Текст книги "История и культура гуннов"
Автор книги: Отто Менхен-Хельфен
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Стало модным отрицать заслуги Аттилы в недолговечном величии его народа. Нам говорят, что он был не военным гением или исключительно способным и удачливым дипломатом, а обычным растяпой, который не совершал бы столь очевидных промахов, имей он в советниках профессора истории. Цель следующих страниц заключается не в доказательстве того, что Аттила стал еще одним Александром. Если в результате нового изучения 441–447 гг. личность Аттилы окажется решающим фактором, я первым стану утверждать, что этот фактор далеко не единственный. Но прежде чем размышлять о первичных, вторичных и третичных факторах, о непосредственных и отдаленных причинах тех или иных событий, следует определить сами события. Я уверен, что традиционные исторические труды дают нам ошибочную картину гуннских войн 440-х гг., равно как и искаженное представление о взаимоотношениях гуннов с Западом. Существует ряд источников, которые или игнорировались, или рассматривались с презрительной беспечностью. Ни один из них, взятый сам по себе, не является разоблачающим. Только рассмотрев их в комплексе и обратив самое пристальное внимание на детали, мы можем надеяться правильно реконструировать события самого решающего десятилетия гуннской истории.
Гунны угрожают Западу
„Второй панегирик“ Меробавда Аэцию – совершенно заурядная поэма. Больше половины ее утрачено; многие стихи в единственном уцелевшем манускрипте повреждены и могут быть восстановлены лишь с небольшой степенью вероятности. Как и другие поэмы Меробавда, панегирик занимает очень скромное место в поздней латинской литературе, но его значение как исторического документа невозможно преувеличить. Он проливает свет на отношения между гуннами и Западной империей в период истории, о котором нам практически ничего не известно из других источников.
Для моих целей стало бы неуместно обсуждать панегирик во всех его исторических аспектах, однако части, касающиеся гуннов, могут оказаться в нужном контексте только после того, как будет определена дата прочтения поэмы. Аэций был консулом в 432, 437 и 446 гг. Зеек датирует панегирик 446 г., и Левисон выдвинул предположение, что Меробавд адресовал панегирик консулу 437 г. Вольмер, Бьюри, Штейн и Томпсон выступают за 446 г. Неопределенный стиль Меробавда и его склонность использовать иносказания вместо того, чтобы прямо называть личности и места действия, часто затрудняют понимание. Однако в целом поэма представляет ясную картину событий, предшествовавших третьему консульству великого полководца.
Год начинается мирно (стихи 30–41). Трубы молчат, оружие без движения. Беллона сняла свой шлем и украсила волосы оливковым венком. Марс безучастен, пока Аэций надевает консульскую тогу. „Оружие и колесница бога безмолвствуют, и его ленивые кони пасутся на пастбищах, спрятанных под инеем Рифейских гор“. У Клавдиана, последователем которого был Меробавд, кони Марса резвятся на пастбищах Эридана. Разница важна. Для Меробавда дом Марса – Крайний Север. Аэций стал консулом „с покоренными северными территориями“.
Но этот мир дался с большим трудом. Чтобы обеспечить его, Аэцию пришлось вести много войн. В предисловии поэт дает краткий обзор достижений своего героя. Он не придерживается хронологического порядка. Начиная на севере, на Дунае, он следует на запад к Рейну и tractus Armoricanus (современная Бретань), поворачивает на юг к Нарбонской Галлии и заканчивает путь в Африке.
После ссылки о деяниях Аэция на Дунае, о которой я поговорю позже, Меробавд переходит к франкам.
Рейн добавил союз, служащий унылому миру. Река довольна тем, что ее изогнули западные цепи, и радуется, видя Тибр [Рим] растущим на другом берегу.
Addidit hiberni famulantia foedera Rhenus
orbis et hesperiis flecti contentus habenis
gaudet ab alterna Thybrin sibi crescere ripa [стихи 5–7].
Эти высокопарные стихи – пример стиля Меробавда. Он хотел сказать, что Аэций принудил народы на Рейне заключить союз с Римом; территория к востоку от реки снова стала римской.
Сам по себе отрывок может быть отнесен к концу 420-х гг., началу 430-х или 440-х гг. Моммзен считал, что Меробавд намекает на победу Аэция над франками в 428 г. В 432 г.
Аэций снова покорил франков. В контексте, указывающем на период незадолго до 439 г., Иордан говорит, правда немного неясно, о „сокрушительных поражениях“, которые Аэций нанес гордым свевам и варварам-франкам. Около 440 г. Кёльн и ряд других городов Рейнской области были во власти франков. Несколькими годами позже – точная дата неизвестна – они ушли, только чтобы напасть снова в 455 г. Так как в 451 г. они сражались против Аттилы как союзники римлян, foedus (договор. – Пер.) между ними и империей, то есть с Аэцием, должно быть, возобновился после 440 г. Штейн был склонен думать, что Меробавд намекает на этот последний союз. Иными словами, стихи 5–7 сочетаются с любой датой, предложенной для панегирика. Но следующие стихи 8-15 безошибочно указывают на 446 г.
Розовая картина tractus Armoricanus, нарисованная Меробавдом, где бывшие багауды, ныне законопослушные крестьяне мирно пахали свои поля, была неверной в любой период первой половины V в. Но даже если сделать все скидки на преувеличения, без которых не может обойтись автор панегириков, Меробавд никак не мог написать эти строки в 436 г. Багауды, „неопытная и неорганизованная банда простаков“ (agrestium hominum imperita et confuse manias), не были ровней регулярной армии, но разнородным ордами федератов, которых бросил против них Аэций, они оказали упорное сопротивление. Римлянам потребовалось много времени, чтобы усмирить начавшееся в 435 г. восстание. Тибатто, лидер багаудов, сражался и в 436, и в 437 г. Когда Аэций начал свой второй консульский срок, Литорий и его гунны были полностью заняты, охотясь за неуловимыми бандами, которые, очутившись в лесах, недоступных для всадников, отрывались от них снова и снова. Только после того, как многие их лидеры были или убиты, или взяты в плен, багауды успокоились.
Не только в tractus Armoricanus не было мира в 437 г.; война также шла в Южной Галлии. Нарбонна, уже много месяцев осажденная готами, была готова сдаться, когда в начале года город освободил Литорий. Меробавд умело описывает Нарбонскую Галлию и подчеркивает важность провинции как связующего звена между Италией и Испанией. Аэций изгнал бандитов, дороги снова были открыты, люди начали возвращаться в города. В стихах 144–186, говоря о „воинственных деяниях“ своего героя, Меробавд рисует замечательную картину войны в Галлии. Готы больше не были примитивными дикарями, с которыми сражался Цезарь. Они научились искусству войны и храбро удерживали укрепленные города. Эти люди были благородны в делах, если не в мыслях. В 439 г. война закончилась союзом между готами и римлянами.
Стихи 24–29 относятся к еще более поздним событиям. Во время, когда римляне еще удерживали Карфаген, Меробавд не мог назвать Гайзериха insessor Libyae, он не мог сказать, что король вандалов разрушил трон царства Элиссы (Elissaean kingdom) и что орды северян заполнили Тирийские городки (Tyrian). Карфаген пал 19 октября 439 г. Стремление Гайзериха устроить помолвку между одним из его сыновей и римской принцессой, на которое Меробавд ссылается в стихах 27–29, также предполагает, что война закончилась. Мир, заключенный в 442 г.[69], – 69 Может показаться странным, что Меробавд пропускает войну с бургундами 436–437 гг. По решению сената была возведена статуя Аэция (ее основание было раскопано в 1937 г.) ob Italiae securitatem quam procul domitis gentibus peremptisque Burgundionibus et Gotis oppresis vincendo praestitit; см.: Bartoli, 1948. 267–273. To, что бургунды названы в надписи, но отсутствуют в панегирике, может объясняться разными датами двух документов. После того как бургунды обосновались в Сапаудии (современная Савойя), они вели себя тихо. Когда была установлена статуя, память о войне с ними была свежа. Но в 446 г. бургунды были преданными союзниками, которые действительно несколькими годами позже сражались на стороне римлян против гуннов. Готы, наоборот, сохраняли враждебность к Аэцию даже после договора 439 г.; но Меробавд, возможно, имел дополнительные причины не упоминать бургундов. «Римские» войска, разрушившие Бургундское государство, были гунны, которых возглавил Литорий, служивший Аэцию. С ухудшением отношений Аэция с гуннами и через очень короткое время после действительной угрозы войны с Бледой и Аттилой Меробавд мог решить, что будет правильнее не упоминать о победе над бургундами, которая стала заслугой Аэция только номинально. N. H. Baynes правильно указывает на то, что обстоятельства, при которых пало царство бургундов, весьма туманны.
самое позднее датируемое событие, из перечисленных в prooeminum (предисловие. – Пер.).
*
Теперь мы можем вернуться к началу поэмы. Первый стих утрачен. Это, вероятно, была краткая хвала Аэцию, который
…Damvit cum pace redit Tanainque furore
exuit et nigro candentes aethere terras
Marie suo caruisse iubet; dedit otia ferro
Caucasus et saevi condemnant proetia reges.
(…Возвращается домой с миром на Дунае [или: с берегов Дуная] и лишает Танаис фурора, и велит странам, сияющим под черным небом, быть без Марса. Кавказ дает отдых железу, и цари дикарей порицают сражения.).
Гипотеза Моммзена, а затем и Вольмера, Бугиани и Томпсона: четыре стиха относятся к пребыванию Аэция с гуннами после 409 г., не может быть правильной. Перечень добродетелей его героя определенно входил в обязанности ритора. Но все же были определенные пределы. Даже самый подобострастный льстец не мог сказать, что мальчик Аэций вернулся с миром на Дунае. Посланный к гуннам заложником, чтобы гарантировать соблюдение условий соглашения, он не отдавал приказы, а получал их.
Не только содержание стихов не позволяет нам принять их за намек на юность Аэция. Нельзя забывать и о контексте. Меробавд помещает заключение мира с варварами на севере во главу списка достижений Аэция. Все достижения – захват левого берега Рейна, усмирение Ареморики, победа над готами; попытка Гайзериха восстановить дружественные отношения с двором в Равенне – имели место между 437 и 446 гг. А значит, дела с „Кавказом“ и „Танаисом“ тоже должны быть датированы этим периодом.
Стихи 50–97 снова относятся к северным варварам. Нечестивая богиня жалуется, что ее везде презирают: „Нас отбрасывают волны и не пускают на землю“. Не желая больше этого терпеть, она решает призвать далекие народы с Крайнего Севера. Разрушив сложившиеся союзы царств, она повергнет мир в хаос. Она направляется к Рифейским горам, где живет Энио. Богиня войны подавлена, поскольку на земле так долго царит мир. Diva nocens[70] уговаривает Энио приободриться и подтолкнуть скифские орды Танаиса к войне с римлянами.
Эти стихи явно отражают влияние Клавдиана, но нас интересует их содержание. Речи Diva nocens не могут быть прелюдией к описанию готской войны, как предполагал Вольмер. Стихи 52–53 обозначают дату со всей точностью, которую можно ожидать от Меробавда: „Нас отбрасывают волны и не пускают на землю“ (Depellimur undis nес terries regnare licet). Единственным народом, который сражался с римлянами в море, были вандалы. Проспер, Марцеллин Комит и „Пасхальная хроника“ (Chronicon Paschale) писали об их пиратских экспедициях в 437, 438 и 439 гг. После завоевания Карфагена „они построили флот легких кораблей и напали на империю с моря, как ни один тевтонский народ раньше не делал и не собирался делать впредь на Средиземном море“. В 440 г. 70 Вредная богиня. (Примеч. пер.)
вандалы высадились на Сицилии и разграбили Брутий. Только после 442 г., когда Гайзерих попытался договориться с римлянами, фурии „были отбиты волнами“. За десятилетие яростных нападений на империю три или четыре года мирной передышки, должно быть, показались долгими. Угроза войны, обращение Энио к варварам севера должны быть датированы 443–446 гг.
Дикие скифские орды – должно быть, гунны. К середине V в. ни один другой народ не был достаточно силен, чтобы угрожать Италии. Кстати, Меробавд характеризует противника настолько ясно и четко, что невозможно усомниться в том, что он имеет в виду. Варвары жили возле Рифейских гор, на Танаисе (Дон) и на Фасисе (река Рион к востоку от Черного моря). „Дрожащий Тибр будет атакован его другом Фасисом“ (Phasiacoque pavens innabitur hospite Thybris – стих 56): значение странной метафоры очевидно – люди с Фасиса ворвутся в Италию.
Рифейские горы могли быть связаны с любым народом на севере. Танаис в поэтическом языке – это река севера, так же как Нил – река юга. Готы Алариха являлись народами с Танаиса и Истра. Сидоний назвал Гайзериха бунтовщиком с Танаиса. Но ни одно германское племя никогда не ассоциировалось с Фасисом и Кавказом. Это – районы, откуда пришли гунны. Гуннские вспомогательные части армии Феодосия пришли „с грозного Кавказа и дикого Тавра“ (minax Caucasus et rigens Taurus). В 395 г. гунны вторглись в Азию „с далеких скал Кавказа“, они пришли с земель за холодным Фасисом. Гунны были не просто варварами с севера, а „народом с самых дальних границ Скифии, за ледяным Доном“ (genus extremos Scythiae vergentis in ortus / trans gelidum Tanain). Меробавд так их и называет: „племена, живущие на дальнем севере“ (summon gentes aquiline repostas – стих 55). Кавказ, Танаис, Фасис, Крайний Север – это страна гуннов и только гуннов.
Изучение панегирика Меробавда не оставляет сомнений в том, что однажды между 437 и 446 гг. отношения между Западной империей и гуннами были крайне напряженными. Фраза „Кавказ даровал досуг мечу“ („Dedit otia ferro Caucasus“) указывает на реальную, хотя, возможно, ограниченную войну. Наша интерпретация поддерживается надписью на (теперь утраченном) могильном камне:
„Здесь слава Италии похоронена, герой Константин, который был щитом своей страны, ее стенами и оружием.
Непобедимый в войне, любящий настоящий мир, хотя и раненный, он всегда побеждал.
Он подчинил расу, которая пересекала море, и даже земля отказалась помочь побежденным.
Он был разумен, могуч в бою и строг, сильный командир, первый в мудрости, первый в войне.
Он горел любовью и преданностью римлянам и наводил ужас на паннонийские племена.
В войне он искал почестей для себя и своих сыновей, знати он дарил в подарок отрубленные головы.
Среди своих сынов отец лежит пронзенный, горюющая мать не знает, кого оплакивать, сраженная горем.
Хуже несчастье Рима, лишившись великого сенатора, он потерял украшение, потерял оружие.
Горюющие армии застыли в скорби, когда уносили их великого командира, с которым Рим был силен, без которого он слаб.
Этот холм, о великий лидер, возведен для тебя твоей супругой, которая лежит здесь, воссоединившись с тобой“.
(Hic decus Italiae tegitur Constantinus heros
qui patriae tegmen, murus ac arma fuit.
Invictus bello, non fictae pacis amator,
confixus plagis, victor ubique fuit.
Hic mare per medium gentem compressit euntem,
et victis pariter terra negavit opem.
Sobrius armipotens castus moderamine pollens
primus in ingenio, primus in arma fuit.
Romanis blando quantum flagravit amore,
tantum Pannoniis gentibus horror erat.
Iste sibi et natis bello marcavit honores,
munera principibus colla secata dedit.
Natorum medio fixus pater: anxia mater
quern plangat nescit, stat stupefacta dolens.
Peius Roma gemit tanto spoliata senatu,
perdidit ornatum, perdidit arma simul.
Tristes stant acies magno ductore remoto,
cum quo Roma potens, quo sine pressa iacet.
Hunc tumulum, dux magne, tuum tibi condidit uxor,
quae tecum rursus consociata iacet.)
Константин, человек скромного происхождения, отличился на службе Риму. Он воевал против варваров на суше и на море и был убит в стычке с жителями Паннонии.
Кем был Константин и когда он жил? Имя является чрезвычайно распространенным; должно быть, было множество сенаторов по имени Константин. Моммзен предположил, что стихи прославляют императора Константина Клора (305–306). Однако они были написаны в то время, когда Паннония или, по меньшей мере, значительная ее часть больше не была римской провинцией. То, что мореплаватели идентифицировались как вандалы, признавали Зеек, Сундуолл и Фибигер. Однако эти историки не смогли „вставить“ деяния Константина в историю 430-х или 440-х гг. Я думаю, мы сможем это сделать. Единственным временем, когда западные римляне воевали с варварами-мореплавателями сначала на море, затем на суше, был период между 437 и 440 гг. Tantum Pannoniis gentibus horror erat указывает на сражение в Паннонии и вокруг нее, на командира войск на границе, то изгоняющего вторгшиеся банды, то организующего набеги на территорию врага, на постоянные стычки вдоль границы: munera principibus colla secata dedit.
Существует еще два документа, которые отражают угрозу войны со страшным противником между вторым и третьим консульствами Аэция. Согласно novella, изданной в Равенне 14 июля 444 г., большая группа официальных лиц лишилась привилегий, которыми она пользовалась более 30 лет. Ранее их не только освободили от обязанности по снабжению рекрутов из числа своих арендаторов; они даже не должны были производить денежные выплаты, которыми многие землевладельцы заменяли отправку своих людей.
Новый закон требовал, чтобы illustres (выдающиеся люди. – Пер.), которые были бездействующими, платили деньгами за трех рекрутов каждый, причем цена одного рекрута назначалась в 30 солидов; члены церковного суда и представители высшего класса, трибуны и нотариусы и бывшие провинциальные губернаторы должны были платить за одного рекрута каждый, а бездействующие трибуны, представители второго и третьего классов, а также другие clarissimi[71] за одну треть рекрута. Правительство, зная, какая буря недовольства пройдет по средним и нижним слоям бюрократии, поспешило заверить их тем, что декрет был издан лишь для настоящего времени. Однако правительство не имело выбора: из-за „необходимости неизбежных расходов“ ресурсов казначейства оказалось недостаточно.
Если министры Валентиниана ожидали, что новый налог до некоторой степени облегчит опасную финансовую ситуацию, in aliqua parte, они скоро убедились, что должны приниматься более радикальные меры. Действительно ли, как сказал император, торговцы и, особенно, землевладельцы не могли платить больше налогов, представлялось сомнительным. Другой выход – сокращение военных расходов – был невозможен. „Ничего не является более необходимым для нуждающегося государства, чем многочисленная армия“. Осенью 444 г. правительство изобрело новый налог, silignaticum, плату 1 siliqua за солидов, то есть налог, составляющий одну двадцать четвертую часть всех продаж. Правительство едва было способно накормить и одеть армию ветеранов, но все же издало строгие приказы по рекрутированию все большего числа солдат. Это были „тяжелые времена“, но максимально сильная армия была „основой полной безопасности для всех“.
Подготовка к войне с гуннами – мы теперь можем сказать уверенно, что нет никаких других объяснений этим законам, – падает на вторую половину 444 г. Аэций 71 Наиславнейшие. (Примеч. пер.)
вел переговоры с saevi reges, Бледой и Аттилой. Если бы смерть Бледы могла бы быть точно датирована, она дала бы terminus ante quern (срок, раньше которого событие произойти не могло. – Пер.) для возобновления соглашения между гуннами и римлянами. Наши авторитетные историки дают различные даты. Согласно Просперу, Аттила убил своего брата в 444 г. – это возможно, поскольку то была последняя запись этого года, осенью или зимой. Марцеллин Комит датирует убийство началом 445 г., хроника 452 г., как известно, не точная – 446 г. Феофан, Anno Mundi 5943, безнадежно запутался в своей хронологии; Бледа, практически наверняка, не был убит в 441 г., как указывает Феофан.
Вывод о том, что напряжение в 445 г. ослабло, можно сделать на основании биографии греческого ренегата, с которым Приск встретился при дворе Аттилы. Попав в плен в Виминакии (ныне Косталац, Югославия) в 441 г., он воевал под командованием Онегесия сначала против римлян, а затем против акатиров (акациров) с такой отвагой, что его хозяин сделал его свободным человеком. Он взял гуннскую жену, родившую ему детей, а рассказал Приску свою историю в 449 г. Следовательно, он женился, самое позднее, в 446 г. Поскольку маловероятно, что римский пленник немедленно был посажен на коня и отправлен против своих соотечественников, кампания, в которой он принимал участие, имела место, очевидно, в 442 или 443 г. Она предшествовала войне с акатирами, которая, таким образом, была датирована 443 г. Приск говорит совершенно ясно, что Куридах, прогуннский царь акатиров, обратился к Аттиле за помощью против проримских вождей своего народа. Следовательно, война имела место уже после смерти Бледы. Аттила повел огромную армию против акатиров, но покорил их лишь после многих сражений. 100 лет спустя Иордан все еще называл их gens fortissima (сильнейшими). Воевать одновременно против римлян и акатиров было для гуннов за пределами возможного. Все это приводит к 445 г., единственному, в котором, учитывая все обстоятельства, должна была иметь место война с акатирами. И это, в свою очередь, сужает период, в течение которого заключили „мир на Дунае“, до зимы 444/45 г. или следующей за ней весны. Вскоре после этого, то есть в 445 г., Аттила убил своего брата Бледу.
Наша информация о следующих годах взята из трех источников. Два из них проигнорировали исследователи гуннов, третий был истолкован ошибочно. Во-первых, имеется письмо Кассиодора, в котором он описывает встречу своего дедушки с Аттилой: „С Карпилио, сыном Аэция, он был направлен с ненапрасным посольством к Аттиле. Он без страха взирал на человека, перед которым дрогнула империя. Спокойный, благодаря силе духа, он презирал все эти жуткие гневные лица, которые хмурились вокруг него. Он не побоялся встретить полную силу гнева безумца, который вообразил себя покорителем империи мира. Он нашел короля высокомерным; он покинул его умиротворенным; и так умело отразил все его оскорбительные поводы для спора, что, хотя гунн был заинтересован в ссоре с богатейшей империей мира, тем не менее он унизился до поиска ее благосклонности. Твердость оратора подняла слабеющую отвагу его соотечественников, и люди почувствовали, что Рим не может быть объявлен беззащитным, пока в его распоряжении имеются такие послы. Так, он вернулся обратно с миром, которого люди ожидали с отчаянием, и поскольку они искренне молились за его успех, то с благодарностью приветствовали его возвращение“.
Дед Кассиодора имел дело с самим Аттилой наедине.
Характеристика царя как человека, „который был ведомым каким-то гневом, кажется, стремился к господству во всем мире“ (qui furore nesico quo raptatus mundi dominatum videbatur expetere), не оставляет сомнений в том, что он сделал себя единственным правителем гуннов. Посольство должно быть датировано после 445 г. Было бы интересно узнать, какими были у Аттилы calumniosae alligationen. Возможно, он жаловался, как часто делал это в делах с Востоком, что римляне не отдают всех гуннских беженцев. Или Аэций мог платить дань не так регулярно, как хотелось бы царю. Он мог попытаться привлечь на свою сторону германцев, над которыми Аттила утверждал свое господство. Но все это только догадки. Из Variae мы знаем, что гунны возобновили угрозы нападения на Запад и что послы Аэция с трудом сумели не дать дикарям вторгнуться в Италию или Галлию. Конечно, Аттилу заставило передумать вовсе не дипломатическое искусство Кассиодора. Римские риторы никогда не имели успеха с Аттилой, если их речи не сопровождал звон римских солидов.
Второй источник, проливающий некоторый свет на события второй половины 440-х гг., – это короткий фрагмент из труда Anonymus Valesianus (Анонима Валезии), который содержит, помимо прочего, рассказ об остготском царе Теодорихе (493–526): Орест, отец последнего западного императора Ромула Августула, присоединился к Аттиле, когда царь пришел в Италию, и был сделан его секретарем. В 449 г. Орест уже занимал ответственное положение. Он сопровождал Эдекона во время его миссии в Константинополь. Учитывая недоверие Аттилы к своим римским секретарям – одного из них он распял, – должно быть, прошло некоторое время, прежде чем он стал полагаться на Ореста. Однако представляется невозможным датировать пребывание Аттилы в Италии на такой шаткой основе. Гораздо важнее тот факт, что гуннский царь действительно отправился в Италию. В 449 г., в весьма напряженной ситуации, Аттила уведомил восточных римлян, что желает встретиться с их послами в Сердике (совр. София), если, конечно, они будут людьми достаточно высокого ранга. У Аттилы не было привычки совершать путешествия в страну врага ради собственного удовольствия. Мы можем предположить, что он встретился с Аэцием или его полномочными представителями на итальянской земле, вероятно недалеко от границы. Следовало принять очень важные решения.
Третий источник, из которого можно извлечь информацию относительно отношений гуннского царя с Аэцием, – это короткий отрывок из Ириска, который обсуждался в предыдущей главе. Римский doctor уступил Аттиле большую часть Паннонии.
Больше не может быть никаких сомнений в том, что путешествие Аттилы в Италию, переговоры Кассиодора с ним и уступка земли вдоль Савы – звенья одной цепи. Возможно, именно в этот раз Аттила был назначен военным магистром с соответствующим жалованьем.
Аттила был умиротворен, но другом Аэция, как утверждают почти все современные авторы, он не стал. То, что Аэций посылал ему дары и секретарей, – не важно. В 484 г. Евдоксий, лидер багаудов, бежал к гуннам. Если бы он был выдан римлянам, чего, несомненно, потребовал Аэций, хронист, сообщивший о бегстве, не забыл бы упомянуть об этом. Значит, римляне его не получили. И Евдоксий, определенно, был не единственным бунтовщиком, которому Аттила предоставил убежище. То, что гунны не разграбили Рецию и Норик, так же как Балканские провинции, не имеет ничего общего с их якобы дружественным отношением с Аэцием. Там просто нечего было брать. Все договоры, которые гунны заключали с Восточной империей, обязывали константинопольское правительство платить им дань. Они, несомненно, требовали и получали золото и от Западной империи тоже. Аэций был другом Аттилы не больше, чем для других варваров от Африки до Дуная. Гуннское вторжение в Галлию в 451 г. было всего лишь продолжением политики другими средствами, если, конечно, слово политика применимо к постоянному вымогательству.
Война на Балканах
В начале лета 440 г. правительство в Равенне узнало, что большой флот вандалов вышел из Карфагена. Никто не знал, куда он направился – в Испанию, на Сардинию или Сицилию, в Египет[72], Рим или Константинополь. Предательский захват Карфагена Гейзерихом годом раньше был ударом не только по Западной империи. Обладая лучшей гаванью к западу от Александрии, с судоверфями и опытными кораблестроителями, Гайзерих мог очень скоро создать флот, способный доставить пиратов-вандалов в любую часть Средиземного моря. Были поспешно укреплены стены Рима, усилены береговые укрепления Константинополя. В воззвании к римскому народу император Валентиниан III заверил, что вскоре подойдет ар72 В 467 г. в Константинополе появилась информация, что «Гейзерих, король вандалов, намерен напасть на Александрию». Такое сообщение, определенно, было не первым.
мия „непобедимого Феодосия“, чтобы принять участие в борьбе против вандалов.
Гайзерих высадился в Сицилии. Вандалы взяли Лилибаум на западном побережье острова, разграбили беспомощные города и деревни, казнили католиков-священнослужителей и даже пересекли Мессинский пролив. В конце 440 или в начале 441 г.[73] Гайзерих прервал кампанию и вернулся в Карфаген. Восточная армия под командованием Ареобинда, которая должна была изгнать вандалов, прибыла на Сицилию уже после ухода с острова врагов. Ведя себя не намного лучше, чем вандалы, по большей части германские войска очень скоро стали „больше обузой для Сицилии, чем помощью Африке“[74].
Сицилийская экспедиция оказалась провальной. Прежде всего, она безнадежно опоздала. Министры Валентиниана проявили излишний оптимизм, объявив о ее прибытии в июне 440 г. Трудности и риски такого предприятия оказались более серьезными, чем подвергавшийся постоянному давлению Запад был готов признать. Собрать транспорт, обеспечить необходимые запасы, перебросить войска к портам погрузки – все это требовало времени. Но не только это объясняет задержку. Восток не мог прийти на помощь Западу, потому что сам находился под угрозой с двух сторон – на Балканах и в Армении.
73 Вандалы провели на Сицилии довольно много времени, что следует из письма епископа Лилибаума, адресованного папе Льву I. Как и все прочие вторжения вандалов, это имело лишь одну цель – унести с собой как можно больше добычи.
74 Четыре из пяти генералов имели германские имена: Ареобинд, Ансила, Иновинд и Аринфей.
О коротком конфликте с персами известно немного. Они напали на район Феодосиополя и Саталы. Судя по всему, римляне только оборонялись и стремились побыстрее договориться с противником. Рассказы Феодорита о чудесах можно не принимать во внимание, но его источник правильно связал события на Востоке и на Западе.
В то время когда римляне были заняты войной с другими врагами, персы нарушили существующие соглашения и вторглись в соседние провинции, а император, полагавшийся на заключенный мир, послал своих генералов и войска принять участие в других конфликтах. Анатолий, magister militum per orientem, согласился на все требования злобного тирана.
К июню 441 г. война в Армении завершилась.
Но была еще другая война, терзавшая западные провинции. Гунны вторглись в Иллирик. От Приска[75] мы узнаем, что во время ежегодной ярмарки, проводившейся в одной из phrouria (пограничная область. – Пер.) к северу от Дуная, гунны неожиданно напали на римлян и многих убили. Когда константинопольское правительство выразило протест по этому поводу, сославшись на договор, обеспечивавший равные права и безопасность 75 Почему епископ должен был испытывать колебания по поводу ограбления гробниц язычников, если не только светские люди, но и священники грабили христианские гробницы? Novella от 27 марта 347 г. в первую очередь была нацелена на церковных расхитителей гробниц: «Среди всех прочих лиц, которые были обвинены в столь гнусном преступлении, наиболее сильное недовольство вызывает духовенство… Вооруженные железными инструментами, они оскверняют похороненных мертвых и, забыв о Божестве, которое управляет небесами и звездами, несут к священным алтарям Церкви руки, испачканные заразой праха мертвых». Они унесли мрамор и камни, pretiosa montium metalla; светские грабители могил искали драгоценные камни и драгоценные предметы одежды. Проповеди Иоанна Златоуста показывают, насколько обычными были эти преступления; он постоянно обличал грабителей могил.
