Текст книги "Джунгар. Небесное Испытание"

Автор книги: Ольга Погодина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Какое-то время он размышлял, не помчаться ли прямо сейчас к Азгану. Потом вспомнил, что Азган, проводив гостей, вернулся в караул. Да и выглядеть это может глупо. Может, сам хан Темрика послал внука с каким делом? А он, Илуге, только обнаружит, что слоняется вокруг чужой юрты, подслушивает…

Ургаши, а вместе с ними и Джэгэ, неожиданно вышли из юрты и направились в его сторону неторопливым шагом. Сердце подскочило было к горлу, но все трое остановились шагах в тридцати, в густой тени от огромной лиственницы, выросшей одиноко на склоне холма. Ветер дул с подветренной стороны, и донес до Илуге слова их разговора:

– Теперь и они не услышат. Что ты хотел сказать нам? – спросил, судя по более хриплому голосу, Даушкиваси. Илуге запомнил его, этот ненавистный сипатый голос.

– Мой дед, может, уже и выжил настолько из ума, чтобы слушать своего рыбоглазого шамана и Чиркена с его прихвостями, у которых ума не больше, чем у муравьев, – быстро сказал Джэгэ, – Но все знают, что он слишком стар, чтобы мудро править племенем. Его время уходит. А наследником он назвал меня. Так что со мной говорите.

– А что ты можешь нам предложить, наследник хана? – судя по тону, Унарипишти испытывал к Джэгэ не слишком много почтения. Того это только подстегнуло.

– Моя власть больше, чем вам, чужакам, кажется, – выпалил он. Илуге не видел его лица, но по задрожавшему от злости голосу понял, что тот еле сдерживается, – И, в отличие от своего чересчур осторожного деда, я не хочу сидеть по юртам, позоря воинскую славу джунгаров, в то время как вся степь пойдет в Ургах и вернется с доверху набитыми сумами!

– Так, так, дело говоришь, – это снова был Даушкиваси, – Вот это разговор, это нам подходит. Сразу видно мужчину. Дед твой, верно, слишком давно в руки оружия не брал, вот и не мычит, не телится, словно старая корова. А с тобой, Джэгэ, дело иметь приятно.

– Мое слово верное! – от льстивых слов голос Джэгэ потеплел.

– Только, сдается мне, Темрик пока еще хан, – вкрадчиво вклинился Унарипишти, – Как скажет, так тому и быть. А пока ты, Джэгэ, ханом станешь, все мы поседеем!

– Деду недолго осталось, – мрачно сказал Джэгэ, – Все знают, что он последнее время болен. Силы у него не те уже…Скоро он передаст мне власть над племенем.

С тяжелым сердцем Илуге признал, что ему доводилось слышать такие разговоры. Однако то, что Джэгэ за спиной у хана договаривается с этими скользкими чужеземцами, оставляло ощущение гадливости.

– Мы рады найти в наследнике хана своего единомышленника, – просипел Даушкиваси, – Быть может, у вашего хана плохие советчики. А ты, его внук, рано или поздно склонишь его к мудрому решению.

– Я в этом не сомневаюсь. И года не пройдет, как джунгары встанут под ваши знамена, – пообещал Джэгэ.

" Ишь, обещания раздает, словно уже хан, словно воля деда для него ничего не значит", – зло подумал Илуге, – Прыткий больно!"

– Нам бы очень хотелось в это верить, – ввернул Унарипишти, – Тем более, что все больше племен присоединяются к нам. Вот, после ваших кочевий поедем к уварам и койцагам. Верные люди сказали нам, их вождь Цахо уже летом готов выставить своих воинов.

– Да, да, – поддакнул Даушкиваси, – Если джунгары слишком долго тянуть будут, и без них пойдем. А тогда кусайте локти, что не вам вся слава достанется!

– Значит, будут вам воины к лету! – вспыхнул Джэгэ.

" Глупец, – мысленно одернул его Илуге, – Тебя же дергают за веревочки, как приманку над силком! Эх, глупец!"

– Сразу видно будущего вождя. Сказал – что отрезал! -с уважением произнес Унарипишти, – Если тебе, хан, понадобится наша помощь и совет, – мы будем готовы оказать ее тебе. В делах… самых разных.

По тому, как он понизил голос на последней фразе, Илуге понял, что дела эти не самого простого свойства.

– Благодарю, – важно ответствовал Джэгэ, тоже, видно, поняв, о чем речь, – Быть может, мне ваша помощь и понадобится. А, может, и нет. Судя по тому, что мой дед услыхал от Кухулена, Дархан без вашей… помощи не обошелся. Правда, доказательств так и нет.

– То-то и оно, что нет, – строго произнес Даушкиваси, – Потому, что болтает этот полоумный старик, повторять умным людям не следует.

– Ну, мы друг друга поняли, не будем омрачать ссорой столь полезную встречу, – скороговоркой произнес Унарипишти, – Ты, хан, – я ведь, между нами, разумеется, – уже могу называть тебя так? – в случае чего извести нас. Но, может, твой дед еще и примет нужное для нас всех решение. Ты его… еще подтолкни.

– Подтолкну, – снова пообещал Джэгэ.

Потом ургаши, простившись, ушли в свою юрту, а Джэгэ, подозвав коня, медленно двинулся в путь, но не напрямик к становищу, а по небольшой котловинке, где не так давно проходили столь памятные сердцу Илуге скачки. Котловинка, – Илуге знал это, выведет его к северу от становища на расстояние, достаточное для того, чтобы никто не мог заподозрить его, откуда он на самом деле возвращается.

Выждав некоторое время, Илуге направил коня следом. Возможно, у Джэгэ есть единомышленники. Возможно, они и впрямь склоняли Темрика принять такое решение. Но то, что Джэгэ так рвется занять дедово место, было неожиданным и неприятным. С другой стороны, вроде бы ничего впрямую сказано и не было. Хотя от этих осторожных намеков как есть тошно становится. Непрост оказался наследник, и, хоть и юн, а нутро у него червивое…

Придерживаемый Илуге, неплохо знавшим котловинку, конь ступал копытами по мягкой земле склонов, избегая каменистых участков, где стук копыт мог бы его выдать. Джэгэ, напротив, ехал не таясь – или не знал дороги. Илуге было далеко его слышно. Услышал он, как вдруг к топоту копыт одного коня прибавился бешеный галоп другого. Потом обиженно заржала лошадь, которую явно вздернули на дыбы. Кто это такой горячий, что не бережет коня?

– Ты…ты…мерзкий ублюдок! Я все слышал! Слышал, о чем ты договаривался с ургашскими тварями! – дрожащий от ярости голос Чиркена эхо далеко разнесло по котловинке. Значит, Илуге был не одинок в своей слежке за чужаками.

– И о чем я с ними, по-твоему договаривался? – холодно спросил Джэгэ, – То, что я считаю поход в Ургах удачей, все слышали. А остальное – уж не послышалось ли тебе? Не плетешь ли ты сеть, чтобы опорочить меня перед дедом, сын Тулуя – предателя?

– Пускай дед решает, – запальчиво выкрикнул Чиркен.

– А я даже знаю, что он решит, – ухмыльнулся Джэгэ, – Особенно сейчас.

– А что – сейчас?

– Да неужто не знаешь? – притворно удивился Джэгэ, – Вчера отец одной красавицы меня блюдом с мясом угостил.

– Поздравляю с успешным сватовством, – нетерпеливо выпалил Чиркен, – Только мне-то что за дело!?

– А то, что красавицу зовут Шонойн, – голос Джэгэ просто-таки сочился злорадством.

– Не может быть! – выдохнул Чиркен и по его голосу Илуге понял, что девушка ему не чужая, – Не может быть! Ты лжешь, змееныш!

– Спроси у нее сам!

– Шонойн – моя невеста! Она мне с рождения обещана!

– Кто же держит обещания, данные предателю? А я – наследник хана, и скоро ханом стану. Отец невесты за мной до самого порога бежал, все кланялся, себя от счастья не помнил!

– Я убью тебя, змеиный последыш! Я тебя убью!

– Давай-давай. Я прикажу вспороть тебе брюхо мечом, и прикажу подать твои потроха за свадебным пиром, – издевался Джэгэ, – То-то будет деду радости, а то уж больно он последнее время с тобой, сучье семя, нянчится!

– Не бывать этой свадьбе! Ты меня слышал? Не бывать! Шонойн – моя!

– Я намну ей бока так, что она даже о тебе и не вспомнит. А ты приходи на свадьбу, Чиркен. Веселая будет свадьба!

* * *

Темрик ургашам отказал. Весть об этом волной прокатилась по становищу. Ургаши еще мялись, затягивали с отъездом, видимо, все еще надеясь переубедить хана. Люди были взбудоражены решением хана, многие ворчали, распаленные мыслями о набитых сокровищницах Ургаха. Раздавалось много недовольных голосов, по вечерам в юртах кипели жаркие споры. Илуге старался таких разговоров избегать – не до того было.

О том, что видел, он решил никому не говорить. И за ургашами следить перестал. Теперь пусть Чиркен думает – у него и прав, и сторонников больше. А его, Илуге, помощь, Чиркену уж точно не нужна. Случится что – он молчать не будет, скажет все как было. Не случится – перед тем, как уехать следом за "принцами", сходит к Онхотою. А пока лучше выкинуть все это из головы, – свои дела уладить надо.

Последние события, которые вдруг так лихо закрутились вокруг женских дел, круто изменил его взгляд на многие вещи. В первую очередь он сам по-новому посмотрел на сестру. Детского в ней уже совсем не осталось – по весне ей сровнялось шестнадцать, а сватов иной и к четырнадцати годам засылает, а если девушке восемнадцать, и она не замужем, уже начинают считать, что что-то с ней неладно. Так что Баргузен-то со своим жениховством нельзя сказать, что впереди коня скачет. И вовремя это. Согласится он, Илуге, – будет у Яниры и защита, и дом. Можно будет уходить с легким сердцем.

Только все равно не знал он, с какой стороны за дело взяться. В семье это – забота женщин, они только и знают, что о таких делах языки чесать. А он что? Может, поговорить все-таки с сестрой? Может, у нее самой есть кто на примете? Молодые парни вокруг нее так и вьются, – каждый норовит помочь ведро поднести, у коновязи позубоскалить…Может, будет несправедливо пообещать ее Баргузену, когда он ей не люб? Баргузена не всякий вынесет – бывает и зол, и колюч, и желчен. И привык добиваться своего. Уедет он, Илуге – не возьмет ли Яниру силой?

Перемену в его поведении заметила даже Нарьяна – последнее время Илуге упорно оказывался от ее приглашений, и некоторые весьма приятные занятия пришлось сократить. Поскольку Илуге не говорил девушке о том, что его гложет, она по свойственной всем женщинам привычке придумала для себя что-то и тоже стала вести себя холодно и насмешливо. Правда, Нарьяна как раз не относилась к тем, кто копит обиды в себе.

В тот день Янира с утра уехала к Онхотою, где обычно пропадала надолго, и Илуге, которому уже изрядно надоело сидеть в юрте, не без радости согласился съездить с Нарьяной набрать дикого лука и чеснока – сейчас молодая зелень служила приятной добавкой к надоевшему за зиму хуруту. Однако, не успели они отъехать от становища, как Нарьяну прорвало:

– Ты мне объяснишь, наконец, что происходит? – бушевала она, – Ты сидишь в своей юрте, как заспавшийся в норе сурок. Ты болен? Или я попросту тебе надоела, и ты решил от меня избавиться? – на последней фразе ее голос подозрительно дрогнул.

– Да нет, – Илуге разговор был неприятен, в основном потому, что он попросту не знал, как объяснить Нарьяне снедающие его противоречивые чувства.

– Тогда объясни, – потребовала та.

– Я был болен, – Нарьяна сама подсказала ему возможный ответ.

– Что, опять рука? – встревожилась девушка, – Вроде бы травы, что прислал шаман, хорошо помогали… А я и не знала… Что ж ты раньше не сказал?

– Как-то… не хотелось, – вяло проговорил он. Врать Нарьяне не хотелось тоже. Однако она не унималась.

– Сейчас доедем вон до той колки, и остановимся, я посмотрю, – решительно заявила она, – В юрте вечно темно, а на солнышке уже вон как хорошо, тепло…

Илуге вовсе не возражал против того, чтобы расположиться на пригорке. Признаться, в голову ему как-то сами собой полезли весьма приятные мысли. А здесь, на солнышке… Если остановиться так, чтобы их не заметили, вполне можно заняться тем, чего в последнее время обоим не хватает.

Заехав за сопку так, чтобы их никто не увидел, они расположились на небольшом пригорке, поросшем сплошным ковром каких-то крошечных белых цветов. Илуге безропотно позволил Нарьяне снять с себя халат и безрукавку, как бы ненароком поглаживая девушку свободной рукой по спине и волосам. Они жадно поцеловались, вмиг забыв о цели своего приезда. В безоблачном небе высоко над ними висела какая-то птичка, раздавленные цветы пахли нежно и терпко. Кони, многозначительно фыркая, отошли и принялись щипать сочную молодую травку неподалеку.

Когда, спустя какое-то время в состоянии умиротворенного блаженства, Нарьяна приподнялась на локте, Илуге улыбался. Ее взгляд упал на его руку и губы искривились:

– И впрямь скверно выглядит. Как сплошной синяк.

Илуге и сам знал. Рука заживала плохо. Рана не затягивалась, из нее сочился гной и сукровица, не смотря на все старания Яниры. Хуже всего, что он все время чувствовал ее, словно тяжелый бесполезный придаток. Пальцы последнее время сгибались плохо.

– Да. Не очень выглядит, – коротко сказал он.

– Надо лечить тебя, – озабоченно произнесла Нарьяна, ощупывая рану, надавливая в разных местах, – Сегодня вернемся, у меня баню запарим. Ивовая кора сейчас в полной силе, надерем ее – и посадим тебя в бочку, у нас большая бочка есть. Посидишь так, потом закутаем в одеяла – и поутру как новенький будешь. Моя бабка так много хворей изгоняла…

И оставить Яниру с Баргузеном на ночь одних? Илуге молча помотал головой и принялся одеваться.

– Дальше поедем или будем тут лежать? – чуть более резко, чем следовало, спросил он.

На лице Нарьяны проступали разочарование и обида. Илуге нарочно повернулся к ней спиной, принялся поправлять подпругу.

– Да наплевать тогда, – закричала она, трясущимися руками натягивая на себя сваленную в груду одежду, – Еще я тебя уговаривать буду! Хоть подохни – жалеть не буду! Чего выставился? Понадоблюсь – сам явишься, понял?

– Понял, – мрачно кивнул Илуге, наблюдая, как она одним плавным, гибким движением взлетает на коня и с места посылает его в галоп, – только две длинных косы бьются на ветру.

Тьфу ты, пропасть! Илуге растерянно мял забытую девушкой шапку. И чего она так взбесилась? Разве их поймешь?

Вздохнув, он тоже сел в седло и не торопясь потрусил дальше, на поиски приметной полянки. Дело-то все равно доделать надо, вон и торбу припасли…

Он уже отъехал достаточно далеко, следуя по высокому берегу овражка, с другой стороны густо заросшего ивой, когда сзади раздался топот копыт. Нарьяна! Остыла, поди. Илуге внутренне почувствовал облегчение. Не хотелось ссориться, тем более, что он так и не понял, из-за чего. Подъехав, девушка остановила коня, откинула с лица волосы. Илуге развернул коня ей навстречу, так, что его гнедой и ее буланая кобыла потерлись друг о друга мордами. И примиряюще улыбнулся:

– Я вовсе не хотел тебя обижать.

Ее лицо осветилось улыбкой, а потом вдруг замерло. В какую-то долю мгновения он услышал свист стрелы со стороны ивняка, начал поворачивать голову, – и в этот момент Нарьяна, послав коня навстречу, прыгнула с седла, прикрывая его.

– С ума сошла! – заорал Илуге, когда они оба свалились наземь и он больно ударился спиной, – так, что у него из легких выбило весь воздух. Он попытался было высвободиться… и увидел оперение стрелы, торчащее у нее в спине.

– Не-е-ет! – его вопль эхом прокатился по степи. Казалось, даже земля задрожала. Или это дрожало его тело, когда, судорожно дыша, он медленно и осторожно, сжимая девушку в объятиях, повернулся набок. Ее глаза были закрыты, но кровь изо рта, как бывает в таких случаях, не лилась. Трясущимися руками Илуге коснулся стрелы. Она сидела неглубоко. Даже очень неглубоко. Его пальцы нащупали звенья кольчужки в той самый момент, когда Нарьяна открыла один глаз. И застонала.

В этот момент Илуге понял все, что чувствует мужчина, когда хочет побить свою женщину. Он отпустил ее и откатился навзничь, сглатывая застрявший в горле комок.

– Илуге! Стреляли в тебя! – прошептала Нарьяна. Ее губы кривились в насмешливой гримасе, но лицо было каким-то серым, неживым. Оперение стрелы все еще тошнотворно торчало у нее из спины, – Я ведь знала, что на мне кольчуга, Ягут сделал. Только не вставай!

– Клянусь, женщина, я сейчас тебе все кости переломаю, – зарычал Илуге, трясясь от запоздалого испуга, облегчения и ярости. Когда они раздевались, он совершенно не запомнил, что именно в тот момент полетело на землю.

– Потом! – глаза Нарьяны были серьезны, – Он может быть все еще здесь. Кто-то хочет убить тебя, очнись! Кто? Зачем?

– Я не знаю, – в голове вихрем носились по кругу подозрения. Кто? Зачем? Неужели ургаши решили отомстить за оскорбление? Или это Чиркен решил, наконец, отомстить за отца? Или Джэгэ решил избавиться от свидетеля? Великий Аргун, и когда он успел нажить столько врагов?

Илуге тряхнул головой. Потом. Он подумает об этом потом. Сейчас надо подумать о том, чтобы не попасть под второй выстрел.

– Кто бы он ни был, убийца все еще сидит в ивняке. Поднявшись, мы снова станем мишенью.

– Я могу прикрыть тебя! – предложила девушка.

– Следующая стрела может попасть тебе в глаз, – прошипел Илуге, – Или в шею. Она может быть отравлена. Стрелок хорошо укрыт, и мы его оттуда вряд ли выманим. Мы должны как можно быстрее убраться отсюда. Сумеешь уйти на одном стремени? Прикроемся лошадьми.

Ну конечно, он сам видел ее на тренировках. Нарьяна молча кивнула. Подозвав коней, оба одновременно прыгнули, уцепившись за луку седла, повиснув сбоку и опираясь на одно стремя. Отъехав на полет стрелы, они смогли, наконец, сесть ровно и оглянуться. Никого.

Теперь Илуге видел, что, несмотря на свою браваду, девушка кривится от боли, на лбу выступили бисеринки пота. Или все-таки задело? Он осторожно выдернул стрелу: наконечник защемило между двумя колечками, однако он даже не оцарапал кожу.

– Болит? – он ощупал место, куда попала стрела. Нарьяна охнула.

– Возможно, ребро треснуло, – пробормотал Илуге, – Ехать сможешь?

– Угу, – Нарьяна держалась не слишком хорошо. Как всегда, когда спало первое напряжение, боль вернулась с удвоенной силой. С ним тоже так бывало.

Илуге осмотрел зажатую в руке стрелу. Так и есть – наконечник смазан чем-то темным.

– Стрела отравлена, – глухо сказал он, – Если бы ты получила хоть царапину…

– Пойду поклонюсь в ноги Ягуту, – побелевшими губами прошептала та, – Он ведь совсем недавно мне кольчугу сделал. Мне она так нравилась, – легкая, красивая. Как серебро. Я ведь ее сегодня так просто надела, из чистого удовольствия…

– Носи всегда, – мрачно посоветовал Илуге, – Судя по всему, находиться со мной рядом… небезопасно.

– Надо ехать к Темрику. Сейчас ехать, – в ее голосе копились сдерживаемые слезы.

– Тебе надо сначала ребра осмотреть, – рявкнул Илуге. Вот упрямая!

– Сначала к хану. Пусть сам на мою спину полюбуется! – глаза Нарьяны сверкнули.

Илуге не стал спорить. Не сейчас. Они понеслись со всей возможной скоростью, вспугивая мелкую живность, вылезшую погреться на солнышке. К концу скачки Нарьяна еле держалась в седле, поэтому они в результате остановились у ханской юрты – до нее было просто ближе.

Стоявшие на страже воины попытались было протестовать, но увидев выражение лица Илуге, полуповисшую на нем девушку и стрелу в его руке, молча расступились.

Хан был один. Должно быть, он отдыхал, потому что его лицо какое-то время оставалось обмякшим и лишенным выражения, когда Илуге, еще не успокоив дыхание, одним духом выложил ему последние события. О своих подозрениях, правда, умолчал. Может, убийцу прямо по горячим следам схватят, и ему не придется быть доносчиком на ханских внуков – обоих?

Едва он замолчал, Темрик рявкнул:

– Шамана сюда! Живо! Бозой! Хойбо! Собрать десять воинов и послать к ивнякам, что к северу отсюда, за ложком. Осмотреть следы!

Он с большим проворством поднялся и сам помог уложить Нарьяну на живот, поднял кольчужку и ощупал ей спину опытными пальцами.

– Хороша кольчуга, – проговорил он спустя какое-то время, качая головой, – Такая стрела могла и звенья разорвать. А так – скорее всего ты прав, ребро треснуло. Пущай со своими девками ошалелыми не носится, а для разнообразия в юрте до новой луны посидит. Ну, и на спину опрокидываться какое-то время будет несподручно, – хан хохотнул, но потом снова посерьезнел, – А вот с тобой, парень, разговор у нас будет серьезный.

– Одно можно точно сказать – мрачно сказал Илуге, – Стрела-то джунгарская!

Стрела и правду была джунгарская, с белым оперением.

– А вот наконечник-то, поди, не Ягут ковал, – сказал хан, поднося стрелу к глазам, потом осторожно понюхал, – А-а-а, взвар аконита. Распространенный яд, везде его варят, – Старая это стрела. Не этой зимой сделана. С чего бы?

Теперь и Илуге увидел, что наконечник выделан куда хуже, чем у тех стрел, что он сам носил в колчане.

– Пожалел, может, новую-то? – предположил он.

Хан только посмотрел на него, и Илуге понял, что сморозил глупость.

– Что стряслось? – на пороге бесшумно возник Онхотой. Увидев лежащую девушку, он был возле нее, прежде чем кто-то из них раскрыл рот. Выслушал слова Илуге, не поднимая головы и продолжая ощупывать спину Нарьяны. Когда поднялся, Илуге увидел, что его неприятные, льдисто-голубые глаза спокойны. Значит, можно перестать тревожиться и ему.

– Иди к Ягуту, благодари, – буркнул Онхотой, – Корову попросит – давай корову. Коня попросит – коня дай. Спасла девке жизнь его кольчуга. А девка твою жизнь спасла. Так что ты снова в долгу, – в ледяных глазах зажглись смешинки, твердые губы дрогнули.

– Еще бы знать, кто стрелу послал, – нерешительно спросил Илуге.

– Я, пожалуй, догадываюсь, – медленно, словно раздумывая, произнес Темрик, – Но тогда все совсем запутывается…

Илуге, затаив дыхание, ждал. Хан иногда любил сделать такую вот внушающую уважение паузу, заставляя собеседника вдоволь помучиться.

Он уже совсем было расхрабрился, чтобы все-таки нарушить воцарившееся долгое молчание, как вдруг снаружи раздались чьи-то возбужденные голоса. Буквально отметя с дороги стражника, в юрту ворвался Буха, – бледный, с непривлекательно отвисшей губой и мутным, испуганным взглядом. Взгляд хана метнулся к нему и резко сфокусировался.

– Что с Чиркеном? – безо всяких предисловий спросил он. Дородный Буха медленно повалился на колени, норовил ползти. В его глазах блестели слезы.

– Клянусь, я не знал… Никто не знал… Прости, великий хан, – невнятно бормотал он.

– Говори! – рявкнул Темрик и его рука медленно попозла к левому боку, комкая блестящую шелковую ткань.

– Чиркен…Чиркен ушел… – давясь словами, пробулькал Буха, – Говорят, у них с Джэгэ вышла ссора. Ну так они все время сцепиться норовили… А ночью Чиркен выкрал девушку – Шонойн, о которой Тулуй с ее отцом, Галбаном, еще с рождения договорились. Галбан-то ее, как оказалось, Джэгэ недавно пообещал. Вот Чиркен и выкрал ее. А только Джэгэ с его нукерами, видно, ожидали чего-то в этом духе, так как юрту стерегли. Пошли в погоню. Чиркен с девушкой хотели за Уйгуль уйти, а тут нукеры стрелять начали… Клянутся, что не знали, кто девушку украл, темно, мол, было… Девушку-то потом ниже по течению нашли – на берег ее вынесло, стрела ей в шею попала… А Чиркена не нашли. Может, добрался до того берега и ушел-таки к косхам, как хотел…Я не знал ничего об этом, не знал, клянусь!

Теперь Илуге увидел, что лицо Темрика стало почти таким же серым, как у Нарьяны. Хан руками все тер и тер себе грудь. Раскрыл рот, силясь что-то сказать, но захрипел и начал валиться на бок. Илуге с Онхотоем подхватили его, и шаман вдруг не своим голосом заорал:

– Вон отсюда!

Буха, напуганный еще больше, чем до того, выскочил из юрты с удивительным проворством.

– Ч-что с ним? – губы Илуге тряслись, когда он увидел, что глаза Темрика закатились, а дыхание еле прорывается сквозь пересохшие губы.

Онхотой бесцеремонно разорвал ханский халат, отстегнул ножны с поясом и уложил Темрика на то самое место, где только что лежала Нарьяна. Та, поднявшись и прислонясь к стене, смотрела на хана с нескрываемым ужасом:

– У меня… так с отцом было, – невидяще глядя куда-то в сторону, вдруг сказала она, – Вот так же как-то закричал на меня… потом схватился за грудь… и умер.

– Во-о-он!