Текст книги "Вампир. Английская готика. XIX век"

Автор книги: Оскар Уайльд

Соавторы: Роберт Льюис Стивенсон,Вальтер Скотт,Джозеф Шеридан Ле Фаню,Мэри Шелли,Джордж Гордон Байрон,Эдвард Джордж Бульвер-Литтон,Джон Уильям Полидори,Уильям Гаррисон Эйнсворт,Чарльз Лэм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

Я счел это вторжение несколько странным, но мне и на мгновение не пришло в голову, будто предо мной нечто большее, чем какая-то престарелая горничная или домоправительница из вашей прислуги, которой взбрела нелепая фантазия обрядиться в платье своей бабки и которая, вероятно (ибо я помнил, как вы упоминали о нехватке комнат), была выселена из своей спальни ради моего устройства, но, позабыв о сем обстоятельстве, по старой привычке вернулась сюда. Пребывая в этом убеждении, я слегка пошевелился в постели и негромко кашлянул, дабы уведомить незваную гостью, что уже вошел во владение отведенными мне покоями. Она медленно повернулась ко мне, но, милостивые небеса! Милорд, что за лик явила она мне! Более не оставалось никаких вопросов, была ли она созданием из плоти и крови. И мысли такой не могло возникнуть! Лицо ее, чьи черты застыли в мертвом оскале, носило отпечаток всех гнуснейших и отвратительнейших страстей, что обитали в ней при жизни. Чудилось, будто тело закоренелой преступницы было вызвано из могилы, а не менее преступная душа извлечена из адского пламени, чтобы, воссоединившись, вступить на время в союз с древним сообщником ее грехов. Узрев этот ужасающий призрак, я подскочил на своем ложе и выпрямился, опираясь на ладони. Ведьма же в мгновение ока оказалась подле постели, где я лежал, и, словно передразнивая меня, опустилась на нее в точно том же положении, что принял я от крайнего ужаса. Ее богопротивная харя оказалась всего в каком-то полуярде от моего лица, и на харе этой играла мерзкая усмешка, источавшая злобу и насмешку вселившегося в нее дьявола.

Тут генерал Браун умолк и отер лоб от холодной испарины, что выступила на нем при воспоминаниях об этом жутком видении.

– Милорд, – молвил он. – Я не трус. Я побывал во всех смертельных опасностях, свойственных моему роду занятий, и могу по праву гордиться, что никто еще не видел, чтобы Ричард Браун покрыл позором свой клинок. Но в этих ужасных обстоятельствах, под взглядом и, как тогда мнилось, почти что в когтях воплощенного здого духа, былое мужество покинуло меня, отвага растаяла, точно воск в горниле печи, и я ощутил, как каждый волосок на моей голове становится дыбом. Кровь перестала струиться по моим жилам, и я в обмороке грохнулся на кровать, как самая распоследняя жертва панического ужаса, как какая-нибудь деревенская девчонка или несмышленыш десяти годов отроду. Не берусь даже гадать, как долго пролежал я в этом состоянии.

Меня пробудил звон замковых часов, пробивших час. Звук этот громом раздался в моих ушах, как будто часы находились в одной со мной комнате. Не сразу осмелился я открыть глаза, боясь, что они снова узрят ужасное зрелище. Когда же я все-таки собрался с духом взглянуть вокруг, призрака уж не было видно. Первым моим побуждением было дернуть за шнурок колокольчика, перебудить всех слуг и найти себе прибежище на остаток ночи где-нибудь на чердаке или же сеновале, лишь бы только избавиться от второго подобного визита. Увы, признаюсь начистоту, что изменил я решение не из стыда выдать свое малодушие, но от страха, что, пробираясь к шнурку, висевшему у самого камина, я снова столкнусь с дьявольской ведьмой, которая, как рассуждал я про себя, вполне могла затаиться в дальнем углу опочивальни.

Не стану описывать, как всю ночь меня бросало то в жар, то в холод, какие муки испытывал я, пребывая между сном и явью, застыв в том оцепенелом состоянии, кое являет собой нечто среднее между тем и другим. Сотни кошмаров, один хуже другого, являлись ко мне; но они не могли уж напугать меня так, как напугал первый призрак, ибо я знал, что все дальнейшие мои видения явились лишь плодом моего же собственного воображения и перевозбужденных нервов.

Наконец забрезжила заря, и я поднялся с постели, весь больной и в самом угнетенном состоянии духа. Я стыдился себя самого как мужчины и солдата, а еще более – своего неодолимого желания бежать из проклятой комнаты – желания, безусловно, перевешивавшего все прочие соображения. Засим, кое-как напялив на себя одежду, я унес ноги из апартаментов вашего замка, стремясь на свежем воздухе успокоить нервы, вконец расстроенные встречею с гостьей, относительно которой я искренне верую, что явилась она с того света. Теперь ваша светлость выслушали повесть о причинах моего смятения и внезапного желания покинуть ваш гостеприимный замок. Я полагаю, во всех прочих местах мы сможем еще встречаться и не раз, но упаси Господь меня провести еще хоть одну ночь под этой крышей!

Каким бы странным ни казался рассказ генерала, но произнесен он был со столь глубокой убежденностью, что она начисто отбила охоту делать все комментарии, какими обыкновенно сопровождаются такого рода истории. Лорд Вудвилл даже ни разу не спросил друга уверен ли тот, что привидение ему не приснилось, и не высказал ни одного из модных ныне предположений, в которых самые невероятные чудеса объясняются причудами чрезмерно живого воображения или же обманом оптических нервов. Напротив, казалось, правдивость и искренность повествования произвели глубокое впечатление на молодого лорда; и после значительной паузы он выразил искреннейшее свое сожаление, что друг его юности в его же собственном доме претерпел такие жестокие страдания.

– Я тем более сожалею о твоих злоключениях, милый мой Браун, – продолжал лорд, – что они являются результатом, пусть и в высшей степени непредвиденным, моего необдуманного эксперимента! Нужно вам знать, что, по крайней мере, во времена моего отца и деда апартаменты эти держались взаперти, ибо ходили слухи, будто покой их тревожат потусторонние шумы и явления. Когда же несколько недель тому назад я вошел во владение поместьем, то счел, что замок мой и так недостаточно просторен для размещения моих друзей, чтобы позволять обитателям невидимого мира по-прежнему распоряжаться удобной опочивальней. Посему я велел отворить Комнату с Гобеленами, как мы ее называем, и, не нарушая атмосферы милой старины, поместил туда все новые достижения по части комфорта, какими только располагает современность. Однако поскольку мнение, что комната проклята, слишком сильно владело умами моих домочадцев, а также все соседи, да и кое-кто из друзей немало были про то наслышаны, я опасался, как бы первый гость Комнаты с Гобеленами не выказал некой предвзятости, оживив тем самым дурную молву, которую я стремился заглушить. Тогда бы все мои старания сделать комнату полезною частью дома волей-неволей свелись бы на нет. И каюсь, милый мой Браун, что вчерашнее ваше появление, отрадное для меня по тысяче разных причин, показалось еще и самой благоприятной возможностью развеять худую славу, связанную с комнатой, поскольку мужество ваше было несомненно, а разум свободен от предубеждения. Сами видите, я не мог выбрать более подходящего объекта для моего опыта.

– Жизнью клянусь, – запальчиво произнес генерал Браун, – я бесконечно признателен вашей светлости – поистине я в неоплатном долгу. Сдается мне, долго еще буду я помнить последствия этого эксперимента, как ваша милость изволили его именовать.

– Нет, теперь вы несправедливы, дорогой мой друг, – возразил лорд Вудвилл. – Вам следует вспомнить и о том, что я не мог и мысли допустить, что подвергаю вас подобному мучительному испытанию. Еще вчера утром я был законченным скептиком, не признающим ничего сверхъестественного. Более того, я не сомневаюсь, что скажи я вам о слухах, ходящих про эту комнату, вы бы сами, по доброй своей воле, вызвались бы расположиться именно там. Я признаю, что допустил оплошность, ошибку, коли вам будет угодно, но все же нельзя назвать меня злонамеренным виновником столь необычных ваших злоключений.

– Вот уж поистине необычных! – воскликнул генерал, снова обретя доброе расположение духа. – Признаю, что не вправе упрекать дату светлость за то, что вы посчитали меня за такого человека, каким я и сам себя считал – твердого и отважного… Но, вижу, упряжка почтовых уже подана. Не смею долее отвлекать вашу милость от круга веселых друзей и развлечений.

– Нет, старинный мой друг, – сказал лорд Вудвилл, – коли уж вы не можете остаться с нами еще хотя бы на денек, на чем, право же, я более не смею настаивать, уделите мне всего лишь полчасика. Когда-то, помнится, вы знали толк в картинах, а у меня есть галерея портретов, иные из которых принадлежат кисти самого Ван-Дейка. На них изображены мои предки, кому принадлежал некогда и замок, и все прочее достояние. Думаю, вы сумеете оценить их по достоинству.

Генерал Браун принял приглашение, хотя и без особой охоты. Очевидно было, что он не вздохнет легко и свободно, покуда Вудвиллский Замок не останется далеко позади. И все же он не мог отказаться от предложения старого друга, тем более, что отчасти стыдился еще неблагодарности, которую выказал своему гостеприимному хозяину.

Засим генерал последовал за лордом Вудвиллом сквозь череду комнат к длинной галерее, увешанной портретами, которые лорд принялся по очереди указывать своему гостю, называя имена лиц, изображенных на картинах, и присовокупляя некоторые замечания о них самих и их жизни. Генерала Брауна эти подробности, да и сами портреты заинтересовали крайне мало. Правду сказать, все они принадлежали к числу тех, какие всегда можно найти в любой старой фамильной галерее. Был там кавалер, разоривший поместье на службе его величеству, была и красавица, восстановившая его удачным браком с богатым пуританином из партии круглоголовых. Рядом висели изображения дворянина, подвергшего себя опасности за переписку с двором изгнанников в Сен-Жермене, и родича его, который во время Революции взялся за оружие на стороне Вильгельма; а подле них – и третьего, чья склонность во время всех этих распрей попеременно ложилась на чашу весов то вигов, то тори.

И покуда лорд Вудвилл терзал слух гостя этими подробностями, так сказать «его желаньям вопреки», они потихоньку добрались до средины галереи. Но там генерал Браун вдруг вздрогнул и застыл как вкопанный. На лице его отразилось крайнее изумление, не лишенное и примеси страха, а взгляд устремился на портрет пожилой Дамы в старинном просторном платье по моде конца семнадцатого века.

– Это она! – вскричал генерал. – Это она, лицом и статью, хотя по злобности и дьявольскому выражению ей далеко до проклятущей ведьмы, что посетила меня минувшей ночью!

– В таком случае, – произнес молодой лорд, – более не остается никаких сомнений в ужасающей реальности вашего привидения. Здесь изображена одна из моих прародительниц, гнусная тварь, список чьих черных и страшных преступлений занесен в семейную хронику, хранящуюся у меня и по сей день. Перечислять их было бы слишком ужасно; довольно сказать, что в вашей злополучной опочивальне произошли убийство и кровосмешение. Я возвращу эту комнату в то нежилое состояние, на которое обрекли ее мои предшественники, лучше меня сумевшие распорядиться ею. И, пока только это будет в моей власти, никогда и никто не будет подвергнут тем сверхъестественным ужасам, которые потрясли даже ваше закаленное в боях мужество.

На сем друзья, встретившиеся с такой радостью, расстались совсем в ином расположении духа. Лорд Вудвилл велел незамедлительно разобрать обстановку в Комнате с Гобеленами и намертво заколотить ведущую в нее дверь; а генерал Браун отправился искать в каком-нибудь не столь прекрасном краю и с каким-нибудь не столь почтенным другом забвения от мучительной ночи, что провел он в Вудвиллском Замке.

Эдвард Джордж Булвер-Литтон
Привидения и жертвы

Один мой друг, литератор и философ, в один прекрасный день объявил мне, не то в шутку, не то всерьез:

– Вообразите себе: со времен нашей последней встречи я обнаружил дом, ставший вместилищем потусторонних сил и в самом центре Лондона!

– В самом деле? Потусторонние силы? Привидения, вы хотите сказать?

– На этот вопрос я затрудняюсь ответить; вот все, что я знаю: шесть недель назад мы с женой отправились на поиски меблированных комнат.

Проходя по тихой улочке, в окне одного из домов мы увидели объявление:

«Сдается внаем». Местоположение нам понравилось; мы вошли одобрили помещение сняли его на условиях еженедельной оплаты и уехали уже на третий день. Ни за что на свете жена моя не согласилась бы задержаться в доме; и я тому не дивлюсь.

– Что же вы видели?

– Прошу прощения: я не желаю, чтобы меня высмеяли как суеверного выдумщика; с другой стороны, не могу настаивать, чтобы вы приняли на веру мои утверждения; не имея возможности убедиться на собственном опыте, вы бы сочли их в высшей степени неправдоподобными. Скажу только вот что: не столько увиденное и услышанное (здесь вы можете справедливо предположить, что мы одурачены собственной разыгравшейся фантазией, либо стали жертвами ловкого мошенничества со стороны других) заставило нас уехать, но неописуемый ужас, что охватывал нас обоих всякий раз, когда мы проходили мимо двери некоей необставленной комнаты, в которой мы ровным счетом ничего не видели и не слышали. А самое невероятное чудо состоит в том, что впервые в жизни я согласился с женой, она у меня ума небольшого, и признал, после третьей ночи, что на четвертую мы в доме не останемся. Засим на четвертое утро я вызвал экономку (ту особу, что присматривала за особняком и прислуживала нам) и объявил ей, что жилье нас не устраивает и до конца недели мы не задержимся. Она сухо ответила: «Я вас вполне понимаю; вы пробыли дольше других жильцов. Мало кто оставался на вторую ночь; вы первые, кто выдержал третью. Я так понимаю, что они отнеслись к вам по-доброму».

– Они? Кто такие «они»? переспросил я, натянуто улыбаясь.

– Ну как же, призраки дома, кто бы они ни были. Меня они не тревожат; я помню их с незапамятных времен: тогда я жила в этом доме, и отнюдь не в качестве прислуги; я знаю, что однажды они меня убьют. Что мне за дело! я стара, и в любом случае жить мне осталось недолго; а тогда я стану одной из них и вовеки не покину этих стен. Женщина говорила с такой мрачной обреченностью, что благоговейный страх не позволил мне затягивать беседу. Я заплатил за неделю, и мы с женой только порадовались, отделавшись так дешево.

– Вы возбудили мое любопытство, отозвался я, больше всего на свете мне хотелось бы провести ночь в доме с привидениями. Не будете ли вы столь добры дать мне адрес того особняка, который вы столь бесславно покинули?

Приятель снабдил меня адресом, и, расставшись с ним, я отправился прямиком к указанному дому.

Особняк расположен на северной стороне Оксфорд-стрит, в безликом, но респектабельном проулке.

Я нашел дом заколоченным; на окне не висело объявлений, и на стук мой никто не отозвался. Я уже собрался было уходить, как вдруг меня окликнул мальчишка из пивной, собиравший по соседству оловянные кружки:

– Вам нужен кто-то из этого дома, сэр?

– Да, я слыхал, что дом сдается внаем.

– Сдается! Да ведь домоправительница-то умерла вот уже три недели как умерла, и нет такого человека, что согласился бы там пожить, хотя мистер Дж. предлагает ужас как много денег. Моя мать у него в поденщицах, так он посулил ей фунт в неделю только за то, чтобы она открывала да закрывала окна, только она ни в какую.

– Ни в какую? Почему же?

– В доме призраки; старуху-домоправительницу нашли мертвой в постели, с широко открытыми глазами. Говорят, сам дьявол задушил ее.

– Вот вздор! Ты упомянул мистера Дж. это владелец особняка?

– Да.

– Где он живет?

– На Г.-стрит, номер такой-то.

– Чем он занимается? Каким-нибудь предпринимательством?

– Нет, сэр, ничем таким особенным; просто одинокий холостяк Я вознаградил мальчишку за любезно предоставленные сведения и проследовал прямиком к мистеру Дж. на Г.-стрит, каковая находилась неподалеку от улицы, обремененной зловещим особняком.

Мне повезло: я застал мистера Дж. дома.

Он оказался пожилым джентльменом с умным взглядом и приятными манерами. Я назвал себя и с полной откровенностью изложил свое дело. Я сообщил, что мне стало известно, будто пресловутый особняк считается прибежищем потусторонних сил; что я сгораю от желания изучить дом с репутацией столь сомнительной; что я буду весьма признателен, ежели владелец позволит мне его снять, пусть только на одну ночь. Я изъявил готовность заплатить за эту привилегию ровно столько, сколько ему угодно запросить.

– Сэр, отозвался мистер Дж. весьма учтиво, дом в полном вашем распоряжении, причем на любой срок длительный либо краткий. О ренте не идет и речи; напротив, я стану почитать себя вашим должником, ежели вы разгадаете причину странных явлений, что в настоящий момент сводят ценность особняка на нет. Я не могу сдать его; не могу даже нанять слугу, чтобы тот поддерживал порядок и отвечал на звонки. К сожалению, привидения разгуливают по дому (да простится мне это выражение) не только ночью, но и днем; хотя ночные беспорядки носят менее приятный и зачастую менее безобидный характер. Злосчастная старуха, что умерла там три недели назад, была нищенкой; я взял ее из работного дома, потому что родственники мои знавали ее еще ребенком; некогда она располагала достаточными средствами, чтобы арендовать помянутый дом у моего дяди.

Она получила превосходное образование и отличалась характером весьма решительным; эта женщина единственная, кого мне удалось поселить в доме. Однако после ее смерти, каковая приключилась внезапно, а также и судебного осмотра трупа, снискавшего дому печальную известность во всей округе, я настолько отчаялся найти домоправительницу, не говоря уже о жильце, что охотно сдал бы особняк на год безо всякой арендной платы любому, кто согласился бы взять на себя сборы и налоги.

– Как давно дом приобрел столь зловещую репутацию?

– Затрудняюсь ответить; но очень давно. Старуха, о которой я поминал, уверяла, что уже тридцать-сорок лет назад, когда она снимала особняк, в нем водились привидения. Дело в том, что моя жизнь прошла в Восточной Индии, на службе у Компании. Я возвратился в Англию в прошлом году, унаследовав состояние дяди, в собственность которого входил и помянутый дом. Я обнаружил, что здание заколочено и всеми покинуто. Мне сказали, что в доме поселились привидения и никто не пожелает в нем жить. Я посмеялся над досужим вымыслом: как иначе я мог воспринять подобное заявление? Я затратил деньги на ремонт, добавил к старомодной мебели несколько более современных предметов, дал объявление в газету и в результате сдал дом на годичный срок, полковнику в отставке на половинном жаловании. Он въехал вместе с семьей, сыном и дочерью и четырьмя или пятью слугами; все они покинули особняк на следующий же день, и хотя каждый уверял, что наблюдал нечто свое, непохожее на кошмарные видения прочих, это нечто внушало всем равный ужас. Я по совести не мог ни потребовать возмещения убытков, ни даже упрекнуть полковника в нарушении договора. Тогда я поселил в особняке помянутую старуху, и поручил ей сдавать внаем комнаты, но ни один жилец не задержался в доме долее трех дней. Я не стану пересказывать вам их истории не было случая, чтобы двоим привиделось одно и то же. Лучше вам обо всем судить самому, нежели входить в дом под впечатлением чужих исповедей; скажу одно: будьте готовы увидеть и услышать нечто исключительное и примите любые меры предосторожности, на ваш взгляд, уместные.

– А у вас никогда не возникало любопытства провести ночь в доме?

– Было такое. Один, без спутников, я провел в доме не ночь, но три часа среди бела дня. Мое любопытство не удовлетворено, однако изрядно поутихло. Повторять эксперимент я не желаю. Видите, сэр, я с вами вполне откровенен: и, разве что ваш интерес разыгрался не на шутку, а нервы исключительно крепки, я по чести добавлю, что не советую вам оставаться в доме на ночь.

– Мой интерес и в самом деле разыгрался, заверил я, и хотя только трус хвастается выдержкой в ситуациях, совершенно ему незнакомых, однако мои нервы закалены в опасностях столь разнообразных, что я с полным правом надеюсь: они меня не подведут даже в доме с привидениями!

Мистер Дж. почти ничего к тому не прибавил; он достал ключи от дома из ящика письменного стола, вручил их мне, и, сердечно поблагодарив хозяина за откровенность и любезную снисходительность к моему пожеланию, я унес приз.

Сгорая от нетерпения приступить к опыту, я, едва оказавшись дома, призвал к себе доверенного слугу молодого человека, наделенного неунывающим характером, бесстрашным сердцем, и при том совершенно свободного от любых предрассудков и суеверий.

– Ф., объявил я, помнишь, какое разочарование пережили мы в Германии, не обнаружив фантома в том старинном замке, где, по слухам, рыскал безголовый призрак? Ну что ж, здесь, в Лондоне, отыскался дом, в котором, как я имею веские основания надеяться, водятся самые настоящие привидения. Сегодня я там ночую. Из того, что мне довелось услышать, бесспорно следует, что нечто непременно явит себя взору или слуху не исключено, что нечто непередаваемо-жуткое. Если я возьму тебя с собой могу ли я положиться на твое присутствие духа, что бы уж там ни случилось?

– О сэр! Положитесь на меня, ответствовал Ф., просияв улыбкой.

– Хорошо же, вот тебе ключи от дома; вот адрес. Ступай туда; выбери для меня любую спальню; и поскольку в доме вот уже много недель никто не живет, разведи в очаге огонь пожарче, проветри постель, запасись и свечами, и топливом. Возьми с собой мой револьвер и мой кинжал, иного оружия я брать не стану, и сам вооружись также; и если мы не выстоим против дюжины призраков, жалкая мы с тобою парочка!

Остаток дня я занимался делом настолько важным, что почти не вспоминал о ночном приключении, за которое поручился честью.

Я поужинал в одиночестве и позже обычного, а за едой, по привычке, почитывал книгу.

В тот день я отдал предпочтение томику «Опытов» Макалея. Я решил прихватить книгу с собой; манера изложения заключала в себе столько здравого смысла, а темы столько практицизма, что «Опыты» послужили бы отличным противоядием противу суеверных фантазий.

Таким образом, около половины десятого, я положил книгу в карман и не спеша направился к загадочному дому. Я взял с собой любимую собаку на редкость смышленого, храброго и бдительного бультерьера этот пес обожал рыскать ночами по зловещим, незнакомым коридорам и углам, выслеживая крыс, словом, первоклассная собака для охоты на призрака!

Стояло лето, но вечер выдался прохладный; пасмурное небо затянули тучи. Однако проглядывала и луна бледная и тусклая, но все же луна; и я знал: если облака разойдутся, после полуночи сделается светлее.

Я дошел до дома, постучался, и мой слуга распахнул дверь, улыбаясь до ушей.

– Все в полном порядке, сэр; ни малейших неудобств.

– Ох! отозвался я, несколько разочарованный. Так ты не слышал и не видел ничего необычного?

– Ну, сэр, я должен признать, что слышал нечто странное.

– Что же? Что?

– Звук шагов за спиной; а пару раз тихие отголоски, вроде шепота, у самого уха; вот и все.

– Ты не испугался?

– Я? Ничуть, сэр! и отважный взгляд слуги убедил меня в одном, а именно: что бы ни случилось, он меня не покинет.

Мы стояли в прихожей, парадная дверь закрылась, и я обратил внимание на собаку. Пес вихрем ворвался в дом, но тут же, поджав хвост, прянул обратно к двери, и теперь царапался и повизгивал, требуя, чтобы его выпустили. Я потрепал бультерьера по загривку и принялся ласково его уговаривать; пес вроде бы примирился с неизбежным и последовал за мной и Ф. на обход дома, однако жался к моим ногам, вместо того, чтобы умчаться вперед на разведку, как поступал всегда в незнакомых местах.

Сперва мы побывали в подвальных помещениях, в кухне и прочих службах, и, безусловно, в погребах; в последнем из них отыскались две или три бутылки вина, забытые в клетке и затянутые паутиной; судя по их виду, их не трогали вот уже много лет. Надо полагать, призраки исповедовали трезвый образ жизни. Что до остального, ровным счетом ничего интересного мы не нашли. За домом обнаружился мрачноватый задний дворик, окруженный исключительно высокими стенами. На камнях поблескивали капельки влаги; благодаря сырости, а также пыли и саже, там, где мы шли, на мощеной поверхности оставались легкие следы.

Тут-то и явил себе первый из удивительных феноменов, кои мне своими глазами довелось наблюдать в этом необыкновенном обиталище. Я увидел, как прямо передо мною вдруг возник отпечаток ноги возник сам по себе.

Я остановился, схватил слугу за руку и указал на след. Рядом с первым оттиском так же внезапно образовался еще один. Мы оба это видели. Я быстро шагнул к нужному месту, но след заскользил прочь от меня, след совсем крохотный явно детский; по отпечатку столь слабому затруднительно было определить форму, но нам обоим показалось, что это оттиск босой ноги. Едва мы достигли противоположной стены, явление прекратилось, и на обратном пути не повторилось более.

Мы снова поднялись по лестнице и осмотрели комнаты первого этажа, столовую, крохотную заднюю комнату и еще меньшую комнатенку возможно, некогда предназначавшуюся для лакея, везде царила мертвая тишина.

Затем мы побывали в гостиных; здесь, в обновленных апартаментах, запустения не ощущалось. В парадной гостиной я уселся в кресло. Ф. поставил на стол подсвечник, при помощи которого освещал нам путь. Я велел слуге закрыть дверь. Он повернулся и тут кресло, стоявшее у противоположной стены, быстро и бесшумно стронулось с места и встало напротив меня, на расстоянии ярда.

– Да это забавнее, чем вращающиеся столы! заметил я с натянутым смешком; и при этом звуке пес запрокинул голову и завыл.

Не заметив перемещений кресла, Ф. вернулся к собаке и принялся ее успокаивать. Я по-прежнему не сводил с кресла глаз, и вот мне померещилось, что я различаю в нем бледный, голубоватый, туманный контур человеческой фигуры, однако настолько неясный, что я не был уверен, не подводит ли меня собственное зрение. Бультерьер тем временем затих.

– Поставь на место это кресло, приказал я слуге. Отодвинь назад к стене.

Ф. повиновался.

– Это вы, сэр? вдруг спросил он, резко оборачиваясь.

– Я? Что?

– Что-то меня ударило. По плечу, резко вот сюда.

– Я тут ни при чем, отозвался я. Тут у нас, похоже, завелись фокусники; может быть, их трюков мы и не разгадаем, зато их самих поймаем с поличным куда раньше, чем они напугают нас.

Мы недолго задержались в гостиных там было так сыро и холодно, что мне не терпелось подняться наверх, к очагу. Двери гостиных мы заперли, надо заметить, что эту меру предосторожности мы предприняли в отношении всех помещений нижнего этажа, нами обследованных.

Спальня, выбранная для меня слугой, оказалась лучшей на всем этаже просторная, с двумя окнами, выходящими на улицу. Внушительная кровать с пологом возвышалась напротив очага, в котором плясало яркое, живое пламя; дверь в стене слева, между окном и кроватью, вела в комнатушку, где предстояло расположиться слуге. Это тесное помещение с диван-кроватью не сообщалось с лестницей иных дверей, помимо той, что вела в мою спальню, мы не обнаружили. По обе стороны от очага располагались стенные шкафы, в тон со стенами, и оклеенные теми же блекло-коричневыми обоями. Мы заглянули внутрь нашли только вешалки для женских платьев, и ничего более; мы исследовали стены убедились, что они явно сплошные и явно выходят на улицу. Закончив изучение этих апартаментов, я секунду-другую постоял у огня, зажег сигару и, по-прежнему в сопровождении Ф., вышел из спальни, дабы продолжить осмотр дома.

На лестничной площадке обнаружилась еще одна дверь, плотно закрытая.

– Сэр, удивленно заметил мой слуга, я отпер эту дверь вместе с прочими сразу по прибытии; запереть ее изнутри невозможно, потому что…

Не успел он докончить фразы, как дверь, к которой ни один из нас не прикасался, бесшумно отворилась сама по себе. Мгновение мы глядели друг на друга. Одна и та же мысль пришла в голову обоим здесь не обошлось без человеческого участия. Я вбежал первым, слуга за мной. За дверью оказалась пустая и мрачная обставленная комнатушка: взгляд различал несколько порожних коробок и корзин в углу, да крохотное окно с закрытыми ставнями; взгляд не усматривал ни очага, ни другой двери, помимо той, через которую мы вошли, ни ковра на полу: сам пол, невесть когда настеленный, неровный, изъеденный червями, был тут и там залатан, судя по проплешинам более светлого дерева. Мы не нашли ни души равно как и места, где живое существо сумело бы спрятаться.

Пока мы стояли, оглядываясь по сторонам, дверь, через которую мы вошли, затворилась так же тихо, как и открылась. Мы оказались в западне.

Впервые я ощутил приступ безотчетного страха. Слуга, впрочем, проявил должную стойкость.

– Тоже мне заманили в ловушку, сэр; да я вышибу эту жалкую дверь одним ударом ноги!

– Сперва попробуй, не удастся ли справиться при помощи рук, посоветовал я, гоня неясную тревогу, меня обуявшую, а я открою ставни и погляжу, что там за окном.

Я отодвинул шпингалет и распахнул ставни: окно выходило на внутренний дворик, описанный выше; карниза не было стена обрывалась совершенно отвесно. Выбравшись из этого окна, человек не нашел бы, куда поставить ногу, и рухнул бы прямо на камни.

Тем временем Ф. тщетно пытался открыть дверь. Наконец он обернулся ко мне и попросил разрешения применить силу. И здесь следует отметить, воздавая должное слуге, что он и не думал поддаваться суеверным страхам; напротив, его выдержка, спокойствие и даже веселость в обстоятельствах столь необычных вызвали мое восхищение, и я поздравил себя с тем, что заручился спутником, во всех отношениях подходящим к случаю. Требуемое разрешение было ему охотно даровано. Но, хотя и он отличался недюжинной статью, грубая сила ни к чему не привела, равно как и более деликатные попытки; дверь даже не дрогнула под самыми мощными пинками. Тяжело дыша, он отступился.

Затем за дверь взялся я и с тем же успехом. Прекратив бесполезные старания, я снова ощутил приступ ужаса; но на этот раз еще более леденящего и неумолимого. Мне казалось, что от щелей шероховатого пола поднимаются неведомые, жуткие испарения, и ядом разливаются в воздухе, угрожая человеческой жизни. Дверь открылась очень медленно и тихо, словно по собственной воле. Мы опрометью выбежали на лестничную площадку. И оба увидели, как огромное, бледное пятно света размером с человеческую фигуру, но бесформенное и бесплотное заскользило впереди нас и поднялось вверх по лестнице, ведущей в мансарду. Я поспешил за светом, а слуга за мною. Световое пятно свернуло направо, в небольшой чулан, дверь которого была открыта. Я вошел следом. Свет сконцентрировался в крохотную шаровидную каплю, ослепительно-яркую и подвижную; на мгновение капля повисла над постелью в углу, затем задрожала и исчезла. Мы подошли к кровати и осмотрели ее самая обыкновенная односпальная кровать с балдахином, из тех, что являются традиционным атрибутом мансарды, отведенной для слуг. На комоде рядом мы нашли старый, выцветший шелковый платок; в прорехе, зашитой до середины, до сих пор торчала иголка. Платок был покрыт слоем пыли; возможно, он принадлежал той самой старухе, что умерла в доме последней; вероятно, чулан служил ей спальней. У меня достало любопытства выдвинуть ящики: внутри обнаружились разные детали дамского туалета и два письма, перевязанные узкой ленточкой поблекшего желтого цвета. Я позволил себе завладеть письмами.