Текст книги "За пределами замка"

Автор книги: Ольга Жван

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Ольга Жван
За пределами замка

Глава 1

Аурелия стояла на краю большой, залитой солнечным светом, поляны, в центре которой находился потрясающей красоты водопад, с кристально чистыми ниспадающими струями воды. Она падала с вершины холма, на которую вели аккуратные округлые серые каменные ступени. Зеленая сочная трава мягким ковром стелилась под ногами, высокие деревья вокруг поляны стояли непроходимой стеной, но у девушки это вызывало скорее чувство защищенности, чем чувство ограниченной свободы.

С разбега Аурелия нырнула в водопад, вода в котором, как и ожидала девушка, была ледяная, но дарила при этом небывалое чувство чистоты и свежести. Балуясь, ныряя и плавая девушка почувствовала радость и легкость, которой давно уже не испытывала, окруженная непонятными людьми и погруженная в насыщенные непонятными событиями дни. Вдоволь наплескавшись, Аурелия вышла из воды и, обсыхая, бродила по поляне, на которой среди пышной травы обнаружилось множество красивых благоухающих цветов. Настроение было хорошее, цветы складывались в красочный венок, невидимые взору птицы наполняли переливами своих голосов окружающее пространство. Закончив плести венок, девушка водрузила его себе на голову и ощутила вкус цветочной горечи, красоты и дивных ароматов где-то внутри себя, на что ее сознание откликнулось отблеском узнавания. После, она поднялась по ступеням на холм, причем двигало ею скорее любопытство, чем осознанная необходимость. На вершине холма в земле она обнаружила отверстие, похожее на маленький вулкан с дымящимся жерлом. Опустившись на траву рядом с ним, девушка протянула руки к его центру в тщетной попытке почувствовать жар, но, как уже и догадывалась Аурелия, вместо жара она ощутила прохладу, наполнившую девушку силой и энергией. Девушка чувствовала себя так, как будто не было бессонных ночей, изматывающих лабиринтов вопросов без ответа, не было умирающего, которому она отдавала по непонятной причине свою жизнь.

* * *

– Надо было тебя раньше сюда привести.

Аурелия вздрогнула и открыла глаза, она стояла перед камином, протягивая к нему руки в тщетной попытке согреться. Обернувшись, она увидела палача, который смотрел на нее по обыкновению без тени улыбки, а лишь как наблюдающий за неведомой зверушкой ученный, который не знает, чего же от нее можно ждать в следующий момент.

– Ты больше не можешь помогать. Пока что. В тебе нет оттенков.

– Каких оттенков?

– Оттенков цветов.

– Каких цветов?

– Чувств…

– Так оттенков цветов или все-таки чувств?

– А разве это не одно и то же?!

Диалог получался какой-то странный, такие ответы больше подходили девочке-подростку, которая изо всех сил старается казаться загадочной, а не мужчине сорока лет. Тем более странно слышать о чувствах от лишенного эмоций палача, не так давно абсолютно спокойно пытавшего очередную жертву. Однако, палач отвечал абсолютно серьезно, он верил в то, что говорил и ожидал понимания сказанного от девушки. Где-то в глубине сознания Аурелия ощущала, что ответ где-то есть, только вот сформулировать правильно вопрос она не может. Как цепочка слов, подобранных интуитивно, когда каждое последующее ведет исследователя все дальше и дальше, и одно неверное слово может превратить цепочку в нечто, наполненное совершенно другим смыслом.

– Где я? – спросила Аурелия пытаясь успеть произнести заготовленные вопросы.

– Лучше спроси, кто ты! – ответил палач с неменяющимся выражением лица.

«Какой-то набор банальностей» – подумала девушка, не произнеся вслух слова, она все же выдала свою досаду мимикой.

– Отражай только то, что должны видеть, – произнес палач, – лишние лучи прячь, пусть переливаются только в твоих глазах…

Девушка запуталась окончательно, она решительно не понимала, о чем говорил этот мрачный человек. Но когда он начал говорить о глазах, она присмотрелась к нему внимательней, и уже не смогла отвести взгляд. Его глаза переливались всеми известными и неизвестными ей цветами, после каждого взмаха ресниц цвет менялся кардинально, а в промежутках плавно перетекал в оттенки, отблески, рассыпающиеся искры. «А может быть, это – просто отблески огня» – подумала девушка. Уж очень странно смотрелись искрящиеся глаза на лице без мимики, с достаточно жесткими чертами лица, которое, впрочем, особо романтичные особы сочли бы мужественным и, возможно, достаточно привлекательным. Но Аурелии было сложно видеть в нем что-то привлекательное, любую картину затмевал образ этого же человека в длинном окровавленном переднике из черной кожи с такими же окровавленными ножами в руках.

– Жестокость – это тоже цвет. Он глубокий, холодный и тяжелый, и у него привкус металла.

– Кто я? – спросила девушка, желая прекратить бессмысленный, как ей казалось разговор, и лелея смутную надежду все же понять хоть что-то о своем местонахождении и положении. И не дождавшись ответа добавила: – Я – пленница?

– Ты – лекарь и твой долг – отдавать, лечить, быть там, где в тебе нуждаются, и отдавать тому, кто попросит.

– Вы заперли меня здесь. Он меня не просил ни о чем!

– Ты уверена?! – голос прозвучал спокойно и тихо, он практически не шевелил губами, но от этого забегали мурашки по коже, она уже знала, что палач скажет дальше: – А, как ты думаешь, ты тогда сюда попала?!

Какой-то отблеск понимания, глубокое ощущение правильности происходящего были подавлены волей девушки. Раньше у нее не получалось так быстро останавливать изматывающие внутренние монологи. Обычно ее мысли сами скользили, унося ее за собой в утомительные пожирающие время путешествия. Она опять что-то упустила. Вновь почувствовав досаду, девушка попыталась проконтролировать свою мимику.

– Я сказал прятать лучи, а не гасить.

– Что? – досада стремительно сменялась сильным раздражением.

– Досада – звук упавшей тяжести на каменный пол, гулко и неприятно, продолжается длинным эхом по нарастающей, горькая и терпкая, цвета грязи. Раздражение – писк жужжащего комара, кислое и быстро портится, оттенки болота со стоячей водой. Все эти цвета – в твоих глазах. Чувство-звук-вкус-цвет. Еще у всего есть своя форма, воплощение, но это – позже. Без полноты понимания и ощущения, это – всего лишь неполноценные пустышки. А тебе нужна полнота жизни. Тебе слишком многое нужно для этого вспомнить… Или узнать… Или понять то, что ты уже знаешь… Выбирай сама. Но времени у тебя немного. Вернуть в тело душу куда сложнее, чем заживить раны.

Из-за непонимания состояние девушки уже было близко к отчаянию, внезапно она опустилась на пол около камина с холодным белым огнем и разрыдалась. Состояние бессилия, непонимания, нелогичности и нереальности происходящего заполнило все закоулки ее сознания.

– Тебе придется это принять. Пока ты не наполнишься, тебе нечего будет отдавать…

Он спокойно удалился в другой конец огромного тускло освещенного зала к большому деревянному столу, на котором на простой льняной скатерти стояли подсвечники с горящими свечами, миски с горячей кашей, фрукты на подносах, и сверкали серебром начищенные столовые приборы.

«Мне нужен кофе… что я здесь делаю… как я попала сюда… где я… – подумала девушка, проваливаясь все глубже и глубже в дымную горечь собственного бессилия, – мне очень нужен кофе…».

* * *

Наше время. Зима. Морозный зимний вечер. Пустынная широкая улица, по краям которой робко светятся редкие фонари. Приятное похрустывание снега под ногами, которое как будто говорит о том, что весна не наступит никогда. Высокая темноволосая девушка неспешно идет по заснеженной улице, погруженная в свои мысли, и внезапно слышит тихий свист. Она понимает, что с неба что-то падает и больше ощущает, чем осознает, что, скорее всего, прямо на нее… Инстинктивно девушка приседает и прикрывает голову руками. Рядом с ней в сугроб падает металлический шарик, величиной с кулак, его поверхность отливает глянцем. На улице недалеко от девушки появляется мужчина и что-то ей бросает, она не успевает это поймать, и в снег недалеко от нее, рядом с уже упавшим шаром падает второй, немного большего размера. Девушка наклоняется, берет в руки два шара, и из металлических они превращаются в два одинаковых маленьких черепа, человеческие или обезьяньи. Она не успевает испугаться и замирает, с любопытством рассматривая находку. Мужчина подходит к ней и спрашивает о том, нашла ли она металлические шарики. А девушка отвечает, что это – черепа, а не шары. На что, мужчина улыбается и говорит: «Запомни, Аурелия, это – возвратные глаголы. Раз ты смогла увидеть черепа, значит они – твои. Тебе нужно отнести их в замок и отдать…».

Девушка шла рядом с мужчиной по улице и пыталась запомнить, кому же, все-таки она должна их отдать, но почему-то отчетливо понимала, что не сможет запомнить имена. Все, о чем она думала в этот момент, это приковавшие ее внимание глаза незнакомого мужчины, который за все время разговора ни разу, кажется, не моргнул, отчего нельзя было оборвать эту, затягивающую в серую зыбкую бездну, силу. Когда он взял черепа из рук Аурелии, они превратились в две каменные пластинки с выгравированным текстом. Мужчина бережно переложил их крупными неведомо откуда взявшимися листьями и отдал обратно. Неся их в правой руке, девушка скорее чувствовала, чем понимала, что они важны. Погруженная в туман собственных неясных мыслей и ощущений, она не заметила, как осталась на улице одна.

Дорога была долгой и утомительной, несмотря на то, что вела вниз. Вокруг на еще недавно пустынной улице стали появляться люди на лошадях, и Аурелия только сейчас обратила внимание на то, что она одета в длинную пышную юбку и корсет, в котором становилось трудно дышать от быстрой ходьбы. А вокруг было явно не ее время, скорее 15–16 век. Дойдя до корчмы, она остановилась, посмотрела на освещенные окна, на ступени, ведущие вверх и внутрь, но желания войти у девушки не появилось, и она продолжила свой путь. Все, что она знала, это необходимость дойти до замка, принеся порученные ее заботам пластины.

Подойдя к замку и чувствуя себя уже где-то за пределом усталости, Аурелия послушно прошла за каким-то стражником внутрь, и вдруг обнаружила, что пластин, которые она так бережно несла, в руках у нее больше нет. Но притупленное от усталости и голода сознание отказалось обдумывать эту проблему. Ее провели в небольшую темную комнату, каменные стены, освещенные скудным пламенем свечей, были угрюмыми и сырыми. Посредине комнаты стоял стол с распростертым на нем телом. А над ним возвышался палач. Похоже, этот замок использовался инквизицией для каких-то своих дел. Завороженная она видела только поднимающиеся окровавленные инструменты, кромсающие ноги бедолаги на столе. Она, почему-то, увидела все глазами жертвы. Однако при этом Аурелия отчетливо понимала, что боли нет. Никакие звуки не срывались с уст еще живого человека. Немного вдали, слева стоял слуга палача и зачитывал вслух какой-то документ. В руках палача появляется топор. Взмах. И сквозь пелену уплывающего сознания она слышит громовой голос: «Еще одно движение, и я лишил бы его лица! Ты должен был раньше предупредить!». Уже теряя сознание, она поняла, что жертва была невиновна.

Придя в себя, девушка обнаружила себя сидящей возле молодого человека, лежащего на столе, каким-то образом она чувствует, что должна положить правую руку ему на голову, а левую – на грудь. Что она и делает. Слышит свои слова «спи, засыпай» и легкий стон умирающего. Однако девушка чувствует, что если отдаст свои силы этому человеку, то он будет жить, откуда-то она знает, что у нее есть дар целительства, но для того, что бы отдать свое тепло, возвращая чужую жизнь, ей необходимо почувствовать близость к нему, или, может быть, даже любовь. Девушка старательно всматривается в изможденные черты молодого лица, пытаясь вызвать в своем сердце чувство, которое поможет его спасти. Она даже не пытается понять, откуда все это знает, что именно она делает и как… Еще не понимая почему, но чувствуя, что это отчаянно важно не только для нее самой. В глубине души зарождается знание того, что это все неправильно, что этот человек должен жить, должен сделать что-то настолько важное, что даже ее силы и ее собственная жизнь несущественны по сравнению с этим. Заблудившись в лабиринтах собственных новых ощущений и мыслей, она проваливается в сон, продолжая отдавать свои силы.

Задремав, Аурелия потеряла чувство времени, и из тумана ее вырвало ощущение острой опасности, прислушавшись к которому, она юркнула под стол с лежащими на нем пыточными инструментами и уже оттуда увидела опускающийся на то место, которое занимала за миг до этого, топор. Слуга, держащий его, выкрикнул: «Не его, так хотя бы тебя убью!». Волна ненависти прокатилась по пыточной камере, и девушку выбросило в другое темное помещение. Открыв двери, она оказалась в огромной опочивальне палача. Большой стол в камере и шкаф в его комнате оказались двумя входами одного портала, в который и попала ни о чем не подозревающая девушка. Занятый совсем не святым делом палач, увидев ее перепуганное лицо, отправил прочь свою предыдущую гостью, и, схватив девушку за рукав, шагнул в темноту.

Вышли они из портала как раз вовремя, успев перехватить занесенную над умирающим руку с топором. Слуга был отправлен в камеру, а палач сдернул покрывало, и, увидев раздробленные окровавленные ноги жертвы, стал их сжимать, пытаясь остановить кровотечение, и требуя от девушки исцеления. Это было важно, и хмурое лицо палача было серьезным и сосредоточенным, в нем не было ни страха, ни сомнений, ни жалости, в жестких чертах виднелась только решимость спасти. Девушка подумала о том, что не так давно он с не меньшей решимостью убивал этого же человека. И вторая пришедшая в голову мысль была о том, что, похоже, даже этот хмурый человек знает, что она может и должна сделать, но так до сих пор никто не потрудился объяснить это ей самой. И, кроме того, еще недавно она просто шла по улице, и вдруг успела испытать страх, жалость, теплоту, отчаяние, усталость, опять страх, и даже умудрилась залюбоваться хмурыми чертами палача, которые были отчаянно похожими на жертву.

Унесенная вдаль своими мыслями она подняла голову вверх и увидела, что в центре потолка пыточной комнаты имеется отверстие, сквозь которое падали вниз потерянные ею недавно два металлических шара. Упав на каменный пол, они издали глухой звук, и, подняв их, девушка увидела, что это все те же два маленьких черепа. В этот момент Аурелия поняла, что они могут находиться только в ее руках, хотя так и не поняла для чего.

Взяв ее за локоть, палач молча усадил девушку на прежнее место, а она инстинктивно протянула руки к умирающему.

Аурелия продолжала держать свою руку на голове умирающей жертвы, хотя уже практически теряла сознание от усталости. Палач, увидев ее состояние, молча взял ее за локоть и провел в свою комнату, где достаточно бесцеремонно распустил узкое платье, снял корсет, и, подхватив запутывающуюся в полах нижней рубахи, девушку, отнес ее в постель, где удивительно заботливо укутал одеялом. Затем он направился к стоящему у стены грубо сколоченному столу с письменными принадлежностями. Удобно устроившись возле мягко освещающей его свечи, он начал писать письмо. Перо тихонько поскрипывало, царапая шероховатую поверхность бумаги, однако девушка этого уже не слышала, она провалилась в глубокий сон уставшего путника.

* * *

Зима, девушка одиноко бредет по снегу мимо большого количества маленьких круглых озер, окунаясь в некоторые из них и ощущая почему-то горячую воду, она выходит из воды совершенно сухая. Вокруг виднеется заснеженный лес. Подойдя еще к одному небольшому озерцу, она хотела уже войти в воду, но что-то ее остановило. Всмотревшись в воду, девушка заметила сквозь мутную рябь острую палку, торчащую из дна как раз в месте захода в озеро, если бы она зашла в воду, то непременно поранилась бы. Аурелия подумала о том, что вода мутная, и скорее всего холодная, но она уже приковала внимание девушки и вынесла ее в открытый океан.

Очнувшись, девушка поняла, что стоит на плоту, посреди других таких же напуганных и растерянных людей. Бушующие волны вокруг сбивают их с ног, но они отчаянно пытаются устоять. Вода холодная, глубокая и мутная. Пронизывающий ледяной ветер пробирает до костей. В воздухе – страх и отчаяние. И вдруг эхом проносится: «Живая вода…». Страх становится еще осязаемей, и впереди Аурелия видит приближающуюся к ним огромную хищную волну. С какой-то отрешенностью девушка понимает, что от этой огромной волны им уже не спастись. Живая – это значит та, которой для продолжения существования необходимо употреблять пищу. И на обед у нее сегодня – одинокие души не нашедших любви путников. Она видела проблеск надежды в глазах тех, кто оказался здесь рядом со своей половинкой, и вдруг поняла, что в ее сердце любви нет. Там пусто, и этот невкусный обед наверняка понравится пожирательнице пустых сердец. В этот же момент Аурелия опустила руки, потому что поняла, что ей уже все равно…

* * *

В относительно реальную атмосферу Аурелию вернула весьма ощутимая тряска. Уже просыпаясь, она подумала о том, что ж ее так заклинило то на мысли о необходимости любви, жила же как-то она без этого раньше. До своих двадцати двух лет она успела, как ей казалось, полюбить-разлюбить-разочароваться-обидеться и не простить… И на самом деле не очень тяготилась своей свободой, точнее даже наоборот, ей нравилось не принадлежать, не зависеть, не скучать… Однако тряска становилась все сильнее, и Аурелия поняла, что для собственной безопасности ей стоит открыть все-таки глаза. В тот же миг тряска прекратилась. Молчаливый слуга в сером балахоне жестом указал на стол, где стояла глубокая тарелка с едой, отчетливо напомнившей девушке о пустом желудке.

«Как же мне не хватает кофе, – подумала Аурелия, доедая последние ложки невнятной горячей каши, – хоть какой-то был бы понятный знакомый вкус».

* * *

В замке палача Аурелия провела семь дней, каждый из которых был мучительно похож на предыдущий. После пробуждения и скудного безвкусного завтрака молчаливый слуга провожал ее в пыточную комнату, где она проводила весь день у изголовья узника, не в силах отвести руки и взгляд от его лица. Физически он быстро восстанавливался, жизненные силы девушки, перетекая в почти безжизненное тело, возвращали ему здоровье. Однако Аурелия чувствовала, что ей чего-то не хватает, потому что за все это время узник так и не пришел в сознание. Она всматривалась в черты лица, на котором отпечатывалась лишь невыносимая усталость, и было видно, что даже глубокий сон не помог бы ему восстановить утраченные силы. Вечером, почти теряя сознание от усталости, она с помощью палача добиралась до кровати и проваливалась в бездну без сновидений.

Утром восьмого дня молчаливый слуга, беспардонно трясущий ее за плечо, не показал как обычно на стол с тарелкой, а жестом указал следовать за ним. Аурелия уже привыкла к молчанию в этих стенах и больше не пыталась выяснить у слуг, куда же она попала, все вопросы она решила оставить для разговора с неприветливым хозяином замка. Серые мрачные путаные коридоры не собирались заканчиваться, скучающим взглядом она скользила по стенам, на которых не было ничего цепляющего взгляд. Такая же серая фигура слуги безлико и бесшумно скользила впереди, неся перед собой факел – единственную искорку настоящей жизни в безжизненных лабиринтах.

Монотонное движение окончилось у неприметной боковой двери, за которой оказался просторный зал с горящим камином. Мысль о тепле, по которому девушка уже успела соскучиться, повела Аурелию как раз к его очагу, даже не удостоив взглядом окружающую обстановку. Молчаливый слуга исчез, беззвучно прикрыв за собой массивную резную дверь. Девушка подошла к огню и протянула руки вперед. Она даже не поняла сначала, что не так. Лишь позже она ощутила вместо обжигающего жара покалывающую прохладу, которая превращалась в колючий холод и затягивала девушку, лишая способности вырвать свои руки из холодных объятий… Этот холод перенес девушку на поляну… холодную, заснеженную залитую солнечным светом… в центре которой находился потрясающей красоты водопад…

* * *

Аурелия провела в замке палача еще три недели. За это время она узнала, что зовут его Борг, что эмоции его выдают только меняющие цвет глаза, что он любит молчать и особенно ценит тишину во время трапезы, которую они стали проводить вдвоем, наслаждаясь каждым оттенком вкуса кем-то заботливо приготовленных блюд. Впрочем, ни одно из произведений кулинарии не напоминало ту безвкусную кашу, которую девушке подавали в начале пребывания здесь. Вот и сейчас они сидели за столом в полной тишине, огоньки свечей подрагивали, рождая едва уловимое потрескивание, отдаленно напоминающие о своей истинной силе, и рисуя на стенах причудливые узоры. Огонь в камине шипел белым чистым пламенем. Холодные каменные стены хранили эхо отдаленных событий, оттенки которых Аурелия уже научилась улавливать, но не всегда могла их понять, а когда все же распознавала, не всегда они ей нравились.

– А где мои черепа?

– Твои… что?

– Ну… Металлические шарики, которые стали черепами, а затем – каменными табличками!

– Ты бы уже определилась, черепа или таблички?

– Ты надо мной насмехаешься?

– А какого цвета у меня сейчас глаза?

– Золотистого. Светлого.

– На что похож этот цвет?

– На смех!

– А какого цвета насмешка?

– Золотистого с красными и зелеными вспышками!

– Тогда ответь мне, я смеюсь или насмехаюсь?

Такая форма диалога немного смущала девушку, ей постоянно приходилось всматриваться в глаза палача, и она часто видела там нечто такое, что не могла объяснить, оттенок чего-то спрятанного, затертого, но бесконечно важного, чего-то, что является основной составляющей его сущности. Впрочем, долго Аурелия об этом старалась не думать, потому что вслед за этим ощущением начиналось бесконечное падение в такую чужую бездну неизученного мира палача.

Разговаривали они очень редко не только за столом, если бы Борг не считал необходимым объяснять Аурелии устройство окружающего мира, то, наверное, она не дождалась бы ответа ни на один свой вопрос. Впрочем, полученные ответы тоже редко удовлетворяли любопытство девушки, хотя и значительно увеличивали ее понимание действующих законов. О мире, из которого Аурелия прибыла, Борг вообще ничего не спрашивал. Все его вопросы касались только проверки того, поняла ли девушка рассказанное им ранее. Иногда ей хотелось поделиться своими мыслями, своими воспоминаниями, своими снами, наконец, всем тем, из чего состояла ее обычная действительность. Но он ни разу ее ни о чем не спросил. Аурелия вспомнила когда-то прочитанную статью о некоем феномене – душевной привязанности, которая возникала у узника к своему тюремщику. Она уже не помнила, чем это объясняли специалисты. Возможно – необходимостью любого живого существа эту самую привязанность к кому-то испытывать и за неимением других кандидатов, направляющих ее на своего тюремщика. Может быть, объяснение было совсем другое. «Интересно, – подумала, почему то Аурелия, – сами тюремщики начинали ли испытывать нечто подобное к своим пленникам?».

Она услышала, как Борг хмыкнул, но при этом ничего так и не сказал. Впрочем, этого было достаточно, чтобы прервать течение мыслей девушки и дать ей возможность сосредоточиться на еде.

* * *

Время шло. За последние три недели Аурелию заводили к узнику, который все также лежал без движения, всего три раза. Девушка заметила, что после этих сеансов, кожа его приобретает живую розовость, дыхание из тяжелого и хриплого становится чистым и глубоким, черты лица становятся мягче, и из них уходит безжизненная усталость. Впрочем, он так и не открыл глаза, о цвете которых Аурелия задумывалась уже не раз, но так и не решалась посмотреть.

* * *

Большой холм. С одной стороны он покрыт зелеными растениями, травой, деревьями. С другой – пустырь – безжизненная земля, застывшая волнами, как лава. Во сне Аурелия видела этот холм со стороны. Этот пустырь как будто имел контур, по форме напоминающий круг, наложенный на склон. Вдруг девушка оказывается в центре этого достаточно большого круга. Под ногами находится серовато-коричневатая почва – сухая, безжизненная пыль. Она смотрит вверх, над ней – серое тяжелое небо. А рядом стоит полу-боком полу-спиной какой-то крупный мужчина в темно сером, почти черном плаще. Боковым зрением девушка увидела, что наверху над ними в небе движутся два больших черных пятна, одно из которых опускается вниз, как будто это – большой обожженный черный кусок плотной материи. Причем она понимает, что он падает на стоящего рядом с ней мужчину, и его нужно об этом предупредить, но внезапно девушка чувствует отрешенность, обреченность и полное смирение, а в голове проносится мысль: «Будь, что будет». Аурелия видит, как этот большой черный кусок материи падает все ниже, и понимает, что это не материя, а большая черная мертвая птица с огромными крыльями. Она падает, распластав крылья, и поэтому ранее девушке казалось, что это ткань, планирующая на ветру. Птица черкнула по спине и левой руке мужчины и упала Аурелии под ноги. Мужчина повернулся к ней и спросил: «Она меня не выпачкала?». Девушка смотрела на еще одну такую же черную птицу, кружащую в небе над ними, и ей с трудом удалось оторвать от нее взгляд. Аурелия прикоснулась к его предплечью левой рукой, и увидела, как под ее ладонью проступило на плаще кровавое круглое пятно. Она отдернула свою руку, повернула к себе ладонью и увидела, что ее пальцы в крови. Аурелия вытерла их о свою одежду, думая при этом, что сама себя выпачкала.

* * *

Проснувшись, первым, что почувствовала Аурелия, была срочная необходимость идти в пыточную, прикоснуться к его предплечью, увидеть след птицы. Спешно приводя себя в порядок, девушка пыталась успокоиться и убедить себя в том, что это всего лишь сон, но ощущение свершившейся беды ее не оставляло.

Минуя большой зал, девушка пронеслась по уже изученным коридорам в подвал. Распахнув ставшую вдруг невесомой дверь, она влетела в маленькую знакомую комнату со столом в центре. Внутри ничего не изменилось. На столе все так же тихо дышал почти живой узник, мирно прикрыв глаза. Свеча на окне расплавила уже свою большую половину, освещая тесное помещение. Эхо из коридора почти догнало Аурелию бесконечным повторением шагов, приближаясь и удаляясь, путаясь в коридорах и прячась в темных углах. Отдышавшись, девушка заглянула под стол и в шкаф, осмотрела каждый тесный угол. Там никого не было. Напряжение не уходило, хотя, казалось, повода для него не было. Впрочем, больше здесь делать было нечего, и, постояв еще некоторое время в тишине и нерешительности, девушка отправилась завтракать.

В замке определенно что-то происходило. Завтракала Аурелия в одиночестве, впервые за долгое время хозяин не почтил гостью своим присутствием. Молчаливые слуги, как обычно, не стали утруждаться объяснениями. Девушка уже начала подозревать их в неспособности издавать хоть какие-то членораздельные звуки. Гася пекущее глаза раздражение, она все же решила сосредоточиться на пище. Однако ко всем вкусам добавилась горечь досады, портя общее впечатление. Она даже не подозревала, насколько стали для нее важны их совместные молчаливые трапезы. Настроение было тяжелым, как будто ей на плечи накинули толстую тяжелую, пропахшую пылью и временем ткань, она душила, оттягивала плечи, заставляя ссутулить спину, и не оставляла никаких сил на освобождение.

Быстро завершив трапезу, девушка решила выйти в сад, разбитый позади замка. Ей нестерпимо хотелось добавить себе легкости и свежести, которые может дать лишь чистый воздух, наполненный нежными цветочными ароматами, запахом дозревающих плодов и свежескошенной травы.

Бережно вплетая цветы в пышный венок, она залюбовалась окружающим миром, наполненным звуками шелестящего в листьях деревьев ветра и разговорами птиц и насекомых, спешащих по своим срочным делам.

Аурелия, как будто увидела себя со стороны: худощавую девушку в небрежно подпоясанном платье из мягко ниспадающей материи, накинутом на плечи теплом темно-коричневом плаще, с туго заплетенными в косу темными волосами, которая настороженно и восхищенно ловит, впитывает и становится хранилищем для огромного количества чувств и ощущений, наполняя себя красотой и улавливая каждый тончайший оттенок развивающегося и живущего по своим собственным законам нового для нее мира. Только сейчас девушка задумалась о том, насколько изменилась за это недолгое время. И удивилась тому, что даже в этом мрачном замке с молчаливыми слугами, палачом и его жертвой она чувствует себя легко и спокойно.

Впрочем, резко потемневшее небо вырвало ее из наступившего умиротворения, резкими порывами вырывая цветы из только что сплетенного венка. Ветер был настолько сильным, что Аурелия разжала руки, и венок рассыпался под ее ногами неряшливыми кучками. Плотный плащ не пропускал холод, однако она ощутила нарастающий холод где-то внутри, и поняла, что уже не сможет согреться. Солнце спешно спряталось за проплывающую мимо тяжелую тучу, не желая видеть происходящего внизу. А вместе с холодом в сознание девушки заползла тревога, заставляя померкнуть все другие ощущения и заполняя собой всю ее душу.

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, девушка пробежала через сад и остановилась у последнего дерева. Оттуда открывался вид на окрестности. Недалеко на холме виднелось выжженное пятно с обуглившейся землей, в центре которого стоял мужчина, а вокруг него в тяжелом сером небе кружила, хищно раскинув крылья, огромная черная, как смоль, птица. Только вот Аурелии рядом с ним не было…

* * *

Он был слаб. Разодранные в клочья плечо и спина нестерпимо ныли. Периодически Борг проваливался в темную тягучую бездну, иногда выныривал ненадолго на поверхность, и опять уходил на дно. Острая боль от перевязок возвращала его обратно, заполняя все его существо гневом, злостью и раздражением.

Он старался не открывать глаза, чтобы не выдать своего состояния, своей слабости и страха той, которая молчаливо и старательно отдавала ему свои силы. Только сейчас мужчина задумался о том, что же она сама чувствует, когда жизнь перетекает из нее в другого человека. Каково это ощущать? Чувствует ли Аурелия боль тех, кого возвращает на этот свет? Кто отнесет обессилевшую девушку спать? Кто проследит за тем, чтобы она вовремя остановилась?

Проблески мыслей, как будто своих и одновременно чужих, формировались в его голове и рассыпались на звуки и ощущения, поглощаемые черной пустотой.