Текст книги "Крестовый поход против Грааля"

Автор книги: Отто Ран

Горожане хорошо знают, что в лагере крестоносцев свирепствует голод, листья и трава заменяют недостающий хлеб.

Но Бог заботится о своих закованных в латы пилигримах, он снова запрещает тучам поить еретиков, источники иссякают. Осажденные утоляют жажду вином, но и оно грозит скоро кончиться. Голод устрашающ, но жажда еще страшнее.

«Завтра мы сдадимся», – оповещает крестоносцев Раймон, хозяин города.

Однако на следующее утро он не торопится исполнить обещанное. Поднявшись на главную башню крепости, он смотрит по ту сторону гор Корбьеры. Над Бугарачем покоится чуть заметная бледная тучка. Он знает, что она обозначает…

Туча становится больше и больше, заволакивает собой все небо. Разверзаются небесные хляби. Чуть не умершие от жажды жадно пьют из чанов божественную влагу. Но это-то и принесло им погибель: в городе начинается дизентерия, население редеет. Охваченные паникой горожане совершают попытку ускользнуть от окружающей их в Термэ со всех сторон смерти. Некий пилигрим замечает их ночную вылазку и поднимает на ноги весь лагерь.

И снова горят костры…

Де Монфор, ликуя, возвращается в Каркассон. Раймона из Термэ замуровывают в подземелье. Когда его сын хотел позднее освободить помилованного отца из его могилы, он нашел лишь жалкие останки.

Между тем легаты, исполняя требование папы, созывают в сентябре 1210 г. собор в Сен-Жиле.

С холодной невозмутимостью они заявляют, что граф Тулузский выказал себя клятвопреступником, ведь он не изгнал всех еретиков, а освободить клятвопреступника от подозрения в том, что он убийца, невозможно. Не слушая его оправданий, они снова его отлучают.

Человек большей внутренней крепости разразился бы, вероятно, при разоблачении столь недостойного обмана пылким гневом. Раймон же, потрясенный внезапным уничтожением своих надежд, напротив, расплакался. Судьи указывают на это, как на новое доказательство его «врожденной порочности».

По настоянию папы легаты организуют в январе 1211 г. в Арле еще один собор. Заставив графа долго ожидать за дверью на стуже и холодном ветру, они выдвигают перед ним новые, заранее неприемлемые требования:

«Граф Тулузы должен распустить все свои войска и выдать духовенству всех лиц, на которых падет обвинение в еретичестве. В Тулузском графстве позволяется употреблять в пищу лишь два вида мяса. Все жители, как дворяне, так и горожане, не имеют отныне права носить модное платье, но должны довольствоваться грубо вытканными балахонами. Укрепления городов и замков должны быть срыты. Жившие до сих пор в городах дворяне должны отныне жить, подобно крестьянам, на открытой земле. Каждый глава семьи обязуется ежегодно отсылать легатам четыре серебряные монеты. Симон де Монфор может беспрепятственно передвигаться по землям Раймона, и, если в чем и ущемит собственнические права последнего, граф не должен этому противодействовать, но пусть, напротив, отправится послужить к иоаннитам или тамплиерам в Палестину и вернется, когда легаты ему это позволят. Его владения будут принадлежать аббату Сито и Симону де Монфору так долго, как им будет это угодно».

Новое унижение пробудило дух Раймона. Он увидел невозможность продолжать переговоры с лишенными всякой чести противниками. Он дает распоряжение обнародовать эти продиктованные высокомерием и ненавистью условия, что действует сильнее, чем призыв к оружию.

«Мы скорее покинем с графом нашу родину, чем станем подданными попов и французов», – заявляют вассалы Раймона. Горожане Тулузы, графы Фуа и Комменжа, и все сыновья Белиссены обещают Раймону свою поддержку. На сторону графа открыто переходят те из католических прелатов, которые порицали «нечестивый» крестовый поход.

Легаты с удвоенным рвением проповедуют по всей Западной Европе крестовый поход. Им удается набрать новые войска в Германии и Ломбардии. Симон нуждается в подкреплениях: он желает захватить Лавор.

Крестоносцы стремились во имя умершего на кресте Сына Божия осуществить кровавую месть в Лаворе. Говорят, что владелец этой крепости, один из нареченных потомков Белиссены, сказал как-то, смотря на крест: «Я ни за что не хотел бы получить спасение от этого знака!»

Лавор был одним из укрепленнейших городов Романии ^{117} . Но кто мог возглавить его оборону? Владелец замка пал под стенами Каркассона, оставалась донна Геральда, его жена, слабая женщина. Город был переполнен беглецами-трубадурами, опальными рыцарями и едва избежавшими смерти на костре катарами. Аймерик, брат донны Геральды, получает известие, что Симон де Монфор угрожает его родному городу. Он спешит на выручку, чтобы защитить сестру, народ и родину, и едва успевает попасть в город, так как осада уже началась. Де Монфор пока бережет свои силы, поджидая немецких пилигримов, направляющихся к нему из Каркассона.

Эти немцы так никогда и не пришли. В одном из лесов на них напал граф де Фуа. Две трети пали на месте убитыми и ранеными, остальных войска графа де Фуа преследовали через весь лес. Одному пилигриму удалось добраться до капеллы, но инфант Фуа преследует его по пятам.

– Ты кто? – спрашивает граф.

– Пилигрим и священник.

– Докажи это!

Немец стягивает с головы капюшон и указывает на тонзуру. Юный инфант Фуа раскраивает ему череп.

Де Монфор приказывает выстроить две передвижные осадные машины и укрепить на верхушке одной из них крест. Камень, пущенный горожанами из катапульты, переламывает одну из его боковых перекладин.

«И эти собаки, – как пишет хронист, – начинают смеяться и горланить, как будто они одержали тем самым великую победу. Однако Распятый сумеет отомстить им чудесным образом, ведь за это они примут наказание в день Обретения креста».

Так как осадные башни не в состоянии приблизиться вплотную к стенам из-за глубоких рвов, крестоносцы прокладывают машинам дорогу, забрасывая канавы стволами, кольями и сучьями. Кольцо сжимается. Осажденные с помощью железных крюков стаскивают врагов с осадных орудий и низвергают в бездну. Когда положение города еще более усугубляется, осажденные делают под стенами подкоп в сторону рва и втаскивают в крепость стволы деревьев. Вражеские башни обрушиваются, а храбрецы с безрассудной дерзостью пытаются под покровом ночи поджечь осадные орудия. Однако два немецких графа предупреждают их намерение.

Де Монфор и легаты начинают терять мужество. Все, что бы они ни кидали в ров, за ночь оттуда исчезает. Наконец, некий хитрый крестоносец вносит предложение принести в подземный ход дров и сырой листвы и поджечь. Дым оказывается лучшем стражем. Башни снова могут продвигаться вперед, но из-за зубцов городских стен на осаждающих градом летят камни, горшки с огненной смолой и кипящим Маслом, льется расплавленный свинец.

Но тут случается новое чудо. Легаты и епископы Каркассона, Тулузы и Парижа запевают гимн крестоносцев: «Явись, источник мужества…» Тотчас рушится под ударом баллисты стена. Защитники Лавора, словно зачарованные песнью, прекратив сопротивление, позволяют врагу войти в город и связать их.

Лавор взят, как об этом и пророчествовал хронист, в день Обретения креста, 3 мая 1211 г. В течение двух месяцев городу удавалось оказывать сопротивление пятнадцати тысячам крестоносцев. Но теперь Симон де Монфор, немецкое и французское дворянство, епископы, аббаты, монахи, горожане, крестьяне, просто солдаты и цыгане – армия Христа – вторгаются в город. Жители без различия религиозных убеждений, возраста и пола становятся жертвой меча.

Какой-то крестоносец узнал, что множество женщин и детей укрылись в подвале. Он просит Симона де Монфора о милости к несчастным, граф уступает. Этот рыцарь, чье имя не считает важным упомянуть ни один из двух хронистов (ни монах из Во-Сернэ, ни трубадур Вильгельм из Туделы), совершил единственное чудо за время столь обильного «чудесами» Альбигойского похода. Этот неизвестный рыцарь – единственный «честный человек» среди участников крестового похода против Грааля.

Аймерик из Монреаля, брат хозяйки замка, приведен вместе с восемьюдесятью рыцарями, дворянами и трубадурами к месту казни, где стоят уже приготовленные виселицы. Аймерика вешают первым. Виселица, которая должна была выдержать тела восьмидесяти повешенных, обламывается: плохо сработали плотники. У де Монфора нет времени ждать, он приказывает заколоть рыцарей.

Рядом с вождями крестового похода стоит закованная женщина. Это донна Геральда, хозяйка замка.

Ее бросают в колодец, а затем начинают заваливать камнями до тех пор, пока не становится неразличимым жалобный стон. Она умирает дважды, так как носит под сердцем ребенка.

Снова возжигается «огонь радости»: в городе захвачены 400 катаров. Всех, кто не сможет прочесть наизусть Ave Maria, сожгут «с великой радостью».

Однако ликование мучеников, что они наконец покидают этот ад, гораздо выше радости их палачей. Они возвращают друг другу «поцелуй мира» и с возгласом «Бог есть Любовь!» сами ввергают себя в пламя. Матери прикрывают глаза своим детям, пока огонь не сомкнет их навеки и не откроет ей навеки рай.

Немым обвинителем возвышается на Западе пока не оскверненная кровавым угаром и дымом костров гора Монсегюр. Обвинитель – и в то же время свидетель, указующий на то место, где еще присутствуют свет, любовь и справедливость.

«Господь прощает им, ведь они не ведают, что творят. Я же говорю вам: вас будут убивать и верить, что творят этим приятное Богу, но вы будьте верными до смерти, и Я вас увенчаю венцом Царства Небесного. Diaus vos benesiga», – успокаивает испуганных катаров в расселинах священной горы Табор Гильаберт из Кастра.

После падения Лавора крестовый поход спешит навстречу новым мерзостям. Когда его путь пролегает мимо леса, в котором пали шесть тысяч немецких пилигримов, Фульку, прежнему трубадуру, которого Данте поместил в раю, а теперь епископу Тулузскому, открывается сияние славы, и он, не мешкая, сообщает об этом новом чуде папе. Иннокентий III уже давно начал осознавать, что его «представители», ослепленные гордостью и фанатизмом, зашли слишком далеко. Папа вдруг осознал, что он сам вознамерился было стать Богом, но теперь вынужден признать, что он всего лишь человек, волшебник, который прежде призывал духов, а теперь сам одержим ими ^{118} …

 
В ночной тиши возле креста Христова
Склонился на колени Иннокентий.
Боится папа тишины полнощной,
Но мир молчит – он стал совсем немым.
Он смотрит вверх на образ Божества,
Ужасны для него любовь и кротость,
Когда его грызут воспоминанья
О всех его деяниях кровавых.
Недвижно вперил взор в Божественный он лик,
Вдруг мотылек возник и тихий свет разлился;
Но тяжесть страшная сдавила тихий крик,
К Распятому воззвать он не решился.
Он видит море новых огоньков
И множество других крестов;
И зарево в Провансе освещает
Кресты на черных латах палачей.
Звон стали, треск огня, падение строений…
Проклятья страшные летят ему вослед
Под звуки пламени, бушующего рядом.
Когда ж видение приблизится к нему,
То, совесть грешную загнав в глубины ада,
Он хладнокровно говорит: «Аминь!»

Н. Ленау. «Альбигойцы»
 

Если переселение душ не выдумка, то в Иннокентии III воплотилась душа Диоклетиана. А имя бога, чьими ратниками считали себя пилигримы, – не Яхве, не Ваал, не Тор и даже не Люцифер. Имя ему – Молох из долины Хинном.

До Альбигойского похода Прованс и Лангедок походили на цветущий и безмятежный остров посреди штормового моря. Кровавые ужасы священной войны с еретиками составляют одну из величайших и самых страшных трагедий, когда-либо пережитых человечеством.

Прекрасная и обильная земля, свободный, покинувший ночь средневековья и страх светопреставления народ, единственный достойный считаться наследником «простоты и величия» античности, и даже, может быть, сама христианская культура были уничтожены по мановению гениального теократа и завистливых фанатичных соседей ^{119} .

Христос посеял любовь, мир пожинает ненависть. Христос отменил древний закон новым, а мир делает Новый Завет еще более ужасным, чем Ветхий.

На кострах крестоносцев вместе с цветом Романии были уничтожены нежные ростки ее поэзии, которые с этих пор начали увядать. Вместе с Альбигойским походом исчезло чувство ненарушимого покоя, растворенности в любви и блаженстве; Романия потеряла присущее ей очарование предрассветного безмолвия и умиротворенности, здесь обосновались ханжество и жажда крови. Война против альбигойцев нанесла смертельный удар романской поэзии, от которого она так никогда и не оправилась.

 
Не зная пути, идем мы без цели
С уздечкой златой, под роскошным седлом.
Но где стремена, бубенцы, где веселье?
Увы! Все осталось несбывшимся сном.
Сегодня сердца наши ранят не песни,
А стрелы, рождая в душе боль и грусть.
О время, любимое время и песни!
Мы вас потеряли, нам вас не вернуть!
На сломанной ветке повисли две арфы —
Свой век они кончат, видать, под дождем.
Лишь ветер-бродяга коснется внезапно
Их струн – и погладит осенним листом.

Н. Ленау. «Альбигойцы»
 

Крестовый поход лютовал и дальше, но, что касается последовательного описания событий, я хочу ограничиться тем, что я успел рассказать. До сих пор я характеризовал историю крестового похода с той мерой достоверности, какую только позволяли ограниченные рамки повествования. Однако Раймон-Рожер из Каркассона, Аймерик из Монреаля, донна Геральда из Лавора – лишь трое из ста тысяч мучеников Лангедока…

Все еще живы Раймон Тулузский, Петр Арагонский, Симон де Монфор.

Еще крепки стены Монсегюра, еще хранит Эсклармонда святой Грааль.

Петр Арагонский, пользуясь большой милостью в Ватикане, открыто перешел на сторону Тулузы. Будучи монархом Романии, он не мог остаться безучастным, когда Раймон оказался лишенным своих земель. По мере усиления Симона де Монфора, который передавал завоеванные лены исключительно в руки французов и изменял порядки подчиненных провинций на французский лад, собственные его интересы были поставлены под угрозу. На принятие Петром антиримской ориентации решающим образом повлиял, насколько можно судить, страшный конец Раймона-Рожера. А мы ведь знаем, что арагонский король являлся сеньором Безьер и был связан с молодым виконтом семейными и дружественными отношениями.

Петр был известен в Романии как рыцарь без страха и упрека. В битве при Лас-Навас-де-Толоса в 1212 г., которая надломила владычество арабов в Испании, он стяжал величайшую славу среди присутствовавших королей и рыцарей и получил прозвище el Catoli'co.

Пылкость своего религиозного чувства он подтвердил в 1204 г., когда в сопровождении блестящей свиты отплыл в Рим и принес папе Иннокентию III ленную присягу. За это при короновании он был удостоен причастия под обоими видами и получил от папы скипетр, мантию и другие королевские инсигнии. Монарх с благоговением возложил их на алтарь святого Петра и препоручил в его руки свое королевство; папа же пожаловал его мечом и титулом первого знаменосца Церкви.

В самом начале конфликта вокруг Романии Петр, веря в силу своих взаимоотношений с Ватиканом, отправляет к Иннокентию посольство, жалуется на поведение легатов, которое он характеризует как своевольное, несправедливое и противоречащее истинным интересам религии. Затем он направляется в Тулузу с намерением вступиться за своего поверженного зятя Раймона. Королевские посланцы побуждают Иннокентия, чтобы он приказал де Монфору вернуть прежним владельцам все земли, которые были отняты у «не-еретиков». Они призывают папу потребовать от Арнольда, чтобы тот не препятствовал запланированному Римской курией крестовому походу против сарацин под предлогом, что это-де затянет войну в Тулузском графстве.

Эти действия папы и активное участие в них Петра Арагонского производят глубокое впечатление на легатов; церковной иерархии Лангедока пришлось напрячь все свои силы, чтобы разрешить кризис.

Арагонский король передал в январе 1213 г. петицию папским легатам, в которой просил отнестись милостиво, а не справедливо к лишенным имущества дворянам. Петр представляет легатам отречение Раймона от своих владельческих прав в пользу короля Арагона, подтвержденное городом Тулузой, и аналогичные документы, составленные от имени графов Фуа и Комменжа. Эти акты обеспечивали их составителям свободу действий на случай, если они будут вынуждены поступать вопреки предписаниям папы. Прежние собственники должны были быть восстановленными в самих правах не прежде, чем удовлетворят требованиям Церкви. Никакое подчинение не могло быть полнее, никакие гарантии – более всеобъемлющими. Но легаты были слишком одержимы фанатизмом, тщеславием и ненавистью. Гибель тулузской династии была им слишком желанна, чтобы они могли ошибиться в следовании своей цели.

Легаты не обратили вообще никакого внимания на гарантии, содержавшиеся в петиции Петра. Арнольд из Сито ответил королю Арагонскому очень резким письмом, в котором угрожал ему церковной опалой в случае, если тот не прекратит сношений с отлученными и подозреваемыми в еретичестве.

Тем временем обе партии перешли к активным действиям, не ожидая окончательного решения из Рима. Во Франции вновь началась проповедь крестового похода; дофин Людовик, сын Филиппа-Августа, принял крест в числе многочисленных баронов. На противоположном фланге Петр заключил более тесный союз с Раймоном и отлученным дворянством.

В сентябре 1213 г. дело дошло до решающей битвы между крестоносцами и романской коалицией. Она произошла при Мюрэ и принесла победу крестовому походу. И это неудивительно, ведь на его стороне были чудеса, воскурения и молитвы, которые почитались тогда выше любви к родине и мистики романцев. Если мы доверимся хронистам, то и в битве при Мюрэ Монфор победил с помощью чуда. Как они сообщают, альбигойское дворянство в надежде снискать большую милость в глазах короля передало для его услуг своих жен и дочерей. Поэтому в утро перед битвой он был столь истощенным, что не мог держаться на ногах во время совершения мессы; как уж тут говорить об участии в сражении, деле, достойном короля.

Король пал в битве, сраженный двумя знаменитыми французскими рыцарями – Аленом де Руси и Флораном де Виллем.

В 1218 г. умер Симон де Монфор ^{120} . Он поссорился с Арнольдом из Сито, который за это время стал архиепископом Нарбоннским, и получил от него проклятие. Но этот успех был, видимо, последним в карьере аббата. Тулуза, которую он смог присоединить к своим владениям после битвы при Мюрэ, вскоре отошла от него. Когда в Иванов день 1218 г. Арнольд вознамерился вновь подчинить ее, он был убит камнем, пущенным, будто бы, женской рукой. Огромна была скорбь верующих по всей Европе, когда распространилась весть, что «знаменитый воин Христа», «новый Маккавей», «исполнение веры», пал как мученик.

Шестью годами позже смерть настигла и Раймона VI, некогда графа Тулузы, герцога Нарбонна, маркиза Прованса, а теперь самого несчастливого и бедного монарха Европы. Он уже не мог говорить, когда аббат Сент-Сернена пришел его соборовать. Присутствовавший в комнате госпитальер набросил на умирающего свой плащ с вышитым крестом, надеясь, что таким образом он обеспечит за орденом право на погребение. Шансы ордена на соучастие в решении посмертной судьбы останков повышались и тем, что госпитальеры не были обойдены молчанием в графском завещании. Однако аббат Сен-Сернена с криком сорвал плащ и стал настаивать на своем праве погребать графа, коль скоро смерть наступила в его доме.

Расследование, предпринятое в 1247 г. папой Иннокентием IV, на основании высказываний 120 свидетелей выяснило, что «Раймон был в высшей степени набожен и милосерден, и к тому же верный слуга Церкви». Это, однако, не изменило ничего в том устрашающем положении дел, что бренные останки графа оставались непогребенными, пребывая в руках госпитальеров, и все более и более растаскивались крысами. К концу XVI века в качестве «достопримечательности» можно было продемонстрировать лишь череп.

Париж и Рим продолжали проповедь крестовых походов против альбигойцев вплоть до 1229 г., когда в Мео-на-Марне состоялись, наконец, серьезные мирные переговоры между Раймоном VII Тулузским и Людовиком IX Святым. 2 апреля 1229 г. произошла торжественная ратификация договоров.

Они предписали Раймону в покаянной одежде преклонить колена на площади Нотр-Дам перед папским легатом и просить о позволении быть допущенным в собор. Перед входом он должен быть раздет до исподней рубахи и в таком виде приведен к главному алтарю, где он будет освобожден от церковного отлучения. Затем граф должен поклясться в соблюдении условий мира. Он будет содержаться в Лувре до тех пор, пока не настанет день оговоренного в мирном договоре бракосочетания его дочери Иоанны с девятилетним братом Людовика Святого.

Условия мира состояли в следующем. Раймон должен принести клятву верности королю и Церкви, дать обет в том, что разорит пристанище еретиков в Монсегюре и посулит вознаграждение в две марки серебром каждому, кто доставит еретика, живым или мертвым. Далее он обязуется выплатить монастырям и церквам Романии 10000 марок в качестве возмещения ущерба и, кроме того, пожертвовать 4000 марок на основание католической Академии в Тулузе. Ему было приказано относиться как к друзьям к тем, кто воевал против него во время крестовых походов. Стены Тулузы и тридцати других городов и крепостей должны быть срыты, а королю Франции как своеобразный залог сроком на десять лет передаются еще пять крепостей. Молчаливо принималось, что граф Тулузский лишается всех своих владений. Лишь из милости Людовик Святой оставил ему домены, расположенные на территории бывшего епископства Тулуза, с предписанием, однако, что по смерти графа они должны отойти к дочери Раймона и ее супругу и стать неотъемлемой частью французской короны. Такие области, как герцогство Нарбонн, графства Велэ, Геводан, Вивьер и Лодэв, переходят к королю, а часть маркграфства Прованс на запад от Роны получает в виде имперского лена Церковь. Так Раймон потерял две трети своих земель…

В остальные города Романии, которые прежде, хотя и приносили ленную присягу графам Тулузы, но по существу были независимыми, назначаются королевские сенешали.

Наконец, Раймон обязуется принять решительные меры, чтобы принудить к признанию французского владычества непокорных вассалов, в особенности графа Фуа. Ему тоже пришлось волей-неволей согласиться уже в следующем году на унизительный мир.

Итак, верховное владычество французской короны было распространено на всю Южную Францию. Лувр победил!

Рим же еще не считал, что уже настало время складывать оружие.

 
Увы! Тулуза и Прованс!
Земля Аженская!
Безьер и Каркассон!
Какими были вы!
Во что вас превратили!

Бернар Сикард де Маржеволь ^{121}
 

 
В лесу есть овраг, там темно и спокойно,
Там солнце не в силах Природу согреть.
Сюда изможденные звери приходят,
Желая впотьмах поскорей умереть…..
Охваченный смертельным страхом зверь
Поведает вам больше звездочета…

Н. Ленау. «Альбигойцы»