Текст книги "Иоганн Буш"

Автор книги: Ованес Азнаурян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ованес АЗНАУРЯН
ИОГАНН БУШ

Посвящается моему другу Роману Шубину.

Вокруг героя все становится трагичным

Ф. Ницше.

1

Иоганн Буш был писатель с мировым именем, его знали и читали в обоих полушариях, он был богат и абсолютно одинок. Иоганн Буш был лауреатом многих международных премий, и в этом списке отличий не доставало лишь той, смамой высокой, шведской… Иоганн Буш не так уж и тосковал по ней. Он просто надеялся, что когда-нибудь он получит эту премию, и еще он надеялся, что не умрет раньше времени. Умирать он пока еще не собирался.

Писать он стал очень рано, печатался тоже всегда с большим успехом и думал, что просто родился писателем (он так и говорил всем во время интервью, то есть тогда, когда он еще давал интервью). Однако по-настоящему, как он считал, он стал писать, когда семь лет назад бросил все и приехал в эти края, нашел дом на вершине посредине огромной равнины, нанял его, а потом и купил. Манера письма действительно изменилась, и это отмечали все критики, которые с тех пор стали разделять его творчество на три периода: бронзовый серебряный и золотой. Сам писатель смеялся над всем этим, полагая, что творчество есть творчество, и вообще глупо разделять его на периоды. Просто все это – одна человеческая жизнь, говорил он; человек взрослеет, стареет и умирает, и вместе с возрастом меняется само творчество. Вот и все. Но в общем-то он был не прав, ибо его творчество действительно совершило три революционных витка, причем нельзя было не заметить, что они, эти переломы, связаны с личной жизнью писателя. Прослеживая нить произведений Иоганна Буша и сверяя даты их написания с датами жизни самого писателя, даже невооруженным взглядом было видно, что "бронзовый период" спвпшадает с жизнью его с первой женой Бертой; второй, «серебряный» – с тем временем, когда он жил со второй женой Анной, и который отмечен только одним произведением, романом "Смерть Героя"; и третий, который критики называют "золотой", – с тем временем, когда он бросил всех и все и переехал жить в эту страну. Он и сам чувствовал, что стал писать иначе, лучше. Манера письма стала строгой, слова – чище, точнее; мысль стала яснее, без всяких выкрутасов, стиль окончательно выровнялся, и во всем его творчестве появилась некоторая размеренность, какая-то мудрость, та мудрость, которая приходит лишь со старостью…

В жизни Иоганна Буша работа занимала центральное место, и она очень часто служила средством спасения от превратностей судьбы. Нужно писать, писать, во что бы то ни стало писать, говорил он всегда.

– А то ты вообще свихнешся, – добавлял он, когда вовсе не хотелось писать. – Нужно все время писать и не дать себе расслабиться. Если ты расслабишься, ты погиб. Тебя убьют, съедят заживо!.. – И он писал всегда, с отчаянным упорством…

С первой женой Иоганн Буш прожил 13 лет, и, когда шел уже тринадцатый год его совместной жизни с Бертой, он решил, что хватит. Больше он вынести не мог и просто предложил развестись. Берта к этому, на его удивление, отнеслась весьма спокойно, но сказала, что лучше нее у него не будет жены. Это оказалось пророчеством, ибо его вторая жена Ханна (или, как он ее называл, Анна), оказалась совсем другой. Когда Иоганн Буш женился на Анне, он был уже достаточно богат, так что его второй жене нужно было лишь выезжать с мужем на всякие приемы, да еше выполнять соответствуюшие обязанности в постели. Когда Иоганн Буш развелся с Бертой и женился на Анне, ему было 39 лет. Ровно через шесть лет после того он оставил своей второй жене весь свой дом и все, что имел, и приехал в эту страну, где и нашел этот дом на вершине холма.

Берта была высокой, темно-волосой, худой; Анна же была блондинкой, чуть ниже ростом, у нее была золотистая от постоянного загара кожа и зеленые глаза. Теперь, прожив в одиночестве 7 лет, Иоганн Буш, имея достаточно времени, чтоб дотошно сравнить своих двух август, пришел к выводу, что Анна по сравнению с Бертой была настоящей сукой. И на кой черт он женился на Анне? А на кой черт он развелся с Бертой? Он не знал, что ответить. Иоганн Буш лишь знал, что Берта и он просто надоели друг другу. Иоганн Буш решил тогда, что для дочери будет лучше, если уйдет он (а дочка, тогда еще учащаяся престижного колледжа, говорила: "Свинство, когда тебе задают на дом прочесть роман твоего же собственного отца!"). В создавшейся ситуации, конечно же, самым правильным было уйти, но Иоганн Буш сделал одну ошибку: он не ушел вообще, как он это сделал шесть лет спустя, а ушел к другой женщине.

С Анной в последнее время было так, что лучше и не вспоминать. Одному Богу известно, что ему стоило не всадить в нее нож. Хотя и до конца она возбуждала его сексуально. Бывало очень часто, что, когда они ругались, причем так, что, что стыдно було подумать, что все это слышно на улице, он бросался к ней и начинал раздевать ее. Но это были лишщь редкие минуты нежности, и когда он понял, что просто ненавидит Анну, он ушел и от нее… К тому же тогда вспыхнула новая любовь… Это было после очередного скандала, и когда он уходил, Анна спросила, когда он вернется, и он ничего не ответил. Анна не верила, что он может не вернуться больше. Смешно все это. Смешно, что Анна не верила. А самое смешное то, что, когда он ушел от Анны, та очень подружилась с Бертой, его первой женой, и дочь тоже подружилась со второй женой своего отца и очень часто навещала ее. Может быть, это тоже было смешно, хотя Иоганн Буш думал, что не очень…

Теперь ему было 52 года, и жил он в этом домике на вершине холма вот уже 7 лет в совершенном одиночестве, если не считать собаки по кличке Берг, – единственное существо, кого он взял с собой из Берлина. Он, конечно, тосковал по тем, кого когда-то очень любил и кому сам же запретил приезжать сюда к нему, в этот дом-крепость, в котором он, казалось, прятался от всего света. Однажды Анна в одном из писем ("Боже, откуда у нее эта идиотская привычка писать письма!?"), написала, что он, Иоганн Буш, ДЕЗЕРТИР. Он ответил: "Но разве я перестал писать? Если б я перестал писать, вот тогда бы был настоящим дезертиром. Вон, Селлинджер – тот дезертир настоящий!.."

И он хотел верить, что не покривил душой, ему хотелось именно так думать. Что до Анны, то она естественно была другого мнения, хотя и с годами успокоилась, регулярно получая от мужа деньги. И Иоганна Буша с тех пор оставили в покое. Только однажды к нему приехала дочь. Неожиданно, вдруг. Взяла и приехала, и ничего… Посидели, поговорили немного. И она, дочь то есть, сказала, что выходит замуж, и он ничего не сказал, отнесся к этому как-то равнодушно, и Марта уехала на следующее утро и с тех пор не написала ему ни строчки. После этого он получил еще одно письмо от Анны ("Ну, не может она она без писем!"), в котором было лишь одно слово: СВИНЬЯ. Это лишний раз доказывало, что дочь тесно общается со второй женой своего отца.

Единственный человек, с кем Иоганн Буш поддерживал связь из прошлой жизни, был его литературный агент, который жил в Нью-Йорке и которому Иоганн Буш месяц раз посылал коротенькое письмецо или посылочку с очередной рукописью. Короче, Иоганн Буш был полностью одинок и видел людей лишь месяц раз, когда уезжал в город за покупками. Целый месяц он общался исключительно с Бергом и уже привык подолгу беседовать с этим псом, убедив себя в том, что Берг все понимает. Может, Берг и понимал многое, только в последнее время очень часто на середине разговора (вернее, монолога писателя) бедный пес закрывал глаза и храпел.

Берг был собакой умной и воспитанной. Это был пес неопределенной породы с очень красивой шерстью светло-коричневой масти, с серыми ободками вокруг глаз. Берг был уже очень старый, хотя это по нему сказать было нельзя: он по-прежнему был проворен, крепок, имел удивительно крепкий нюх и острое зрение. Правда, теперь он стал ленивым и не каждый раз, когда где-нибудь близко от дома раздавался какой-нибудь шум или крик птицы, он лаял. Берг лишь, рассерженный тем, что его потревожили, навострял уши и недовольно бурчал. Может, это была не леность, а просто та разновидность мудрости (философской мудрости), которая приходит лишь со старостью?..

Берг больше всего на свете обожал котлеты и пирожное. Во всем остальном это был обыкновенный пес, каких великое множество: умных, воспитанных, преданных всеми фибрами души своему хозяину. Хозяин же каждый месяц ехал в город и покупал своему псу мясо для котлет и пирожное (а для себя – консервы).

О, Иоганн буш любил эти поездки в город. В этих поездках ему нравилось само ВОЗВРАЩЕНИЕ. Он любил возвращаться в этот свой дом, свою крепость, или, может быть, в тюрьму, который был виден еще издалека, красивый такой, белый, с красной крышей. Дом этот стоял на вершине холма, возвышающийся над бескрайной равниной, поросшей сплошным, лесным ковром. На многие километры вокруг никаких возвышенностей больше не было, и холм этот был похож на одинокую пирамиду древних ацтеков, которую укрыли зеленым пледом. К вершине холма вела дорога, которая спускалась вниз и потом стрелой, рассекая зеленый ковер леса, бежала далеко за горизонт, а потом еще дальше, чтоб сорваться затем с кручи в котловину, где лежал большой город. В этом доме на холме и прожил 7 лет писатель Иоганн Буш и писал книжку за книжкой. Так проходили дни, протекала жизнь, сочилась сквозь, пальцы, незаметно как-то, как песок… И Берлин давно уже остался позади, утонув в облаке дождя, хмурости, пасмурности…

В этих краях времена года сменяли друг друга с поразительной, почти календарной точностью и постоянством, и это нравилось Иоганну Бушу. Ему нравилось каждый год подмечать знакомые мелочи изменений в природе, и это каждый год было красиво, и каждое время года он любил, потому что лес был красивым всегда: что летом, что осенью, что зимой или весной. И он знал и любил этот лес, знал все его запахи, оттенки цветов и настроения… И вот этот самый лес, который Иоганн Буш любил горячо и нежно, помогал ему не думать о том, каким бывает в разное время Алексяндр пляц или каким бывает Рейн… Когда Иоганну Бушу становилось совсем невмоготу, он уходил далеко вглубь леса вместе с герром Бергом и охотился. У него не было предубеждений насчет охоты, и он просто стрелял зверей и птиц (туши которых потом отвозил в город и сдавал в магазины), и успокаивал то, что он называл "божественным нервом", то есть свою совесть, тем, что охотился не чаще, чем 4 раза в год. После каждой охоты, вернувшись из города, он напивался обязателно до чертиков, и бедному Бергу приходилось спать в гостиной, поскольку пес не выносил запаха алкогольного перегара. На следующее утро после пьянки Иоганн Буш обычно говорил Бергу:

– Свинья я, Берг, и Анна права. Самая настоящая свинья!

Берг тогда лишь укоризненно скулил и смотрел на своего хозяина…

Иоганну Бушу было 52 года, и самое главное, что ему надо было купить в городе, хоть он и не признавался себе в том, что это – главное, был джин. Без хотя бы одного бокала джина Иоганн Буш не мог заснуть, и он знал, что скоро придется прибегнуть к помощи таблеток.

2

В очередной раз наступило лето, в очередной раз из леса доносился какой-то особый дурманящий аромат, от которого становилось немного непосебе… И этот запах из леса не давал покоя ни днем, ни ночью…

Иоганн Буш открыл глаза. Было абсолютно темно, и слышно было, как шумит лес за окном, да еще – как сопит Берг… И вдруг такая тоска сжала сердце его, что ему захотелось помереть тутже на месте. Иоганн Буш вздохнул и прошетал:

– Проснись, Берг. Сегодня мы поедем в город. – И включил свет.

Берг, как это всегда бывает с собаками, тут же оказался на ногах и полез целоваться.

– Ну, ладно, перестань. Дай одеться. Позавтракаем и поедем.

Но он продолжал лежать. Берг побежал к двери, остановился и посмотрел через плечо, словно говоря: "Ну и что? Сам говоришь «вставай», а сам лежишь еще? А ну, вставай, старый пьянчужка!"

– Иду, иду, – сказал "старый пьянчужка", – не смотри на меня так.

Берг тем временем спустился вниз, выбежал во двор отдать природе-матушке должное.

А Иоганн Буш одевался и прислушивался к голосам леса. Деревья шумели, ветер все крепчал, и ясно было, что рассвет уже близко. Он спустился вниз, положил в маленькую мисочку еду для Берга и стал варить для себя кофе, который он пил вместе с сухариками. Иоганн Буш макал сухарики в кофе и утверждал, что кофе от этого становится еще более вкусным.

После кофе он стал собираться. Он вывел из гаража свою машину (старый лендровер, который он, кстати, купил вместе с домом), и уложил в него канистры из-под бензина (для движка), пустые бутылки джина ("зато я не курю!"), а также пустые коробки, в которых он привозил пирожное (продавец просил возвращать коробки). Одну бутылку джина, уже наполовину выпитую он положил под сидение, туда же положил миску для Берга и бутылку с водой. Когда он кончил собираться, уже совсем стало светло, правда, солнце еще не взошло, и Иоганн Буш знал, что восход он встретит в пути. Восход, наверное, будет красивый, думал он. Впрочем, как всегда. Как это было у старика Хема? "И восходит солнце"? Ну, чтож, посмотрим на этот восход. Опять и опять. А хорошо бы наша ппланета была такой маленькой, чтоб мы все время могли смотреть восход солнца, или, скажем, заход! Просто переставил на несколько шагов стул и вот тебе опять, смотри, сколько влезет… Но, кажется, это где-то уже было. Ах, да! У Экзюпери! И Иоганн Буш подумал, что плохо, что самолет Экзюпери еще не нашли. Ему хотелось бы найти самолет Антуана де Сент-Экзюпери, и он подумал, что это самое большое, что можно сделать для товарища по оружию ("Оружие? Перо – оружие? Странно, что с помощью оружия ты собираешься спасать этот мир!")… А вообще, подумал Иоганн Буш, самое большое, что можно сделать для Экзюпери, это вернуть ему жизнь. И он подумал, что может постараться найти самолет, но жизнь вернуть не может… Это не мой сюжет, подумал он. Пусть это сделает Тот, Другой Писатель, который сочинил эту сказку под названием Мир… А интересно, как закончится повесть "Иоганн Буш", который пишет Этот Писатель? Наверное, как всегда. Произведения Этого Писателя всегда оканчиваются одинаково, сам знаешь как. Он – Мрачный Писатель. Патологический какой-то. Всегда у Него умирают, черт побери! Так что пусть Он и подумает об Экзюпери… Он и о тебе позаботился, сказал Иоганн Буш себе, так что гляди в оба… Это – Коварный писатель: Он все знает…

– Берг, едем! – позвал он собаку. – Давай в машину.

Иоганн Буш открыл дверцу лендровера, и Берг прыгнул на сидение. Что-то у тебя мрачные мысли с утра, Иоганн Буш, сказал он себе. С чего это вдруг? Уж не умер ли кто-то там, на большой земле? Он подошел к ближайшей яблоне и постучал по стволу. Ты это брось, строго он сказал себе. Слышишь? Брось! Не смей! И он сел в мапину и завел мотор, который не сразу завелся. Иоганн Буш решил не обращать на это внимания. Черт! – только подумал он и сделал глоток из бутылки, которая была у него под сидением.

– Поехали, Берг, – сказал он собаке. – Поспи немного, а я буду вести машину…

Машина осторожно спустилась с холма, а потом развив бешеную скорость, пронеслась сквозь лес по дороге, прямее которой, думал Иоганн Буш, ничего не может быть.

Дорога эта вела в город, где была жизнь, и люди копошились в этой жизни, как муравьи, и Иоганн Буш любил эту дорогу, к которой относился как-то по-особенному: ведь эта дорога связывала его с жизнью, и в общем-то она одна и связывала. И больше ничего. Дорога эта была сложно мостом между жизнью, миром, где были люди, и не жизнью, не миром, где был (странно: «небытие», где можно "быть"), он, всемирноизвестный писатель Иоганн Буш. Каждый месяц Иоганн Буш ехал по этой дороге и только тогда ощущал, что он все еще жив. Дорога эта давала ощущение жизни, и каждый раз, ездя по ней, он, Иоганн Буш спрашивал себя: какого черта он ушел от всего осталного мира? И всегда отвечал сам себе: иначе нальзя было. Нельзя было, поэтому он ушел. Можно было сказать иначе: СБЕЖАЛ. Но Иоганн Буш не хотел спорить относительно формулировки: сбежал или просто ушел. Он знал лишь, что не перестал писать, а это самое главное. Чего греха таить, до сих пор ему не давал покоя выпад Анны: ТЫ – ДЕЗЕРТИР. Сегодня же, в это утро он почему-то засомневался в твердости своих позиций: " если я пишу, значит, я не дезертир". Он стал сомневаться, ибо почему-то подумал, что жизнь отшельника оторвала его от жизни людей. Ты не знаешь, что происгодит с людьми, ты не знаешь жизнь. Тогда вчем заключается твоя борьба, которой ты всегда кичился ("писате;ь должен быть борцом!")? Что дала любая из твоих книжек какому-нибудь конкретному человеку? Ничего. Так что тебя спокойно и вполне справедливо можно назвать ДЕЗЕРТИРОМ. Конечно! Ты дезертир, Иоганн Буш. Нельзя спасать Мир, убегая от Мира. Ты хочешь изменит Мир, но не делаешь для этого ничего. Делаю, сказал он себе: пишу книги. Но о чем? О том, что ты не знаешь? ВЕДЬ ТЫ СЕМЬ ЛЕТ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ В МИРЕ!!! Но я смотрю телевизор… Не смеши меня, пожалуйста. Ты заперся у себя в доме на холме и не хочешь (посмотрим правде в глаза) ни о чем слышать. Но хочешь, чтоб тебя что-то волновало, и даже телевизор смотришь, но остаешься слепым и глухим к окужающему миру..

Ладно, помолчи, пожалуйста, ты мне уже надоел. Мне нужно будет переговорить обо всем этом с Гансом. Поеду к Гансу, мы закатим целый пир сегодня и заодно переговорим… Черт тебя подери, моя вторая половина, черт тебя подери…

– Мы закупим все и поедем к старику Гансу, – сказал Иоганн Буш своей собаке. – Выпьем чего-нибудь, там и поедим. Сегодня мы будем пировать, ты не против? – спросил он. Бергу очень хотелось спать, но он из вежливости все еще не закрывал глаза. – Мы закажем мяса, очень много мяса и будем есть, и там будет настоящий хлеб. Ты, наверное, уже забыл, как пахнет настоящий, свежеиспеченный хлеб, Берг. Прелесть! Хорошо, когда он еще горячий, такой горячий, что не можешь даже трогать. Вот в такой хлеб положишь приличный кусок масла, да еще кусок сыра; и то и другое расплавится, и ты, зажмурившись оттого, что очень горячо, откусишь все это и почувствуешь, как у тебя по руке потечет масло… Лучше этого ничего не может быть в мире! Но прости: мы говорили о мясе. Мясо, Берг, мы закажем самое разное. Знаешь, когда от самого запаха уже текут слюньки! Ты это должен понять. Или ты уже ничего не воспринимаешь, кроме твоих вонючих пирожных? Брось! Мясо! Мягкое, тающее у тебя во рту! Мясо, которое ты запиваешь вином, да еще откусываешь перчик, такой острый, что искры сыплятся из глаз. Впрочем, момент с перчиком тебе не интересен… Слушай! Когда мы поедим, так что уже не сможем дышать, я и герр Ганс закурим по сигаре и хлебнем немножко джину, а тебе, так и быть, дадим кусочек пирожного. Нет! Пирожное ты и так едишь, чуть ли не каждый день. Мы закажем тебе на сладкое мороженое! Мороженое, Берг, слышишь? Шоколадное! Хочешь? Только чур потом не жаловаться на горло. Ты его ешь медленно, Берг, пожалуйста, чтобы не остудить горло, а то лечить тебя одна морока. Ты ведь не пьешь джин. Я бы мог предложить тебе джин, чтобы не заболеть, как это всегда делаю я сам, но ты непьющий. Ты не пьешь, не водишься с девочками, не куришь… Хочешь попасть в свой вонючий собачий рай? А, Берг? Как ты думаешь, есть у спбак рай? Почем знать. Может, и есть, ты-то не знаешь. И вообще никто не знает. Ладно, Берг, давай договоримся сразу: мороженое есть медленно.

Берг уже спал и, как всегда, храпел и время от времени скулил во сне. Иоганн Буш продолжал говорить, но уже не вслух, а сам с собой, хотя и все так же обращался к Бергу.

Эх. Берг, думал про себя Иоганн Буш, а как сейчас, наверное, здорово у Ганса! Впрочем, у Ганса всегда бывает здорово. Сядешь у стойки, попросишь его дать тебе кружку пива, и пьешь его, и тебе приятно каждый раз бывает класть кружку (запотевшую от того, что пиво слишком холодное), на квадратную соломенную подстилку. Ты ведь любишь, Берг, Ганса Гейнека? Правда? Конечно, любишь, он ведь тебе дает пирожные, которые мы не покупаем, потому что в них слишком много крема…

Ганс, друг Иоганна Буша, был очень высокий, светло-волосый, уже начинал толстеть, в общем, такая громадина с острой бородкой и голубыми глазами. Ганс любил играть на виолончели (чего только не бывает в природе, думал всегда Иоганн Буш: чистокровный немец, живущий в Мексике, играющий на виолончели!), любил литературу (одним из его самых любимых авторов был Иоганн Буш), прекрасно знал классическую музыку, античную мифологию и вообще всю античность, был вдовцом и имел бар под названием «Ганновер». Первое, о чем спросил Ганс, когда познакомился с Иоганном Бушем, это – сколько тот выпивает перед тем, как сесть писать свои вещи, ибо он был уверен, что так, как пишет Иоганн Буш, писать можно только тогда, когда основательно выпьешь. Иоганн Буш и Ганс Гейнек подружились сразу, и Иоганн Буш, когда приезжал месяц раз в город, всегда приходил в бар Ганса Гейнека, и они вместе пили. Ганс Гейнек предлагал Иоганну Бушу провести в его дом телефон. Иоганн Буш не соглашался, говоря, что это безумие и что не для этого он бежал от цивилизации, чтоб быть связанным с ним через телефон. Ганс смеялся тогда и говорил ему, что существуют такие девушки, которые по телефону сделают с ним все, что он только ни пожелает. Иоганн Буш посылал тогда Ганса Гейнека подальше, и они опять пили.

Теперь, в то летнее утро, сидя в машине, Иоганн Буш подумал, что ему об очень многом нужно будет поговорить с Гансом. Я скажу обо всем, что сегодня надумал, и уверен, что Ганс поймет. Конечно, поймет, думал писатель, Ганс всегда понимает…

– Берг, нужно все поскорее закупить и поехать к Гансу, – сказал он вслух. – Сегодня будет большой пир…

А потом машина выехала из леса, и Иоганн Буш увидел далеко внизу раскинувшуюся в бело-сероватой дымке долину и город.

– Черт возми! Какой восход! – сказал Иоганн Буш. – Напрасно ты спишь, Берг! Посмотри! Когда видишь такой восход, хочется жить…