Текст книги "За пределами замка"

Автор книги: Ольга Жван

Странно, что именно мысль о Борге потихоньку всплывала в ее голове, притягивая к себе и надежно укрываясь остальными картинками реальности, прячущими под собой сердцевину. Внезапно Аурелия почувствовала, как будто она пробудилась, вышла из какого-то вязкого и пустого пространства в живой мир, где захотелось вдохнуть полной грудью, захотелось открыть глаза и, может быть, даже выкрикнуть не то чье-то имя, не то свое собственное, лишь бы просто услышать свой голос. Девушка растерянно остановилась. Она стояла посреди небольшой деревушки, маленькие деревянные домики образовывали небольшую круглую площадь, и из окон на нее любопытно глазели детишки. Появление чужака в любом поселении вызывало живой интерес всех его жителей, Аурелия уже привыкла к такому вниманию, но оно все равно продолжало ее раздражать. Впрочем, сейчас ее беспокоил совершенно другой вопрос. И звучал он приблизительно так: «Где я? И как я тут оказалась?». Оглядываясь по сторонам, Аурелия не находила ни одного более менее взрослого человека, к которому могла бы со своим вопросом обратиться. Поэтому, заприметив сонную от раннего пробуждения девочку, сидевшую у двери одного из домов, Аурелия обратилась к ней со своим вопросом. В ответ девочка посмотрела на нее удивленно и сказала: «Аурелия, ты смешная…».

Так. Минуточку. Мысли Аурелии опять замерли на полуслове. Девочка вела себя так, как будто они давно знакомы, однако сама Аурелия ничего такого не помнила. Спрашивать, как девочку зовут, тоже было как-то неудобно, но она все же решилась.

– Вилияра! Ты меня спрашиваешь каждый раз, – засмеялась девочка.

– Мне просто нравится, как ты произносишь свое красивое имя, – попыталась отшутиться Аурелия, но смягчить голос ей практически не удалось.

– И это ты говоришь каждый раз, – девочка, кажется, веселилась все больше. Аурелия внимательнее посмотрела на нее: подвижная, темноволосая, приветливая девочка приблизительно 8–9 лет, кажется, и к этому была готова.

– Узнала? – спросила она после недолгой паузы, пытаясь выглядеть серьезней.

– Угу… – Разговаривать дальше Аурелии, почему-то, отчаянно не хотелось, хотя стоило воспользоваться моментом.

– Пойдем, – сказала Вилияра, и повела девушку в один из окружающих площадь домов.

* * *

Первое, что привлекло внимание Аурелии – ощущение пыли большой дороги, несмотря на то, что они находились в деревянном крепко сколоченном доме. Пыль чувствовалась повсюду. Она кружилась в воздухе, переливаясь в лучах заглядывающего в окна утреннего солнца, устилала мебель, полы и полки, приглушая цвета, укрывала плечи сидящих вокруг большого деревянного стола людей в темных плащах. Даже еда на столе и та, казалось, была покрыта легким слоем пыли. Как будто все увиденное – старые забытые кем-то скульптуры, заботливо расставленные и рассаженные по заранее намеченным местам навечно. И если бы одна из фигур не пригласила ее жестом за стол, Аурелия так и не решилась бы сделать второй шаг внутрь просторной пыльной комнаты.

– Доброе утро, – даже голос говорящего, казалось, был пропитан пылью, дорогой, расстояниями…

У Аурелии почему-то отчаянно закружилась голова, заурчало в пустом животе, и она буквально ощутила последнюю каплю силы, способной удержать ее на ногах. Практически уронив себя на лавку напротив говорящего, она устало оперлась на локти, вопреки всякому этикету, о котором здесь, возможно, никто и не знал.

– Ты решила?

– Что решила?

– Решила, где твоя граница?!

Картинки в голове Аурелии, как в калейдоскопе, стремительно начали сменять друг друга, замещая реально окружающую ее действительность.

* * *

Аурелия идет по пустынной улице, на ней нет ни травы, ни деревьев, только пересохшая земля под ногами, все здания вокруг, земля и, наверное, сам воздух – серые и сухие. Она увидела трехэтажное длинное здание. Вход находится со двора и на улицу выходят только окна. Она забегает в это здание и закрывает за собой дверь, оглянувшись вокруг, она понимает, что здание это построено недавно, но уже заброшено. Стены, полы, потолки – голые. Аурелия бежит по лестнице наверх, поднимается на крышу, она – плоская, и по ней можно спокойно ходить, по периметру располагается невысокий парапет. Она подходит к краю, выглядывает с опаской на пыльную улицу и видит, что там стоит группка людей в темных плащах, это – те, от кого ей нужно спрятаться, кто не должен ее увидеть. Подойдя к другому краю крыши дома, Аурелия видит внизу вдали какие-то дворы, парки, зеленые деревья и траву. Она расправляет руки – и летит над этим зеленым миром, понимая, что он огромен.

Аурелия забегает в это же здание. Поднимается по лестнице, но не на крышу, а сворачивает направо в комнату второго этажа. Забежав в комнату, девушка понимает, что в ней нет стены, т. е. видимо планировалось сделать на всю стену напротив входной двери окно, но работы не доделали и стекло не вставили. В правой стене она видит проем для будущей двери на балкон, подойдя к нему, она обнаруживает, что балкона нет, и выходить некуда. Она подходит к окну, делает шаг наружу, взмывает в воздух и летит.

Она снова забегает в то же здание, закрывает за собой дверь. Ей страшно. Она бежит по лестнице, куда-то сворачивает и попадает в другую комнату. Она – маленькая, напротив двери находится маленькое не остекленное окно. Аурелия подходит к нему, забирается на подоконник, выглядывает наружу и думает о том, что окно – это сожаление. После этого она расправляет руки и выпархивает на улицу.

Каждый раз, когда она вылетает из этого здания, она летает над какими-то дворами и лужайками, видит много деревьев и зелени и ощущает простор, залетая все дальше. Сюжет повторяется раз за разом с небольшими отличиями, новыми комнатами и неизменным чувством преследования и жесткой необходимости выбраться, взмыть вверх, двигаться вперед.

Аурелия опять оказывается перед дверями в это здание, забегает внутрь, запирает за собой дверь. Бежит по лестнице на крышу, взмывает в небо и летит над зелеными деревьями и лужайками. Все это – под ней.

Она летит дальше и видит дерево, которое намного выше остальных, верхняя половина его кроны утопает в облаках, и девушка не видит верхушки. Подлетев к нему, она пытается подняться еще выше, чтобы пролететь над ним и посмотреть на него сверху. Ей очень хочется подняться еще выше, она старательно машет руками, изо всех сил пытаясь взлететь выше, но чувствует, что ее голова упирается в невидимую преграду. Как будто чья-то мягкая рука лежит на ней, не давит вниз, но и не дает подняться выше. Подняв глаза вверх, Аурелия видит белые облака прямо над своей головой. Чей-то мягкий голос, как будто звучащий внутри нее, говорит: «Это уже – небо!». Внутри нее появляется понимание, что облака – это граница, и ей туда еще не нужно.

* * *

– Граница? – потихоньку Аурелия начала возвращаться к действительности.

– Да! Нашла, наконец, свою границу?

– Наверное, – Аурелия задумчиво и медленно наводила резкость на присутствующих за столом людей, странно напоминающих людей из сна, все в тех же темных пыльных плащах, и, кажется, ни один фон так хорошо не подходил им, как пыльная безжизненная улица.

– Мир путника – это пыль на дороге, у которой нет ни начала, ни конца, ни времени, ни остановки. Мир лекаря – забота и любовь. Твой мир – небо!

– Но я же лекарь!

– А зачем ты хочешь быть лекарем? У тебя ведь есть и другой дар!

– Какой дар? – нить разговора начинала ускользать от Аурелии, не любящей абстрактные неконкретные высказывания, но, кажется, все в этом странном мире любили поупражняться в плетении узоров из слов, которые тут же покрывались пылью и теряли от этого свою резкость, ясность и четкость…

Мысли потекли внутри Аурелии, принимая исключительно вопросительную форму: «Хочу ли я быть лекарем? Кто решил, что я лекарь? Зачем он сказал мне, что я лекарь? Если это не так, то кто я? Почему мне говорят о даре, но не говорят о том, что это? Знает ли о нем кто-то? Как же я тогда лечила, если у меня нет дара лекаря?»…

Тихий смех прервал цепочку вопросов, продолжившись тихим шепотом: «Вместо того, чтобы признать новый дар ты начала отрицать уже существующий…».

Аурелия растерянно оглянулась, она, кажется, не говорила вслух…

– Путники слышат дорогу, стелющуюся под ногами. Твои мысли – твоя пыльная дорога, без развилок, времени и остановок, поэтому ты – путник. Твое сердце потихоньку наполняется любовью, и ты проявляешь заботу, поэтому ты – лекарь. Твоя душа уносится в небо, требуя простора, поэтому ты – легкокрылая. В тебе живет потребность создавать красоту окружающего мира, поэтому ты творец…

Казалось, он может перечислять до бесконечности, новые и новые названия взлетали к потолку, кружились и оседали на пол вместе с мелкими пылинками. Смысл некоторых был не понятен Аурелии, назначение других, уже прочитанное в книге, подаренной Боргом, всплывало и оформлялось в приемлемую форму. Постепенно тревога заполняла душу Аурелии и все ее сознание, потому что следующий вопрос она практически почувствовала, ее неспособность выбирать сейчас возникла, как остроугольная статуя, громоздкая и холодная, мешающая всем и занимающая слишком много места…

– Умение или сила?

– Сила… – ответила Аурелия не задумываясь, не потому что поняла или выбрала, а потому что почувствовала правильность слова…

– Сила. Правильно. Умения тебе еще не хватает, как и знаний. Вслед за которыми придет понимание. И только после них к тебе придет принятие…

Постепенно звук становился все более отдалённым, превратившись в неразличимый шум, напоминающий отголоски чужого эха…

* * *

– Аурелия? Ты совсем меня не слушаешь?!

Девушка перевела тяжелый взгляд на говорившего. Верес смотрел на нее с легким раздражением, видимо он уже долго пытался добиться какой-то реакции на свои слова. Аурелия растерянно улыбнулась, невольно залюбовавшись тонкими и немного жесткими чертами уже привычного лица, и пошла вперед по пыльной дороге. Обдумывать и обсуждать произошедшее ей совершенно не хотелось. Теша себя надеждой на то, что ее сознание само справится с новой полученной информацией, она молча смотрела себе под ноги, стараясь отогнать обрывки еще звучавших в голове мыслей.

Глава 5

…Стихоплеты сочиняют стихи-заклинания, которые впоследствии реализуются. Такие заклинания могут служить для помощи или вреда, лечения или умерщвления, наполнения отвагой и радостью или поглощения ужасом и тоской. Любые оттенки состояний и ощущений могли быть заключены в слова. Все зависело от человека, использующего такой мощный инструмент, как слово, поклоняясь его силе и проявляя должное уважение. Позже, переходя из уст в уста, такие творения становились народным фольклором, видоизменяясь под влиянием чужой неточной памяти и теряя при этом часть своих первоначальных качеств. Знание страшных или нет, сильных и слабых, злых и добрых звуков зарождалось в стихоплетах вместе с жизнью и вместе с нею же уходило в небытие. Им не положено было кого-то учить, считалось, что только рожденный с этим талантом мог правильно реализовать задуманное Вселенной через собственные мысли и речь. Вдохновение являлось неотъемлемой частью характера таких бродячих мужчин…

* * *

Да, и этот дар был предназначен для мужчин, может быть в силу их более устойчивой психики, а возможно просто потому, что в девочках никто не пытался рассмотреть какой-либо другой талант, кроме умения ухаживать за младшими братьями-сестрами и помогать матери по хозяйству… Аурелия уже потеряла надежду увидеть описание дара женщин. Впрочем, свой талант в этой замечательной книге она еще тоже не нашла, и то, откуда о ней узнал Борг, ее интересовало с нарастающей силой. Она уже не единожды пожалела о том, что не спросила у него, пока была такая возможность. Теперь же девушке оставалось лишь смотреть на такой знакомый, и в то же время чужой профиль Вереса, который являлся отдаленным и единственно доступным напоминанием о палаче.

Эту ночь они проводили под крышей. Темнота настигла их раньше усталости, поэтому спать никто не спешил. Огонь в камине уютно трещал, и ничто не напоминало о том, что эта весна скорее была похожа на осень своими постоянными дождями, размытыми сырыми дорогами и нервничающими, утопающими в грязи возницами. Для важных гостей была выделена отдельная просторная комната с собственным камином и большим столом, поэтому Аурелия удобно подогнув под себя ноги, погрузилась в чтение.

Хозяйка постоялого двора, получив пригоршню монет, сама обслуживала дорогих гостей, подобострастно заглядывая им в глаза. Аурелия старалась не отвлекаться от книги, потому что один вид этой грузной, неопрятной с жадным блеском в глазах женщины вызывал у нее стойкое отвращение.

* * *

…Купчихи. У них своя собственная правда, живут в узлах паутины, держат постоялые дворы и трактиры. Торгуют местом на ночлег, едой и выпивкой. Крепко, как жирные вечно голодные паучихи, держатся за свой клочок земли, выжимая выгоду с каждого метра. Их жадные бегающие черные глазки увеличивают сходство с насекомыми, с той лишь разницей, что, в отличие от паучьих, сами купчихи плести паутину не могут, и только находя свободный узел – перепутье, селятся на нем и ревниво оберегают захваченные владения… С богатыми постояльцами лебезят, со слугами – крайне жестоки…

* * *

Аурелия звонко рассмеялась. Описание в книге было сделано не только достаточно красноречивое и точное, но еще показывало отношение и характер автора, его написавшего. Понимание того, что впечатление полностью совпадало, заставило Аурелию ощутить какую-то близость к автору, из-за чего ей стало грустно. Она первый раз задумалась о том, что за все эти долгие месяцы ей ни разу не пришла в голову мысль о возвращении в замок. Ей, почему-то, больше нравилось с приятной грустью вспоминать Борга, чем думать о реальной встрече с ним. Быть может, потому, что в прошлом ей было все понятно, а будущее вызывало такое количество вопросов, что проще было делать вид, что его не существует. Во всяком случае, Аурелия точно не знала, что было вплетено в одну единственную оставшуюся ей нить судьбы. Был ли там Борг вообще? Встреча? Короткий миг или годы? А если был, то в роли кого? Она уже и сама не понимала, чего же хочет от самого его существования.

Верес, привлеченный быстро оборвавшимся мелодичным смехом девушки, присмотрелся к ней внимательнее. Огоньки, заплясавшие в его глазах, сделали их темнее, и, погасив их блеск, он подумал о том, что красивый смех слишком редко звучит в их компании.

Девушка же не замечала ничего вокруг, глядя в огонь, она опять ускользала из реальности. Из той, в которой сидела рядом с интересным молодым мужчиной, внимательно рассматривающим ее лицо с тенью затаенной грусти.

* * *

Поляна на этот раз была осенней. Грустной с опавшей листвой. Даже стоявшие плотным кольцом деревья не тянулись больше друг к другу, они лишь тихонько шелестели сухими ветвями, роняя остатки некогда нарядного одеяния. Кристально чистая вода, падающая в водопаде, тоже казалась грустной и пустой. Глядя на этот изможденный родной уголок, Аурелия ощутила невыносимую тяжесть на сердце, как будто все, что было ей дорого, вдруг исчезло, умерло… или было искалечено варварской рукой. Только вот рука была ее собственная, и вся тяжесть потери навалилась сейчас на нее в один момент, и не было больше сил улыбаться, дышать, жить…

Слезы потекли горячими ручьями по бледным щекам, как остатки ее собственной жизненной силы. Чистая вода к чистой воде… Аурелия упала на колени и полностью отдала свое сердце щемящей грусти, почувствовав себя маленьким уставшим ангелом с опадающими крыльями, которому больше негде спрятаться, ощутить себя защищенным и любимым, негде почувствовать радость…

* * *

– Аурелия! Аурелия!

Знакомый голос пробивался сквозь туман уплывающего сознания, теплые руки мягко держали девушку за плечи, легонько встряхивая…

– Я же предупреждал, что тебе еще нельзя туда возвращаться! Это место тоже должно восстановиться! Как и ты сама!

– А как же мне восстановиться без этого места? – тихонько спросила Аурелия. – Куда мне убегать? Это же был мой дом…

Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась. Она даже почти понимала в этот момент, как глупо звучали ее слова о доме, понимала, что ее детские рыдания, причитания и жалость к себе – это еще более глупое проявление слабости, чем попытки вернуться в место, которое она сама практически лишила жизни. Понимала, но ничего не могла с собой поделать. Наверное, она просто устала. Устала от бесконечной дороги, от загадок, от вопросов, от чужих ожиданий, от движения вслепую, от упущенных шансов прожить жизнь по-другому, устала забывать лица людей, которые когда-то, как она считала, были ей бесконечно дороги. Эти лица, как кусочки мозаики с чужого полотна, исчезали из ее памяти. Как нечто, чего никогда не было и никогда не будет.

Не понимала она только одного – того, насколько больно Вересу было слышать эти слова, видеть ее такой беззащитной. Не видела почерневшие глаза, плотно сжатые губы. Не чувствовала крепкие заботливые успокаивающие объятия…

* * *

Проснулась Аурелия удивительно спокойной, как будто смыла с себя пыль дороги и сбросила тяжкий груз. Впрочем, это было неудивительно, потому что на улице был уже вечер, и, как оказалось, проспала она почти сутки. Никто ее не будил, на столе стоял остывший завтрак, и горела большая белая свеча, привлекшая внимание девушки. Ее свет завораживал, и полусонное сознание Аурелии уцепилось за небольшой круг белого света, видя в нем какие-то светлые вспышки странных воспоминаний. Причем воспоминаний, которые сама она никогда не переживала… Она ощутила себя кем-то другим, глядящим на эту же свечу где-то совсем в другом месте.

* * *

Белокурая восемнадцатилетняя девушка встряхнула кудряшками и посмотрела в окно, белая свеча перед ней освещала ровным кругом стол и стоящую перед девушкой деревянную глубокую миску с чистой водой. Она как будто сомневалась в том, что собиралась сделать. Но за окном было темно, и девушка не видела знаков, которые могли заставить ее остановиться. Сомкнув руки вокруг посудины с водой, она начала говорить. Мягкий приглушенный голос постепенно заполнял просторную комнату, он как будто оседал на пол и расплывался бархатистыми волнами, набирая мощь.

 
Подари ветру свою тоску,
Подари небу свою печаль,
Подари морю свою слезу,
Пусть тебе будет ее не жаль.
 

Слова рождались, сплетались из воздуха, из огня, из воды. Становились чем-то материальным и ощутимым, формировали свой характер, свою собственную волю. Текли по своей собственной траектории. Она сейчас говорила со своим отражением в спокойной чистой воде и отдавала в пространство ту тяжесть, которая скопилась в девичьем сердце, все то, чему не должно было, но нашлось в нем место. Она сейчас мало что помнила о себе до этого момента. Обрывки воспоминаний, дорога, разные размытые лица и отчаянное одиночество… Она чувствовала острую необходимость, какую-то глубинную потребность найти кого-то близкого, и в этот момент ей было совершенно не важно, кто именно откликнется на ее зов.

* * *

 
Воспоминания тихо текут мимо сознания,
Заполняя пустоты непонимания моего.
И растворяется во мне мироздание
Вестником существования твоего.
Вера с силой извечной своей непреклонности
Все презирает тонкости. Отчего?
Голоса, едва различимые в тиши ожидания,
Просят еще от меня внимания… Для кого?
 

Слова были явно не ее. Аурелия тихонько вторила чужому эху, доносящемуся из пустоты, тихий голос задавался вопросами, которые сама девушка не решалась озвучить. Чувствуя легкость чужих строчек, щемящую грусть, как будто что-то знакомое и почти родное заполняло ее душу, ее мысли…

* * *

Зачем она это делает? Айя сидела и смотрела на свечу, убрав светлую челку, падающую на глаза, она вновь соединила руки вокруг миски с водой… Как будто читала чужие слова… Почему-то сейчас в голове мелькнула мысль о том, что человека, который был бы ей близок, на свете не существует, и она практически ощутила акт созидания…

 
Рисуй себе глаза и губы,
Что б быть похожим на людей
Отрежь крыло, живи в разлуке,
И очутишься среди тех,
Кто ждет без крыльев за спиною,
Когда же, наконец, взлетит.
А очутившись там со мною,
Уже не сможешь не любить…
 

Внезапно вода подернулась рябью, и она увидела мужское лицо. Он внимательно посмотрел на девушку, его пристальный взгляд, казалось, выхватил ее образ из темноты так же, как она выхватывала из окружающего пространства важное слово, и исчез.

Айя еще несколько мгновений всматривалась в воду, но не видела там ничего, кроме своего собственного отражения. Она растерянно сидела перед свечой и пыталась понять, что же только что произошло…

* * *

Аурелия увидела себя перед миской с водой, с поверхности которой только что исчез образ приятного молодого мужчины. Его лицо было ей незнакомо. В следующий миг какая-то сила вынесла ее из, казалось, родного тела, и она застыла позади молодой светловолосой девушки, которая была настолько одинокой, что Аурелии захотелось обнять ее, успокоить. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Аурелия вдруг ощутила себя намного старше, намного сильней этой маленькой девочки. Ей захотелось сказать ей что-то успокаивающее, приободрить. Но вместо этого Аурелия ощутила такое всеобъемлющее одиночество, такую сильную потерянность маленького ребенка, которые сама никогда не испытывала, несмотря на оторванность от родного мира, родного времени и родных, но почти забытых людей.

В следующий миг Аурелия очнулась и отвела взгляд от свечи. Кем была эта девочка? Почему у нее сложилось такое впечатление, что это родной ей человечек? Чьи это были чувства? Ее собственные, или каким-то образом она проникла в мир чужих ощущений? Несмотря на множество новых впечатлений, полученных в ее странной жизни, именно прикосновение к чужому миру стало для нее шоком. Возникло чувство, что ее перекроили. Сейчас Аурелия вспомнила свои ощущения, как будто ее спрессовали – белокурая девушка была меньше ростом, и саму Аурелию разобрали и собрали заново. А сейчас, возвращаясь в себя, ее тело вновь перекраивалось, как будто вытягивалось, распрямляло и наполняло жизнью каждую клеточку, чтобы дать ей возможность вдохнуть полной грудью…

* * *

Он очнулся на дороге. Кто он? Что он тут делает? В голове не было ни одного ответа. Перед глазами стоял образ белокурой девушки, и он остро ощущал почти нечеловеческую тоску по ней. Ему во что бы ни стало нужно было ее найти. Это было сильнее всех остальных чувств и желаний. Если они и были когда-либо раньше в его сердце, то сейчас были вытеснены этой единственной жизненной необходимостью – быть рядом с белокурой девушкой с вьющимися волосами и капризной ниспадающей на глаза челкой, видеть темно серые глаза с тревожным грустным взглядом.

Крупные капли дождя намочили темные коротко остриженные волосы и пропитывали длинный плащ, но Аскольд, казалось, этого не замечал. Очнувшись, он увидел недалеко от дороги постоялый двор, и, стряхнув с себя остатки странного наваждения, отправился к его порогу.

* * *

В поисках Вереса, Аурелия спустилась вниз. В большом зале было много народа, но его нигде не было видно. Неопрятная грузная хозяйка с бегающими глазками суетилась около очередного богато одетого гостя, и Аурелия не смогла себя заставить обратиться к ней с вопросом о его местонахождении. Блуждая между столов, Аурелия заметила входящую в зал фигуру, ожидая увидеть Вереса, но вместо этого ее глаза встретились с глазами незнакомца, и отразили растерянность и смутное узнавание. Он замер, посмотрел на девушку, она так сильно напоминала ему привидевшийся недавно образ белокурой девушки. Присмотревшись внимательней, Аскольд заметил отличия, эта девушка была чуть старше, с темными длинными волосами и глазами, которые переливались разными цветами, как будто отражали одновременно все оттенки пламени, неба, земли и чего-то потустороннего, что, несомненно, существовало, но оставалось в тени, до сих пор не найденное или тщательно скрытое от обывательского взора.

Аурелия стояла и молча смотрела на молодого человека. Образ четко совпадал с возникшим в видении о белокурой девушке, он казался еще более привлекательным, чем в отражающей воде. Аурелия кивнула ему и пошла дальше, так и не решившись подойти и заговорить.

Вереса она обнаружила в дальнем углу, он сидел за кружкой пива, и мысли его витали, видимо, слишком далеко от этого места. Аурелия остановилась, не решаясь побеспокоить его в момент размышления, через пару минут она решила все-таки поздороваться.

– Здравствуй! – ответил молодой человек растерянно, постепенно его взгляд приобретал осмысленное выражение, и в отражении его глаз она увидела себя.

– Пиво? – спросила Аурелия, жестом показывая на кружку.

– Да. Хочешь? – он махнул рукой мальчику на разносе, и вскоре перед ними стояли две больших кружки удивительно вкусного темного горького пива.

Аурелия, поискав глазами незнакомца, встретилась с ним взглядом. Он неотрывно смотрел на нее, не пытаясь скрыть свое пристальное внимание. Верес заметил это, и, прищурив глаза, продолжил наблюдение без комментариев.

– Кого он ищет? – решился он, наконец, спросить.

– Не знаю, – девушка задумчиво ответила, – тебе он не кажется знакомым?

– Нет…

– Странно, мне кажется, я его знаю.

– Ему, видимо, кажется что-то похожее. Ты часто думаешь о Борге?

Такая резкая перемена темы заставила девушку поперхнуться. Раньше они никогда не обсуждали старшего брата Вереса. Аурелия боялась задеть больную тему, вызвав у него воспоминания о выпавших на его долю испытаниях. А сам Верес тоже не спешил начинать разговор о прошлом.

– А ты?

– Бывает, – нехотя ответил он, вновь уставившись в кружку с пивом. Что он пытался увидеть в глубине мутного напитка, оставалось для Аурелии загадкой. – Ты бы хотела вернуться в замок?

– Почему ты спрашиваешь? Я тебе уже надоела? – девушка пыталась улыбнуться, но было видно, что тема ей не приятна.

Только сейчас Аурелия увидела в его руках свою тетрадь, в которой детально описывала происходящие события, как и обещала Боргу.

– Ему ты рассказываешь больше, чем мне, а его ведь даже нет рядом! – плохо скрываемая досада сквозила в каждом слове и каждом жесте. Глаза меняли цвет, приближаясь к черному, с холодным блеском.

Аурелия растерялась, сам поступок Вереса с одной стороны возмущал девушку, а с другой… Она не рассказывала ему о видениях лишь потому, что он ее не спрашивал. Значит, ему не было настолько неинтересно, как она думала.

– Зачем ты взял мою тетрадь? Почему не попросил меня ее тебе дать? – спокойным голосом поинтересовалась Аурелия.

– Извини, я просто хотел понять, – видя, что буря не началась, Верес тоже потихоньку начал успокаиваться. Хотя, как показалось Аурелии, больше его должен был успокоить спокойный тон изложения событий в тетради. Казалось, что Верес ожидал увидеть там что-то намного более личное.

– Если хочешь что-то понять, ты всегда можешь меня об этом спросить…

– Извини, – еще тише сказал Верес, пряча свой взгляд за кружкой пива. Хотя Аурелия была абсолютно уверена в том, что помимо взгляда он прячет еще и улыбку.

– Хорошо, ответила Аурелия, бережно прикасаясь к тетради, в которой были сохранены самые странные и самые важные для нее строки.

Короткий разговор отвлек девушку от мыслей о незнакомце, и, допив пиво, она решила отправиться продолжить смотреть сны, а до этого ей еще следовало записать в тетрадь увиденное накануне.

* * *

 
Мое одиночество зовет тебя,
Играя тенями.
Я обещаю жить любя,
Что будет, не знаю…
Верю, что путь твой ведет тебя
Моею дорогой.
Я жду тебя, как всегда.
Ты – мною ведомый…
 

Айя смотрела на белую свечу, трепетный огонек которой колыхался от ее дыхания. Все, что она знала до этого, или узнает после, в данный момент не имело никакого значения. Ее слова сплетались в стих, наполнялись белым светом, и растворялись в пространстве, соединяя стихии в ее желании.

* * *

Аурелия и Верес отправились в путь. Никто из них точно не знал, куда они движутся, но непреодолимая сила тянула их вперед. И они подчинились этой силе, благодаря плохую погоду, которая продержала их на постоялом дворе в тепле и сытости почти неделю, дав возможность восстановить силы после долгого и изнурительного перехода.

Незнакомца они больше не встречали, и после вечера, когда Верес признался в чтении дневника Аурелии, она стала внимательней к нему приглядываться. Через некоторое время, она с удивлением обнаружила, что Верес совершенно не является далеким отражением своего брата, как она считала ранее, его открытая улыбка обезоруживала, а искрящиеся глаза притягивали и заставляли пытаться их разгадать, понять, проникнуть за разноцветные огоньки куда-то глубже. Она также заметила, что и сама стала чаще улыбаться, с удовольствием делиться снами и видениями, получая в ответ поддержку, внимание и чувство защищенности. Они искали общества друг друга, и находили его, как ставшие важными частями одной общей жизни единомышленники, друзья… а может быть, и кто-то еще…

Борга они не вспоминали, хотя Аурелия исправно записывала в тетрадь все свои видения, как и обещала ему в момент отъезда. Тем более, что у Аурелии появились новости. Теперь она понимала, что может рифмовать. Может быть, странные, не совсем ей понятные стихи, но они казались ей очень важными, как будто формировались они сами где-то в глубине ее собственного или какого-то чужого сознания, обретали ее голос и создавали новые частички вселенной… Эти странные впечатления Аурелия не могла не записать, не могла не поделиться со своим старшим мрачным другом.

Эта часть пути показалась им необычно легкой и веселой, тем более, что в воздухе уже чувствовалось начало настоящего тепла, означающее окончание дождливой затянувшейся весны и скорое приближение жаркого лета, когда они смогут наслаждаться звездным небом, останавливаясь на ночлег в лесу.

Аурелия настолько привыкла быть частью дороги, частью природы, что чувствовала, как задыхается внутри душных, пыльных и грязных постоялых дворов, с их многочисленными гостями и неприятными хозяйками, которые все выглядели, словно неудачные копии одной и то же грузной и неопрятной паучихи. Впрочем, сегодня им еще предстояло провести ночь на очередном постоялом дворе, и они устало пересекли его порог, стряхивая с длинных плащей пыль долгой дороги.

* * *

Падающие на пол пылинки увели сознание Аурелии в пустыню… Легкий ветер пересыпает светлый, почти белый песок, отчего он напоминает волны. Аурелия грустно смотрит под ноги, и, видя колею, ведущую вперед, идет по следу. Ей невыносимо тоскливо и тяжело, ноги с трудом подчиняются ее воле, утопая в песчаных волнах, шелестящих под ее ногами. Пройдя пару десяткой шагов, она останавливается и понимает, что стоит на краю крутого обрыва. Отвесная очень высокая каменная стена уходит вниз, а там – море, из воды которого выступают ступени. Их – всего три, они заканчиваются площадкой, упирающейся в эту же отвесную стену на небольшой высоте.