Текст книги "Электрополис"

Автор книги: Отфрид Ганштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА 8

Катастрофа в Электрополисе

Едва переводя дыханье, я добежал до глинобитной хижины к нажал рычаг. Впервые я негодовал на недостаточную быстроту наших автоматических слуг.

Раздался свисток. Подошел электрический вагончик. Я вскочил в него. Через две минуты он примчал меня к машинному отделению.

Холльборн только-что закончил вечерний обход и в последний раз проверял сигнальную доску. Когда я влетел к нему, задыхаясь от волнения, он собирался закурить сигару, но, увидев меня, выронил ее из рук,

– Что случилось? – Заговор!

– Где? Какой?

– Пятьдесят китайских рабочих… И во главе их Стобицер, Гельдинг и Курцмюллер. Я только-что подслушал их разговор… Они отправились на гору Руссель… В трех вагонах.

Холльборн быстро повернул рычаг.

– Ток выключен. Вагоны не сдвинутся с места.

– И все-таки… Уверяю вас, мистер Холльборн, дело очень серьезно,

– Чего они хотят?

Хладнокровие американца взбесило

меня и я закричал:

– Они хотят украсть радий!

Но Холльборн и здесь остался верен себе.

– В конце концов это вовсе не страшно. У нас его так много. И кроме того этим господам известно так же хорошо, как и нам, что нет никакой возможности проникнуть к горе Руссель. Она окружена лучами Риндель-Маттью. Но если кто-нибудь все-таки отважится на это… я ему не завидую!

– А если они отведут завесу из лучей?

– Это невозможно! Для этого нужно подойти к машине. Неужели вы думаете, что ее можно подкупить, как человека? Есть только единственный способ выключить ток – перерезать подземный провод, идущий к источнику. Но никому неизвестна маленькая потайная пещера, где этот провод находится.

– Инженер Моравец знает это.

– Моравец так же неподкупен и верен, как я и вы. Кроме того он сейчас у озера Карнеджи за тысячу километров отсюда.

– Нет! Три часа тому назад его видели в городе.

– Сейчас мы проверим. – Холльборн подошел к телефону и вызвал центральную: – Озеро Карнеджи? Попросите инженера Моравец.

Я взял вторую слуховую трубку и услышал ответ:

– Инженера Моравец здесь нет. Его заменяет инженер Вебер. Хотите вызвать его?

– Нет. Благодарю!

Теперь и на лице Холльборна промелькнула тень тревоги.

– Моравец покинул свой пост, не предупредив нас об этом.

– Да, и Моравец – ближайший друг Стобицера.

– Где видели его в городе?

– Он направлялся к аэродрому.

Холльборн снова бросился к телефону:

– Аэродром? Инженер Моравец здесь?

– Вылетел два часа назад на аппарате № 237. Управляет сам.

– Куда полетел?

– Направление неизвестно.

Холльборн опустил трубку.

– Черт возьми! Я тоже начинаю волноваться, – и опять дал телефонный звонок на аэродром: – Немедленно приготовьте аппарат. Вышлите к центральной станции.

В ожидании аэроплана Холльборн вызвал пост Эдит Лагоон:

– Немедленно сообщите, если пролетит аэроплан.

– Только-что пролетел № 237.

– Направление?

– Гора Руссель.

Трубка брошена…

– Вы правы!

Сигнал возвещает о том, что аппарат прибыл. Но мы колеблемся занять места. В первый раз мы боимся оставить силовую станцию без надзора. Но другого выхода нет. На всякий случаи Холльборн переставляет сигналы на доске:

– Я соединил провода другим способом. Теперь они, если даже проникнут сюда, не скоро разберутся, в чем тут дело… А всякий, кто прикоснется к рычагу, будет убит током. Надеюсь, что в наше отсутствие шеф не вернется.

___

Мы мчимся сквозь тьму ночи. Моторы стучат так, что говорить невозможно… Перед нами на фоне ночного неба вырисовывается силуэт горы Руссель… У ее подножья мы видим огни. Не факелы или горящие головни, какие употребляются дикарями, а электрические фонари. Люди бегают с ними взад и вперед… Мы видим целую гирлянду огней у самого входа в рудник.

Холльборн уже не скрывает своего волнения:

– Сейчас должно все решиться. Они подошли к самой завесе из лучей… Если они…

Он не успевает договорить. Раздается страшный треск… Вершина горы Руссель – эта блестящая сахарная голова – как будто превратилась в вулкан. Летят искры, языки пламени взлетают высоко над землей… Наш аэроплан дает крен и падает… Мы лежим под ним, инстинктивно закрывая лицо руками.

И в это мгновение раздается страшный подземный гул.

___

Я встаю шатаясь. Мне кажется, что все мое тело утыкано раскаленными булавками. При ярком лунном свете я вижу почти безумные глаза Холльборна. Одежда на нем висит клочьями и все лицо и руки сплошь усеяны черными точками.

Она хватает меня за плечо:

– Гора Руссель исчезла!

Я с трудом прихожу в себя и повертываю голову. Да, Холльборн прав: сахарной головы, так четко выделявшейся всегда на горизонте, нет.

– Что случилось? – спрашиваю я растерянно.

– В ее вершине была устроена мощная преобразовательная станция, которая передавала машинам ток, шедший сюда с центральной станции и производивший лучи Риндель-Маттью.

Да, я знаю, но…

– Моравец хотел выключить ток, все машины взорвались.

Я все еще недоумеваю:

– Но как же машины могли взорваться? И какой взрыв мог уничтожить целую гору?

Холльборн беспомощно разводит руками.

– Почем я знаю… Но, впрочем есть одно объяснение.

– Какое?

– Мы оказались детьми, не видящими дальше своего носа. Мы удовольствовались тем, что нашли уже готовый рудник и пригоршнями черпали из него сокровища… Мы не дали себе труда разузнать, что находится в недрах этой «сахарной головы». Возможно, что весь этот колоссальный метеор случайно упал в кратер вулкана, который теперь случайно же был чем-то разбужен, возобновил свою деятельность и вот…

– Извержение?

– Да!

– Внутри Австралии нет вулканов, – упрямо утверждаю я. – Вулканы опоясывают только ее острова. Но возможно, что эта сахарная голова содержала в себе газ или какое-то другое, еще не открытое нами взрывчатое вещество. Когда Моравец стал выключать ток, то в аппарате могли вспыхнуть искры… В этот миг мы ощутили подземный толчок. Я припоминаю, что едва заметные толчки я уже наблюдал несколько раз за последние дни, но не придавал этому никакого значения… Однако эти толчки могли вызвать трещины в горе… Если туда проникли искры из аппарата и если гора действительно была начинена газами, то ясно, что газ мог быть и в гроте, где мы установили машины. При соприкосновении с искрами все полетело к чорту…

Холльборн тяжело вздохнул:

– Я ничего не понимаю!.. Я знаю только, что мы каким-то чудом остались живы. Благодаря тому, что аэроплан покрыл нас, мы не были убиты каменным дождем.

– Да… а, те… там, с фонарями?…

– Воры? Они жестоко поплатились… Я не думаю, чтобы кто-нибудь из них уцелел… Посмотрите: там, где мерцали огни фонарей, лежат только обломки горы… И они уже образовали целый холм…

Мы подошли к тому месту, где был разбит сад, первый сад, вызванный к жизни лучами радия… Вероятно потому, что он вплотную прилегал к горе, осколки которой полетели выше и дальше, он не пострадал от взрыва. Пышные цветы его благоухали по-прежнему.

Но зато там, где был источник, осталась только воронка, как после взрыва гранаты. Сама же по себе гора представляла собой подобие кратера. Мы заглянули в него и увидели внизу слабо мерцающий огонь. Не было сомнений: гора Руссель была вулканом.

Вдруг я заметил неподалеку от себя какой-то большой цилиндр, окруженный красными огоньками. Цилиндр этот медленно вращался.

Я схватил Холльборна за руку:

– Смотрите, это радий, который мы принесли сюда несколько дней тому назад… Два центнера радия… Он сейчас взорвется!

Холльборн, не сводя глаз с вращающегося цилиндра, прошептал:

– Радий не взрывается!.. Смотрите, смотрите…«он» плывет по воздуху, нет… он подымается на воздух… да смотрите же! – Он изо всех сил стиснул мне руку.

– Вы знаете, что это? Межпланетная ракета! Первая ракета, которая послана не рукой человека… Спроектировать межпланетную ракету крайне трудно, почти невозможно. Нельзя взять с собой достаточное количество продуктов горения, которые постепенно вытекали бы из заднего конца ракеты и равномерными взрывами двигали ракету вперед.

До сих пор все применяемые для этой цели вещества, вплоть до спирта, оказались негодными. Как видите, лучшим взрывчатым веществом явился радий. Случайно мы поместили его в сосуд, заостренный с двух сторон. В нижнем конце его имеется отверстие.

Здесь атомы радия приходят в соприкосновение с воздухом и распадаются… И вот этот непрерывный поток частиц атомов толкает металлическое тело вперед с изумительной быстротой.

Это межпланетная ракета, но, увы! – она бесполезна для человечества…

Возможно, что через несколько часов астрономические станции сообщат о пролете какого-то метеора…

Мы не спуская глаз наблюдали за этим изумительным зрелищем. Метеор летел все быстрее и все светлее становилось вокруг него. Затем мы увидели в высоте сноп пламени и услыхали какой-то свистящий звук, производимый быстро падающим предметом. Мы не успели опомниться, как этот предмет уже лежал невдалеке от нас, посреди цветущего сада.

Холльборн первый бросился к нему и крикнул:

– Аэроплан!

Я вздрогнул:

– Аэроплан дяди?

Через минуту мы уже стояли над грудой обломков, извлекая из-под них неподвижно распростертое на земле тело. Очевидно ракета столкнулась с аэропланом и дядя был выброшен из кабинки. Лицо его было бледно и залито кровью.

Холльборн, встав на колени, приложил ухо к его груди:

– Он жив!.. Кажется все цело… Он дышит спокойно, на губах нет пены. Но… я предпочел бы, чтобы он сломал себе руки и ноги, чем это…

Он указал на большой кусок железа, лежавший возле головы дяди.

– У него поврежден череп. Тут я бессилен!..

Я вскрикнул в отчаянии:

– Что же нам делать? Врача у нас нет… До центральной станции далеко… Аэроплан наш разбит, автомобиля у нас нет… Что делать, Холльборн?

Холльборн, не отвечая, взбежал на вершину холма, приставил руки ко рту и три раза крикнул. Это был тот пронзительный крик, которым дядя призывал вождя людоедов Мормора.

Холльборн подождал с минуту и крикнул снова.

На этот раз ему ответили из чащи леса таким же пронзительным криком.

У меня затеплилась слабая надежда.

Я вспомнил, что иногда дикари очень искусно перевязывают и лечат раны. Дядя начал тихо стонать. Лицо его покраснело. У него начиналась лихорадка.

Я стоял на коленях, вглядываясь в это дорогое, за несколько минут так изменившееся лицо. Гордые губы были беспомощно сомкнуты и опущенные веки тихо вздрагивали.

Я услышал голоса. Из лесу шел Холльборн с двумя дикарями, пестро раскрашенные тела которых были украшены затейливой татуировкой. Один из них был помоложе, другой постарше. Над головой старшего развевался целый веер из перьев, в руках дикари держали лук и стрелы. Я знал, что острия этих стрел напитаны смертельным ядом, который добывается из корней каких-то растений.

Дикарь с перьями на голове подошел к дяде, осторожно ощупал его и что-то сказал Холльборну.

Я разобрал только два слова: «агала» и «Тена-Инжит». Я знал, что под именем «агала» – господин подразумевался дядя, а второе слово было именем того заклинателя, который всегда сопровождал Мормора, когда тот приходил к нам.

Оба дикаря, поговорив друг с другом, помчались в лес.

– Они помогут нам?

Холльборн кивнул головой:

– Они сделают, что могут. Каждая минута дорога. Врача у нас нет. Не остается ничего другого, как довериться туземному врачу.

Мы замолчали…

Раненый лежал неподвижно и тихо стонал.

Прошло несколько тягостных минут. Я не сводил глаз с опушки леса, но Тена-Инжит появился с другой стороны и совершенно неожиданно очутился возле меня, К моему изумлению, этот человек, которого я привык видеть изукрашенным всевозможными перьями и побрякушками, был теперь чисто-на-чисто вымыт и абсолютно гол. В руке он держал маленький пакетик, тщательно завернутый в зеленые листья.

Лицо его было строго и серьезно. Он опустился на колени возле дяди и быстрыми, ловкими движениями ощупал его голову. Затем он подозвал знаком двух молодых дикарей; они были также чисто вымыты и совершенно голы. Пока Тена-Инжит поддерживал голову дяди, они осторожно укладывали раненого на сплетенные из веток носилки, потом принесли несколько кокосовых орехов, наполненных какой-то жидкостью, которой все трое тщательно вымыли руки.

Холльборн шепнул мне:

– Своеобразная антисептика!

Жидкость содержала в себе нечто такое, что не дает ране загноиться.

(Окончание в след. №)

«Вокруг света» 1929 год № 33
ГЛАВА 8 (окончание)

СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО

Молодой безработный инженер получил неожиданно для себя блестящее предложение отправиться на службу в Австралию, в так называемый „Пустынный город", владельцем которого является его родной дядя мистер Шмидт. Неисчерпаемым источником богатств дяди служит гора Руссель, которую он вместе со всем участком земли купил у австралийского правительства и в которой он открыл залежи радия.

Мистер Шмидт замышляет с помощью радия, электричества и лучевой энергии сделать пустыню плодородной страной. Австралийское правительство, желая вернуть себе богатства горы Руссель, объявляет войну «Электрополису» (так называется теперь «Пустынный город»). Однако ни один вражеский аэроплан не может проникнуть через завесу из лучей Риндель-Маттью, которой окружен «Электрополис». Война окончена и мастер Шмидт уезжает по делам в Сан-Франциско. В это время несколько инженеров, работавших в „Электрополисе", решили похитить из горы Руссель радий. Заговорщикам удается проникнуть к горе, но здесь они делаются жертвами страшного взрыва. Во время взрыва один из хранившихся в горе сосудов с радием превратился в межпланетную ракету. Поднимаясь в воздух, ракета сталкивается с аэропланом, на котором возвращается мистер Шмидт. Он получил тяжелее ранение. Чтобы спасти его жизнь, Холльборн вызывает туземного врача Тена-Инжит.

___

Тем временем Тена-Инжит вынул из своего свертка два тоненьких кремешка, две заостренных раковины и несколько рыбьих «костей». Все эти «инструменты» он тщательно вымыл в той же кокосовой жидкости.

Я был поражен, как чистоплотен и опрятен стал вдруг этот человек, которого я всегда видел вымазанным какими-то красками… Как рассчитаны, ловки и уверенны стали его движения.

Сперва он сделал длинный поперечный разрез раны, приподнял края ее двумя крючками, как пинцетом, и осторожно вынул из раны раздробленные кости…

Глухой стон больного не прекращался.

– Мозг не пульсирует! Туда проникли частицы костей… – шепнул мне Холльборн.

– Значит все кончено?

– Тише, подождем…

Тена Инжит снова нагнулся над раной и осторожно извлек оттуда еще несколько осколков кости.

Я увидел слабое пульсирование мозга.

Заклинатель взял большой лист банана, промыл его в кокосовой жидкости, согрел над разложенным огнем костра и приложил к ране, края которой быстро и искусно затянул. Затем забинтовал голову дяди волокнами какого-то растения, которое ему подавали его «ассистенты».

Он подождал несколько минут и переложил больного на подушку из прохладных листьев папоротника.

Лицо дяди порозовело. Он дышал мерно и спокойно. Пульс был ровный. Я подошел к Тена-Инжит и горячо пожал его руку. Ведь он спас самое дорогое для меня на свете существо.

Тена-Инжит, которому очевидно были незнакомы такие проявления благодарности, посмотрел на меня с удивлением. Потом перевел взгляд на дядю, опять посмотрел на меня и улыбнулся. Его рука ласково провела по моим волосам, и я заметил в его глазах мягкий, почти нежный блеск.

Кивнув мне головой, он удалился вместе со своими спутниками, которые предварительно положили перед нами на траву большой кусок жареного мяса и плоды.

Я спросил Холльборна, заикаясь от слабости и волнения:

Он…будет… жить?..

Американец ответил уверенно:

– Да!

Он сел на траву и вынул перочинный ножик.

– Нам надо подкрепить свои силы. Скушайте кусок мяса, а потом нужно сплести беседку над вашим дядей… Должен же у него быть хоть какой-нибудь кров над головой.

Мы сплели из длинных ветвей нечто вроде беседки и, убедившись, что раненый спит спокойно, поднялись на гору, чтобы определить размеры совершившейся катастрофы.

Да, старый рудник исчез с лица земли. Полукруглый кратер шел до самого низа шахты. Почти повсюду мы видели блестящий камень, но кое-где выступала смоляная руда. Мы сразу узнали ее по жирному блеску.

Холльборн заметил:

– Здесь еще осталось несколько центнеров. Можно добыть радия на несколько милльонов. Разумеется, нельзя терять время, пока все это не заросло непроходимым лесом…

Я прервал его:

– Не могу больше!.. Мне дурно…

Он подхватил меня и вытащил наверх. Я заметил, что и сам он едва стоит на ногах. Мы спустились вниз без изолирующих масок.

___

Настал вечер.

Мы дежурили весь день у ложа больного. Он все еще не открывал глаз, хотя дышал спокойно. Когда солнце зашло и стало прохладнее, дикари вернулись. Мы не просили их об этом, но они знали сами, что нужны нам. Не говоря ни слова, они подняли носилки, на которых лежал раненый, и медленно понесли их.

Мы с Холльборном шли позади.

– Одному из нас нужно скорей добраться до центральной станции, прислать сюда аэропланы и посмотреть, все ли там благополучно. Ты моложе меня; пойди вперед.

Хорошо, если ты находишь это нужным.

Никому из нас не пришло в голову, что мы впервые сказали друг другу «ты», чего мы никогда не делали раньше. Но это казалось совершенно естественным после тех полных печали и горечи минут, которые мы пережили вместе.

___

Я шел, несмотря на палящий зной. К счастью, мой путь лежал не через голую пустыню, а через кустарник. На полдороге я увидел вагон, в котором наши грабители выехали к горе Руссель. Вагон этот сам по себе откатился назад и остановился, так как под колеса его попал огромный камень. Мне удалось выбросить его и пустить вагон в ход. Так я сэкономил половину пути.

И снова наступила ночь. Я держал револьвер наготове. Бесчисленные змеи шныряли по дороге, птицы кричали в кустах, несколько раз я слышал вдали хохот «смеющегося осла».

Когда солнце взошло, я уже добрался до нашего сторожевого поста Эдит Лагоон. Там еще нечего не знали о случившемся несчастье. Я протелефонировал в Электрополис инженеру Целльнеру, удивленному тем, что он не застал никого из нас на центральной станции. Я просил его выслать два быстроходных аэроплана. Вскоре они прилетели. Один из них был сейчас же послан мною дальше, причем я дал распоряжение пилоту лететь совсем низко,

– Мистер Шмидт ранен, – сказал я. Вы должны встретить его и мистера Холльборна. С ними идут дикари.

На втором аэроплане я долетел до Электрополиса.

Инженер Целльнер ждал меня. Он заметил перемену рычагов на сигнальной доске, но не притронулся к ней. Мы снова привели все в порядок. В городе за это время не случилось ничего. Я видел, что ни Целльнер, ни восемь других инженеров не знали о заговоре Моравца.

Я прошел по пустым пещерам. Повсюду двери сами собой распахивались передо мной и луч, указывая дорогу, бежал впереди. Я вошел в машинное отделение. Здесь все было по-старому; вращались колеса, шелестели приводные ремни, капало масло в маслаки, бурлила и кипела турбинах вода. Предо мной двигались гигантские машины, вытягивая железные руки то направо, то налево, как живые существа, и пели свою песнь, – песнь машин, песнь железных людей.

ГЛАВА 9

Я пробыл в одиночестве почти два месяца и совершенно самостоятельно вел все дело.

Дядю нельзя перевезти в аэроплане. Тена-Инжит, – туземной врач, – которого мы теперь стали ценить, воспротивился этому. Он потребовал, чтобы больного несли на носилках до самого Электрополиса. И он прав. Он оказался разумнее меня и Холльборна. Правда операция прошла благополучно, но рана опасна и малейшее сотрясение повлечет за собой смерть. Путь на аэроплане продлился бы не больше часа, но при полете сотрясение неизбежно. Оно вызывается даже шумом пропеллера, а постоянные колебания аппарата неизбежно вызывают прилив крови к мозговой оболочке.

Тена-Инжит прав.

Дядю несут на руках и переходы совершают только ночью. Днем над больным сплетают беседку и кладут его в тени.

Следом за носилками идут женщины-туземки и тащат все необходимое для сооружения таких беседок.

Аэроплан каждый день совершает рейс от места ночлега дяди в Электрополис и обратно. Мы посылаем больному лед из наших холодильников, пищу и питье.

Но вот настал день, когда дикари пришли в Электрополис. Процессия напоминала похоронную. Наши китайцы выстроились по обеим сторонам улицы. Впереди шел Мормора, украшенный военной татуировкой. Он нес копье, лук и стрелы, точно выступал на защиту больного… За ним медленно двигались носилки… А за носилками шли рядом Холльборн и Тена-Инжит. Шествие замыкало все племя дикарей.

Мы положили дядю в пещеру на его постель. Он был очень бледен и лежал с закрытыми глазами, Тена-Инжит налил из своей бутылки в стакан какой-то коричневой жидкости и велел дать ее больному, когда тот проснется.

Холльборн выглядит сильно постаревшим и озабоченным. Он крепко стискивает мою руку и шепчет:

– Только бы сердце выдержало!..

___

Сегодня исполнилось ровно четыре года с тех пор как я здесь. Четыре года! А мне кажется, что прошли десятки лет. Как пышно расцвел за это время бывший «Пустынный город»! Каким он стал мощным и прекрасным! Я стою на высокой башне и смотрю в подзорную трубу.

У нас уже обработано шесть «паутин», – как мы называем поля, – каждое поле имеет два километра в окружности.

На каждом выстроена платформа, стоя на которой человек управляет всеми машинам.

Вокруг Электрополиса разросся прекрасный эвкалиптовый лес.

Мы едим бананы, маис и пшеницу, которые мы выращиваем там, где была каменистая пустыня.

У нас все новые и новые широкие планы,

Мы заметили, что с тех пор как стали искусственно вызывать дождь и пользоваться лучами, климат у нас изменился.

Дядя мечтает о том, как между каждым обработанным кругом земли мы построим города.

Не такие города и не такие дома, как у нас на родине, нуждающиеся в центральном отоплении, а дома с центральным охлаждением, вокруг которых мы посадим пальмовые рощи.

Мы не строим больше и не будем строить железных дорог. Вся наша область покроется воздухоплавательной сетью. Аэропланы будут приводиться в движение электрической энергией. Мы извлечем ее из пронизанной лучами Риндель-Маттью каменистой почвы наших пустынь. У нас уже вырыты пять подземных источников, которые приводят в движение наши машины.

Правительство Австралии не обращает на нас больше никакого внимания. О нас молчат, но непроницаемая завеса из лучей по-прежнему охраняет наши владения от посторонних вторжений…

Сегодня дядя сказал мне, что ему исполнилось 66 лет. Мы решили, что к его семидесятилетию вся наша страна будет плодоносна. Тогда мы воздвигнем город машин и будем продолжать в наших лабораториях творческую работу, углублять и расширять наши опыты над лучами…

___

Так говорил дядя еще два месяца тому назад, глядя на меня молодыми, блестящими глазами… Его юношески гибкое тело было еще так полно сил… Два месяца тому назад… А теперь он лежит неподвижно и я знаю, что он умирает… Мы пригласили врача из Сан Франциско, который согласился, – правда, за баснословную сумму, – перелететь с завязанными глазами от моря до нашей центральной станции. Мы не хотели, чтобы он знал, что можно проникнуть сквозь стену лучей, охраняющих нашу область.

Врач установил, что Тена-Инжит блестяще сделал операцию, но отказывается работать сердце, которое не похоже на машину и переработанные части которого нельзя заменить.

Дядя умрет. Вероятно, сегодня же ночью.

Вспыхивает световой сигнал.

Это Холльборн дает мне знать, что дядя проснулся.

___

Я внизу, в пещере. Здесь умирает тот кто создал Электрополис!..

Холльборн за эти дни превратился в старика. Он уже не в силах владеть собой.

Я сам едва удерживаюсь от слез…

Дядя подымает на меня глаза:

– Я хочу поговорить с тобой.

Он сидит в глубоком кресле, ему тяжело лежать…

Он так изменился за эти дни, что его едва можно узнать. Но глаза его по-прежнему ясны и светлы. Тена-Инжит не мог спасти его, но все-таки мы обязаны ему тем, что больной сохранил рассудок, что его не постигла участь несчастного Венцеля Апориуса.

Дядя долго и молча смотрит на меня.

Я сижу в кресле и знаю, что он читает мои мысли.

Это не страшно.

У меня одна мысль: безмерная скорбь о нем.

– Встань! Присядь сюда, на ручку моего кресла. Нет, не плачь! Для каждого из нас придет этот час.

Он умолкает… Голова его падает. Холльборн бросается к нему, но дядя говорит, улыбаясь:

– Нет, еще не конец… – И продолжает:

– Я продиктовал Холльборну мою последнюю волю. Я подписал завещание. Свидетелями были Холльборн и врач, которого вы пригласили ко мне, но который уже бессилен. Бессилен так же, как и Тена-Инжит. Кстати Тена-Инжит еще вчера сказал мне, что надежды нет. Сердце останавливается. Возьми завещание, пойди к себе, прочти его внимательно и возвращайся сюда.

Он видит, что я колеблюсь, и добавляет с грустной улыбкой:

– Не бойся… Еще есть время… Иди…

___

Я читаю строки, набросанные Холльборном… Рука его непривычка к письму и я с трудом разбираю слова, продиктованные дядей:

«Я умираю. Я знаю это. Я охотно пожил бы еще, но надо быть благодарным судьбе и за то, что она мне дала. Тебе, мой милый Фриц, я завещаю все, что мне принадлежит. Я усыновил тебя, соблюдая все формальности, когда был в Сан-Франциско. Спасибо, мой мальчик! Ты не обманул меня. Будь же твердым и сейчас, прочти эти строки внимательно и сообщи мне твое решение… Я должен знать его, пока я жив,

Наше дело закончено. Все машины установлены. За последние годы я продал очень много радия. Я как будто предвидел, что с горой Руссель случится несчастье. В банке Сан-Франциско на моем счете лежат сто миллионов фунтов стерлингов.

Ты будешь нести ответственность за этот капитал, если… если ты примешь мои условия.

Первое из них: Электрополис, – любимое мое детище, моя гордость, создание моих рук и моего разума, – должен принадлежать не одному хозяину. Я жил и работал не для того, чтобы после моей смерти появился новый владетельный князь. Нет! Электрополис должен принадлежать тем, кто будет работать над дальнейшими усовершенствованиями его, кто будет вкладывать силу своих мускулов и своего мозга в создании города, где люди будут не рабами труда, а строителями могущественных машин. Это мое первое условие.

Второе: все машины, находящиеся здесь, все чудеса техники, – все, что дает нам право сознавать себя неуязвимыми и недоступными для вражеских налетов, должно служить только для защиты Электрополиса, – города могучих машин и счастливых людей, но не для нападения. Никогда в жизни не должны быть мои изобретения орудиями наступательной войны.

Если ты согласен принять эти условия, я делаю тебя ответственным распорядителем моего состояния. Употреби его на ту цель, которую я тебе указываю. Если же нет, если ты не разделяешь моих взглядов, взглядов старого бродяги, всю жизнь боровшегося за свободный труд, если ты хочешь быть только миллионером, – тогда возьми себе один миллион из моих денег и езжай куда хочешь».

___

Я снова у дяди. Он дремлет. Холльборн сидит подле него и следит за пульсом. Он делает мне знак…

– Пульс все слабее и слабее…

Кажется дядя услышал. Он выпрямился. Какая энергия сохранилась еще в этом истощенном болезнью теле!

Он подозвал меня:

– Итак?..

Я хочу сесть в кресло, снабженное его аппаратом, чтобы он сам прочел мои мысли, но он удерживает меня:

– Не надо! Смотри мне в глаза.

– Спасибо… дядя… – Я едва нахожу в себе силы сказать это.

– За что?

– Вся моя жизнь будет принадлежать твоему делу! – Я опускаюсь перед ним на колени. Его рука покоится на моей голове; другой рукой он держит за руку Холльборна. Я чувствую легкую дрожь его пальцев, касающихся моих волос, и слышу, как Холльборн шепчет:

– Кончено!

Мы переносим умершего на его постель.

___

Глубокая ночь. Звезды усеяли небо, луна светит ярко… Это одна из лучших ночей, которые я видел в Австралии.

Мы выполняем волю дяди. Телеграф не извещает страну об его смерти. Это должно остаться тайной. Никакими пышными церемониями не сопровождается его погребение. Одна из созданных им машин роет железными руками могилу.

Его тело положено в большой металлический гроб, уже давно выписанный им из Америки. И те же железные руки машин бережно опускают этот гроб в землю…

У могилы стоим: я, Холльборн и вождь дикарей Мормора.

Поодаль дикари пляшут свой торжественный танец смерти… Я еще раз повторяю про себя:

– Вся моя жизнь будет отдана нашему делу. Электрополис не умрет!

КОНЕЦ