Текст книги "Семейный стриптиз"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Энджи отшвырнула трубку, словно та внезапно раскалилась добела.
– Боже! – выдохнула она. – О боже!
Кто это мог быть? Ни у нее, ни у Рэйда сестер нет. Голос свекрови она узнала бы. Что вообще происходит? Энджи уставилась на телефон. Номером ошиблась, должно быть. Не забыть бы. Наверное, не набрала междугородный код и дозвонилась кому-нибудь в Уэстчестере.
Она сдернула трубку и повторила набор, на этот раз внимательно следя за цифрами. Гудок. Энджи затаила дыхание. Перед глазами вновь встал Рэйд, только образ его несколько расплылся.
– Алло-о-о, – пропело все то же сопрано.
Все цифры были набраны точно. Выходит, Рэйд сменил телефон, но… неужели номер могли передать другому абоненту так быстро? Нужно что-то сказать, спросить, убедиться… а голосовые связки отказали. Может быть, это приходящая прислуга? Точно, так и есть! Или дама из «Пиццы на дом». В жизни всякое бывает.
– Алло-о-о! – повторило сопрано. – Алло, Рэйд, это ты?
Энджи медленно положила трубку.
ГЛАВА 7
– Нам нужно поговорить, Клинтон.
– Опять?
– Боюсь, что так, – отрезала Джада. Как только автобус с детьми отъехал от ворот, она закрыла дверь на кухню и принялась драить плиту. Хотелось бы знать, как давно Клинтон брался за тряпку и чистящий порошок. – Боюсь, что так, – повторила она, хотя страха не испытывала ни на йоту. Джада была в ярости. Слишком далеко он зашел. Слишком много грязи тащит в дом.
Джада давно подозревала, что Клинтон временами поглядывает на сторону. Она старалась не думать об изменах мужа, даже когда доказательства в буквальном смысле вопили об истине. Помнится, еще в Армонке одна томящаяся бездельем дамочка, заказавшая Клинтону бассейн за двести тысяч баксов, названивала потом по пять раз на дню. Так же обрывала телефон и жена чернокожего режиссера звукозаписи, безо всяких оснований возомнившая себя певицей. Но Джада тогда решила не обращать на них внимания, раз уж интрижки на стороне не мешали Клинтону ни деньги домой приносить, ни детьми заниматься, ни жену любить. Он ведь мужик, в конце концов; ни у одного недостанет сил отказаться, если баба сама себя предлагает.
«Давно это было», – со вздохом подумала Джада. Все у них тогда было хорошо, дети еще не подросли, и она могла себе позволить заниматься только малышами и домом. Теперь ее жизнь состоит из работы в банке днем и уборки вечером. Целыми вечерами она только и делает, что накрывает на стол, собирает грязное белье, раскладывает по полкам чистое – а потом все по новой. Клинтон же день-деньской валяется на диване перед телевизором, крутит любовь с новой подружкой, а в редкие свободные от безделья минуты следит, чтобы ребятишки не спалили дом. На свою жизнь Джада не жаловалась: ради семьи она и не на такое была готова. Но ее брала злость за то, что Клинтон творил со своей жизнью. А ведь минимальных перемен было достаточно, чтобы им обоим стало гораздо проще. Да и смысла в этом существовании стало бы куда больше.
– А тебе разве на работу не надо? – переминаясь с ноги на ногу, как нашкодивший школяр, спросил Клинтон.
– Нет. А в чем дело? Гостей ждешь? В таком случае позволь прибраться к их приходу.
Она вытерла стол. Даже теперь, после стольких лет брака, Джаду неизменно удивляла способность Клинтона наблюдать, как она что-нибудь делает, и даже не заикаться о помощи. Типичный отпрыск матери-разведенки, иначе не скажешь! Впрочем, это мелочи; Джада давно была выше подобной ерунды. Много лет назад они с Клинтоном договорились, что их дети, в отличие от двух предыдущих поколений Джексонов, без отца не останутся. А вот это уже далеко не ерунда.
Ну а что касается помощи, Джада не сомневалась в том, что ее супруг из «берущих». Как и большая часть так называемого сильного пола. Человечество делится на «дающих» и «берущих», как на блондинов и брюнетов, и ничего тут не поделаешь. Шавонна, как ни печально, тоже из «берущих». Кевон – пока – в этом больше похож на мать, предпочитает отдавать, а не брать. Суть в том, однако, что в начале совместной жизни с Клинтоном Джаде отдавать нравилось. Нравилось ощущать себя нужной и полезной. Клинтону было нужно, чтобы о нем заботились, а Джаде, похоже, было нужно быть нужной. Однако всему есть предел.
Клинтон начал катиться под гору вместе со своим бизнесом и с тех пор даже не пытался затормозить, методично сдавая позиции. Сначала перестал приносить деньги, затем перестал искать работу, чуть позже отказался от тренерства в «Младшей лиге» и забросил обустройство дома. Мало того, он давно забыл о необходимости выносить мусор – обязанности, которую Джада считала одной из основных для женатых мужчин.
Брак родителей никак не подготовил Джаду к подобной ситуации. Ее мать и отец любили и уважали друг друга, и оба были страшно разочарованы тем, что дочь вышла замуж за чернокожего американца. Джада родилась в Нью-Йорке, но родители к Америке так и не привыкли, только Барбадос считая своим домом. «Уж эти американцы! Выбрось их из головы. Все они слабаки», – твердил отец. «Безнравственные люди», – вторила мама. Джада подсмеивалась над старомодностью родителей и корила их за явно предвзятое отношение, причем к черным даже больше, чем к белым. Однако с течением времени в душу ее все чаще закрадывались сомнения: а вдруг родительская оценка оказалась точной? Пусть не американского народа в целом, так одного его представителя – Клинтона, в частности? Джада надеялась, что ее семейная жизнь наладится; уж очень не хотелось сообщать родителям грустные новости. Насчет всего чернокожего населения Америки она утверждать бы не стала, но ее собственный муж и впрямь оказался слабаком, не страдающим от избытка нравственности.
В начале их отношений существовал определенный баланс между желанием Джады отдавать и умением Клинтона делать деньги. Да и великолепный секс добавлял равновесия. Увы, все это было в прошлом. За последние пять лет Клинтон не заработал ни цента, а любовью они не занимались без малого три года за единственным исключением на Рождество, когда оба хватили лишку, потеряли голову и в результате получили Шерили. К тому времени Джада уж и забыла, что такое секс, соответственно и о защите не подумала. Сама мысль о том, чтобы уничтожить собственное дитя, ей была невыносима. Джада молилась день и ночь, и всевышний внял ее мольбам: Шерили – прелестный ребенок, тихая и светлая, как солнечный лучик. Даже Клинтон поначалу демонстрировал восторг и кипучую деятельность. Но надолго его не хватило, и месяц назад он вдруг рассказал ей о своем новом романе, чего раньше никогда не делал.
– Джада, мы же с тобой уже обо всем поговорили. Прошу тебя, потерпи. Ты мне нужна…
Нужна? Черт возьми, она так давно и так сильно ему нужна, что сил ее больше нет радоваться собственной нужности! Отдавать себя детям – так же легко и естественно, как дышать, но та же самоотдача по отношению к тридцатичетырехлетнему здоровому, сильному мужику абсолютно ненормальна. А если и нормальна, все равно плевать. Устала до чертиков!
– Угу. Еще как нужна. А любишь ты ее, сам сказал. Вот и отправляйся к ней. И нуждайся в ней!
Джада знала, что Тоня Грин, новая пассия Клинтона, такая же безработная, как и он. Она воспевала любовь к детям, хотя двое ее собственных, по дошедшим до Джады слухам, жили с бабушкой. Чем она, интересно, целый день занимается? Если верить тем же слухам, слывет набожной прихожанкой. В воскресной школе преподает? На собрания общины ходит? Шатается по барам в поисках не обремененных моралью мужей? Или чередует? Скажем, понедельник, среда, пятница – молитвы. Вторник, четверг, суббота – жатва результатов этих молитв.
Джада, не удержавшись, фыркнула. Самое забавное, что физическая сторона – то бишь секс Клинтона и Тони – ее ни капельки не трогала. Десять лет назад она с ума сходила бы от ревности, в полной уверенности, что для нее ничего нет в жизни важнее секса с Клинтоном. Сейчас она вспоминала о постели, разве что когда ложилась спать рядом с мужем. Была бы лишняя спальня, перебралась бы, не задумываясь. Уж слишком она устала и разочаровалась в муже, чтобы его хотеть. У Джады больше не было ни малейшего желания заниматься с Клинтоном любовью, как уже не было желания о нем заботиться.
Но ей была жизненно необходима прочная семья; только ради нее она и пахала на износ. Джада мечтала жить в этом доме, отделку которого Клинтон начал, да так и не закончил; мечтала, чтобы их дети освоились в округе и в школе; чтобы Шавонна выиграла соревнования по фигурному катанию и пошла на бал победителей, а Кевон подтянулся по математике, получил грант и поступил в престижный колледж. Она мечтала исполнить данную вместе с Клинтоном перед алтарем клятву – не лишать их детей отца. Клинтон был нужен им всем. В конце концов, ведь он обещал помочь ей вырастить детей! О том, что собой представляет их брак, Джада старалась не думать – какой в этом толк? Но разговор… нет, разговор необходим! Плохо только, что она так чертовски вымотана. Усталость будто сроднилась с ней.
– Джада, я скоро приму решение, обещаю, – бормотал Клинтон, направляясь вслед за ней в спальню. – Честное слово, все изменится!
С ума от него можно сойти!
– Дежа-вю. – Джада не пыталась ни иронизировать, ни острить, а всего лишь констатировала факт. – Ты хоть понимаешь, что месяц назад говорил то же самое, слово в слово, на этом самом месте?
– Неужели? – Клинтон округлил глаза, и ей очень захотелось залепить ему пощечину.
– Позволь освежить твою память. В тот день ты сообщил мне о Тоне. Не иначе как сыворотки правды глотнул за обедом вместо любимого «Бад-Лайта».
«Сарказм делу не поможет, – напомнила она себе, – скорее навредит». Клинтон, однако, и бровью не повел. Непрошибаем, как скала.
– По правде говоря, Клинтон, мне плевать, как ты распоряжаешься своим сокровищем в штанах. Но на семью мне далеко не плевать. И я не позволю, чтобы ты разрушил ее своими дерьмовыми амурами. Ради семьи я костьми ложусь, ради семьи отказалась от личной жизни и вообще от жизни за пределами нашего дома. Я поднимаюсь затемно, чтобы приготовить детям завтрак и уйти на работу, которую не люблю. И никогда не любила. Я не мечтала о карьере и не лезла бы в начальники, если бы не нужно было поднимать детей…
– Ну все, все, хватит! – не выдержал Клинтон. – Мне и так плохо, не надо добавлять. – Он опустил глаза. – Я буду очень стараться.
От ярости Джада едва не треснула его по затылку. Послушать Клинтона, так она все это говорит, чтобы ему было плохо! У Клинтона одна забота – сам Клинтон. Он будет стараться? Дa он постель за собой, черт побери, застелить не в состоянии!
– Заткнись! Извинения свои и красноречие прибереги для Тони. Молчи и слушай. Либо ты съезжаешь к ней, а я остаюсь с детьми, либо ты с ней рвешь, и мы пробуем сохранить семью.
Джаде вспомнилось любимое высказывание матери – то ли из Библии, то ли просто народная мудрость: «Если ты не просишь пить, а тебе предлагают – у напитка будет вкус молока. Если ты просишь, и тебе предлагают – вкус воды. Но у питья, которое тебе приходится вымаливать, будет вкус крови». Джаде беспрестанно приходилось умолять Клинтона даже о пустяках, и эти униженные просьбы зачастую повисали в воздухе. Пол на кухне так и не доделан, и масса мелочей по дому требуют доработки. А вот Мишель, между прочим, ни о чем просить не приходится. Она еще и пить-то не захотела, а Фрэнк уже предлагает своей крошке молока. Ну как тут не позавидовать черной завистью?
– Джада, я знаю, что тебе больно и страшно… – пробормотал Клинтон и тут же смолк, уловив бешенство во взгляде жены.
– Клинтон, пойми, твоя связь меня не трогает. Мне больно оттого, что ты палец о палец не желаешь ударить, чтобы сохранить семью. А страшно мне было, только когда я думала, что не смогу заработать на жизнь. В данный же момент мне вовсе не больно и не страшно. Напряги мозги и попытайся понять: ты должен сделать выбор. Заповедь божью, заметь, нарушаешь ты, а не я. Лично я стараюсь соблюдать их все.
Ей нужно было переодеться, но не хотелось обнажаться у него на глазах. Клинтон все еще красив, и в этом-то вся беда. Широкоплеч, мускулист; брюшка, несмотря на набранный в последнее время вес, нет и в помине. И с кожей проблем нет – ни морщин, ни, уж конечно, растяжек, изуродовавших ее тело. Подумать только, стесняться собственного мужа, с которым прожила столько лет!
Спрятавшись за дверью стенного шкафа, Джада сняла спортивную одежду и достала строгий деловой костюм.
– Ты не понимаешь! Мы с Тоней… У нас не просто секс, а духовная связь!
Джада выглянула из-за двери. Силы небесные! Уши вянут от того дерьма, что несет ее благоверный. Ты сотворил этого человека, господи. Открой же ему глаза. Или вырви их ему… к чертям! Она подумала о родителях. На Барбадосе, небольшом островке посреди океана, люди способны постигать искусство компромисса. Клинтону этого не дано.
– Я могу тебя простить, – медленно произнесла Джада. – Могу и дальше жить с тобой. Я буду стараться, еще сильнее, чем сейчас, сохранить семью. НО! Только в том случае, если больше ни слова не услышу о твоей «духовной связи» с этой дамой… Всему есть предел, Клинтон, я не желаю ничего о ней знать. Не смей оскорблять меня своими дурацкими сравнениями.
– Я и не думал сравнивать, – заныл Клинтон. – Семья для меня главное, ты же знаешь. Может, сейчас у нас и не все гладко, но такое ведь уже бывало. Все наладится, вот увидишь. Просто у нас с Тоней… Как тебе объяснить… Мне кажется, что там все ради меня. Не ради детей или семьи и не для того, чтобы кредит за дом выплатить. Только для меня! Понимаешь? Разве сам я ничего не заслуживаю? – Помолчав, он качнул головой: – Только мне от этого плохо. И тебе плохо. И Тоне… Она очень хорошая, Тоня, и ей тоже…
– Ее чувства меня не волнуют! – рявкнула Джада. – Не разжалобишь!
Она так поспешно натянула на себя костюм, что чуть не сломала «молнию» на юбке.
– В мире белых чернокожему приходится трудно, – тоскливо сообщил Клинтон.
– Оставь, ради бога! Чернокожей еще труднее. Да и белой, похоже, нелегко. В этом мире вообще всем все нелегко, Клинтон. Иначе зачем были бы нужны церкви?
– Я молился, Джада! Мы с Тоней вдвоем молились. – Джада закатила глаза, но Клинтон и бровью не повел. – Пойми, я только хочу объяснить, как трудно…
– Хватит объяснять. Пора решать, – оборвала его Джада. – У тебя есть выбор, Клинтон: семья или любовница. Ты, считай, счастливчик; не у многих есть из чего выбирать. Но предупреждаю – получить все сразу не выйдет. Не примешь решение ты – его приму я. Причем бесповоротно. Ровно через неделю я вышвырну твои вещи в гараж, все объясню детям и отцу Гранту и напишу заявление в суд. Уяснил? Последний срок – среда!
Выйдя из-за дверцы, она взглянула на будильник. Уже десять часов утра. Пора. Рядом с часами стоял снимок Шавонны с грудным Кевоном на руках.
Дети… Ее дети. Ее семья. За последние годы Джада ожесточилась и сама это понимала. Что поделать, такова уж жизнь. Не о себе сейчас нужно думать, а о том, как обеспечить детям будущее. Не имеет она права сидеть сложа руки, дожидаясь, пока у Клинтона проснется совесть. Часики-то тикают.
Собравшись с силами, она обернулась к мужу:
– Не сочти за труд немножко подумать, Клинтон. Твой отец тебя бросил. Твой дед бросил твоего отца, когда тот был ребенком. Ты можешь сделать то же самое. Твое право. Но разве мы не клялись друг другу, что такого не случится? Это ведь и твои дети, Клинтон! Думаю, ты хотел бы для них лучшей судьбы. Я точно знаю, что без отца им будет плохо, но, если ты решишь по-другому, приму и это решение. Но твою связь с Тоней и сплетни соседей я принимать отказываюсь. Не порвешь с ней – убирайся из моего дома и из моей кровати!
– Как это – из твоего дома? – возмутился Клинтон. – А я? Это и мой дом тоже! Господь всемогущий, да я сделал эту кровать собственными руками…
– Вот и проваливай вместе с ней к Тоне! – отрезала Джада. – И не смей упоминать всуе имя господа! Повторяю в последний раз: либо ты остаешься со мной и нашими детьми, либо соединяешься со своей духовной половиной. У нее, кажется, тоже есть дети? Двое? Трое? Четверо? И отцов, поди, столько же? Выбирай, кого будешь воспитывать – чужих детей или своих. Все сразу ты не получишь.
– Мне не надо все сразу! – простонал Клинтон. – Господи, если б я только знал, что мне надо…
Джада пожала плечами:
– Надеюсь, за неделю разберешься. – Она процокала на шпильках к двери, но на пороге обернулась: – Да, чуть не забыла. Соберешься прокатиться к Тоне – бензин покупай на свои!
Хлопнув дверью, она пошла попрощаться с Шерили.
ГЛАВА 8
Присев на корточки, Мишель подобрала диснеевского пластмассового монстра и скривилась от боли – косточки тугого корсета впились ей в ребра. Так тебе и надо! Не будешь заниматься уборкой в наряде а-ля Спайс-герл.
Красота и практичность несовместимы. Другая, наверное, махнула бы рукой на разбросанные игрушки, но у Мишель, хоть она временами и одевалась ради Фрэнка как высококлассная шлюха, под фривольным корсажем билось сердце невероятно чистоплотной домохозяйки. Чистота и порядок были ее пунктиком. Насмотревшись в детстве на грязь в доме, она теперь только и делала, что мыла, убирала, скребла и стирала.
«Пожалуй, стоит приобрести униформу французской горничной», – подумала Мишель и с улыбкой потянулась за очередной игрушкой. Фрэнки уж и счет потерял своим чудовищам, а Мишель давно перестала отличать одного от другого. Русалочку с Красавицей из коллекции Дженны она никогда бы не спутала, но попробуй запомнить всех этих Геркулесов, Аладдинов и прочих мультяшных героев. С игрушками у Фрэнки, можно сказать, перебор, а вот внимания маминого иногда не хватает…
Мишель заглянула под кушетку и обнаружила дюжину кубиков «Лего». Счастье еще, что за пылесос не взялась – их «Электролюкс» и без того питается в основном деталями детских конструкторов. Поуки, вгрызаясь в пластиковую косточку, недовольно зарычал. Мишель покачала головой, собрала кубики и поднялась с колен, свободной рукой придерживая распущенные (ради Фрэнка) волосы. Неплохо для тридцатилетней мамы двоих детей – выпрямилась без помощи рук!
Она обернулась. Из-за спинки дивана видна была темная шевелюра Фрэнка и макушка Дженны, пристроившей голову на отцовском плече. Фрэнки, должно быть, прикорнул на коленях у папы, под аккомпанемент радостных или разочарованных возгласов, которыми его папуля и сестра сопровождали одну из любимых компьютерных игр.
Мишель опять не сдержала улыбки. Хороший сегодня вечер… впрочем, как любой другой вечер пятницы. Для взрослых Мишель приготовила бифштекс со спагетти, а дети получили по гамбургеру, которые оба обожали. Фрэнк добрый час гонял с сыном мяч, а потом они наконец засели за «Космический марафон». Дженна помогла Мишель убрать со стола, в кои-то веки без споров уступив папу брату, и в награду получила Фрэнка в свое полное распоряжение, когда брат уснул, а мама занялась уборкой в комнате. Ничего, Мишель свою награду тоже получит. Попозже, оставшись с Фрэнком наедине в спальне. От мечтательно-счастливой улыбки на ее щеках заиграли ямочки.
Приблизившись к дивану, она тронула мужа за плечо, очень осторожно – Фрэнк всегда пугался неожиданных и резких движений. В ответ он откинул голову на спинку и подмигнул, а Дженна и Фрэнки даже не шелохнулись. Вот тебе и раз. Оба ребенка спят, а их папуля развлекается в одиночку!
– Всем пора в постельку, – негромко сказала Мишель, любуясь улыбкой мужа. – Отнеси Фрэнки, а я помогу дойти Дженне.
– А что потом? Займемся чем-нибудь более интересным? – Он многозначительно повел бровью.
Мишель с тихим смехом покачала головой и наклонилась над дочерью:
– Ну-ка, ну-ка, юная леди. Подъем!
Дженна оторвала голову от папиного плеча и не без помощи Мишель встала на ноги.
– Бэтмену тоже пора на боковую. – Фрэнк поднял сына на руки.
– Осторожнее! Большая часть несчастных случаев происходит дома, – напомнила Мишель.
Дженна переоделась и легла сама, а сына пришлось укладывать Мишель. На этот раз, в виде исключения, она не стала его будить, чтобы зубы почистил и умылся, да и дочь не отправила в ванную. Ладно уж. Устали ребята за день. Сама едва на ногах держится.
К тому времени, когда Мишель добралась до спальни, Фрэнк уже успел раздеться и нырнуть в постель. Честь убрать покрывало он, разумеется, предоставил жене, что она и сделала в тысячный раз. Хороший он парень, Фрэнк, замечательный муж и отец. Только вот покрывало убирать, прежде чем лечь, никак не научится. Ну и бог с ним. Недостатки, в конце концов, у всех есть, а этот еще не самый страшный.
– Иди ко мне, фея, – сонно шепнул он.
Мишель села на кровать и сбросила туфли, затем через голову сняла юбку, оставшись в трусиках и корсете. Пусть полюбуется. Фрэнк, накрутив на палец ее белокурый локон, притянул жену к себе.
– Эй, красотка! Почем ночь?
– Дорого, – успела отозваться Мишель, прежде чем он запечатал ее губы поцелуем.
– На такую не жалко. – Его ладонь легла на полуобнаженную, приподнятую корсетом грудь Мишель. – Сними это! – Приказ был исполнен в полминуты. Фрэнк прильнул губами к шее жены, и она блаженно вздохнула. Пятница – самый счастливый и самый трудный день недели. Вся семья довольна, но все устали.
– Ты знаешь, солнышко, как я тебя хочу, но…
Мишель чмокнула мужа в колючий от щетины подбородок. Она знала: пройдет часа три-четыре, и он наверняка разбудит ее, настойчиво и страстно.
Мишель действительно была разбужена среди ночи, но не нежными руками мужа, а диким шумом и топотом множества ног на лестнице. Где-то внизу безудержно лаял всегда такой спокойный Поуки. Не успела Мишель сесть на кровати, как по спальне заметался багровый луч. Боже милостивый! Пожар!
– Фрэнк!!! – взвизгнула она.
Его глаза распахнулись мгновением раньше, вместе с грохнувшей о стену дверью спальни. Еще мгновение спустя кровать была окружена вооруженными людьми в форме.
– Полиция! Не двигаться! Руки за голову! – Резкие команды сыпались, будто удары хлыста. Мишель повернула голову, чтобы увидеть Фрэнка, но была остановлена грубым окриком над самым ухом: – Не двигаться! Руки вверх!
В душе Мишель вспыхнула надежда на то, что все это лишь дурной, жуткий сон. Вспыхнула и тут же погасла. На ее запястьях защелкнулись наручники; зловещий лязг и холод металла стал доказательством реальности ночного кошмара. Лай Поуки звучал все ближе и вдруг оборвался. Господи, что они сделали с собакой?
– Фрэнк!!!
– Не смейте ее трогать, сукины дети! – взревел Фрэнк, пытаясь вырваться из хватки двух дюжих полицейских.
Мишель вдруг с ужасом поняла, что сидит по пояс голая на виду у десятка чужих людей.
– Это какая-то ошибка! – закричала она. – Вы перепутали дом! Наша фамилия Руссо!
– А то мы не в курсе, – хохотнул один из копов.
– Маму-уль! – донесся снизу всхлипывающий, дрожащий от страха голосок Фрэнки, и Мишель сразу забыла о наготе.
– Все хорошо, милый, – отозвалась она и взмолилась, глядя на ораву полицейских: – Не трогайте детей! Говорю вам, это ошибка. Оставьте детей в покое!
– Давай, Руссо, объясни ей, в чем ошибка, – гаркнул один из полисменов, повисших на Фрэнке. Тот разразился площадной бранью, до сих пор не звучавшей в стенах этого дома.
Двое полицейских стащили Мишель с кровати. Она замотала головой, чтобы прикрыть волосами голую грудь, но даже нагота сейчас ее не трогала. Дети. Страх за детей переполнял ее, вытесняя все прочие чувства.
Поливая копов руганью, Фрэнк саданул того, что стоял слева, руками в наручниках. Наказание не заставило себя ждать: полицейский, не задумываясь, ударил Фрэнка коленом в пах. Тот взвыл и рухнул на кровать, корчась от боли.
– Мамуль! Маму-уль! – Плач сына и жалобный голосок Дженны были едва слышны из-за ужасающего грохота внизу, где, похоже, крушили мебель.
Мишель затрясло. Прокладывая себе путь между ног заполонивших комнату людей, мимо нее прошмыгнул Поуки. Если бы он мог постоять за детей!
– Черт побери, да привяжите вы пса, а женщине дайте что-нибудь из одежды, – сказал, входя в спальню, какой-то тип в штатском и накинул на Мишель блузку. – Уведите ее отсюда и позовите Маккорт.
– Маккорт занята. На ней дети. Она с ними уедет.
– Куда?!! – в панике выкрикнула Мишель. – Куда вы увозите моих детей? Не надо! Прошу вас! Где дети?
Ни слова в ответ, словно она кричала в пустоту.
– Я сказал, позвать Маккорт! – заорал тип в штатском. – Мне нужны две женщины-офицера! И какого черта тут делают федералы? Это наша юрисдикция!
– Уж больно лакомый кусочек, – заметил один из полицейских. – Каждому отхватить охота.
– Фрэнки! Дженна! – выкрикнула Мишель. – Вы где? Чья-то рука с немилосердной силой вцепилась в ее плечо и потащила по коридору. Возле комнаты сына Мишель умудрилась ухватиться скованными руками за перила. В детской тоже вовсю орудовали полицейские – вываливали на пол конструкторы и ящики с игрушками, стаскивали с кровати матрацы, сдирали со стен полки и опрокидывали шкафчики. Самого Фрэнки волокла из детской женщина в форме офицера полиции.
– Мамуля! – Он вскинул к Мишель залитое слезами, распухшее личико. – Они плохие! Они Поуки выгнали!
– Маккорт, принимайте ее! – раздался приказ за спиной Мишель. – Ребенка заберет Джонсон.
– Нет! – всхлипнула Мишель. Не отрываясь от перил, она умудрилась изогнуться всем телом, чтобы прикоснуться губами к макушке Фрэнки. – Не забирайте детей! Я с ними…
– Размечталась! – съязвил голос за ее спиной, и та же рука рванула Мишель от перил. Водопад волос накрыл ее лицо. Потеряв равновесие, она упала на колени и вздрогнула от громкого плача сына.
– Не надо, милый, не плачь. Все хорошо?.. – Мишель выдавила улыбку. Все хорошо. Никогда в жизни все не было так плохо.
– Джонсон! – басом рявкнула пресловутая Маккорт, свесившись через перила.
Вместо ответа снизу оглушительно зазвенело разбитое стекло. Из другой детской полицейский вытащил сонную, упирающуюся Дженну.
– Моего Пинки забрали! – пожаловалась дочь. Мишель все еще стояла на коленях. Она не понимала, что происходит, не знала, что делать, и держалась из последних сил, чтобы не зарыдать в голос, как ее маленький сын. Двое полицейских подхватили Мишель под руки, и, пока они тянули ее к лестнице, она успела увидеть, как варвар в форме разодрал плюшевого зверька на две половины, вывалил пуховые внутренности на пол и разворошил.
– Нет! Нет! – Дженна с криком рванулась за своим любимцем.
В этот момент еще одна женщина в форме бегом поднялась по лестнице, нашла глазами Дженну и опустила ладонь ей на плечо.
– Пойдем, – приказала она и оглянулась на Фрэнки, отбивающегося от Маккорт. – Мальчика я тоже заберу. – Потом она посмотрела на Мишель; взгляд был полон тревожного сочувствия. – Все будет хорошо. Поверьте, с детьми все будет в порядке. Скажите им, чтобы спускались.
Хоть кто-то отнесся к ней по-человечески среди этого ночного кошмара! Мало что соображая, Мишель механически кивнула.
– Все в порядке, – шепнула она рыдающему сыну и повернула голову к дочери. – Все в порядке. Пойдем вниз.
Она лгала и сама это понимала. Все в порядке?! И дом, и жизнь семьи Руссо рушились у нее на глазах. Гостиная в мгновение ока превратилась из картинки с обложки журнала «Домашний очаг» в адовы декорации. Полтора десятка вандалов швыряли книги с полок на пол, раздирали в клочья диван и резали ковер. Мишель молча смотрела на это в шоке от надругательства над всем, что было ее гордостью.
Чьи-то чужие руки надели на нее пальто, сначала разомкнув стальные браслеты и тут же вновь защелкнув их на ее запястьях.
– Фрэнк! – выкрикнула она. – Фрэнк!
Сверху раздались крики, грохот, и Фрэнк с разбитым в кровь лицом скатился по лестнице, чтобы тут же исчезнуть в черном проеме входной двери.
– Не бойся! – только и успел крикнуть он жене.
– Детей в машину! – скомандовал Джонсон. Субъект в штатском. – Одеть потеплее. Мы отправим их в приют.
У Мишель перехватило дыхание.
– Нет! Прошу вас! – взмолилась она. – Я не знаю, что случилось, но… Позвольте оставить детей у соседки!
– Исключено, – отрезал тот и отвернулся. – Возьмите в спальне ее одежду. Женщину в мою машину. Руссо в другую. Следите, чтобы не общались.
– Да в чем дело? – кричала Мишель, провожая глазами своих детей, которых чужие люди уводили из дома. – Это противозаконно! Что происходит?! – На память пришла фраза из детектива: «Вы нарушаете права…»
– О господи! – Усталый голос забубнил над самым ее ухом: – Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть…
«Сцена из кино, – думала Мишель. – Или из «Криминальных новостей». Откуда угодно, только не из моей жизни!» Но реальный кошмар продолжался. Мишель зачитали ее права до конца, заставили обуться и вывели в ледяную ночь. Детей у дома уже не было, зато соседи высыпали на улицу. Знакомые лица – Джойсы, Шрайберы… Боже, боже, что здесь происходит?!
Мишель заморгала, ослепленная фотовспышками. Какого черта!.. Кому пришло в голову снимать? Она обернулась в сторону гаража, но увидела лишь разгромленную садовую мебель. Подъездная дорожка была забита фургонами и людьми в черных комбинезонах и шлемах. Семь, восемь… бог знает сколько патрульных машин с горящими фарами окружили дом. Свет уже вспыхивал и в окнах дальних домов; толпа на улице все росла. Мишель показалось даже, что она заметила Джаду, но убедиться в этом и окликнуть подругу ей не дали. В который раз за эту жуткую ночь чьи-то безжалостные руки вцепились ей в плечи, наклонили голову и втолкнули в полицейскую машину.
