Текст книги "В середине дождя"

Автор книги: Олжас Жанайдаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4

* * *

В то время я любил искать друзей по литературным пристрастиям. Знакомясь с новым человеком, я будто бы невзначай спрашивал его: «А что ты сейчас читаешь?». Книги были важной частью моей жизни – и я проникался симпатией к тем людям, с которыми у меня был схожий вкус.

В институте благодаря этому я познакомился с двумя интересными студентами.

Вадим учился на старшем курсе. Встретился я с ним на международной конференции, которую проводил наш вуз. На одной из обязательных лекций мы, студенты, скучая и тоскуя, слушали профессора из Швейцарии. Все дело было в отвратительном переводе, который осуществлял аспирант первого года обучения. Он долго думал, запинался и без конца пил минеральную воду, предназначенную для профессора. Во время его потуг ученый, своим круглым лицом и пухлыми ручками больше напоминавший шеф-повара, улыбался и постоянно кивал, как китайский болванчик. Зрелище было ужасным.

Вадим сидел рядом со мной, на соседнем кресле. Видел я его в первый раз. И сразу выделил среди всех присутствующих. В его облике не было ничего необычного, но, тем не менее, он обращал на себя внимание – от этого студента исходили флюиды сильной личности.

В его руках я заметил две книги. Одну из них он положил на стол, в чтение другой углубился. Приглядевшись, я обнаружил, что одно из произведений мне знакомо. «Степной волк» Гессе – именно ее читал незнакомый мне студент. Присмотревшись к другому произведению, я увидел, что это «Золотой храм» Юкио Мисимы. Эту книгу я не читал. Периодически студент отвлекался от чтения, устремлял свой взор на профессора и аспиранта (в его взгляде чувствовалась ирония и снисходительность) – и вновь погружался в чтение.

В перерыве лекции к студенту подошел пожилой преподаватель. Он был мне знаком – это был заместитель декана нашего факультета.

– Вадим, выручишь? – обратился он к моему соседу. – Дали какого-то слабенького аспиранта, двух слов связать не может.

Вадим кивнул:

– Хорошо.

Он оставил на столе книги и направился к кафедре. Вскоре началась вторая часть лекции, и слова профессора переводил уже он.

Это был образцово-показательный перевод. Вадим вежливо выслушивал кусок речи профессора и затем на великолепном русском языке передавал смысл услышанного присутствующим в зале. Если что-либо было непонятно в выражении, он обращался к профессору и после уяснения нюансов продолжал перевод. Ему каким-то образом удалось передать вместе со смыслом и атмосферу речи профессора. Оказалось, что швейцарец не лишен чувства юмора. От былой скуки в зале не осталось и следа. Точный, выверенный и вместе с тем доходчивый перевод Вадима, сдобренный шуточными узорами, воспринимался с интересом. Слушать его было приятно – и на дородном лице швейцарца возникла благожелательная улыбка: не понимая русского языка, тем не менее, по реакции зала он чувствовал, что новый переводчик спас его репутацию.

После окончания лекции профессор ответил на вопросы присутствующих. Вадим и здесь проявил себя уверенно – великолепной была не только его русская, но и английская речь.

Вскоре вопросы закончились, профессор попрощался и ушел в сопровождении руководителей нашего факультета. Студенты потянулись на выход, и аудитория постепенно опустела. Проходя по ряду, я вдруг заметил, что книги моего соседа так и остались лежать на столе. Их владельца поблизости не наблюдалось.

– Быстрее, я запираю зал, – крикнул мне стоящий у дверей преподаватель.

Немного помедлив, я вернулся к столу, взял книги и двинулся в сторону выхода. Выйдя в коридор, я посмотрел по сторонам. Но и там забывчивого студента не было. Я подождал минуты три, а затем ушел.

Я увидел его на следующий день у кабинета деканата. Он стоял в стороне от других и молча наблюдал за рекой студентов, спускающихся по лестнице. Держа в руках книги, я подошел к нему.

– Твои?

Он взял книги в руки.

– Да, мои. Спасибо, что захватил вчера. – Он помолчал. – Когда я вчера пришел обратно, было уже закрыто. Подумал, что ты их мог захватить.

– Я?

– Да.

Я растерялся. Уже позже Вадим сказал мне, что так же, как и я его, он выделил меня сразу. «В тебе я с самого начала почувствовал родственную душу. Поверь, я чувствую это очень редко», – сказал он мне.

Он перебирал в руках книги.

– Читал? – спросил он.

– «Степной волк» читал. О второй книге не слышал.

Он внимательно на меня посмотрел. У него был прямой и пронизывающий взгляд.

– Можешь взять почитать. Книга не менее интересная, чем «Степной волк». Прочитаешь – вернешь.

– Спасибо.

Я взял одну книгу обратно.

– Как тебя зовут? – спросил мой новый знакомый.

– Костя.

– А меня Вадим.

Мы пожали друг другу руки и поговорили еще минут пять. Затем – разошлись по аудиториям. Так мы начали с ним общаться.

Наши отношения не были дружбой в полном смысле этого слова. Обычно мы встречались после учебы в скверике института и отправлялись пешком в центр. Мы гуляли, пили пиво, сидели в кафе или шли в кино. Встречи носили спонтанный характер – ни я, ни Вадим заранее не договаривались, в каком месте и в какое время будем ждать друг друга. Мы, вообще, друг друга нигде и никогда не ждали. Порой нам доводилось встречаться ежедневно в течение недели, а иногда я и по месяцу Вадима не видел.

Вадим не оставлял мне своих телефонных номеров. Ни домашнего, ни сотового. Меня он попросил о том же. Как-то он показал мне телефонную книжку своего мобильника. В нем не значилось ни одного номера. Я заподозрил Вадима в лукавстве. Предположил, что телефонная книжка все-таки существует, но в ином виде.

– Так не бывает, – сказал я. – Должны же быть телефонные номера, которые тебе нужны.

– Нет. Таких номеров нет. – Вадим сделал маленькую паузу. – Как и людей.

Произнес он эти слова спокойно. Без всякой горечи. Чувство горечи вообще не было свойственно Вадиму.

– Ты не представляешь, насколько свободным я себя чувствую, – сказал он. – Я в отличие от многих – хозяин своего мобильника, а не раб.

Лишь позже я понял – Вадим не знает, что такое привязанность.

Он, несомненно, вызывал уважение. Он в совершенстве знал не только английский, но и немецкий язык, отлично играл в большой теннис, музицировал на фортепьяно. Но об этом мало кто знал. Вадим игнорировал регулярно появлявшиеся в его жизни возможности заслужить восхищение и любовь окружающих. Он демонстрировал свои достоинства лишь тогда, когда считал это необходимым.

Вадим не без оснований мог рассчитывать на место в престижном Научном Совете института, был способен принять участие в студенческом чемпионате по теннису и выиграть его, но он уклонялся от любых возможностей продвинуть себя. Вначале я заподозрил его в отсутствии честолюбия, но, узнав его ближе, понял: Вадим честолюбив, но при этом необычайно самодостаточен. Он знал себе цену. Его не устраивала роль первого парня на деревне – он заранее от нее отказывался. Так прыгун в высоту на соревнованиях пропускает текущую планку, давая прыгать другим, ожидая своей высоты.

Удивляло его отношение к девушкам. Если бы Вадим захотел, он мог бы стать непревзойденным ловеласом. В нем было все то, что нравится женщинам, – ум, мужество, уверенность в себе, независимость. Но в отношениях с противоположным полом он напоминал удачливого картежника, родившегося неазартным человеком.

Вместо этого Вадим пользовался услугами проституток. Я не понимал, зачем это ему нужно. С такими физическими и духовными данными у Вадима не было надобности платить за секс. Я спросил его об этом.

– Я не хочу себя ограничивать, – ответил Вадим. – Для меня нет ничего важней свободы и, в частности, свободы выбора. Платя за секс, я тем самым не допускаю привязанностей.

Несколько раз Вадим предлагал мне составить ему компанию в посещении проституток, но я отказывался.

В Бога Вадим не верил.

– Я верю в здравый смысл. К сожалению, между тем Богом, о котором все говорят, и здравым смыслом поставить знак равенства нельзя. Религиозной моралью мне служит мой ум. А в совесть я не верю. Чтобы следовать внутренним порывам души, мне не нужен опекун. Знаешь, почему люди нуждаются в Боге?

– Почему?

– Бог – это идеальный человек. Все хотят иметь такого друга.

* * *

Мой второй знакомый Сергей, на первый взгляд, был полной противоположностью Вадима. Их различало желание нравиться людям. Вадим умел, но совершенно не стремился нравиться людям. Сергей нравиться людям тоже умел и делал это с большим желанием.

Он был умен, начитан и обаятелен. Поступив в институт, Сергей сразу же стал старостой группы и председателем студенческого совета. Он вел активную общественную жизнь: редактировал вузовскую газету, проводил дискотеки, возглавлял местную команду КВН. Читая информацию о жизни института на стендах, висевших в коридорах, я то и дело натыкался на его фамилию или фотографию.

Познакомился я с Сергеем через студенческий совет. Это случилось зимой, после моей первой сессии, когда распределялись путевки в дом отдыха. Заявок от студентов, как обычно, было больше, чем мест, поэтому путевки доставались не всем. Я подал заявление на путевку скорее наудачу.

Сдав последний экзамен, я подошел к студсовету, где вывешивались списки студентов, получивших путевки. Я долго высматривал свою фамилию, но так ее и не нашел. Я не был расстроен, как и не был удивлен: известно, что большая часть студенческих путевок обычно распределяется «среди своих». Но на всякий случай я заглянул в студсовет.

Сергея я увидел сразу. Он сидел за главным столом и о чем-то разговаривал с двумя студентами. В комнате царило оживление – кто-то постоянно входил и выходил, секретарь носилась с большими папками из угла в угол, группка студентов столпилась у компьютера, где черноволосый парень в очках показывал фотографии. Там то и дело раздавался смех.

Я стоял в непонятном ожидании, не зная, к кому обратиться. Меня окликнул Сергей.

– Вы что-то хотели?

Он был старше меня на три года, но на «вы» Сергей обращался ко всем незнакомым людям, независимо от возраста.

Я подошел к столу.

– Я подавал заявку, но в списках себя не нашел, – сказал я.

Сергей понимающе кивнул.

– Какой курс? – спросил он.

– Первый.

– Понятно. Еще никуда не ездили?

Я отрицательно покачал головой. Сергей обратился к черноволосому парню в очках:

– Леш, сегодня отказы были?

– Нет, пока ни одного, – ответил Леша, не оборачиваясь.

– А Епифанова? Она ведь отказалась?

Леша ничего не ответил.

– Леш, я же вчера всем говорил, чтоб больше двух путевок никто брать не смел. Не наглей.

Леша наконец обернулся.

– Серег, я просто обещал Тимохину.

– Он ездил туда два года подряд! Обойдется.

Леша промолчал. Сергей повернулся ко мне:

– Как тебя зовут?

Я назвал свое имя.

– Оставь свой телефон. Вечером позвоню. Сколько ты заказывал путевок?

– Одну.

– Путевка у тебя будет.

Я написал на листочке свой домашний телефон. Затем попрощался и вышел.

Сергей позвонил, как и обещал, тем же вечером. На следующий день я приехал в институт, и мне оформили путевку в дом отдыха под Костромой. Так началось наше знакомство, которое продолжилось уже в доме отдыха, куда Сергей приехал вместе со своей девушкой Катей.

Позже я не раз убеждался: Сергей не из тех людей, кто пользуется своим положением, берет лишнее или то, что ему не положено. В нем начисто отсутствовал снобизм, изворотливость и лень.

Наоборот, он был удивительно деятелен. Ни одно вузовское мероприятие не обходилось без участия Сергея; казалось, он успевает везде. При этом он поразительно много читал, что сразу вызвало мою симпатию к нему. Я спросил, как ему при такой жизни еще удается нормально учиться.

– Преподаватели делают поблажки, да и на старших курсах учиться уже легче, – объяснил мне Сергей. – Знаешь, я нисколько не устаю. Наоборот, организация любого дела приносит мне радость. Меня заводит сам процесс. Я по натуре трудоголик – весь в отца. Возможно, это недостаток – мне всегда хочется сделать сто дел сразу.

Сергей любил выступать на всяческих межвузовских конференциях. Неудивительно – он обладал даром красноречия. Он никогда не готовил свою речь, а выступал экспромтом. И каждый раз у него это получалось блестяще. Сергей говорил, что ораторские способности ему передались вместе с генами отца-дипломата.

– На самом деле, я многим обязан своим родителям, – сказал он как-то мне. – Я прекрасно осознаю, что мне во многом повезло. Я рос, не зная нужды. У меня всегда был выбор. И именно поэтому я требователен к себе. Я понимаю, что сам в этом мире толком еще ничего не добился. Просто судьба уже в самом начале выдала мне щедрый аванс.

Сергей был верующим человеком. Он не любил распространяться на эту тему, но я знал – для него не стоит проблема веры или неверия. Он в Бога верил и Бога принимал.

– Это очень просто, – сказал Сергей. – Я никогда не спорю о его существовании. Если кто-то требует доказательств – это его проблема. Скажу больше – никаких доказательств в полном смысле этого слова не существует.

– И все-таки ты веришь?

– Да. – Он на мгновение задумался. – Если бы все люди были слепыми, могли бы они доказать существование солнца?

Я пожал плечами.

* * *

Думая над своими двумя знакомыми, я каждый раз находил в них что-то общее. Иногда мне казалось, что они слеплены из одного теста. Как алмаз и графит, они имели в своей основе одну химическую формулу – именно эта формула и влекла меня к ним. При этом сложись обстоятельства иначе, они могли бы поменяться местами: Сергей стал бы немногословным и самодостаточным циником, а Вадим – общительным организатором, гордостью института.

Со временем мне стало чудиться в этой диалектике характеров что-то более глубокое. В Вадиме я видел стремление к чему-то темному и дурному, в Сергее – к светлому и позитивному. Но кажущийся естественным вывод о том, что таким образом Сергей лучше Вадима, у меня никак не получался. Они оба на тот момент были мне интересны и в чем-то близки. Часто и в Вадиме, и Сергее я узнавал собственные черты. Все это рождало странное противоречие в моей душе: разговоры с каждым из них воспринимались как общение с ангелом и демоном – и тот, и другой будто бы склоняли меня на свою сторону. Внешнее же различие Сергея и Вадима словно подтверждало эту мысль: темноволосый и смуглый, с черными, как смоль, глазами Вадим и голубоглазый Сергей, светловолосый, с бледной кожей.

При этом их сложно было представить вместе. Дружеские отношения у них вряд ли бы сложились. Их, как две однополярные магнитные частицы, оттолкнуло бы прочь друг от друга.

* * *

Я рассказал о Вадиме и Сергее неслучайно, так как в ту пору мой постоянный круг общения, по сути, состоял только из них двоих. Но так было, пока я не познакомился с Аней.

Глава 5

* * *

У героя одной из тех многочисленных книг, которые я тогда читал, была привычка все на свете переводить в численный эквивалент. Когда герой ехал на электричке, он подсчитывал количество пассажиров, когда поднимался по лестнице – число ступенек. Он знал, сколько сигарет он выкурил и сколько половых актов совершил. Таким способом он постигал свой raison d`etre – «смысл жизни». Ему казалось, что числами, в силу их правильности и неизменности, легче всего объяснить окружающий мир.

* * *

До того, как в первый раз встретиться с Аней, я послал ей 27 писем и получил в ответ 28 писем.

На улице таял мартовский снег, блестели лужи-зеркала, с крыш свешивались сосульки, – а я, придя домой из института, первым делом включал компьютер и проверял свою почту. Получив письмо от Ани, я читал его быстро, наспех – словно странник, который измучен жаждой и пьет жадными глотками воду. Затем переодевался, обедал, возвращался к себе в комнату и читал письмо повторно – уже медленно, наслаждаясь каждой строчкой. Я перечитывал его три или четыре раза. Писал ответ не сразу – весь следующий день, в институте и дома, только обдумывал свое письмо. И лишь вечером садился писать.

У нас с Аней сразу же, сам собой, сложился определенный график переписки. Как правило, мы писали друг другу через три дня на четвертый. Получалось, что два дня каждый из нас ждал письмо, и два дня каждый из нас обдумывал ответ. Мы соблюдали строгую очередность; а я незаметно для себя стал жить от письма до письма. Кажется, так рождается привязанность – когда соединяются привычка и ожидание.

* * *

Когда люди знакомятся на улице, они оценивают друг друга по внешнему виду, жестам, голосу. В этой оценке задействованы все пять органов чувств. Так складывается впечатление о человеке и его характере, и соответственно строится отношение к нему.

У нас с Аней все было не так. Свое первое впечатление о ней я черпал из писем. Я собирал по маленьким кусочкам Анин образ, как паззл. Письма тоже могут быть живыми. Даже если они – электронные.

У писем Ани было несколько особенностей. Так, она очень любила постскриптумы: в конце Аня обязательно ставила хоть одну приписку. Она говорила, что постскриптум в каком-то смысле символизирует надежду. «Я не люблю заканчивать письмо обычными прощальными словами. Будто закрываешь дверь. Постскриптум – это мостик к следующему письму. Я люблю оставлять дверь приоткрытой».

В многоточии Аня всегда ставила лишь две точки. Казалось, что она все время забывает поставить последнюю точку – или ей просто лень это делать. Как-то я спросил у Ани об этом. «Ты ограничиваешься двумя точками в многоточии специально или по небрежности?» – написал я. «О, это давняя история, – отвечала Аня. – Я так печатаю, а точнее, пишу еще со школы. Необычно и оригинально. Я и название новому знаку препинанию придумала – „недоточие“. А вот моя учительница по русскому языку моих пунктуационных забав не понимала – она была очень въедливой и строгой. И даже порой снижала из-за этого отметки. Но себе я так и не изменила».

* * *

Мы обсуждали книги, музыку, учебу. По большому счету, что именно обсуждать, нам было не важно. Радовал сам факт переписки. Нет ничего приятней, когда открываешь свой электронный почтовый ящик, а там – «У вас одно новое письмо». Это как мороженое в морозильнике.

Первым делом я спросил Аню про те фотографии, которые попали ко мне столь странным образом. Мне было интересно, где, когда и кем они были сделаны.

«Снимки сделаны в прошлом году, в конце октября, – написала Аня. – На первой фотографии, как ты, наверно, догадался, я стою у Медного всадника. Тогда ветер сильный поднялся – всю прическу мне сбил. А вторая фотка – одна из моих любимых. Снята она неделю спустя. Это Летний сад после дождя. Кем снято? А кем снято – не важно. Совсем не важно».

Через некоторое время я попросил у Ани еще фотографий. В ответном письме она прислала мне три снимка. «Это мои любимые. Самые любимые. Хотя в большинстве случаев на фотках я себе не нравлюсь. Скорее всего, потому, что прекрасно вижу все свои недостатки. Ну, да ладно».

Наверно, стоит рассказать об этих снимках подробней. Так получилось, что у меня, кроме них, больше фотографий с Аней нет. Если не считать те два снимка, с которых началось наше знакомство.

Первая фотография снималась летом – это было видно сразу. В кадре – только ее лицо. На Ане большие оранжевые солнечные очки и изящная белая панамка. Она смотрит вверх и, чуть сощурив глаза («не от солнца – а от удовольствия»), улыбается. Волосы ниспадают у щек, закрывая уши, по лбу вьется курчавый локон. «Мне здесь 17 лет, – объясняла Аня. – Снято почти три года назад, в конце июля. Я тогда как раз поступила в университет. Видишь, какая я радостная? Счастливое было время…».

Второй снимок был черно-белым. Аня сидит в комнате вполоборота к объективу и задумчиво смотрит в окно. Кажется, зима. Точно не знаю – про время года Аня не написала. В кадре кроме Ани поместился кусок дивана, настенный ковер и подоконник с цветочным горшком. Окно задернуто прозрачной тюлевой занавеской. «Снимала моя подруга, причем я об этом не знала – она щелкнула незаметно. Может, поэтому фотография получилась удачной? Кстати, комната моя. В горшке – кактус. А ковра больше нет. Теперь там висит большая карта мира. У меня два семестра была экономическая география».

На третьей фотографии Аня находится на крыше какого-то здания. Высоко. Аня, скромно улыбаясь, прислонившись к кирпичному выступу и убрав руки за спину, смотрит прямо в объектив. На ней белое платье со светло-зеленым узором. Настоящий ангел – только крыльев не хватает. За спиной Ани видны крыши соседних домов – серебристо-ржавые, с антеннами и чердаками, расположенные большой причудливой лесенкой. Над плечами Ани красуется синее небо без облаков. Если присмотреться, то справа можно увидеть шпиль Адмиралтейства. «Я люблю высоту, и чем выше, тем лучше. Ты разве не знаешь, что вся питерская молодежь обожает гулять по крышам? А еще в Питере любят там загорать. Летом ходишь по крышам, как по пляжу, – все лежат в трусах и купальниках».

Я тоже послал ей свою фотографию. «Странно, но я тебя таким и представляла», – ответила Аня. Почему странно? «Потому что так бывает очень редко».

* * *

Удивительная вещь – виртуальная реальность. Человек, по сути, живет только в твоем воображении, но тебе он кажется живей, чем все реальные люди из твоего окружения. И занимает он твои мысли больше, чем они.

Когда я учился на пятом курсе, в мой компьютер попал вирус. В результате почти все текстовые документы на жестком диске, включая Анины письма, пропали. Поэтому у меня сохранилось только два ее письма.

* * *

На нашей второй встрече, в Москве, Аня сказала:

– Знаешь, перед своим отъездом я перечитала все свои письма из нашей весенней переписки. Почему-то захотелось это сделать. И только теперь поняла, насколько я за это время раскрылась. Рассказывая о себе, я словно заново осмысляю свою жизнь. Я же по сути никогда до этого не задумывалась над тем, что из себя представляю. Нет, конечно, думала, но как-то не так… Когда тебе пишу, да и вообще когда что-то тебе рассказываю, мне легче себя анализировать.

Мы стояли на смотровой площадке Воробьевых гор. Аня задумчиво глядела на Москву-реку. А потом она спросила меня:

– Помнишь тот мой список «что я люблю» и «что не люблю»?

Я улыбнулся.

* * *

Конечно, я тот список помнил. Однажды я попросил Аню написать мне в двадцати пунктах то, что она любит, и что не любит. Вот что она ответила:

«Итак, я люблю:

– манную кашу в любом виде, лучше всего холодную, в виде пудинга, политую медом или йогуртом;

– танцевать перед зеркалом, когда никто этого не видит (иначе – стесняюсь);

– разгрызать, а не рассасывать, леденцы;

– слово „obsession“;

– в сумерках стоять у окна и наблюдать, как меняются краски в небе;

– читать книжку в дождливую погоду, укутавшись в плед, попивая кофе с молоком, когда никуда, никуда не нужно спешить;

– шуршать при ходьбе опавшими на землю листьями в лесу;

– переворачивать в полудреме подушку и припадать головой к прохладной стороне;

– кошек – живых и игрушечных;

– шерстяные носки и мужские свитера с воротом.

Я НЕ люблю:

– оливки, маслины, селедку и сыр с плесенью;

– гречку (терпеть не могу);

– прокуренную одежду;

– красные розы;

– целоваться с открытыми глазами;

– ездить в транспорте без билета;

– когда в туалете подвешивают туалетную бумагу лентой к стене (всегда переворачиваю!);

– окна без штор;

– тупые ножи;

– входить в поезд метро, если он подошел раньше, чем я зашла на платформу».

* * *

55 наших писем той весной – это около пятисот «смайликов», ста пятидесяти «недоточий», восьмидесяти постскриптумов, двадцати приложенных файлов. Двенадцать разных шрифтов и примерно десять часов чтения. Пять Аниных фотографий и две мои.

Я тоже когда-то пытался найти в числах raison d`etre. Но не все в этой жизни можно объяснить числами.

* * *

Однажды Аня не прислала письмо в положенный срок. Я сидел, вяло играя в компьютерную игру, и каждые двадцать минут проверял свой почтовый ящик. «На сервере нет новых писем». Ужасная фраза. По-моему, именно она, как никакая другая, в современном мире символизирует одиночество.

Не было ответа и на следующий день. Я проверил настройки почтового ящика, убедился в том, что мое письмо было отослано, и на всякий случай добавил денег на свой интернет-счет. Все было в порядке. Вечером я завел себе еще один почтовый ящик и отослал с него пробное письмо на ящик основной. Мое пробное письмо до меня дошло, а письма от Ани не было.

На другой день все повторилось. Когда, придя домой с института, я вновь нашел свой ящик пустым, я задумался. Аня не пользовалась ICQ и не сидела в чатах. Я не знал ее фамилии. Я не знал ее точного адреса. У меня не было номера ее сотового телефона – взять его я до сих пор не удосужился. Получалось, я не знал об Ане вообще ничего, что могло бы помочь ее найти. Придя к такому выводу, я лег на кровать и долго глядел в белый потолок. Тем вечером я не подходил к компьютеру до следующего утра. Утром, едва проснувшись, я его включил. Когда заходил в свой почтовый ящик, мое сердце сильно застучало. Я дождался, пока загрузится страница. «На сервере нет новых писем».

Она прислала ответ через день. В письме Аня очень извинялась за задержку: оказалось, что деньги на ее счете закончились, а новую интернет-карточку она купить не успела. «Хотела тебя предупредить и послать смс-ку. Вдруг ты беспокоишься. И только тут обнаружила, что у меня нет номера твоего мобильного телефона. Может, обменяемся на всякий случай?» – спрашивала она.

Дочитав до этого места, я улыбнулся.

Об одиночестве Аня в одном из писем написала:

«Человек, который действительно одинок, у которого нет никого в жизни, как правило, с помощью определенного защитного механизма, не чувствует себя одиноким, он привыкает к такому положению дел. Но если он одинок недавно или одинок только в данный момент, то есть если у него есть кто-то близкий, но сейчас его нет рядом, он чувствует одиночество наиболее остро. Такому человеку есть, с чем сравнивать, он невольно думает: „А что если бы близкий человек сейчас был рядом?“ И, естественно, он думает, что с этим человеком ему было бы лучше».

* * *

Мы переписывались весь март и апрель. А в своем 23-м письме я предложил Ане встретиться. В Питере.