. И знаешь почему, Берг? Потому что он думает, и он не может не думать. Человек думает всегда, каждую секунду, о чем-либо. То есть, если выражаться точнее, человек каждую секунду что-то чувствует, ощущает, видит, осязает, и это приводит к мыслям, картинам, образам, ассоциациям. Вот невозможность рассказать кому-либо о том, что ежесекундно происходит в голове, и делает человека существом одиноким. Значит, человек одимок всегда. Чем больше людей, кому человек может рассказать о себе, тем меньше он одинок. Когда кто-то говорит, что он он одинок вообще, это означает, что ему некому рассказать о себе. Можно выразиться даже в числах: « я одинок на четыре человека», или: «я одинок на пятнядцать людей»…"Я одинок."– говорит абсолютно одинокий человек. Это тот, наверное, который вообще молчит. Ведь если даже на улице ты спрашиваешь, который час, это означает, что ты говоришь о самом себеКто-то ведь узнал, что тебя интересует время; значит, ты куда-то спешишь, или кого-то ждешь… Человек одинокий (человек вообще) живет иллюзиями, иначе он сойдет с ума или повесится. Он гиляет по парку и мысленно говорит с деревьями, птицами, другими людьми («посмотрел бы на себя, урод!»). Если он позволит себе додуматься до того, что он не нужен никому – ни деревьям, ни птицам, ни другим людям, он не выдержит. Одинокие люди заводят себе кошек, собак, выращивает растения ("ну, как вы, мои милые розы? Соскучились по мне?..); человек заводит себе друзей, подруг, жену (а то и нескольких жен!), детей и т. д. «Я одинок на 150 моих собратьев!» – восклицает он. Но все дело в том, что ни один человек не может сказать: «Я одинок на шесть миллиардов людей». А жаль. Хотя, знаешь, Берг, наверное, нет, не жаль… Может, через два-три столетия придумают такие аппараты, которые надевают на головы и которые показывают все, что ежесекундно происходит в голове того, или иного человека. Тогда не будет ни воров, ни убийц, потому что тогда будут видны все намерения, желания человека. Все будет ясно, наглядно. Но тогда человечество умрет. А знаешь почему? Да потому, милый Берг, что человеку захочется быть абсолютно одиноким. Вот и все. Но все это – пустая болтовня, Берг. Мы с тобой одиноки и никому не нужны. Во всем этом большом мире! Никому…

А кто виноват? – спросил он самого себя и ответил: я… Конечно, если каждый месяц твой литературный агент, живущий в Нью-Йорке, пересылает тебе два мешка писем, пришедших со всего света на твое имя, и ты при всем этом остаешься одиноким, то в этом виноват лишь ты. И с этим, пожалуй, спорить бесполезно…

Иоганн Буш встал с постели, налил себе еще один бокал джина и опять лег.

И никого в этом винить не надо, снова подумал он. Ты сам всегда делал то, что хотел и совершал ошибки, следующие одна за другой. Вообще, человеческая жизнь – это цепь бесконечных ошибок. (Он сделал глоток). Все было ошибкой. Абсолютно все. И, несмотря на внешний успех, жизнь все-таки не сложилась. Ведь не сложилась эта чертова жизнь! И вот поэтому-то мне и плохо теперь, потому что я понял это. Тебе плохо потому, что Ганс умер, сказал он себе. И еще потому, что в том, что ты называл "незыблемыми позициями", появилась трещина. О чем ты? О том, о чем ты собирался говорить с Гансом. Не надо сейчас о Гансе! Хорошо, не надо, просто почему бы тебе не согласиться с тем, что у тебя наступил кризис? Ты 7 лет живешь в этой стране, пишешь и веришь в то, что сам же и сочиняешь, и ты эти 7 лет веришь, что ты не дезертир. А вот сегодня ты стал сомневаться в этом, да еще смерть Ганса впридачу. Ты просто выбит из коллеи, сказал он себе, и тебе будет плохо до тех пор, пока ты не придумаешь что-нибудь новое, за что можно будет зацепиться…

– О, Берг, человек всегда живет иллюзиями! И сегодня еще одна иллюзия разлетелась, разбилась, растаяла. Ты просто однажды встаешь утром и чувствуешь, что весь покров иллюзий, в который ты заботливо укутал себя, кто-то грубо сдер, отбросил, и ты оказался голым, незащищенным. Камю был прав, Берг: именно в такие состояния души человек больше всего близок к самоубийству. – Иоганн Буш выпил еще джина.

Так что же все-таки происходит? Ничего особенного. Просто ты стал сомневаться в том, что то, что ты делаешь, кому-нибудь нужно! А как же письма? Письма приходят от читателей, прочитавших твои ранние произведения, и ты это прекрасно знаешь, и нечего себя обманывать. О новых книгах тебе никто ничего не пишет (ты слишком элитарен, сложен и непонимаем для простых людей!). О новых книгах тебе пишет только твой литературный агент, который пересылает тебе газетные рецензии с блетящими рецензиями. А ты знаешь, сколько плохих рецензий он тебе НЕ пересылает? Конечно, знаю, сказал он самому себе, я же сам запретил ему посылать мне неблагоприятные отзывы… И ты после этого можешь сказать, что ты не последний пердун нашего столетия? Иоганн Буш согласился, что он самый настоящий пердун нашего столетия, а потом подумал: все дело действительно в том, что ты стал сомневаться, что твои книги кому-нибудь нужны. Диагноз правильный, как говорит (говорил!) Ганс; главное поставить правильный диагноз… Значит, литература (выражайся попроще, прикзал он себе!), значит, каждая отдельная книга должна помочь каждому отдельному человеку?.. Если ты сейчас скажешь «да», я тебя пристрелю!..

Иоганн Буш сказал «да» и попросил своей второй половине заткнуться. Он встал и налил себе в бокал очередную порцию джина. По дороге он посмотрел в окно, на проязжающие внизу автомашины, на проституток у дверей отеля ("останови ход своих мыслей, пошляк!"), и опять лег.

– В последний раз мы с тобой, Берг, были с женщиной месяц назад, когда с Гансом сняли двух девочек и пришли в этот самый отель.

Вот видишь, это было не так уж и давно, сказал он себе, месяц назад, так что нечего хныкать! Иоганн Буш улыбнулся в темноте и в очередной раз попросил своей половине заткнуться. Расскажи лучше Бергу что-нибудь, что он не знает. Ты уже нашел выход ("КАЖДАЯ ОТДЕЛЬНАЯ КНИГА МОЖЕТ ПОМОЧЬ ОТДЕЛЬНОМУ ЧЕЛОВЕКУ"), так что можешь расслабиться. Расскажи Бергу то, что он не знает. А что не знает Берг? Спроси у него.

– Что же тебе рассказать, Берг? Ты спишь? Ну, спи, псина, я все равно тебе буду рассказывать, потому что мне надо кому-нибудь что-то рассказать…

А, может, тебе пригласить девочку? Нет, ты слишком пьяный и слишком старый для таких развлечений (неужели?). Честное слово, это так. Так что лучше я на самом деле расскажу Бергу что-нибудь из того, что он не знает. Ну, давай, не ленись, сказал он себе, и не думай о девочках, старый пьянчужка!..