Текст книги "Город-храм Колхиды"

Автор книги: Отар Лордкипанидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В развалинах пола найден сильно деформированный от огня бронзовый сосуд (или сосуды), от которого удовлетворительно сохранились только его скульптурные украшения. Они потом прошли долгий курс «лечения» в химико-реставрационной лаборатории Государственного музея Грузии под руководством кандидата химических наук Р. Бахтадзе, и сейчас эти великолепные памятники античного искусства уже спасены и в скором времени предстанут перед посетителями музея. Мы же приведем лишь их краткие описания.

Бронзовая статуэтка крылатой богини Нике (II в. до н. э.)

Бронзовый сосуд и его скульптурные украшения несомненно изготовлены греческими мастерами, возможно, в одной из малоазийских мастерских. Стиль и содержание украшений этого некогда роскошного сосуда являются чисто греческими. Сосуд стоял, по-видимому, на подставках, имитирующих массивные когти хищной птицы. В основании сосуда располагались также и великолепные бронзовые статуэтки орлов, каждая высотой 16 см.

Венчала сосуд 18-сантиметровая статуэтка Нике. Крылатая богиня победы изображена как бы спускающейся с небес в стремительном полете. В правой поднятой руке она, вероятно, несла венок или ленту для победителей, а опущенной левой рукой держала шест для трофея. По целому ряду признаков (удлиненные пропорции тела и сравнительно маленькая голова, выступающая вперед обнаженная нога) Нике Ванская напоминает тот образ крылатой богини, который был выработан во второй половине И в. до н. э. мастерами малоазийского города Мирины.

Пан

Сатир

К числу украшений сосуда принадлежат и 6 горельефных изображений (10–12 см) голов божеств круга Диониса. К сожалению, одна из них сильно повреждена и судить об изображенной персоне почти невозможно. Лишь сохранившийся венок из плюща указывает на ее принадлежность к кругу Диониса. Вторая голова – бородатого Пана с острыми звериными ушами. Волосы переданы отдельными жесткими прядями, которые торчат над лбом и ушами. Широко раскрытые и устремленные вверх глаза, глубокие горизонтальные морщины на лбу подчеркивают свирепое выражение лица лесного бога, нагонявшего своим диким криком панический страх на нарушителей его покоя. Стилистически эта голова напоминает хорошо известную историкам античного искусства голову «бородатого галла» из групповой скульптурной композиции, которую создали во II в. до н. э. прославленные пергамские мастера в Афинах (так называемый Афинский вотив Аттала I). В целом же найденное в Вани изображение Пана, несомненно, входит в ряд образов сатиров, созданных во второй половине II в. до н. э., блестяще завершенных в знаменитом танцующем Фавне, найденном в Помпеях и являющемся ныне украшением Неапольского музея.

Другая бронзовая маска изображает молодого Сатира с острыми козлиными ушами. Голова, как бы вырастающая из аканфовых листьев, увенчана плющевым венком. По стилю исполнения маска Сатира близка к бронзовой статуэтке Сатира пергамского стиля в Музее Канзас-Сити (США), датированной II в. до н. э.

Ариадна

Менада

Патетически взметнулись брови женской маски в венке из виноградных листьев. Возможно, это Ариадна, покинутая Тезеем, которая впоследствии стала жрицей и супругой Диониса.

Наконец, две головы всегда веселых спутниц Диониса – прекрасноликих Менад. Одна из них вызывает в памяти лица юношей на малом фризе знаменитого Пергамского алтаря, вторая – отличается исключительной мягкостью пластики. Нежно, что характерно для пергамских скульптур, очерчены веки, брови образуют плавную дугу. Нетрудно увидеть в этой Менаде сходство с головкой из Пергамон-Музея, условно называемой «головкой прекрасной женщины» и датируемой третьей четвертью II в. до н. э.

В целом рассмотренные выше скульптурные украшения представляют собой замечательные образцы греко-эллинистического искусства, которое поражало исключительным разнообразием художественных форм, берущих начало в творчестве величайших греческих скульпторов Скопаса и Праксители.

Датировка этих украшений не вызывает сомнений: сходство с художественными образами пергамского круга указывает на время, близкое ко времени создания малого фриза Пергамского алтаря, т. е. на вторую половину II в. до н. э. Более сложным является вопрос о месте изготовления бронзового сосуда и его скульптурных украшений, и в настоящее время он остается открытым.

Эти находки свидетельствуют о том, что местному населению были известны и понятны чисто эллинские религиозно-мифологические образы. В первую очередь обращает на себя внимание то, что эти великолепные произведения греко-эллинистической культуры найдены в местном святилище II в. до н. э. При этом ритуальный сосуд, украшенный изображениями божеств круга Диониса, пифос для вина и амфоры не оставляют сомнения, что святилище было связано именно с культом виноградарства и виноделия. Это интересное явление, засвидетельствованное археологическим открытием, находит интересную параллель в сохранившихся грузинских этнографических материалах о культе винограда и винохранилища. Исследованиями грузинских этнографов установлено, что и винохранилище (по-грузински «марани») совершались религиозные и магические ритуалы, молитвы и жертвоприношения, сопровождаемые ритуальным питьем вина. Это было связано с народным представлением о виноградном соке как священном напитке. Без виноградного вина не могли обходиться не только люди, но и боги. Именно это верование было одной из причин распространения обычая посвящения вина богам.

Посвященное богам вино в Грузни носило специальное название «зедаше». Напомним, что в упомянутом выше святилище было найдено около 40 амфор, несомненно представляющих собой подношения, т. е. «зедаше» по древнегрузинской терминологии. Таким образом, подтверждаются местные, древние корни грузинских религиозных представлений. Вместе с тем внешне они оформляются по эллинским канонам. Мы имеем в виду ритуальный сосуд, украшенный изображениями божеств круга Диониса – греческого бога, что можно было бы рассматривать как свидетельство наличия культа Диониса в Ванн. Об этом же свидетельствуют и другие находки: терракотовые маски Диониса и его спутников Силена и Сатира.

На распространение культа Диониса указывают также сохранившиеся еще в народном быту некоторые праздники, напоминающие мистерии в честь Диониса, во время которых участники шествия надевали козьи шкуры, маски и т. д.

Культы дионисийского характера в эллинистический период широко распространились в странах древнего Ближнего Востока. Тем более понятно наличие культа Диониса (с оговоркой на, несомненно, местную основу) в Грузии с ее стародавней высокой культурой виноградарства.

В последующие годы на прилегающем к святилищу с мозаичным полом участке открыты остатки монументальных, но сильно разрушенных стен III–I вв. до н. э., множество архитектурных деталей, обломки бронзовых сосудов и терракотовых масок. Здесь же была найдена великолепная капитель коринфского ордера, украшенная погрудным горельефным изображением богини. Курятник доброго старика Ахвледиани скрывал под собой необыкновенные сокровища.

ЦЕНТРАЛЬНАЯ ТЕРРАСА

Комплекс городских ворот расположен у подножия центральной террасы древнего города, и при раскопках 1966 г. в верхних слоях, перекрывающих остатки сооружений, весьма часто попадались архитектурные детали: профилированные мраморные фрагменты, части карниза, кессонные плиты, высеченный из белого известняка декоративный сосуд типа гидрии. Однако в процессе раскопок стало совершенно очевидно, что они не имели отношения к архитектуре городских ворот, поскольку встречались в слое, который образовался после их разрушения. Следовательно, эти архитектурные детали упали или были сброшены сверху во время разрушений тех зданий, которые стояли на центральной террасе. Очередность напластований красноречиво показывала, что во время нашествия в I в. до н. э. враг сначала атаковал городские ворота и разрушил сооружения на нижней террасе, а потом настала очередь центральной террасы. Поэтому и остатки некогда роскошных зданий на центральной террасе «легли» над развалинами городских ворот. Центральная терраса, таким образом, представлялась нам одной из важнейших частей древнего города, а ее изучение – первоочередной задачей экспедиции. Но опять на нашем пути встали уже знакомые трудности: новые строения, виноградники, фруктовые сады, огороды. Тем не менее мы не думали отступать. По договоренности с одним из Ахвледианов мы заложили пробный раскоп на единственном незастроенном участке – на дороге, ведущей к его двору, где, кстати сказать, и поныне стоит дивный двухэтажный, типично имеретинский, деревянный домик с двумя каминами, построенный еще в XIX в. Его нижний этаж и парадная лестница сложены из «наших» античных камней. Величественный дуб вырос на краю обрыва на развалинах древних стен, и его могучие корни бережно охватывали квадры и черепицу.

В разведочном раскопе, сделанном нами на дороге, были открыты мощная крепостная стена, толщиной до 3 м, сложенная из крупных каменных, хорошо отесанных блоков, и остатки оборонительных сооружений III–I вв. до н. э.

Львиная голова – часть водосточной симы (III–II вв. до н. э.)

Было решено также исследовать восточный склон центральной террасы. Цель разведочного раскопа – установить хронологическую последовательность слоев; вместе с тем мы надеялись на находки тех архитектурных деталей, которые не «успели» скатиться вниз. Нужно было снять почвенно-дерновый слой толщиной до 40–50 см на площади длиной до 70 м. Это была довольно трудоемкая работа, но нам помогли руководители местных органов власти, объявившие 19 июля 1967 г. субботник. Как только наши добровольные помощники сняли дерн, мы увидели две массивные львиные головы, высеченные из известняка, оплетенные тонкими корнями дикого портулака. Вскоре обнаружилась и третья львиная голова. Две из них, с открытой пастью, оказались частью симы с водостоком. Одна сохранилась полностью с конструктивной частью, по которой осуществлялось крепление с карнизом. Подобное декоративное оформление водостоков характерно для греческой архитектуры классического и эллинистического периодов. Без сомнения, эти головы – часть карниза монументального сооружения храмового типа.

Все три львиные головы высечены из белого местного известняка и когда-то были одинаковых размеров: длина – 70 см, высота – 45 см и ширина – 36 см. Следовательно, здание, которое украшали эти львиные головы, было весьма внушительным. К сожалению, нам пока еще нс удалось его найти, хотя, несомненно, оно стояло где-то на центральной террасе.

С художественно-стилистической точки зрения ванские львиные головы представляют исключительный интерес. Довольно очевидны следы греко-эллинистического влияния. Оно выражается в постановке глаз, орнаментальном расположении прядей, столь характерном для «классической» симы, в трагической гримасе. Вместе с тем совершенно отчетливо выступают черты, характерные для древневосточной скульптуры: округленные и вертикально посаженные на голове уши, поперечные морщины в нижней части носа и в целом человекоподобный облик, характерный для позднехеттских изображений львиных голов. Следует добавить, что изображение антропоморфизированных львиных масок было распространено также и в древней ближневосточной и среднеазиатской коропластике. Таким образом, стиль исполнения львиных голов из Вани совмещает элементы греко-эллинистического и древневосточного (позднехсттского) искусства. Этот факт важен для характеристики этнокультурного мира, в котором создавались эти и другие памятники. Значение таких находок определяется еще и тем, что они представляют древнейшие пока образцы местной монументальной скульптуры.

О том, что центральная терраса является одной из важнейших частей древнего города, говорят результаты разведочных раскопов на се склонах. Толщина культурных слоев здесь достигает 4–5 м и содержит весьма разнообразный материал, который дает обильную информацию об истории этого города, совершенно не освещенного письменными источниками. В разрезах раскопов были видны обломки разнообразной керамики, мощные прослойки угля и обгоревшие сырцовые кирпичи – следы сильного пожара, остатки каменных зданий и стен. Центральная терраса настойчиво требовала широкомасштабных планомерных раскопок, о чем мы доложили Археологической комиссии республики, и решением Президиума Академии наук Грузии для этого были выделены специальные средства.

Развалины круглого храма (III в. до н. э.)

В 1968 г. раскопки привели к открытию остатков одного из самых интересных сооружений древнего Вани – круглого храма. Установлено, что на этом месте первоначально стояло прямоугольное здание, возможно аналогичное привратному святилищу. От него сохранились западная и северная стены, сложенные из великолепно отесанных прямоугольных, плотно пригнанных насухо плит, а также высеченные в скалистом грунте гнезда для квадров фундамента, по которым удалось восстановить размеры прямоугольного здания: его длина равнялась 11,4 м, а ширина – 10,4 м, толщина же стен достигала 3 м. Пол был выложен каменными плитами. В конце III или в начале II в. до н. э. на прямоугольном фундаменте было построено круглое, видимо в форме башни, здание, внутренний диаметр которого достигал 10 м. Неподалеку был найден жертвенный камень, указывающий на то, что здание предназначалось для религиозных целей.

При раскопках было найдено свыше десятка каменных плит трапециевидной формы с выбранными четвертями. Средний размер плит – 90x20 см при толщине 12 см. Это детали потолка круглого здания. Кессонный принцип оформления плафона был замечательным достижением греческой инженерной мысли и известен в целом ряде памятников IV в. до н. э., таких, как Фимела в Эпидавре, Филиппейон в Олимпии и т. д. В эпоху эллинизма круглые в плане культовые здания под влиянием греческой архитектуры широко распространяются на Востоке: «круглый храм» в парфянской Нисе, абсидальный храм в Таксиле (Индия)…

Трудно сказать, в честь какого божества был воздвигнут круглый храм в древнем Вани. На ближнем Востоке и Средиземноморье такие храмы были посвящены богам подземного мира, в частности Кабирам, божествам – покровителям металлургов, о распространении культа которых в Колхиде свидетельствуют греко-римские авторы и этнографические данные.

Все эти здания относятся к III–I вв. до н. э. Но, продолжая раскопки ниже уровня их фундаментов, мы открыли Колхиду еще более древнюю, Колхиду – современницу великих цивилизаций ахеменидского Ирана и классической Греции.

В 1968 г. мы раскопали одно довольно большое здание длиной 17 м (III–II вв. до н. э.), и оказалось, что его фундамент воздвигнут на более раннем культурном слое. Так как раскопочный сезон подходил к концу, изучение этого слоя, уже давшего нам керамику V в. до н. э., отложили на следующий год. В тот день, в конце сентября, мы не могли знать, что всего 50 см отделяет нас от весьма интересной находки, которая станет одной из «вершин» памятной всем участникам экспедиции 1969 г.

ДЕДАТОС – ЗНАТНЫЙ ВОИН

В 1969 г. раскопки продолжались на ранее начатых участках, главным же образом на центральной террасе. Все шло своим чередом: мы тщательно фиксировали процесс раскопок, пересчитывали сотни обломков разнообразных глиняных сосудов, описывали и инвентаризовали находки, обмеряли архитектурные детали и разрезы, фотографировали. С самого начала стали появляться фундаменты древних стен, культурные слои, обломки керамических сосудов. Но вместе с тем, чего греха таить, все время ждали какую-нибудь необыкновенную находку: ведь так повелось, что Ванн каждый год должен принести неожиданность. Конечно, такие мысли не должны возникать у археолога, для которого одинаково ценны и, казалось бы, совершенно незначительный обломок глиняного горшка, и мраморное изваяние, и роскошное украшение из драгоценного металла, так как все они содержат одинаково ценную информацию о прошлом. Но у какого археолога (и не только археолога) нет тайной мечты?

Проходили дни, недели и целый месяц, но не было ничего сенсационного и необычного, культурные слон стали постепенно «обедняться»: даже обломки керамики попадались все реже и реже. Так было до 18 июля.

Раскопки велись в северо-восточной части центральной террасы на глубине до 3 м от поверхности земли. Мы уже прошли культурный слой, к которому относились сооружения эллинистической эпохи. Шли слои более ранние: VI–V вв. до н. э. Мы должны были получить материал, освещающий первоначальный этап истории этого поселения.

Пласт за пластом вскрываются культурные слои, но вдруг, вопреки нашим предположениям, насыщенность слоев резко изменяется: попадаются только единичные обломки. Более того! Наряду с отдельными керамическими фрагментами VI–V вв. до н. э. встречаются образцы более ранней керамики – эпохи поздней бронзы. Следовательно, столь важный для нас культурный слой, по материалам которого мы должны восстанавливать историю возникновения здесь поселения и ранних этапов его жизни, поврежден и перекопан в результате строительной деятельности более поздних эпох? Такие мысли приходили при попытке объяснить эту ситуацию, кстати весьма частую в археологической практике, особенно при раскопках многослойных памятников. Но довольно неожиданно в одной части раскопа появились крупные булыжники, между которыми торчал наконечник железного копья. Отдельные камни, казалось, как-то беспорядочно были разбросаны и смешаны с желтоватого цвета глинистой землей. Что это? Остатки уже разрушенного и разграбленного погребения? Таково было первоначальное впечатление, усиленное еще и тем, что над булыжником была найдена одинокая золотая бусинка (уроненная грабителем?!). Но, к счастью, и эта догадка оказалась ошибочной: погребение было нетронутым.

Погребение Дедатоса

В тот же день мы начали расчистку погребения, но вечером хлынул проливной дождь, и пришлось срочно делать защитные перекрытия и водоотводы. Дождь не прекращался и в следующие дни. Только 27 июля смогли мы приступить к расчистке погребения, которое из-за большого количества находящегося в нем оружия стало именоваться в полевой документации «погребением знатного воина» (порядковый № 9). Скоро стало совершенно ясно, что перед нами представитель местной знати, очень высокого сана.

Для захоронения в скалистом грунте было высечено прямоугольное углубление («гнездо») длиной 6 м и шириной 2 м. В северной части, видимо, был установлен деревянный саркофаг, о чем свидетельствовали найденные там же остатки истлевшего дерева и крупные железные гвозди. Здесь покоились останки «знатного воина», мужчины ростом 170 см, умершего в возрасте 40–42 лет, а снаружи саркофага – захоронение слуг. В свое время погребение было перекрыто булыжником и глиняной насыпью, в которой были обнаружены кости различных животных и птиц – остатки поминального ритуала.

Захоронение с трех сторон было огорожено втулочными наконечниками копий разных размеров (всего 53). У ног воина лежал железный шит. Были обнаружены железный кинжал и меч, а также множество бронзовых и железных наконечников стрел. Ноги погребенного покрывали бронзовые поножи и набедренники. В черепе найдены золотые полые фигурки всадников и птиц (15 штук), украшавшие некогда головной убор. У шеи обнаружена золотая монета, а на груди – золотое ожерелье из подвесок-лунниц и бус. В погребении были также золотая серьга, три пары браслетов (золотые, серебряные и бронзовые), золотые и серебряные перстни, точильный камень, бронзовое блюдо, колхидская глиняная миска, аттический чернолаковый канфар (двуручная чаша для винопития), кувшинчик, расписанный красной краской, и одна амфора. Еще пять амфор стояли в той части погребения, где были захоронены слуги.

Вот сухие и скудные данные из полевой документации об этом погребении, значение которого, несомненно. очень велико для истории древней Колхиды, да и всей древней Грузии, ибо оно поведало нам о многих событиях бурной эпохи IV в. до н. э.

Погребение довольно точно датируется третьей четвертью IV в. до н. э. благодаря исключительно удачному скоплению разных, но хорошо датируемых компонентов: это золотая монета Филиппа II (отца Александра Македонского), аттический чернолаковый канфар (обычный для многочисленных археологических комплексов Греции и других областей Средиземноморья и Причерноморья 360–330 гг. до н. э.), а также синопские амфоры с клеймами того же времени.

Исключительное обилие очень дорогого в те времена железного оружия (53 наконечника копий и дротиков. меч и кинжал, щит, наконечники бронзовых и железных стрел) довольно красноречиво говорит о высоком сане погребенного. Об этом свидетельствуют и многочисленные золотые украшения: головной убор, серьги, браслеты, ожерелье.

Многое рассказали нам и перстни – два серебряных и два золотых. На щитке одного серебряного перстня леопард терзает оленя, а на другом изображены петух и курица. На одном золотом перстне – изображение всадника с копьем. Но наибольший интерес представляет другой золотой перстень – с изображением сидящей на троне богини и греческой надписью: Дедатос (это имя владельца). Итак, мы узнали имя погребенного. Несмотря на греческие буквы и, казалось бы, греческое звучание имени, оно неизвестно среди древнегреческих собственных имен.

Все золотые и серебряные украшения «знатного воина» – колхидские изделия. Большинство из них характеризуется традиционными формами, или, как сейчас принято говорить, имеет традиционную модель. Так, например, золотая серьга имеет ажурную сферическую подвеску, украшенную зернью в виде пирамид, и розетку на кольце. Тем самым она точно повторяет форму колхидских серег, которые мы встретим еще и в более ранних погребениях Вани.

Зубчатые золотые браслеты также повторяют распространенные в VIII–V вв. до н. э. по всему Кавказу подобные украшения. Серебряные браслеты, увенчанные скульптурными изображениями головок животных, совершенно аналогичны тем, которые так типичны для погребений IV в. до н. э., исследованных в различных областях Грузии.

Разнообразны и обиходные предметы этого погребения. Наряду с типичными колхидскими глиняными изделиями представлены привозные предметы, сообщившие нам о довольно интересных и разносторонних экономических и культурных связях Колхиды в IV в. до н. э.

Находки аттических предметов (известных нам и раньше) в самом Вани и других местах Колхиды подтвердили продолжение торговых связей Афин с Колхидой и в середине IV в. до н. э. А появление в погребениях синопских амфор возвестило об активизации торговли Синопы с Колхидой уже с IV в. до н. э., о которой мы раньше могли только предполагать по некоторым находкам монет. Более того, найденные там же две местные амфоры изготовлены по синопским образцам, что указывает на начало влияния синопского керамического производства, так ярко выявленного в Вани в эллинистический период.

Кроме синопских и колхидских амфор в погребении были найдены три другие амфоры (в специальной литературе они известны под названием «Солоха I»), по-видимому средиземноморского происхождения, также свидетельствующие о разносторонних экономических связях.

Большой интерес представляет и обнаружение в этом погребении золотого статора Филиппа II Македонского. Принято считать, что чеканка этих монет началась не ранее 352 г. до н. э. Это первый случай обнаружения монеты в погребении местной знати V – первой половины IV в. до н. э. Монета была найдена у шеи, следовательно, она была помещена во рту покойника, что, по всей вероятности, было связано с влиянием греческих загробных представлений: это плата Харону за перевоз души в царство мертвых. Влияние греческой культуры (оно было еще слабым в Колхиде в более ранний период – в VI–V вв. до н. э.) уже отчетливо проявляется в некоторых деталях вооружения. Так, наш «знатный воин» носит типично греческие бронзовые набедренники и поножи, так называемые кнемиды.

В погребении привлекает внимание еще одна находка: розовый глиняный кувшинчик с грушевидным туловом, украшенный треугольниками красного цвета, нанесенными на светлом фоне. Впоследствии такой кувшинчик был найден еще в одном погребении, а отдельные фрагменты часто стали попадаться и при раскопках культурных слоев IV в. до н. э. Чем же примечательны эти находки? Западнее Вани таких сосудов не находили, они зарегистрированы в восточных областях Колхиды. Эта керамика характерна главным образом для Восточного Закавказья (Иберии и Армении), и проникала она в Колхиду, несомненно, из Восточной Грузин. Весьма интересно, что подобная форма сосуда (но уже черного обжига) становится одной из ведущих в восточных областях Колхиды, в частности в погребальном инвентаре захоронений, распространенных именно с IV–III вв. до н. э., – это кувшинные погребения, появление которых на территории Колхиды, возможно, связано с расселением восточногрузинских племен.

В ногах воина (вне саркофага) обнаружены еще два скелета – мужчины и женщины, без всякого инвентаря. Под ними – скелет собаки. Несомненно, это были слуги, предназначенные сопровождать в «лучшем мире» знатного воина. Позже будут найдены такие погребения с еще большим числом слуг, но тогда, в 1969 г., это был первый случай находок такого рода, и поэтому нам он показался необычным. Обычай насильственного умерщвления слуг, как известно, находит множество аналогий в скифо-иранском мире. Когда мы полностью разобрали и эту часть захоронения, обнаружили отпечатки деревянного колеса, видимо от погребальной колесницы, которую разбили, очевидно, после совершения погребального ритуала: такой обычай также засвидетельствован среди скифов!

Таким образом, это погребение рассказало нам не только о воине по имени Дедатос, но и о разносторонних контактах колхов с греческим и скифо-иранским этнокультурными мирами. Оно впервые сообщило о крупных сдвигах в политической, социальной, культурной и этнической истории Колхиды с середины IV в. до н. э. (а быть может, и раньше?), чему мы нашли и другие доказательства в последующие годы. Вместе с тем это погребение удивительным образом объединило в себе зачатки одной из самых интересных эпох в истории древнего мира – эпохи эллинизма.

Но как бы ни было удивительно это погребение, по количеству предметов и их художественному достоинству оно намного уступало другому погребению, открытому нами в том же, 1969 г.

ЗЛАТООБИЛЬНАЯ КОЛХИДА

Златообильной Колхиды владыке Айэту

всепокоряющий рок богов

здесь воздал последние почести. Из эпитафии над погребенным в Колхиде царем Айэтом

В этой эпитафии, составленной в IV в. до н. э. неизвестным греческим поэтом (долгое время автором ошибочно считался великий философ Аристотель), привлекает внимание эпитет «златообильный», которым в древнегреческой литературе были удостоены лишь прославленные своими богатствами города Микены, Сарды и Вавилон.

И вот так же величают и Колхиду. «Злато-обилие» ее подчеркивается многими античными авторами. Так, например, в поэме Аполлония Родосского «Аргонавтика» царь колхов Айэт носит золотой шлем и живет в золотом дворце. Известный римский писатель и ученый-энциклопедист Г. Плиний Секунд Старший рассказывает о потомке царя Айэта Савлаке, который нашел «много золота и серебра в своем царстве, прославленном золотыми рунами».

А золотое руно, которое, по преданию, хранилось у колхов и так волновало умы и воображение древних эллинов? По утверждению одних, «хранящееся у колхов руно на самом деле было не золотое руно, а написанная на шкурах книга, содержащая описание того, как можно было добыть золото посредством химии», другие же греческие авторы пытались доказывать, будто «золотое руно представляет собой способ златописания на пергаменте, из-за чего и был совершен, говорят, поход на Арго».

Поход аргонавтов – это был поход за золотом! Так думали и другие греки. «Богатство Колхиды золотом, серебром и железом было истинной причиной похода», – писал великий географ древнего мира Страбон. Именно у него впервые, а затем и у других авторов находим мы сообщение о золотоносных реках Колхиды и добывании золота с помощью овечьих шкур: «Рассказывают еще, что у них (колхов. – О. Л.) потоки сносят золото и что варвары собирают его при помощи просверленных корыт и косматых шкур. Отсюда-то и сложилось, говорят, сказание о золотом руне». А по словам греческого писателя Аппиана (II в. н. э.), «многие источники, текущие с Кавказа, несут незаметный золотой песок; окрестные жители, погружая в воду густошерстые овечьи шкуры, собирают пристающий к ним золотой песок… быть может, такого рода было и золотое руно».

В высшей степени любопытно, что этот древнейший способ добывания золота, описанный античными авторами, почти до недавнего времени сохранялся в горных районах исторической Колхиды – в нынешней Сванети. Судя по этнографическим материалам, записанным в 40-х годах нынешнего столетия, «сваны золото добывают с помощью овечьих шкур. Натянутую на доску или же расправленную каким-либо другим способом овечью шкуру помещали в реке и укрепляли так, чтобы ее не унесло течением и чтобы шкура была обращена шерстью кверху. Намокшая шерсть удерживала частицы золота. Спустя определенное время шкуру достают из воды и расстилают на земле для просушки. Затем высохшую шкуру выбивают, вытряхивая из нес золотые крупинки». Трудно, наверное, найти более яркое подтверждение сведений античных писателей о Колхиде, в какой-то мере претендующих на объяснение мифа о золотом руне.

И вот златообилие Колхиды находит яркое подтверждение именно в Вани. Выше уже упоминалось о частых находках в Вани золотых изделий и говорилось об открытии в 1961 г. богатого погребения с довольно большим количеством золотых изделий. Но находки 1969 г. превзошли все до того известное.

Шел август, третий месяц работы экспедиции. Позади остались волнения, вызванные открытием погребения Дедатоса. На центральной террасе, но уже в ее юго-восточной части, мы продолжали исследование культурных слоев как VI–V вв. до н. э., так и более ранних периодов. Обнаруживались фрагменты обожженных глиняных обмазок с отпечатками деревянных прутьев (остатки древнеколхского жилища), разнообразной изящной, богато орнаментированной колхидской керамики. Встречались также обломки импортных греческих глиняных сосудов.

13 августа появились булыжники, что, естественно, очень насторожило нас: судя по опыту, это могло быть погребение. И действительно, постепенно отчетливо проступили контуры ямы, в которой некогда был установлен деревянный саркофаг, перекрытый булыжной насыпью. Со временем дерево сгнило, и каменная насыпь обвалилась внутрь. Но тревожила одна деталь: в одном месте каменная насыпь явно была прорезана до скалистого грунта. По всей видимости, эта насыпь, отдельные камни которой попадались уже на глубине всего 50–60 см от поверхности земли, привлекла внимание тех, кто 40 лет тому назад разбивал на этом месте виноградник. Именно они заложили здесь первый разведочный «раскоп», проведя траншею шириной 25 см. Однако, не найдя ничего, оставили свою «археологическую» деятельность. К счастью, разведочный шурф наших предшественников прошел по единственному пустому месту погребения. Легко представить, что осталось бы нам на «доследование», если бы кладоискатели заложили свой шурф на несколько сантиметров дальше.