Текст книги "Я (СИ)"
Автор книги: Оливия-Хлоя Устиновна-Итильная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Annotation
У Светы рост, между прочим, метр семьдесят восемь и очки плюс шесть. Это на всякий случай, если в книжке про рост забыла написать.
А началось все давно, но ничего не случалось. А потом как все завертелось! А потом оказалось, что все не так. А потом оказалось, что все все же так, но совсем даже по-другому. А Аня тоже метр семьдесят восемь, но со зрением все в порядке. И с головой, это только Лесина – дура.
А фон Кёстлин… ой, всё! И не слова про Магическую Академию!
А ещё...
Что должно быть в настоящем классическом детективе? Загадка, которую внимательный читатель может сам отгадать. Случайно.
Это есть, ставим галочку.
Что должно быть в настоящем криминальном детективе? Деньги, наркотики, ну и конечно езда в разные места. Есть, галочку.
Что должно быть в настоящем политическом детективе? Иностранные спецслужбы, коррупция (тоже иностранная, а то фельетон получится) – галка.
А просто детектив должен быть интересный. Ставлю большую галку – и домой, в люлю. А то последние пару месяцев какие-то нервные были...
Оливия-Хлоя Устиновна Итильная
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Оливия-Хлоя Устиновна Итильная
Я
Все началось обычным летним днем, когда я – в очередной раз – сидела на скамейке на кладбище напротив Магической Академии. Собственно, кладбище это как раз к Академии и относилось, и отделалось от территории учебного заведения густой живой изгородью. И как раз напротив этой изгороди я и сидела в ожидании. Впрочем, ждать мне оставалось недолго…
Неожиданно на дорожке – слева от скамейки – появился незнакомый мужчина. Да еще какой! В костюме… от Хуго Босса, очевидно, он волнительной походкой приблизился к скамейке и уселся рядом со мной. Слева от меня. Я, конечно, даже не повернулась в его сторону. Больше того, я на него даже глаз не скосила, но не чувствовать я его не могла. Боже, какой запах! В полнейшей гармонии с костюмом – а вот слова, которые он произнес, наклонившись в мою сторону, с костюмом явно не гармонировали:
– Девушка, а что вы делаете сегодня вечером?
Я уже привыкла, что все мужчины буквально не сводят с меня глаз, но от подошедшего я такого захода все же не ожидала. Как не ожидала и того, что у меня начали стремительно намокать трусики… Я и теперь не шевельнулась – но должна сказать честно, что этого сделать я была уже просто не в состоянии, я и сказать-то ничего не могла.
– Ну ничего, еще секунд пять – и ты получишь то, к чему столь сильно стремишься – промелькнула у меня ехидная мысль.
Понятно, что намокать стали не только трусики: этот урод, наклоняясь ко мне, пролил на каменную скамейку чуть ли не полбутылки пива, но юбку-то мне жалко не было, а вот остальное… однако додумать эту мысль я не успела: предназначенная мне пуля, выпущенная неизвестным снайпером, с чмоканьем вошла в мой правый висок и из левого на нежданного соседа выплеснулись мозги. И в последний момент мне все же показалось, что мужчина, на которого я теперь падала боком, повел себя как-то неадекватно…
Глава 1
Чего я совершенно не ожидала, так это того, что обычная пуля в висок может привести к столь крупным неприятностям. Три предшествующих раза такая пуля вызывала лишь бурю восторга у детишек, несмотря на все запрещающие надписи пролезающих на площадку. Съемочную площадку – а вы что подумали? Что Магические Академии – эти фетиши йуных писательниц с семью классами образования – на самом деле существуют? Кроме как в больных фантазиях экзальтированных девиц вряд ли где еще их можно найти… хотя нет, в кино они тоже бывают, если кино из числа низкопробного ширпотреба. Как раз такое, в котором мне и приходится сниматься.
А что поделать? Ну где еще может найти применение своим способностям доктор искусствоведения да еще и инженер-конструктор без малейшего опыта работы? Понятно, что снималась я далеко не в главных ролях… даже не в ролях вообще: время от времени работала дублером в тех кадрах, когда приходилось использовать высокотехнологическое оборудование. То есть это киношники считали, что высокотехнологичное, а по мне брызгалка на виске вообще-то мало чем отличается от парика со встающими дыбом волосами.
Зато за такие кадры платили много – то есть больше, чем даже за изготовление этой брызгалки. Вдобавок я была достаточно миниатюрна для того, чтобы даже со всей этой фигней на голове и в маске подходящей кадру актрисы не вылезать за габариты играющих главные роли кобылиц. Так что на корочку хлеба хватало. И не на одну: в фильме я не только дублером работала, но и инженером по трюкам, и консультантом по костюмам. Все же докторская степень по искусствоведению…
Ее я случайно получила: Фрэнк сказал что "купил ту, какую продавали" – и я стала доктором, причем специалистом именно по европейским женским костюмам шестнадцатого-семнадцатого веков. Ну, не совсем доктором: американский пи-эйч-ди вряд ли до отечественного кандидата наук дотягивает, но янки пофиг: если "доктор", то сразу дают постоянный вид на жительство. А Фрэнк очень хотел, чтобы такой у меня был. Я хотела не очень – точнее, я о таком вообще не думала, но обижать его мне не хотелось. А теперь оказалось что даже американская "докторская степень" может юную деву прилично прокормить. Время от времени, конечно – но, надеюсь, времена эти будут длинными, а перерывы между ними – короткими. Так что Фрэнку я за степень эту очень благодарна.
Вообще-то Фрэнк был… он был поклонником моей матери. То есть он и сейчас ей поклоняется, и именно в память о ней он обо мне и заботится – спасибо ему, ведь больше обо мне теперь заботиться некому, а так приятно знать, что на кого-то можно опереться в трудную минуту!
История эта была стара как мир: мать – врач в больнице небольшого городка, Фрэнк – летящий в какие-то неведомые… дали заокеанский дипломат, лопнувшая шинка… Вообще-то Фрэнк дипломатом не был, а работал в какой-то компании переводчиком, но когда штатный переводчик, выехавший с их боссом в эти самые… дали вдруг сильно заболел (а нечего было с советскими инженерами в питии крепкоалкогольных напитков тягаться!), Фрэнк взял для быстроты перемещения в пространстве позднего СССР машину у приятеля, как раз в американском консульстве и работавшего, и рванул. Оказалось – не очень далеко рванул, и последнее, что услышал окровавленный кусок мяса в залитой кровью смятой до неузнаваемости жестянки – это пояснение врача скорой помощи о том, где, в какой позе и при каких обстоятельствах эта добрая женщина видела зарубежных консулов, разрешения на нарушение дипломатического иммунитета импортных транспортных средств, нашего министра иностранных дел и даже самого заокеанского президента.
Ну а потом, уже в госпитале нашей гарнизонной больницы (она оказалась ближайшей), он наслушался и маминых инструкций солдатикам-санитарам. И эти незамысловатые, каждому русскому человеку близкие формулировки вознесли маму в глазах Фрэнка до уровня богини: американец оказался не просто филологом-русистом, но и автором фундаментального научного труда, посвященного русскому арго. То есть он думал, что фундаментального – но, послушав матушку, он осознал, что его книжонка может проканать разве что в качестве учебника подготовительной группы детсада…
Фрэнк настоял, чтобы мама приняла от него в подарок компьютер и – по возможности, конечно – написала бы для него все эти "обиходные выражения" с переводом на тот русский язык, которым народ пользуется в советских фильмах для детей среднего и старшего школьного возраста хотя бы. Все бы и закончилось на этом – но тут грянула катастройка, часть, где служили отец с мамой, расформировали, военный городок стал просто поселком городского типа. От прочих отличающийся разве что поголовной телефонизацией (с московскими, несмотря на расстояние, номерами) – и, освобожденные от всех подписок и секретностей, родители вылезли в Сеть. Тогда именно так, с большой буквы и писали. Сначала через фиду какую-то, чуть позже – уже через нормальный интернет – стали переписываться с Фрэнком.
Что, по большому счету, и позволило нашей семье выжить в девяностые: работы в городке не было совсем, а Фрэнк записанные мамой термины (обильно дополненные уже отцом) издал в своей Америке отдельной книжкой – и почти каждый месяц переводил родителям гонорары от ее продаж. В общей сумме набежало больше шестидесяти тысяч долларов: оказывается, что за тетрадку с "образными выражениями" некоторые американцы готовы платить по восемь сотен долларов…
Хватило и на институт. Хотя мне и удалось поступить на бесплатное обучение, но кушать-то хочется, а билет домой стоит куда как больше обеда в столовке, и даже дороже всех обедов за семестр. Хватило бы и на большее, но…
Пьяному трактористу, который врезался на своем "Кировце" в отцов "Жигуль", дали пять лет – но мне от этого легче не стало. Маму врачи в ее же больнице вытягивали еще две недели… в последний день она, придя ненадолго в сознание, с грустной улыбкой сообщила мне ошеломляющую новость:
– Дочка, а я так и не знаю, кто было твой отец… и теперь уж не узнаю. Может у тебя получится? Посмотри в верхнем ящике…
В ящик я заглянула недели через две. Верхний ящик древнего письменного стола – единственный, который в нашем доме запирался. Там хранились платежные книжки, все наши документы… И именно там я с огромным удивлением нашла две красивых красных коробочки. В которых лежали два ордена Красного Знамени и наградные к ним документы – на отца. А с еще большим удивлением я прочла надписи, выгравированные на обороте этих орденов…
Мама "нашла" отца в госпитале – это я знала. Знала и то, что случилось это где-то на юге. И знала, что вскоре после свадьбы они переехали в наш городок, где и прожили всю оставшуюся жизнь. Где родилась и я, затем постепенно переходя из ясель в детский сад, а затем и в школу.
Уже в детском саду я осознала, что у меня есть просто замечательный повод для гордости: вокруг все обыкновенные Ефросиньи да Анфисы с Евпраксиями, а у меня имена иностранные и вообще их сразу два! Зато в школе, классе в четвертом уже, стала подозревать, что отец – сам Устин Авдеевич – усугубил прадедово чувство юмора армейскими шутками. В городке-то шутников было немного: отца все уважали, а вот в институте мне часто приходилось пояснять, что в фамилии моей – которую прадед и записал – ударение следует ставить на второй слог, по древнему имени великой реки…
Однако на найденных орденах были выгравированы оба моих имени: на одном – судя по номеру, первом – было написано "Оливия", а на втором – "Хлоя". Именно так, в кавычках. Интересно, даже очень… но осторожные вопросы, которые я задавала старым отцовым сослуживцам, показали, что они и не подозревали об этих наградах.
Через неделю пришло письмо от Фрэнка – он подтвердил у себя в Америке мой диплом и даже договорился с начальством университета, где преподавал, о зачислении меня в докторантуру. Университет был, конечно, самых занюханный – но об этом я узнала позже, а сначала пришлось срочно собираться: занятия начинались уже через две недели.
В аэропорту я вдруг увидела пожилого мужчину, который приезжал на похороны отца. Только теперь он был не в черном костюме, а в генеральской форме и на груди его сияли два таких же ордена Красного знамени. Я не удержалась, подошла, и, представившись, спросила:
– А вы случайно не знаете, чем для отца были имена "Оливия" и "Хлоя"?
Генерал, слегка задумавшись, ответ дал:
– Оливия еще до меня была, а Хлою я хорошо помню. Красавица была… даже жалко ее. Мы тогда все по медали получили, а отцу твоему орден дали. Хотели даже к "Герою" представить, но что-то не сложилось… Отец-то твой в госпиталь попал, его тогда и списали на легкие работы…
Громкоговоритель что-то пробурчал, генерал дернулся:
– Извини, дочка, мне пора бежать. Я через неделю вернусь, так что ты в любое время заходи, я тебе побольше расскажу – а сейчас просто некогда. Зайдешь?
– Обязательно!
И лишь в самолете я сообразила, что не спросила ни адреса, ни даже имени этого отцова товарища…
В университете я проучилась ровно год – как раз год Фрэнк и оплатил. Он, правда, предполагал, что на второй я уже и стипендию получу, американскую – это когда просто за обучение платить не нужно. Но я успела и пройти все нужные курсы (на год и рассчитанные), и написать "докторскую работу". Честно говоря, диплом в институте был и размером посолиднее, и в исполнении посложнее – но так или иначе, а степень пи-эйч-ди я получила. В свете чего учебная виза на следующий год мне уже не полагалась…
Подавать на "докторскую" визу я не стала – по России соскучилась. Дома, правда, устроиться инженером не получилось, но через институтских знакомых меня пригласили поработать в кино – и вот уже шестой сезон я занималась различным идиотизмом. Хотя иногда было и интересно: например, разработка "экзоскелета", кидающего облаченного в него человека в полном соответствии с законами физики после попадания разнообразных тяжелых летающих предметов в различные части организма.
Именно в этом скелете я и сидела на скамейке кладбища, и из-за него не могла повернуться: все движения верхней части тела выполнялись исключительно по командам компьютера. А сказать ничего не могла потому, что в маске рот для открывания не предназначался…
Поэтому когда выскочивший после съемки дубля из-за кустов Петька поинтересовался, что за чудо сидит рядом со мной, я ответить тоже не смогла. И из-за этой же маски я не смогла заорать, когда вдруг выяснилось, что это "чудо" уже не дышит…
В мужских костюмах я все же не особо разбираюсь: профиль не мой. Но насчет покинувшего бренный мир бомжа у меня особых сомнений не было: во-первых, мой неосмотрительный сосед двигался столь "волнительно", что я успела заметить у него вообще на спине грубо написанные мелом слова "БОСС ХУ…". Еще две буквы стерлись, но хочется все же думать о людях хорошо. Во-вторых, сам Хуго Фердинанд Босс лет уж семьдесят как помер, а костюмчик выглядел именно так, как и должен выглядеть костюм из разграбленной могилы соответствующего времени. Я все же специалист по древним костюмам, такие детали замечаю…
Пришельца Петька не видел – он сидел за кустами уткнувшись в комп, управляющий всеми съемочными камерами, периметр площадки был обклеен яркими предупреждающими лентами, да и остальные участники рабочей группы внимательно следили за проходами – так что бомж сам виноват. А что сердце не выдержало…
На следующий день в полиции мне пояснили, что сердце тут ни причем. Все же гибель человека на съемочной площадке – это гибель человека, и полиция естественно забрала весь отснятый материал. Материала было много: съемка велась с шести камер (с обычных "Кэнонов", все же бюджет у нас был не голливудовский), и полиции удалось все рассмотреть в подробностях. После чего у них появились вопросы непосредственно ко мне…
– Извините, – как-то неуверенно начал беседу лейтенант полиции, пригласивший меня, как он выразился "на беседу". – Но я вынужден вам показать несколько не очень приятных кадров…
– Не извиняйтесь, мне приходилось и матери в госпитале помогать, а солдатики – такие затейники попадались… Я заключений экспертных разных наверное больше вас нагляделась, что вряд ли вам удастся меня удивить. Да и покойника вчерашнего буквально живьем видела. Аппетит вы мне не отобьете, так что показывайте.
– Вот здесь этот бомж вылезает из помойки… судя по всему, он в контейнере и спал. Вот идет к вам… почему, у вас есть какие-то соображения?
– Когда я появляюсь на улице в бальном платье середины семнадцатого века, почему-то большинство мужчин стремится подойти поближе. Может, чтобы удостовериться, что у них не глюки?
– Нет… Вот он садится рядом с вами… а вы даже не пошевелились, не попытались отодвинуться, что ли…
– Это не я… точнее, я не могла отодвинуться. Экзоскелет, который был у меня под платьем, привинчен к скамейке… поэтому же я и не повернулась, там голова фиксируется тоже, чтобы из кадра не выпасть.
– А, теперь понятно. Ну а сейчас смотрите внимательно, я покажу вам видеозапись, замедленно. Сейчас… вот, тут как раз пуля попадает вам в голову… пошли брызги… как вы только такую гадость снимаете?
– Это не я снимаю, я тут всего лишь манекен, правильно дрыгающий ногами.
– Я не об этом… извините. Вот сюда смотрите…
– Что это? Нож?
– Вроде того… он пытался вас ударить этим… скажем, ножом, но тут вы его толкаете рукой… Интересно, почему он так далеко отлетает?
– Рука скелета бьет с силой почти в полтонны, удар очень резкий. Все же имитируется реакция на винтовочную пулю.
– Понятно. И поэтому он сам натыкается на острие ножа, упершегося, скорее всего, в боковину скамейки. Это-то все понятно… по технике. Но я вот что хочу спросить: почему он хотел убить именно вас?
– Наверное, ему очень не понравилось, что такого обаяшку я проигнорировала.
– Нет, он точно хотел убить вас, причем заранее хотел. Это не нож, это что-то вроде штыка, причем штыка, на котором – обратите внимание – нанесено множество продольных бороздок. Заполненных, между прочим, весьма недешевым ядом – столбнячным токсином. Так что здесь мы имеем дело явно с предумышленным убийством – к счастью, несостоявшимся.
– Тогда вам нужно не меня спрашивать, а Лесину – ну, ту актрису, чья морда была на меня надета. Морда-то ее, значит и убить хотели именно ее.
– Еще раз извините… убить хотели именно вас – и с этими словами капитан, отодвинув ноутбук, вытащил из папки фотографию, упакованную в прозрачный пакетик. Мою фотографию.
– Эту фотографию обнаружили у покойника. Вы ее узнаете?
– Свое лицо?
– Нет, именно фотографию, она довольно старая.
Фотографию я помнила, ее я делала еще на четвертом курсе – снявшись по случаю собственного юбилея в каком-то салоне. Для родителей – и тогда же им ее и отослала, написав на обороте "Ваша дочка в двадцать лет". Но мне показалось, что что-то именно с этой карточкой не так… та вроде была с коричневатым оттенком, а эта серая…
Я взяла фото, перевернула. На обороте размашисто была написана всего одна буква.
Большая буква "Я".
.
Глава 2
Следствие – следствием, а съемки шли своим чередом. Мы-то снимали фильмы сугубо коммерческие, чтобы наши боссы смогли получить прибыль с проката этого кинобреда, так что пришлось снова впрягаться в лямку. Неприятно, конечно, сознавать, что кто-то очень хочет тебя убить – но еще менее приятно оказаться без зарплаты. Ну и без премии тоже – а премии платились исключительно после сдачи очередной серии. Причем сдачи не начальству, а покупателю.
А покупатели были, хотя первое время я и удивлялась по этому поводу.
В группу я попала уже после того, как половина первого сезона была отснята и народ как раз активно обсуждал факт показа сериала по какому-то местному каналу в провинции. Причем обсуждался даже не сам факт попадания "фильмы" на телеэкраны, а то, что там успели показать целых четыре серии перед тем как выкинуть его из сетки вещания. Видно, в провинции народ закаленный – я бы такое перестала смотреть еще в середине первой серии.
Но по каким-то непонятным русскому человеку причинам наше творение обрело невероятную популярность в телевизорах братского Китая и не очень дружественной Японии. Про Китай не знаю, а японцы сроки по каждой серии сезона выставляли очень жесткие… в общем, сачкануть в связи с утратой душевного спокойствия не вышло. Впрочем, понервничать пришлось недолго.
Денег на требуемое (восточным зрителям) качество в компании не жалели: как только наметился первый успех, оператором тут же был взят Петер фон Кёстлин – довольно известный профессионал из Германии. И довольно капризный – ну, первое время. В группе мы оказались одновременно, и уже через три месяца Петька спокойно жрал шаурму и закусывал водку сухим "Дошираком", а к началу второго сезона на площадке орал так, что мама могла бы считать его лучшим учеником. Правда, тут ее влияние и сказалось: я Петюне дала почитать маменькину книжку… зато он, как и моя мама, при всей выразительности общения никогда не использовал вульгарной матерщины, хотя мужская половина группы и пыталась внести свою лепту в образование "дремучего германца". Все же фонское воспитание сказывается…
Платили Петьке как немцу, конечно – но, выяснив, что "монтажные сборки" германского оператора вполне удовлетворяют заказчика, из группы тут же выгнали отечественного режиссера (невзирая на его громкую фамилию) и монтажную группу целиком: если разницы не видно, то зачем платить больше? И не стали платить, да и вообще хозяева экономили на всем – если качество не страдало. А ведь сгонять двадцать человек в Калининградскую область, где нашлось подходящее кладбище, всяко дешевле чем это кладбище на компьютерах рисовать, так?
Так что Петенька повесил на свое кресло табличку "Фошызд" – означающую, что ему лучше сейчас вообще не перчить, за оставшиеся два дня все эпизоды на этом кладбище, нужные для пяти следующих серий, были отсняты и мы отбыли обратно в Москву. Довольно неприятные для меня два дня, но во-первых "Фошызд", а во-вторых, милиция и нанятая Петькой местная охранная фирма в эти дни оберегали меня чуть ли не круглосуточно. Ну, не только меня – от Лесиной охрана вообще не отходила…
А в Москве охрану уже никто ко мне не приставлял. Правда, полиция меня и тут нашла: оказалось, что мое "дело" из Калининградской области тоже переправили в столицу. И районное отделение, в которое "дело" это попало, решило в максимально короткие сроки его закрыть – для чего им понадобилась моя персона.
– Здравствуйте… Оливия-Хлоя Устиновна… – как-то робко встретила меня молоденькая следовательница с двумя звездочками на плечах. – Присаживайтесь… Мы… извините, а можно вас как-то иначе называть? А то я все время сбиваюсь…
– Зовите меня просто Оля – согласилась я: все же последний раз меня полным именем называли лишь при вручении диплома в институте.
– Мы, Ольга Устиновна…
– Просто Оля. Я все же не Ольга, а Оливия-Хлоя…
– Извините… А я – Таня. Мы, Оля… мы сейчас закрываем ваше дело, поэтому я попрошу вас прочитать вот это постановление и вот здесь расписаться…
– Интересно… меня кто-то хочет убить, нанимает наемного убийцу – а вы закрываете?
– Да никто вас убить не хочет! – встрял сидящий в противоположном углу комнаты майор. – Этот бомж видимо хотел вас просто попугать, чтобы вы ему денег немного дали…
– А как же специально изготовленный штык, да еще редким ядом намазанный?
– Девушка, – каким-то усталым голосом поинтересовался майор, переставив стул поближе к Таниному столу и усевшись на него верхом. – Вы когда-нибудь сами еду готовили? Дома? Вам ножи кухонные точить приходилось?
– Конечно готовила! И ножи точила!
– Чем?
– Что – чем?
– Чем ножи точили?
– Станком точильным, конечно… в мастерской гарнизонной автороты…
Майор очень удивился. Нет, понятно, что выглядела я как Вандербильдиха, а в отечестве нашем этот бренд очень четко увязывается с определенным типом дам…
Это все Марион. Ну, жена Фрэнка. Замечательная женщина, и именно она, кстати, наглядно продемонстрировала мне, что значит "единство и борьба противоположностей". В отличие от Фрэнка – мужчины высокого и корпулентного, Марион была дамой миниатюрной (почти что моих габаритов). Кроме того, если Фрэнк был настоящим профессором-филологом, то Марион к филологии вообще ни малейшего отношения не имела. Она была как раз инженером-конструктором, основательницей и владелицей небольшой компании по выпуску высокоточных станков и мелких промышленных роботов – которые она сама же и проектировала. И еще на полставки работала профессором в университете соседнего графства, где читала курс робототехники. Понятно, что в такой семье чуть ли не ежедневно возникали дискуссии на тему "чей университет паршивее" – не в части качества преподавания, а в части "кому меньше денег от правительства достается"… но друг друга Фрэнк и Марион любили буквально до безумия. Виданное ли дело: они как тридцать пять лет назад поженились, так ни разу и не развелись! Правда, в остальном семья была все же типично американской: старший их сын за год один раз только к родителям заскочил – приехал в командировку в соседний городок и решил сэкономить на гостинице. А про дочь они знали, что она еще жива и вроде как вышла замуж: за два года до моего приезда она прислала родителям фотографию своего ребенка, а фамилия чада была указана уже другая…
И вот Марион первым делом повела меня в магазины, чтобы "одеться так, чтобы не выделяться". То есть в джинсу – и выбор пал на джинсу как раз компании "Вандербильд", такую же, в какой и сама Марион ходила. По ее словам, "на наши фигуры никто другой хорошо одежду не делает". Ну а так как по американским понятиям переодеваться требовалось ежедневно, у меня таких костюмов (с яркой надписью "Вандербильд" на кармане куртки) появилось с дюжину – и я дома почти все время в них и ходила. А майор-следователь, видимо по привычке "все замечать", успел эту надпись прочитать.
Ну и удивился, узнав, что ножи я точить умею…
– На станке… в гарнизоне… понятно. Так вот, это не станок. Та штука, который вас хотел то ли пырнуть, то ли попугать бомж, служит для заточки ножей у тех, кто не располагает гарнизонной авторотой, называется "мусат" и продается в любом хозяйственном магазине. Правда, этому кто-то заточил кончик, но тоже давно, много лет назад.
– А бороздки с ядом?
– Этот конкретный мусат бомж из какого-то дерь… навоза наверное выкопал, поэтому и столбнячные микробы на нем оказались в ассортименте. Да к тому же ржавый… он ведь еще советского выпуска. Кто-то выкинул наверняка, а этот – подобрал.
–Ну а фотография моя? – с вызовом спросила я у майора. Таня за своим столом сидела тихо как мышка, и даже, похоже, шевельнуться боялась.
– А это не ваша фотография!
– Как не моя?
– А вот так! Вам сколько лет? Извините… просто эта фотография, по данным экспертизы, отпечатана на бумаге… секундочку… – он быстро перелистал бумаги в папке, достал одну и зачитал "торжественным голосом":
– Вот, отпечаток выполнен на бумаге "Унибром", выпущенной Переславским химическим комбинатом в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году… и еще… поскольку следов противовуалевых препаратов не найдено, можно сделать вывод о том, что отпечаток был выполнен не позднее чем в течение двух лет после выпуска бумаги… ага, вот тут смотрите: характер старения подложки указывает на то, что при хранении в комнатных условиях отпечаток сделан не менее тридцати лет назад.
– Но как же…
– Действительно, лицо очень похоже. Но не могли же вы перенестись в какой-нибудь семьдесят пятый год?
Он еще что-то говорил, но я майора уже почти и не слушала. Честно говоря, я саму-то фотографию только минут пять и видела: получив ее в фотосалоне, я там же ее подписала и, запечатав в конверт, запихнула в почтовый ящик, висящий у входа в салон. А всякие мелочи… фотограф, помнится, меня для именно "салонной картинки", сам еще и причесал немного, шарфик какой-то шелковый уложил на плечи… действительно, при таких раскладах могло просто похоже оказаться. И тут я услышала еще кое-что:
– Кстати, это провинциальный пинкертон умолчал об одной важной детали: фотография была обнаружена не на трупе, а на земле рядом с помойкой, из который он и вылез…
– Труп вылез?
– Ну… вы поняли. Ладно, Татьяна, продолжайте…
– По материалам следствия имел место спонтанный инцидент, поэтому дело следует закрыть в связи со смертью единственного подозреваемого… вы подпишите?
– Таня, – вдруг попросила я, подписывая бумагу в указанном ей месте, – а вы не можете сделать мне копию этой фотографии?
– Конечно, конечно… вы подписали? Подождите пару минут в коридоре, я сейчас…
Из райотдела я вышла с фотографией. Даже с двумя: Таня, как истинный сыщик, отпечатала мне копии обеих сторон, да еще на каждую копию поставила на обороте штамп "Копия материала по делу №…" и этот самый номер вписала. Очень ответственно подошла к просьбе клиента.
А на самом деле забавно узнать, что где-то может быть все еще ходит некая старушка, которая много-много лет назад выглядела точно как я сейчас. Причем не родственница: на маму я совсем не похожа, да и большинство родственников в лицо знаю. Хотя, говорят, все мы на Земле родственники в четвертом-пятом колене. Интересно было бы с той старушкой встретиться…
Глава 3
Работа у жадного кинопродюсера имеет ряд существенных преимуществ по сравнению с любой другой. Тут главное, чтобы продюсеры были именно жадные: не желая тратиться на аренду швейной и механической мастерских, эти деятели просто сняли мне большую четырехкомнатную квартиру – где, собственно, я и творила. Платья нашим актеркам и всякие механические игрушки нашим трюкачам. Работы было в общем-то много: наши кобылицы платья рвали чуть ли не через день (не специально, по роли им приходилось подвергаться разным насилиям с рваньем верхней одёжки), но когда руки растут не оттуда, откуда у них, то свободное время можно легко выкроить. Тем более, что осталось снять последние три серии сезона – в которых рвакля предполагалась весьма активная, и меня особо никто и не дергал.
Так что в состоянии некоторой задумчивости я за пару дней настрогала две дюжины требуемых одёж – и, договорившись с Петей, что он будет наструганное выдавать дамам постепенно, рванула в родной городок. Свою квартиру я давно уже сдавала старой школьной подруге, которая мало того что носила редкое имя Света, так еще и с Инной Чуриковой могла красотой поспорить. Работала она в школьной библиотеке, так что даже в наших… далях на съем жилья не тянула – а в квартире родителей у нее и так два брата с женами теснились. Так что выбор "хранительницы очага" был для меня очевиден.
"Хранительница" в нашей "трешке" аккуратно размещалась в одной, самой маленькой, комнате – все же остальное в доме оставалось таким же, как и при родителях. Так что первое, что я увидела, войдя в квартиру, была та самая фотография, которую я давно посылала родителям. Да, от лежащей у меня в сумочке "копии материала дела №" она отличалась. Цветом: висящая на стене в рамочке фотография немного выгорела…
Светка, выслушав мой рассказ, сразу все объяснила. У нее это всегда получалось легко, недаром она единственная во всем городке школу с медалью закончила. А теперь, восьмой год не спеша заочно учась в библиотечном институте, и вовсе стала чуть ли не ходячей энциклопедией и экспертом во всем непонятном.
В гарнизоне, как это водится, школа и Дом офицеров были объединены "территориально" – в смысле здания. И библиотека в городке одна была – школьная, она же гарнизонная. Поэтому все жители ненужную им макулатуру после прочтения как раз Светке в библиотеку и несли – жалко же выкидывать то, за что деньги плачены. Ну а Света Павловна всю эту макулатуру читала…
