Текст книги "Джунгар. Небесное Испытание"

Автор книги: Ольга Погодина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 6. Последняя воля хана

Темрик все-таки не умер в тот день, но был очень плох. К нему никого не пускали, и Онхотой не отходил от него. Ургашские гости сидели в своей юрте, как мышь под метлой, обескураженные таким поворотом событий. Воины, посланные Темриком на поиски стрелка, попавшего в Нарьяну, нашли только размазанные полосы, ведущие к становищу – следом за конем протащили связку сухих веток, лишая возможности определить лошадь по следам. В овражке нашли следы коленей, несколько сломанных веток, – и больше ничего. Слишком мало, чтобы определить неудавшегося убийцу точно.

Следы Чиркенова коня нашли по ту сторону Уйгуль, – вроде бы, жив ханский внук, – конь без седока, скорее всего, вернулся бы к знакомому табуну. И тела не нашли, хотя реку прочесали и выше по течению, и ниже. Но все же – кто его знает?

Вождей обоих ветвей племени, только уехавших в свои становища, Онхотой вызвал обратно. Весть об этом разошлась мгновенно, и каждый понимал, что она означает: Темрик, скорее всего умрет, вожди нужны здесь, чтобы поднять на войлоках нового хана – Джэгэ. Илуге ходил мрачнее тучи, – он не ждал от этого ничего хорошего.

Сидеть в юрте он просто не мог, потому взялся помогать Унде с лошадьми, что всегда делал с удовольствием. Ему нравились лошади. С ними он чувствовал себя намного лучше, чем с людьми. Теперь у него был свой небольшой табун – за убийство тэрэитского вождя хан подарил ему десять коней, и своим он тоже уделял много времени, но к Унде приходил все равно. Красавец Аргол притягивал его,словно магнитом. Нет, конечно, кони, подаренные ханом, тоже были хороши, но скачек, как Аргол, они бы не выиграли. Они словно были половинками единого целого, – расставаясь с конем вечером, Илуге чувствовал сожаление и желание вернуться, едва рассветет. Теперь Аргол уже позволял ему надевать на него седло, хоть Илуге и чувствовал его недовольство. Однако в бою – никуда не денешься, – неоседланная лошадь все же слишком опасна, это он теперь понимал. Он вообще много понял о том бое, когда раз за разом прокручивал внутри себя картинки произошедшего. Думал о том, что можно было избежать таких потерь. Что следовало выслать разведчиков. Что следовало отдать команду рубить решетки, не взирая на то, является он командиром или нет, – в суматохе боя многие бы подчинились инстинктивно. Будь он на месте Кимчи – он бы действовал более правильно. Но кто, кроме него самого, поверил бы в это? Кто назначил бы его? В степи все решает степень принадлежности к роду, соблюдение традиций, отличающие одно племя от другого. Каждый кичится своим, каждый презрительно косит на соседа, каждый плетет свою паутинку, чтобы подняться повыше да побольше урвать. Разве хорошо был спланирован поход, о котором столько хвалятся сейчас у костров? По совести сказать – плохо. Да только легко сейчас осуждать чужие ошибки. Кто знает, не сделал бы и он на месте Кимчи или Джэгэ чего-нибудь непоправимого…

Пустые мысли, новый хан, скорее всего, никогда не доверит ему командовать хотя бы сотней. Илуге вздыхал, и возвращался к работе.

Он старательно чистил упряжь, когда его нашел Бозой – немолодой воин из личной свиты хана.

– Эй, Илуге. Тебя опять зовут, – за равнодушным тоном проскальзывало неудовольствие – мол, много чести безродному сопляку. Илуге уже и отвык в последнее время от такого отношения – многие в племени, особенно молодые, смотрели на него с восхищением. Илуге с опозданием вспомнил, что Бозой был среди тех, кто тогда – целую вечность назад, – нашел их у реки.

– Как здоровье хана? – коротко спросил он, подавив рвущийся с языка резкий ответ.

– Умирает, – неохотно процедил Бозой, – Ему бы отдыхать сейчас, так нет – вызывает всех одного за другим…

– Он пока еще хан, и его воля – закон, – пожал плечами Илуге, – Вызывает – значит, так надо.

На это Бозою сказать было нечего, однако он не преминул фыркнуть и услать коня вперед, предоставив Илуге добираться самостоятельно. На душе у Илуге было скверно. Он смутно чувствовал, что то благоволение, которое выказывал ему Темрик, вызывает зависть и раздражение. И очень скоро ему припомнят многое из того, о чем сейчас помалкивают.

Казалось, Темрик задался целью навредить ему максимально: юрта опять была полна влиятельных людей, встретивших его появление с недоумением, к которому на этот раз явственно примешивалось неудовольствие. Хан, тяжело дыша, полулежал на груде подушек. Его дочь и жена поддерживали его с обеих сторон, рядом же сидел Онхотой с лицом столь бесстрастным, что это пугало. Справа и слева толпились многочисленные родственники хана, вожди и прочие главы родов.

– Хорошо, – хан слабо пошевелил пальцами, завидев Илуге, – Подойди-ка, парень.

Каждое слово давалось ему с трудом. Илуге хотел было поприветствовать хана обычным пожеланием здоровья и удачи, но вовремя прикусил язык: еще истолкуют как насмешку. Он кивнул и молча протиснулся вперед.

– Вот моя воля, – прохрипел Темрик, однако так, что его услышали все, до последнего человека, – Я пока не увидел своего внука мертвым, и до тех пор – он жив. Если он ушел к косхам, я желаю, чтобы мой внук Чиркен вернулся в племя. Я выношу решение: внук мой Чиркен имел право увезти обещанную ему невесту, а Галбан не имел права обещать просватанную девушку другому. Потому тех из твоих нукеров, Джэгэ, что стреляли, я приказываю казнить у моей юрты немедленно.

Джэгэ дернулся, закусил губу, но промолчал. Хан с трудом перевел дыхание и продолжал:

– Я назначаю внука моего Чиркена военным вождем, и призываю всех вас в свидетели моей воли, а также того, что Джэгэ, как новый хан, в день своего избрания обязан поклясться духами предков, что не отменит моего решения. Если…если Чиркен все же погиб, ты, Джэгэ, волен назначить военного вождя по своему усмотрению. За безопасностью обоих моих внуков я поручаю следить моим ближайшим родственникам Бэлгудэю и Бухе. Сейчас же, когда из-за случившегося недоразумения мой внук… покинул нас, кто-то должен отправиться за ним…Нет, Буха, ты останешься здесь…

Во время наступившей за этим долгой паузы на лицах присутствующих медленно проступало понимание мудрой тактики хана: опекун Чиркена нужен здесь в момент смерти хана как тот, кто не позволит ущемить его интересы, кто будет свидетелем произносимой клятвы. Хан отдышался и поднял руку:

– За моим внуком, вашим военным вождем, поедешь ты, Бозой… и ты, Илуге. Много воинов брать… не следует, так как большой отряд напугает… косхов. Возьмите… пятьдесят воинов.

" О, нет! Только не это!" – подумал Илуге,почувствовал, как из желудка волной поднимается тошнотворный страх, который, как ему казалось, он уже никогда не испытает. Он уже раскрыл рот, чтобы отказаться, но встретился глазами с Темриком. Хан дернул уголком рта, и Илуге понял, что тот точно знает, что делает.

– В награду за возвращение моего внука тебе, Бозой, я жалую десять коней, а тебе Илуге… одного. Аргола.

Илуге до крови закусил губу. Вот так бывает: все, задуманное человеком, по воле Вечно Синего Неба уносит ветром в одно мгновение. Может ли он ослушаться воли умирающего хана, ради задуманного? Отказаться надо прямо сейчас – и принять позор и презрение, которым одарит его каждый джунгар, от которого потом не отмыться никакой доблестью. Или стоит принять случившееся как знак того, что время еще не пришло? Но придет ли оно когда-нибудь для него, если он отправится туда, куда его посылает Темрик?

Понимал ли это умирающий хан? Наверное, понимал, предлагая ему в уплату то, чего Илуге хотел больше всего на свете. Аргола.

« Выбор между долгом и честью».

Илуге снова поднял взгляд, долго смотрел в затянутые болью глаза старого хана. И кивнул.

* * *

Наконечник стрелы смотрел ему в лоб.

Косхи делали стрелы более узкие, однако крючковатые зазубрины, идущие по обоим крыльям наконечника, делали извлечение стрелы делом очень неприятным и затруднительным. Правда, с такого расстояния и извлекать будет незачем.

– Вы перешли границу! Говорите быстро – у кого-то может случайно дрогнуть рука!

Илуге не узнавал воина по голосу. Кожаный шлем с султаном из конского волоса с широкими нащечными пластинами не позволял хорошо его разглядеть. Илуге невольно с надеждой подумал, что и его собственный шлем скрывает его лицо так же хорошо. Кто знает, может, его и не узнают, если он будет помалкивать. За зиму его борода стала жесткой, а светловолосые и светлокожие люди, хоть и редко, встречаются у всех племен.

– А ты смелый, косх, – с неожиданным дружелюбием оскалился Бозой, – Что же до того, о чем ты соизволил спросить, то мы, если можно так сказать, едем вернуть нечто, по праву и крови нам… очень небезразличное, – он говорил нарочито цветисто и медленно, явно наслаждаясь замешательством предводителя, проявившего излишнюю прыть, – А это находится как раз на ваших землях.

– Что же это? – косх явно запутался в витиеватой фразе. " Опыта в переговорах у него никакого", – подумал Илуге, и тут же одернул себя: у него самого, собственно, тоже не слишком много опыта. Кто же прячется под шлемом?

– Великий хан всех джунгаров Темрик, Старший Волк, послал нас за своим внуком Чиркеном, который не так давно перешел Уйгуль в вашу сторону. Хан надеется, что его внук был встречен с должным гостеприимством, коли решил посетить живущее с нами в мире долгие годы племя…

Бозой многозначительно оборвал фразу. Однако Илуге почувствовал, как он затаил дыхание: если Чиркен все еще жив, врать косх не посмеет.

Тот, однако, спокойно кивнул, и Илуге вместе с Бозоем медленно, осторожно выдохнули.

– Внук вашего уважаемого хана оказал нам честь и сейчас гостит у нашего вождя Бугата. Я провожу вас к нему, – очень взвешенно сказал он, явно опасаясь добавить еще что-нибудь. Лишнее.

Молча подал знак, и стрелы вернулись в колчаны. Косхов было не меньше сотни. Быстро их обнаружили, что, впрочем, и неудивительно: Илуге знал, что зимний стан косхов, с которого они еще не ушли, они здесь ставят неподалеку, меньше чем в полудне конного хода от Пупа и на таком же расстоянии от Уйгуль. Оно и понятно: обычно племя двигалось на летние кочевья, ближе к Горган-Ох, после того, как оканчивался Весенний торг на Пупе. По весне все сопредельные племена подкочевывали ближе к Пупу, на котором, кроме всего прочего, чаще всего проходил сбор племен, решались межплеменные распри или, напротив, ударяли по рукам сваты из других кочевий.

Бозой подал знак и джунгары, ехавшие по степи рыхло, собрались в знаменитый " джунгарский клин", – боевое построение, когда в следующем ряду всадников всегда на два больше, чем в предыдущем. Илуге постарался затеряться в середине, между крупами коней, развевающимися султанами из конского волоса и лесом взблескивающих на солнце копий. Бозой заметил его маневр и издевательски хмыкнул.

В становище их, однако, не пустили. Остановили в двух полетах стрелы, и послали к вождю вестника. Ждать пришлось долго. Кони нетерпеливо переминались с ноги на ногу, тянулись к молодой травке. До горизонта степь была усеяна ярким ковром цветков. " Должно быть, самые нетерпеливые уже собрались на Пупе, – промелькнуло в голове Илуге, – Как знать, может, и вождя тоже нет. "

Он оказался прав. Наконец, всадник вернулся и предложил Бозою принять гостеприимство брата вождя, Эрулена, поскольку сам вождь, Бугат, в данный момент находится на Пупе. Может, и Хораг с ними?

И когда Бозой повернулся, чтобы выбрать себе троих людей в сопровождение, Илуге охватило какое-то неприятное чувство. Так и есть, – старый паршивец молча поманил его. " Понял, что я стараюсь быть незамеченным – и дразнит." – зло подумал он.

Илуге поглубже надвинул шлем, когда они неторопливо, как подобает послам, проехали по становищу. Вот юрты пастухов, где он жил почти постоянно, – их располагают на отшибе, поближе к стадам. Ему показалось – или он увидел курчавую голову Тургха? Вот юрта Хорага, перед входом копошатся люди, скорее всего слуги. (Илуге невольно затаил дыхание и выдохнул, только когда проехали). Поодаль, на взгорке – юрта борган-гэгэ…

В юрте вождя ему бывать не доводилось. А вот Эрулена, брата вождя косхов Бугата и военного вождя, он узнал сразу. Слева от него сидел Чиркен. Лицо у него было таким, словно он разом постарел на десять зим. А справа – Хурде. Сердце Илуге пропустило один удар.

Хвала всем небесным покровителям, в юрте было не слишком светло. Илуге постарался занять место в самом темном углу, за спиной Бозоя. Говорить все равно будет не он. Может, и пронесет.

Эрулен приподнялся, гостеприимно раскинул руки:

– Рад видеть могущественных соседей, пришедших с миром, на нашей земле!

В словах приветствия все – и вопрос, и предупреждение. Бозой неторопливо отер усы, уселся на предложенное ему место гостя – напротив вождя. Прежде чем ответить, поглядел на Чиркена. Долго. С укоризной. Чиркен гордо вскинул голову, но все равно покраснел под этим взглядом.

– Скорбны наши вести, – начал Бозой, – Для ушей тех, кто считает себя джунгаром (на этих словах Чиркен дернулся). Хан наш Темрик умирает. И нет с ним его внука Чиркена, чтобы передать ему последние слова напутствия. И нет с джунгарами их военного вождя, ибо Темрик назначил военным вождем тебя, Чиркен, и все слышали его волю. А без военного вождя могучее племя – все равно что могучий воин без головы.

Чиркен снова вскинул голову, чтобы что-то сказать, но потом вдруг замолчал, закусив губу. Было похоже, что он еле сдерживает слезы.

– Есть и еще одна потеря, – продолжал Бозой, и слова его падали в воцарившуюся тишину, – Галбан скорбит о смерти своей дочери, Шонойн. Однако перед ханом он признал свою вину перед тобой, Чиркен. Виновники смерти девушки были казнены.

– Они простые исполнители! – выкрикнул Чиркен, губы его побелели, – Наказание должен понести тот, кто отдал приказ стрелять!

Бозой только посмотрел на него и медленно покачал головой. Чиркен опустил голову, уставившись на сжатые кулаки. Сердце Илуге неожиданно защемило от сочувствия к нему.

– Мы скорбим о мудром хане вместе с вами, о доблестные соседи, – почувствовал напряжение, вмешался Эрулен, – Воистину потеря ваша велика.

– Выказав прямо и без промедлений то, зачем джунгары перешли границу, могу теперь и я спросить, все ли спокойно у вас? – Бозой явно давал и косхам, и Чиркену переварить сказанное им раньше.

– Увы, осенью нас тоже посетило большое горе, – ответил Эрулен, – Мы лишились покровительства нашего высокого предка из-за того, что дерзкий раб осквернил его могилу. Шаман Тэмчи утверждает, что гнев духа был настолько силен, что он покинул нас навсегда.

– Тяжко слышать это, – ему показалось – или Бозой и вправду покосился на него?

Так. Значит, все еще хуже, чем он думал. Мало того, что он, Илуге, беглый раб – так еще и осквернитель могил предков. За такие преступления джунгары могут его и выдать – ведь нет более страшного святотатства для всех живущих в степи племен. Илуге почувствовал, что ему не хватает воздуха.

– Я хотел бы увидеть деда, – неожиданно глухо сказал Чиркен, – Возможно, мой поступок кажется вам глупым, недостойным воина. Но у меня не было другого выхода.

– Пока Темрик жив, он обеспечит твою безопасность, вождь, – ровно сказал Бозой. Однако по его тону чувствовалось, что уважения к сбежавшему мальчишке у него немного.

– Дело не моей безопасности, – вскинулся парень, а потом, помолчав, добавил, – Хотя и в моей тоже. Джэгэ никогда не признает меня военным вождем. И никогда не понесет наказания за содеянное.

– Темрик сказал свою волю: Джэгэ следует признать ханом только после того, как он произнесет клятву, подтверждающую твое право, – парировал Бозой, – Темрик мудр. Ставить под сомнение свою власть хана Джэгэ не станет. А по поводу вашей ссоры хан сказал свое слово. Виновник ее – отец девушки, и он уже наказан ее гибелью. А у Джэгэ было право защищать то, что, как он считал, уже принадлежит ему.

– Не было у него никакого права! Шонойн была ему не нужна! Он посватался к ней только затем, чтобы обокрасть меня! И если я вернусь – то только затем, воткнуть меч в его змеиное сердце! – выкрикнул Чиркен, его лицо пошло красными пятнами.

– Пока Темрик жив, ты этого не сделаешь… – Бозой явно проглотил вертевшееся в него на языке " щенок". В его голове, словно далекий гром, громыхнула настоящая угроза.

Это значило – разговор заходит в тупик, потому что никто не готов сказать или сделать что-то определенное. Эрулен негромко хлопнул в ладоши. Его жены, – молоденькие и весьма симпатичные, – быстро и бесшумно обнесли гостей блюдами с позами и гороховой кашей с бараниной. Наступило время поесть.

Илуге подивился мудрости Эрулена. Вождь ловко прервал начинавший становиться бесплодным разговор. Отвлекаясь на застолье, разомлев от сытости и архи, гости не будут склонны хватать Чиркена за шиворот и тащить за собой (а это желание явно написано у Бозоя на лбу). Да и парень утишит свое горе.

За порогом юрты послышался какой-то разговор. Женщина. Спорит с воинами, выставленными у порога, чтобы не пускать посторонних. Илуге уловил в ее речи что-то странное. Голос взлетел в возмущенной скороговорке, а потом вдруг затих. Что-то с бряцаньем упало, и полог юрты откинулся.

Все присутствующие в изумлении уставились на женщину, посмевшую прервать без разрешения важный разговор. Сначала из-за яркого света, бившего в проем, Илуге не разглядел ее, но, когда полог захлопнулся и она выпрямилась, он почувствовал, что сходит с ума. Потому что у входа стояла его мать.

Такой он помнил ее, – светлые распущенные волосы, струящиеся по спине, белая длинная одежда и тяжелый нагрудник с красно-черной эмблемой на груди. Он вспомнил эту эмблему.

Женщина обвела их всех, одного за другим, пронзительным взглядом, под которым у всех застряли в горле возмущенные слова. Потом обернулась к джунгарам и сделала два быстрых шага, отодвинув с дороги оторопевшего Бозоя. Расширенные темно-серые, как гранит, глаза оказались прямо напротив.

И тут она опустилась на колени. Перед ним.

– Я найти Илуге, – сказала женщина на ломаном косхском и счастливо улыбнулась ему.

В этот момент одновременно заговорили все: Бозой, попытавшийся громко поинтересоваться, что происходит, Эрулен, рявкнувший " Прекратить!" и еще с десяток людей, завопивших " Схватить его!". А Илуге был настолько ошеломлен, что просто стоял и молчал, чувствуя, как кружится все перед глазами.

Увидев, что кто-то бросился на него с оружием, женщина обернулась с быстротой кошки и, издав короткий вибрирующий визг, даже отдаленно не отдающий испугом, бросила нападавшему в лицо щепотку какого-то порошка, от которого тот свалился как подкошенный. Остальные попятились. Эрулен встал во весь рост и заорал: " Сто-я-ять!".

Однако в этот момент снаружи послышались звуки схватки, кто-то охнул, раздался отвратительный хруст выламываемых сухожилий, и в юрту резво впрыгнули два невысоких бритоголовых человека.

Дальше все завертелось быстро: косхи кинулись кто на неожиданных гостей, кто на Илуге, женщина – ему на выручку, монахи с резкими воплями – на нападавших, а все остальные и сами не заметили, как оказались участниками драки. Разобрать, кто с кем дерется, в полутьме и тесноте юрты было непросто. Илуге тоже двинул кому-то локтем в зубы, мельком увидел Эрулена, сцепившегося с Бозоем. Орали все дико.

А потом женщина снова завизжала, снова что-то бросила в воздух. На следующем вдохе Илуге ощутил запах мяты и еще чего-то сладкого…и полетел в темноту.

Очнулся он тоже от вдоха, но на этот раз то, что он вдыхал, запахом напоминало конскую мочу. Морщась и отплевываясь, Илуге сел и увидел над собой длинные белые волосы. Женщина. Оглядевшись, он увидел, что вокруг вповалку лежат все, кто находился в юрте – кроме бритоголовых, которые настороженно застыли напротив входа. Он снова перевел взгляд на женщину.

– Ты не моя мать, – выдавил он, – Хоть и так же выглядишь.

– Не твоя мать, – радостно кивнула женщина, – Ургах. Колдун. Я.

– Ургашская колдунья?

– Да. Искать тебя.

– Меня? – тупо спросил Илуге, – Зачем?

– Послать Ицхаль Тумгор тебя. Долго. Увар. Койцаг. Косх. Здесь быть луна. Сказать ты умирать курган. Совсем плохо. Искать…искать… тут…– женщина указала на голову. Илуге совсем перестал что-либо понимать.

– Зачем я ему нужен… этому Ицхаль Тумгор?

– Не он. Она. Великий колдун Гарда знать. Я выполнять.

– Что выполнять?

– Найти и увезти Каменный Юрта далеко. Ждать там.

– А если я не захочу поехать?

Ему показалось – или глаза ургашки как-то по-особому недобро блеснули?

Из-за стен юрты послышался голос, зовущий Эрулена. Потом топот ног. Снова крики.

– Они боятся, что ты убила их вождя, – попытался объяснить Илуге, – Разбуди их, иначе нас всех убьют.

Ургашка широко, безмятежно улыбнулась.

– Ты не бояться. Я, Ани и Даас защитить тебя, увозить. Теперь я догадаться зачем. Очень похож. Один взгляд.

– Да они сейчас друг друга поубивают! – заорал взбешенный Илуге, – Начнется распря! Немедленно разбуди вождей!

Сквозь тонкие стенки юрты было слышно все, что происходит: возбужденная скороговорка голосов, чей-то возмущенный рев, топот копыт. И боевой клич джунгаров. Судя по резкому свисту вынимаемого из ножен оружия, теперь снаружи завязалась драка.

– Ну что, парень, плохо дело? – неожиданно раздался из-за левого плеча голос Орхоя – великого утерянного племенем косхов Предка.

– А что, не видно? – язвительно рявкнул Илуге, – Не знаю теперь, как и ноги-то унести, не говоря о том, что они сейчас друг друга убивать начнут. И потом эта распря на сто лет растянется!

– Ну, так пойдем наружу. Уйму я их.

– Как же, уймешь их, – с сомнением процедил Илуге, – Продырявят мне шкуру раньше, чем рот раскроешь…

Ему показалось – или Орхой Великий в его сознании только что изобразил нечто, похожее на заговорщическое подмаргивание?

В следующий момент они шагнули наружу.

– Всем стоять! – взревел Орхой таким звучным басом, что некоторые кони присели на задние ноги. Одним кулаком он двинул по уху чересчур разгоряченного коня, всадник которого явно ничего не замечал в упоении первой битвы – совсем мальчишка. Илуге увидел свою руку, хладнокровно хватающую парня за сапог и выдергивающую из седла. Дальше великий предок продолжил себе дорогу между дерущимися, раздавая такие знатные затрещины в обе стороны, что дерущиеся уже и не знали, продолжать ли им, – или всем скопом навалиться на наглеца. Илуге и не подохзревал, что его тело способно раздавать удары такой силы.

– Темир, мать твою за ногу! Где, вонючий суслик, джунгарская дисциплина? – напустился Орхой на заместителя Бозоя, – молодого парня зим двадцати с небольшим, – Сказано было стоять – какого рожна приперся? Отвечай, когда тебя спрашивают, дерьмо свинячье!

– Ты… это и не ты вроде, – пораженно прошептал Темир. Он, конечно, узнал Илуге по одежде, но голос и интонации, конечно, ему не принадлежали.

– Разбираться будешь не со мной, а с Бозоем! – продолжал дух распинать Темира, – Надеюсь, ты к этому времени придумаешь достаточно складное объяснение, почему нарушил приказ! А теперь – живо туда, откуда приехали!

– Ну их же… убивают… – нерешительно заметил Темир, – Мы и подумали…

– Думать тебя никто не просил! – снова рявкнул Орхой, – Живо назад, пока еще все вконец не осатанели!

И правда, подумал Илуге, появись они чуть позже…В азарте боя людям все равно, почему они бьются. После какого-то момента.

Неохотно ворча, ряды джунгаров подались назад. Некоторые вроде бормотали себе под нос " И чего мы его слушаем?", но слова о том, что они нарушили приказ Бозоя, возымели свое действие. Джунгары остыли, отъехали.

Однако Орхой на этом не остановился. Резко развернувшись на пятках, он обернулся к косхам, наблюдавшим за ним с большим, надо сказать, интересом.

– А вы что ухи развесили, что стадо сопливых телков? – к потомкам дух не был хоть столько-нибудь почтительнее, – Чего рты разинули? Вас это не касается? Устроили бузу, как обпившиеся архой сопляки. Куда подевалось ваше гостеприимство, косхи? К вам прибыли люди с миром – а вы бросились с оружием на невиновных? Стыдитесь!

– А ты кто, чтобы нам тут указывать? – крикнул кто-то из задних рядов.

Орхой Великий приложил руку к глазам, словно взглядываясь вдаль.

– Это кто это там такой удалой, что аж с третьего ряду выступает? – насмешливо сказал он, – Ну-тка, иди-ка сюда, поглядим, что за птица.

– Познатней тебя птица, – с этими самодовольными словами вперед выбрался Сати, сын второго по богатству косхского землевладельца и главы рода Буур-Кэ. Илуге узнал его. Сати был на пять зим старше Хурде, и в свое время служил тому безоговорочным примером для подражания

– Да я никак вижу перед собой потомка Буур-Кэ? – искренне удивился Орхой, узнав родовой орнамент на халате и сапогах парня. Сати провел рукой по темным усикам.

– Да-а. Рад, что ты достаточно разбираешься в наших родах, джунгар, чтобы не стоять у меня на дороге.

– У тебя? На дороге? – Орхой расхохотался, – Буур-Кэ был моим конюхом, ты, кучка табарганьего навоза! И, между прочим, лупцевать его за нерадивость приходилось куда чаще, чем хвалить.

– Что ты несешь, пес? – надменно выпятил губу Сати. В следующий момент рука Орхоя (и Илуге) ухватила его отнюдь не худой загривок и приподняла так, что парень только вжал плечи и пискнул:

– Помогите!

– Ты бы поинтересовался у своего предка Буур-Кэ, недоносок, откуда у него шрам через всю рожу, – продолжал тем временем Орхой, – Судя по всему, горазд был твой предок сказки внукам рассказывать. А шрам этот он получил от меня, когда перед боем с баяутами коня мне не накормил, да не вытер как подобает. Ясно теперь, чей ты там… потомок?

– Буур-Кэ был конюхом у самого Орхоя! – сквозь закипавшие злые слезы выкрикнул Сати. Пальцы Орхоя отпустили его загривок, но наподдали звучного шлепка, отчего парень кубарем влетел в расступившихся со смешками воинов.

– А я что говорю? – улыбка получилась поистине широчайшей.

Воцарилась тишина – все переваривали. Потом возбужденно загомонили:

" Лжец!" " Не может быть!" " Ты забываешься, джунгарская крыса!"

– Это кто тут пискнул, что я лжец? – быстро отреагировал Орхой, выхватывая из толпы косха постарше. Илуге не знал его, – должно быть, из восточных родов, – А-а, потомок моего сотника Онгоя. Э-эх, потеряли мы его, глупо потеряли. Полез на рожон, не услышал, что мой сигнальщик отходить сигнал подал…Ну да ладно, вон пряжку с твоего ремня с поля привезли. Там у нее посередине зазубрина есть, – это Онгоя, стало быть, секирой и приласкали…

– Тебе могли рассказать, – упрямился косх лет сорока, кряжистый и по лицу видно, не слишком сговорчивый. Орхой ухмыльнулся еще шире.

– Ах да, забыл, расчувствовался. Ты ведь, помнится, назвал меня лжецом? – и отнюдь не маленький кулак прочно впечатался косху в челюсть, временно лишив того возможности спорить.

Вперед вышел еще один косх.

– А что скажешь о моем предке Захуре? – спросил он, расставляя ноги покрепче.

– Славный воин, хоть и прижиток от ичелугов, – сказал Орхой, – Довелось биться с ним и на Волчьем урочище, где полно народу тэрэиты выкосили, и на озере Итаган, и тоже – с баяутами. А вот умер он плохо.

– Он умер в бою, – набычился воин, однако что-то в его голосе было таким, что Илуге засомневался в его уверенности.

– Да нет, – отмахнулся Орхой, – Уж ты-то знать должен. Коли хочешь, дак скажу при всех. После баяутов взял Захур девку. Пригожую такую, беленьку, таких редко встретишь. Ну а девка его архой напоила, да во сне и зарезала. Извини, сынок, – обратился он к косху, стоявшему и смотревшему на него так, будто у него выросла вторая голова, – Я…это… ну, в общем, не слишком хотел…

– Орхой! Это и вправду дух Орхоя! – с неподдельным испугом произнес потомок Захура, – Никто, кроме моего умершего отца, не знал, как по-настоящему умер мой предок.

– Постойте, – сквозь плотные ряды воинов, кольцом обступивших юрту, протиснулся совсем седой старик, – Я Урт, сын Ичигэя. Мне было шесть зим, когда умер Орхой Великий. Я думаю, что сумею его узнать.

Орхой засмеялся:

– Что ж, людям свойственно стенать об ушедших, но не верить тому, что находится прямо перед носом. Смотри, сын Ичигэя. Твой отец был храбрым мальчиком. Он погиб, защищая моего сына в том бою.

– Сними шлем, – буркнул старик, щуря подслеповатые глаза.

– Обойдешься – чай, не на смотринах, – отрезал Орхой.

– У Орхоя была рыжая борода, – упрямился старик, – и меч. Единственный в своем роде меч. Его выковал мой прадед. Другого такого нет.

– Насчет рыжей это ты спутал,старик, – хмыкнул Орхой, – Вот мои сыновья от жены моей Асуйхан и впрямь были рыжие. А меч – так и быть, смотри.

– Меч Орхоя! – вскричал старик, падая на колени, – Наш предок вернулся к нам!

– Так, – обежав ряды собравшихся, подытожил Орхой, – Вот что, Урт, сын Ичигэя. Ты тут горячие головы придержи, пока мы там с этой прелестной ургашской лисичкой разберемся. А там видно будет, – с этими словами дух, а вместе с ним и Илуге повернулся, нимало не опасаясь за свою спину. Сзади бурлило людское море, – слова Орхоя передавались тем, что не смог их расслышать.

– Ну что? – самодовольно усмехнулся дух, адресуя свой вопрос Илуге.

– Снял бы шлем – тут бы нам и конец обоим, – буркнул Илуге, не желая сдаваться.

– Мертвый воин внутри, – сказала неожиданно ургашка, ткнув пальцем в Илуге, – Уходить. Кровь портить. Умирать плохо.

– Заткнись ты…баба, – Илуге почувствовал, как его рот произносит чужие слова. Он возмущенно набрал в грудь воздуха, чтобы дать своему…попутчику отповедь, но не успел.

Потому что огонь в очаге ярко вспыхнул синеватыми огоньками, и сквозь дымовое отверстие в юрту влетели две птицы. Ворон метнулся в свободный угол, неловко подпрыгнул… и обернулся шаманом Тэмчи. Вторая птица – большая серо-бурая сова-неясыть, – приземлилась прямо рядом с очагом. Илуге со страхом уставился на то, как из вороха разлетающиъся перьев поднимается человек в плаще из птичьих перьев, и причудливая рогатая корона на его голове бросает на Илуге длинную уродливую тень.

Элира закричала, вытягивая вперед руку. Ее губы раскрылись, выдыхая заклинание…

Человек в плаще ткнул посохом в ее сторону. Зазвенели, разлетаясь, амулеты, привязанные к набалдашнику в форме человеческой головы. Ургашка отлетела в угол и осталась лежать. Мертва? Обездвижена?

Одновременно с этим все, кого ее колдовство усыпило, очнулись, – на том, с чего начали. Многоголосый вой опять сотряс решетчатые стены юрты. Однако ненадолго, – до того момента, как присутствующие умолкали под взглядом человека в совиной маске, с рогатой короной на голове.

– Заарин Боо! Заарин Боо! – раздались почтительные возгласы. Все в юрте – и джунгары, и косхи, – преклонили колени.