Текст книги "Расплата"

Автор книги: Оливер Пётч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 2

Монастырь Ойссерталь, 8 апреля 1525 года от Рождества Христова

Крестьяне напали на Ойссерталь с рассветом, перед заутреней.

Солнце еще пряталось за верхушками деревьев и возвещало о себе лишь розоватым сиянием на горизонте. Оно придавало красному камню монастырских строений багровый оттенок и навевало мысли о крови.

«Кровь прольется сегодня в избытке, – пронеслось в голове у Матиса. – И то будет не кровь нашего Искупителя, не обращенное вино, а настоящая, горячая кровь».

Скрытая среди холмов долина, всегда такая приветливая, в рассветных сумерках вдруг показалась совершенно чужой и неуютной, точно разбойничье логово. Около сотни человек, укрытых в подлеске и зарослях боярышника, ждали приказа своего главаря. Пастух-Йокель не стал дожидаться, пока к ним примкнут отряды из Дана и Вильгартсвизена. Матис подозревал, что он стремился тем самым показать, кто встанет во главе объединенной армии. Предводитель, готовый в качестве лагеря представить союзникам монастырь с его кладовыми, мог рассчитывать на многочисленных сторонников.

Матис посмотрел по сторонам, заглянул в решительные лица крестьян и батраков, перепачканных сажей угольщиков, оборванных пастухов, мельников. Даже несколько горожан из Анвайлера были в числе бунтовщиков. Оружием им служили косы, цепы, копья, серпы и ржавые кинжалы. У многих даже башмаков не было – лишь тряпье, намотанное на обмороженные ноги. Кожаные штаны были разодраны, лица – истощены голодом и лишениями. Матис не строил иллюзий: при виде дородных монахов, полных кладовых и богато украшенных алтарей эти люди потеряют голову от жадности. Хотя Матис с Ульрихом, да и сам Йокель предостерегали крестьян от безумных выходок – все-таки монастырь был им нужен в качестве лагеря, – но Матис уже по глазам их видел, что это бессмысленно.

То были глаза голодных волков.

По свистку Йокеля от них отделился передовой отряд примерно в дюжину человек и, пригнувшись, двинулся к тяжелым дубовым воротам. Монастырь располагался на широкой вырубке в окружении крестьянских хижин, жители которых добровольно или по принуждению примкнули к мятежникам. Монастырские же строения окружала стена высотою в три шага, в западной ее части находилась сторожка. Прямо внутрь затекал небольшой ручей, примерно в том месте, где за стеной виднелась плоская крыша литейной мастерской. Матис уже в который раз почувствовал укол совести. Монахи позволили ему отлить орудие на территории монастыря и предоставили для этого свои печи. Как и в прошлый раз, когда юноша помогал с отливкой колокола, они вели себя обходительно и всегда готовы были помочь. С другой стороны, Матис видел, в какой они жили роскоши, в то время как в нескольких шагах голодали крестьянские дети.

«Что поделать, – подумал он мрачно. – Я уже не в силах ничего изменить. Разве что попытаться сохранить жизнь, кому возможно».

В сумерках Матис различил, как один из крестьян, стоя под стеной, раскрутил привязанный к веревке крюк. Тот зацепился за выступ, и четверо мужчин принялись бесшумно взбираться наверх. Прошли по стене к площадке над сторожкой, и Матис услышал тихий шум и приглушенные крики. Затем со стены сорвалось безжизненное тело и осталось лежать у ворот. Вслед за этим тяжелые створки распахнулись, и крестьяне, что выжидали в кустарнике, побежали по недавно засеянным грядкам и пустующим полям к монастырю.

В это мгновение в сторожке пронзительно зазвонил колокол. Звук повторился несколько раз, после чего резко оборвался.

– Проклятье! – прошипел Йокель.

Они с Матисом еще прятались за живой изгородью. Рядом с ними притаились телохранители Янсен с Паулюсом и старый орудийщик Райхарт.

– Второй караульный, должно быть, успел забить тревогу! – бранился пастух. – Я сто раз этим олухам втолковывал, чтобы они сразу прирезали часовых… Теперь наверняка полмонастыря всполошилось!

В скором времени действительно зазвонил второй колокол. Из-за стен стали доноситься громкие крики и звуки боя. Матис бросился вперед, забыв об остальных. До сих пор он не хотел принимать участия в разорении монастыря. Но теперь речь шла о том, чтобы предотвратить худшее. Юноша оглянулся на Йокеля. Тот по-прежнему выглядывал из-за куста боярышника. После некоторых раздумий пастух тоже сорвался с места и с криком выхватил блестящую саблю, отнятую у мародерствующего ландскнехта. Телохранители с копьями наперевес последовали его примеру. А вслед за ними устремился и Райхарт.

– Долой священное отродье! – закричал Йокель. – Убивайте всех!

Матис тихо выругался. Это явно было против уговора! Они условились, что крови будет пролито как можно меньше, чтобы без нужды не злить герцога в Цвайбрюкене и избежать преждевременной встречи с его ландскнехтами. Теперь же впечатление было такое, будто Йокель хотел умыться в крови.

К тому времени, как Матис вбежал в распахнутые ворота, резня была в самом разгаре. На земле перед церковью лежали несколько бездыханных тел: монастырские слуги и два монаха. Но были среди убитых и крестьяне. Широкоплечий исполин в простом одеянии цистерцианца, вооруженный обломком копья, схватился сразу с тремя противниками. Из многочисленных ран его лилась кровь, а он, оглашая рассветные сумерки молитвами, пронзил копьем одного из крестьян. К своему ужасу, Матис узнал в великане всегда добродушного брата Йорга, который в прошлом году помогал ему в изготовлении орудия. По лужам теплой крови, глядя прямо перед собой, Матис устремился к дормиторию, где располагались монашеские кельи. Может, удастся еще спасти хоть несколько жизней…

Дормиторий представлял собой внушительное строение из красного камня, примыкающее к церкви. Перед ним тоже кипел бой. Трое мужчин, стоя на опрокинутой повозке, отбивались мечами от наседавших крестьян. В последние десятилетия монастырь нередко подвергался нападениям, поэтому цистерцианцы держали нескольких служителей, которые теперь отчаянно сдерживали атакующих. То, что их перебьют до последнего, было лишь вопросом времени.

Матис пробежал мимо двух мужчин, сцепившихся на преющей в холоде куче навоза, увернулся от брошенного из темноты камня и вошел в здание, знакомое по прошлым посещениям. Навстречу ему прошли несколько возбужденных крестьян, нагруженных церковными светильниками и всевозможной утварью. Судя по всему, они уже принялись грабить. Матис уловил легкий запах дыма.

Свернув за угол, он оказался в коридоре, расходящемся на отдельные кельи. Многие из них были открыты, мимо него с воплями пробегали монахи. Некоторые стояли на коленях и молились, другие уже лежали в крови среди своих собратьев.

– Не бойтесь! – громко крикнул Матис.

В тот же миг он понял, до чего же смешно звучали его слова посреди этого кошмара. И все-таки он продолжил:

– Если сделаете, как я скажу, никто не пострадает!

Монахи на мгновение прервались в своих причитаниях и устремили на Матиса боязливые взгляды.

– Я… я тебя знаю! – заявил наконец один из них, особенно толстый, с выпирающим из-под белой туники брюхом. – Ты же сын кузнеца из Трифельса… – Тут лицо его скривилось от ненависти. – Да постигнет тебя кара Господня! Тебя и всю твою шайку!

– Господь займется мною позже, – ответил Матис. – Может, он будет не так строг ко мне, если я спасу некоторых из его служителей… Следуйте за мной! Останетесь здесь – погибнете!

Монахи застыли в нерешительности; кто-то бормотал, другие молились. Но Матис уже мчался дальше, и они последовали за ним. Некоторые помогали своим раненым собратьям и волокли их по коридору. Запах дыма усиливался. Снаружи доносился треск пламени; вероятно, уже горели первые сараи и амбары. Над литейной мастерской тоже поднимались столбы дыма.

«Если они не остановятся, то мы скоро без лагеря останемся, – подумал Матис. – Идиоты безмозглые!»

Он повернул налево и в скором времени оказался перед порталом, ведущим в крестный ход. Окруженный колоннами квадратный двор служил переходом между главным зданием и церковью. Матис ступил на тихую площадку, посреди которой журчал фонтан. Каменные скамьи между колоннами располагали к отдыху. На мгновение кровавая схватка показалась очень далекой. Потом откуда-то донесся протяжный крик, монахи запричитали и снова попадали на колени.

– Скорее в церковь! – приказал Матис. – Они не посмеют тронуть вас в церкви. Там можете молиться, сколько душе угодно, а сейчас поторапливайтесь!

Он миновал крестный ход, распахнул низкую дверь и загнал в церковь напуганных цистерцианцев. Церковь Ойссерталя представляла собой трехнефное строение с витражами, сквозь которые лился красный свет. Матис не сразу осознал, что это вовсе не заря, а отсветы пламени. Крестьяне действительно подожгли хозяйственные постройки, амбары и сараи. Вдали слышались торжествующие крики.

«Они сожгли свой новый дом! Завтра, когда огонь погаснет, мы снова будем мерзнуть и голодать».

Взглянув в сторону алтаря, Матис вдруг заметил толстого настоятеля. Вейганд Хандт слыл скверным управителем и своего сана добился только за счет высокого происхождения. Будучи третьим сыном графа из Бадена, он использовал монастырь для собственного обогащения. До сих пор лишь усердие отца Тристана уберегало его от худшего. Отец Вейганд как раз складывал в мешок серебряные подсвечники, золотые кубки и украшенные парчой и самоцветами ларцы.

– Бросайте мешок, если вам жизнь дорога! – окрикнул его Матис.

Настоятель вздрогнул. Как только толстяк узнал говорившего, губы его растянулись в жалостливой улыбке.

– А юный орудийщик! – просипел священник. – Я и не ожидал встретить тебя здесь после всего, что мы для тебя сделали… – Он пригнулся, точно загнанное животное. – Ты наверняка устроишь так, чтобы меня отпустили, верно?

– Если положите мешок, я замолвлю за вас словечко, – нерешительно ответил Матис.

Настоятель изобразил на лице изумление.

– Это… это же священные реликвии, – проговорил он и беспокойно провел языком по мясистым губам. – Необходимо спасти их от пламени. Или ты вздумал идти против Господа?

Матис тонко улыбнулся.

– Я и не знал, что серебряные подсвечники считаются священными реликвиями. И как насчет монет в мешке? Может, вам их сам святой Петр пожертвовал?

Он указал на туго набитый мешок, из которого со звоном сыпались новенькие гульдены.

– А это… это пожертвования благочестивых людей, – пролепетал настоятель. – Я…

– Значит, они пойдут на пользу другим благочестивым людям. Положите мешок.

Настоятель Вейганд опустил плечи. Казалось, он готов повиноваться приказу Матиса, но неожиданно перехватил тяжелую поклажу и бросился к небольшой дверце сбоку от алтаря. Матис помедлил. Погнаться за настоятелем и бросить монахов на произвол судьбы? Пока он раздумывал, за дверью кто-то заскулил, затем пронзительно завизжал и наконец умолк.

Дверца распахнулась, и в зал вошел Пастух-Йокель в сопровождении своих телохранителей. Рубахи бродяг пропитались потом и кровью, лица чернели от сажи, так что оба походили на демонов преисподней. Янсен вытирал о плащ длинный кинжал, а Паулюс взвалил на плечо мешок настоятеля. Йокель стоял между ними, скрестив руки, и ухмылялся.

– Смотри-ка, Матис уже в церкви, – прошелестел он, и тонкий голос его разнесся под высокими сводами, так что услышали и стоявшие в отдалении монахи. – У тебя прямо чутье на жирных крыс, вроде настоятеля… – Он подмигнул Матису. – Хоть ты его едва не упустил. Хорошо, что мы успели его перехватить. Перед смертью этот хряк молил о пощаде. Но от нас он сострадания не дождется, – пастух сплюнул на освященный пол. – Хоть раз бы к нам, беднякам, сострадание проявил! Нам – пару кусков плесневелого хлеба, а золото – священникам… Но теперь с этим покончено!

Паулюс протянул ему тяжелый мешок, и Йокель принялся жадно рыться в его содержимом.

– Что скажешь, Матис? – хихикал он. – Сколько аркебуз можно купить на все это? Сколько пороха? Если захотим, мы и собор в Шпейере можем разнести, верно?

– Надеюсь, этого не потребуется, – резко ответил Матис.

Тут распахнулись двери главного портала, и в церковь молча вошли крестьяне. Матис заметил, как некоторые из них сняли шапки, а другие украдкой перекрестились.

«Они не посмеют убивать здесь монахов, – подумал Матис. – Возле купели, в которой крестили их детей…»

У бокового алтаря, перед изваянием Пресвятой Девы Марии, стояли на коленях около десяти невредимых монахов. Они боязливо поглядывали на крестьян. Воцарилась напряженная тишина. Слышен был лишь треск пламени, пожиравшего соседние строения.

Йокель решительно шагнул к кафедре, расположенной у клироса на высоте примерно трех шагов, поднялся по мраморным ступеням, вцепился в парапет и, точно гордый полководец, оглядел горстку грязных крестьян.

– Друзья, братья, мы одержали победу, – разнесся под церковными сводами его голос. – Но это лишь первая победа, впереди множество других. Власти дворян и церкви настал конец!

Люди разразились воплями. Многие, казалось, только теперь утратили всякое уважение к священным стенам. Они топали и подбрасывали серпы и косы.

Пастух-Йокель указал на горстку монахов, что жались перед алтарем, подобно напуганным овцам.

– Эти святоши пили ваше вино, жрали ваш хлеб и забивали ваш скот! – возвысил он голос. – Из года в год вы усердно выплачивали десятину, ваши дети голодали, а жирные церковники жили в свое удовольствие.

Внезапно пастух перевернул мешок над кафедрой, и серебряные подсвечники, кубки и монеты со звоном посыпались на пол.

– Это все они украли у вас, – вскричал он. – И теперь должны понести заслуженное наказание. Поэтому повесим их! Повесим их за окнами собственной церкви, дабы их добрые собратья из других монастырей видели, что станет с теми, кто обкрадывал нас все это время!

Люди снова ответили ему криками, но в этот раз более сдержанно. От Матиса не укрылись боязливые, брошенные украдкой взгляды. Стоявший в задних рядах Ульрих Райхарт покачал головой и что-то недовольно пробормотал. Причитания и мольбы монахов слились в один жалобный гул.

– Тихо! Замолчите все!

Сам того не желая, Матис возвысил голос. И вот люди устремили на него выжидательные взгляды.

Они хотят, чтобы я сказал им, что делать и как поступать. Проклятье, кто ж меня за язык-то тянул!

– Мы… добились, чего желали, – продолжил он нерешительно. – Монастырь захвачен, запасы и церковные богатства наши, настоятель понес заслуженное наказание. Теперь пора показать этим кровопийцам, как должно вести себя христианам. Проявить милосердие.

По церкви пронесся ропот, люди вполголоса переговаривались между собой.

– Господь нам не враг, – добавил Матис более уверенным голосом. – Это католическая церковь нас обирала. Папа, его кардиналы и епископы. Мартин Лютер говорит…

– Лютер ничем не лучше остальных священников! – резко перебил его Йокель; с высоты кафедры голос его звучал куда громче и убедительнее. – Да, он обещает вам Царствие Небесное, но в том лишь случае, если вы будете вести праведную жизнь на земле. Этот Лютер заодно с саксонским курфюрстом. Он не один из нас, он из числа тиранов!

– Мы сами станем тиранами, если будем поступать, как они! – вставил Матис и едва ли не с мольбой обратился к крестьянам: – Послушайте, если мы повесим этих монахов, то будем ничем не лучше проклятого наместника Гесслера, который за свои деяния теперь горит в аду!

Последние слова снова вызвали ропот среди людей. Матис видел, как крестьяне кивали и шептались между собой. Йокель впился пальцами в парапет кафедры и обвел своих подданных беспокойным взглядом. Пастух явно чувствовал, как власть ускользает из его рук.

– Если мы отпустим этих монахов, они отправятся к епископу и расскажут о нашей трусости и нерешительности, – предпринял он новую попытку, в этот раз более вкрадчиво. – Друзья мои, нельзя выказывать сострадания, иначе мы обречены! Нужно…

– Я за последний час убил трех человек, – перебил его Райхарт. – С меня довольно. Я больше не хочу марать руки в крови.

– Не все из этих монахов были плохими, – добавил какой-то старик, трясущимися руками опиравшийся на косу. – Вспомните отца Тристана. Скольких из нас он вылечил своими травами!

– Брат Иммануил всегда давал нашим детям краюху хлеба, – заметил крестьянин помоложе. – А теперь лежит там в луже крови… Нет, это не дело.

Йокель закатил глаза.

– Всегда найдется какой-нибудь монашек, который подбросит вам хлебную крошку, – возразил он. – Но мясо они оставляют себе. Мясо и золото. Они умасливают вас, баюкают, а потом…

– Я свой выбор сделал, – решительно заявил Райхарт. – Я не стану убивать ни одного из этих монахов. Лучше потушим пожар, пока без крыши над головой не остались.

С этими словами он развернулся и вышел прочь. Через некоторое время за ним последовали еще двое или трое человек. Остальные еще перешептывались, но в конце концов и они поодиночке или группами вышли из церкви. В итоге из бунтовщиков остались только Йокель и Матис. У алтаря цистерцианцы затянули тихий хорал, многие из них дрожали и плакали или, раскинув руки, живыми крестами лежали на холодном полу.

– Этого я тебе никогда не прощу! – прошипел Йокель с кафедры.

Горбатый, с тремя пальцами на правой руке и пронзительным взглядом, он напоминал Матису одну из дьявольских личин, что взирали на них с потолка.

– Не ожидал, что ты отвернешься от меня. Я пока что твой предводитель, не забывай об этом!

Матис пожал плечами.

– А я-то думал, смысл нашего восстания в том, чтобы избавиться от повелителей, – ответил он бесстрастным тоном.

Вскинув голову, молодой оружейник развернулся и вышел на улицу, где пылающие строения озаряли раннее утро.

Почувствовав спиной исполненный ненависти взгляд, он заподозрил, что нажил себе могущественного врага.

* * *

Прошло около двух часов. Вытаптывая остатки снега, Матис бродил по монастырскому двору и помогал в восстановительных работах. Следовало потушить пожары, сколотить разбитые двери, устроить раненых и унести убитых.

Крестьяне аккуратно сложили трупы возле кладбища. Бледные и неподвижные, монахи и служители лежали рядом с мятежниками так, словно смерть всех уравняла. Перед церковью высилась куча награбленных церковных богатств – под неусыпным взором Янсена и Паулюса. Крестьяне пожирали алчными взглядами серебряные подсвечники, ларцы, шкатулки, позолоченные кресты и изваяния святых. Но Йокель ясно дал понять, что любая кража повлечет за собой суровое наказание. Матис всецело поддержал эту угрозу. Деньги нужны были на покупку оружия, но прежде всего – на общие нужды. Таким образом каждый получил бы свою долю.

Перед кучей сидел, скрестив ноги, Йокель и вносил записи в тетрадку. Когда Матис проходил мимо него, пастух не удостоил его даже взглядом. Но стоявшие рядом крестьяне хлопали оружейника по плечу. Судя по всему, они были рады, что Матису удалось остановить кровопролитие.

Выживших монахов крестьяне заперли в одном из подвалов. Заложникам предстояло находиться там до тех пор, пока монастырь не подготовят к обороне и не подойдут подкрепления из Дана и Вильгартсвизена. Матис не строил иллюзий: против хорошо вооруженных ландскнехтов, даже под защитой высоких стен, им не выстоять и дня. Нападением на Ойссерталь крестьяне Анвайлера объявили войну епископу Шпейера, герцогу Цвайбрюкена да и всему Пфальцу. Ответные действия не заставят себя ждать. А до тех пор следовало собрать вокруг себя как можно больше народу. Это был их единственный шанс. Назад пути не было.

Матис решил еще раз пройтись по жилым помещениям монастыря, чтобы присмотреть подходящую комнату для будущего арсенала. Он повернул направо и пересек капитул, где до вчерашнего вечера монахи устраивали каждодневные чтения и беседы. По пути заглянул в трапезную. Эта часть монастыря больше всего пострадала от буйства крестьян. Столы и стулья были опрокинуты, по полу валялись осколки тарелок и чашек, посреди обитого кресла настоятеля кто-то из мятежников наложил зловонную кучу. Сморщив нос, Матис поднялся по лестнице на второй этаж. Здесь разрушений было меньше. Вероятно, многие из крестьян сюда даже не добрались. Слева располагались несколько комнат, одна из которых особенно заинтересовала Матиса, так как располагала массивным замком. Возможно, здесь они и будут хранить свое будущее оружие. Надпись на двери подсказала ему, что за ней скрывалось.

Скрипторий.

Повернув ручку, Матис заметил, что дверь уже была приоткрыта. Она подалась внутрь и открыла взору несколько кафедр, на каждой из которых стояло по чернильнице и стопке пергаментных листов. На столах и на полу высились стопки книг. На самой дальней кафедре лежало безжизненное тело в белом одеянии. Голова покоилась на столешнице, пальцы судорожно сжимали перо. Присмотревшись, Матис заметил, как на пол густыми чернилами размеренно капала кровь. В первый миг его сковал ужас.

В безжизненном теле за кафедрой он узнал отца Тристана.

– О Господи!

Матис бросился к старику и осторожно его приподнял. Монах был еще жив, хоть и дышал хрипло и прерывисто. На шее зияла глубокая рана, и белая туника с правого бока пропиталась кровью.

– Господи, отче! – воскликнул Матис. – Мне… мне так жаль! Клянусь, я этого не желал!

Он был уверен, что отец Тристан находился сейчас в Трифельсе. Обнаружив его здесь, тяжело раненного, Матис едва не впал в отчаяние. Он с малых лет знал старого капеллана. Отец Тристан помогал ему осваивать чтение, всегда поддерживал добрым словом или чем-нибудь угощал. Когда девяти лет от роду Матис лежал при смерти с кашлем и лихорадкой, монах выхаживал его долгими бессонными ночами. Юноша вдруг ужаснулся, до чего бессмысленной была его собственная жизнь. До сих пор он только тем и занимался, что спорил, боролся и выдумывал орудия смерти. И как он только ввязался в это безумие!

– Кто… кто это сделал? – спросил Матис, хотя понимал, что это уже не имело значения – какой-нибудь охваченный злостью крестьянин заколол старого капеллана, как свинью.

В углу комнаты оружейник заметил большую лужу крови. Вероятно, монах убежал туда, прежде чем его настигло копье или нож. Оттуда к кафедре тянулся кровавый след. Перед монахом лежал покрытый пятнами крови исписанный пергамент. Быть может, отец Тристан решил оставить посмертное письмо?

– Матис, славный мой Матис…

Юноша вздрогнул, заслышав хриплый голос старика. Отец Тристан открыл глаза и с улыбкой взглянул на оружейника. Кожа у него была бледная и сморщенная, как сушеное яблоко, а лицо, казалось, целиком состояло из морщин. Нос походил на орлиный клюв.

– Я знал, что Господь меня услышит, – пробормотал монах. – Тебя… послали небеса.

– Или преисподняя, – мрачно ответил Матис.

Он послушал сердце капеллана: оно билось слабо и прерывисто.

– Отче, я сбегаю за помощью, – продолжил юноша. – Мы перенесем вас в лазарет, и…

Отец Тристан так крепко схватил его за руку, что Матис замолчал от неожиданности.

– …нет времени, – прохрипел монах. – Письмо… Агнес…

Матис взглянул на него растерянно. Потом вспомнил про исписанный пергамент на кафедре.

– Что… что с этим письмом? – спросил он.

Но отец Тристан уже закрыл глаза. Из груди его вырывался лишь слабый хрип.

– Проклятье!

Матис осторожно уложил раненого монаха на холодный пол и бросил взгляд на кафедру. Пергамент был исписан в спешке и забрызган кровью. Отец Тристан успел набросать лишь несколько строк. Матис склонился над письмом и принялся читать.

Милая Агнес, если ты читаешь эти строки, то я, вероятно, уже предстал перед Творцом. Не печалься, я стар, и далеко не каждому был отведен столь долгий срок. Случилось то, чего я опасался: крестьяне спутали гнев с борьбой за справедливость и штурмуют монастырь. Надеюсь, Господь в своей безграничной милости позволит сбежать кому-нибудь из служителей, и тот доставит тебе это письмо.

Ты часто спрашивала меня, что значат твои сновидения, и я отвечал, что это лишь плод твоего воображения. Я лгал. Это кольцо пробудило что-то сокрытое в тебе. Я счел за лучшее не рассказывать тебе об этом. Но теперь решил, что ты имеешь право знать о своем прошлом. В низовьях Рейна, близ Бингена, есть древний монастырь. Он зовется Санкт-Гоар. Каноники там столетиями хранят знания империи, и им известно…

Письмо резко обрывалось, лишь одинокая черта пересекала пергамент. Матис решил, что именно в этот момент крестьяне ворвались в скрипторий. Он спешно спрятал письмо за пазуху. У него еще будет время поразмыслить над ним. Теперь же следовало позаботиться о том, чтобы отец Тристан пережил хотя бы ближайшие часы. Возможно, еще оставалась надежда.

Он осторожно поднял на удивление легкого монаха и устроил на плече, точно ребенка, после чего вышел в коридор и, покачиваясь, стал спускаться на первый этаж.

По щекам Матиса катились слезы. Крестьянам можно сказать, что это все от дыма еще не потушенных пожаров. Они поверят, ведь он был одним из предводителей.

Вот только себя Матис обмануть не мог.

* * *

Агнес заметила дым от пожара, стоя на холме, с вершины которого в долину спускалась узкая тропа. От Ойссерталя ее отделяло еще около мили, но строения уже были хорошо видны. Казалось, весь монастырь стал добычей огня.

С тех пор как она обнаружила в тайнике обрывок с именами Иоганна и Констанции, минуло два дня. Агнес дожидалась лишь удобного случая, чтобы покинуть крепость. Фридриху ни в коем случае не следовало знать, что она собиралась навестить своего старого духовника. Полагая, что отец Тристан подозревал его в убийстве Филиппа фон Эрфенштайна, граф относился к монаху крайне подозрительно. Но сегодня Шарфенек бродил по лесам в окрестностях Трифельса, а потом до позднего вечера будет следить за раскопками. Обстоятельства складывались весьма удачно. Утром, в неприметных паломнических одеяниях, Агнес отправилась в путь. Дорога до монастыря занимала ровно три часа по узкой тропе через леса и холмы.

Затаив дыхание, молодая женщина во все глаза смотрела на долину, подернутую черной дымкой. Сам монастырь и церковь, судя по всему, уже потушили, над ними поднимались лишь тонкие столбы дыма. Но многие дома и строения по-прежнему были охвачены пламенем. Даже отсюда Агнес могла уловить едкий запах гари. Что, ради всего святого, там случилось? Небо оставалось чистым, и все-таки пожар был слишком велик. Непохоже, чтобы его вызвало какое-нибудь возгорание на кухне. Может, на монастырь напали? Но кто?

«Боже милостивый, лишь бы с отцом Тристаном ничего не случилось! – подумала Агнес. – Пусть все это обернется дурным сновидением!»

Она пустилась бегом, но, пробежав несколько шагов, помедлила. Если на монастырь действительно совершено нападение, то поблизости наверняка еще ошивались разбойники. С другой стороны, ей не терпелось узнать, что случилось с отцом Тристаном.

Крутая, извилистая тропа переходила в широкую ложбину, по которой могла проехать повозка. Впереди показались первые монастырские пашни. Агнес глубоко вдохнула и решила добежать до монастыря напрямик.

И через несколько мгновений пожалела о своем решении.

Ее рвануло и с силой взметнуло вверх. Фетровая шляпа упала на землю, и Агнес, словно телячья туша, повисла вниз головой. Она дергалась и вырывалась, но петля лишь сильнее затягивалась. Агнес убрала волосы с лица и увидела прямо перед собой двух бородатых, перепачканных сажей мужчин. Вид у них был такой, точно они выбрались из угольной кучи.

– Ты погляди-ка, кто у нас тут… – проговорил один из мужчин и двусмысленно ухмыльнулся. Лоб его, словно второй рот, пересекал бугристый, плохо заживший шрам. – Что за милая пташка угодила к нам в силки? Посмотрим, как она зачирикает…

Он запыхтел и принялся ощупывать груди Агнес, но второй, помоложе, схватил его за плечо. Бо́льшую часть лица его покрывали гнойники.

– У нас нет на это времени, – одернул он товарища. – Ты же сам знаешь, что сказал Йокель. Нужно докладывать ему о всяком, кто приближается к монастырю. Причем немедля.

– Ха, какое нам дело до Йокеля, – огрызнулся старший. – И какое ему дело, если мы решим немного поразвлечься? Мы выиграли бой, поэтому берем то, что нам полагается. К тому же это не какой-нибудь там ландскнехт, а простая девка, и…

Он помедлил, взглянул на Агнес внимательнее и пробормотал:

– Погоди-ка, а я тебя знаю. Носит штаны, как мужичье, но рубашка из тончайшей бумазеи… – Тут грязное, перепачканное сажей лицо его просияло. – Точно, это же дочка наместника из Трифельса! Малолетняя графиня!

– Черт возьми, а ты прав! – отозвался прыщавый и радостно захлопал в ладоши. – Ха, да к нам в силки знатная особа угодила! Йокель будет нами гордиться.

– Немедленно меня опустите! – закричала Агнес и принялась яростно вырываться. – Если мой муж, граф Шарфенек, узнает об этом, он вас на углях зажарит! Он…

– По-моему, ты не осознаешь свое положение, госпожа графиня, – перебил ее тот, что со шрамом.

Он подтолкнул ее, и Агнес закачалась, точно связка хвороста. Прыщавый захихикал, словно малое дитя.

– Времена изменились, – продолжил старший. – Теперь в Ойссертале хозяйничают крестьяне. Твоему супружнику придется заплатить хороший выкуп, если захочет увидеть тебя целиком.

– Можно прямо сейчас отправить ему ухо, – прыснул второй. – Совершенно бесплатно.

Крестьянин со шрамом действительно вынул тесак. Агнес затаила дыхание. Но вместо того, чтобы отрезать ей ухо, мужчина лишь перерубил веревку, и девушка мокрым мешком плюхнулась на землю. Плечо пронзила боль; ноги зудели, словно по ним бегали тысячи муравьев. Молодая женщина со стоном поднялась и почувствовала, как по лбу потекла тонкая струйка крови.

– Эта девка слишком дорога, чтобы ее портить, – с важным видом заявил мужчина со шрамом, забрал у Агнес плащ и накинул себе на плечи. – Она как бриллиант, и нашли его мы. Пошли, отведем ее к Йокелю.

Крестьяне связали ей руки, накинули на шею веревку и, насвистывая, точно теленка, повели Агнес к разрушенному монастырю.

* * *

Матис смотрел, как три фигуры приближались к монастырю, и не мог поверить своим глазам. В сопровождении двух конвоиров действительно шла Агнес!

Юноша отнес отца Тристана в лазарет, где лежали несколько раненых крестьян, и вверил заботам одной из монастырских прислужниц. Он то и дело доставал из-за пазухи странное письмо и всякий раз вспоминал при этом Агнес. И вот она подходила к монастырским воротам, связанная и с разбитым лбом… На ней были ее старые кожаные брюки и тонкая рваная рубашка. Волосы покрылись грязью и растрепались, а сама она дрожала всем телом. Несмотря на это, Агнес была такой же привлекательной, какой Матис запомнил ее с последней встречи, незадолго до битвы за Рамбург.

Тем временем вокруг пленницы столпилось немало народу. Мужчины смеялись и горланили, как если бы караульные подстрелили крупного оленя. Кто-то потянул Агнес за волосы, другой схватился за рубашку, так что та порвалась на плече и обнажила грудь. Агнес пыталась прикрыться связанными руками, пригибалась и уворачивалась, а крестьяне все тянули руки к ее волосам, лицу и грудям. Несмотря на свое затруднительное положение, Агнес излучала гордость, которой Матис не переставал дивиться.