Текст книги "Золотой фазан"
Автор книги: Ольга Погодина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Эпилог
– Мама!
Коля с размаху налетел лбом в дверной косяк, под которым два года назад проходил свободно. Мать, оглянувшаяся посмотреть, кто пришел, выронила из рук горшок с исходящей паром картошкой. Коля бросился подбирать, руки матери охватили его голову и она заплакала, бессильно опустившись на стул.
– Колька! – на шум прибежала сестренка Ириша, загорелая, голенастая и на голову выше той, что Коля помнил. Приплясывая вокруг них, она торопилась рассказать все свои незатейливые новости, норовила ухватить тайком картошки со стола и тем самым привела в чувство все еще всхлипывающую мать.
– Коленька… живой… полгода от тебя вестей не было…
– Последнее письмо я в январе из Николаевска отправлял, – смутился Коля, – А потом, как опять на Ханку ушли, так и до мая. После Ханки еще дальше вглубь ходили, на Лэфу, там такая глушь, что и письмо не с кем передать…. А уж когда в Хабаровку вернулись…там уж чего писать… сам я быстрей приехал…
– Ох уж мне эта ваша Ханка, – улыбнулась сквозь слезы мать.
– Да работы там оказалось пропасть. И за пять лет не управиться. Но теперь пусть другие нам вслед идут, а мы с Николаем Михайловичем в Петербург поедем, его отчет представлять.
– И ты поедешь? – всплеснула руками мать.
– И я поеду, – гордо вскинул голову Коля, – Николай Михайлович мне рекомендацию дает, в Варшавское юнкерское училише, – До Петербурга поеду с ним. Ему спутник для сопровождения коллекции надобен, он сам мне сказал. А слово у Николая Михайловича знаешь какое крепкое!
– Благослови его Господь, – пальцы матери задрожали. Коля знал, каких трудов ей стоило пристроить сына в гимназию. О большем для него после смерти отца она не смела и мечтать. А Варшава открывала перед Колей такие перспективы, что голове впору закружиться!
У двери раздались шаги, скрипнула дверь в сенях, однако ни мать, ни Иришка и ухом не повели, словно человек шел хорошо знакомый.
– Кто это? – Коля слышал, как кто-то в сенях раздевается.
– Да это Наденька, жиличка наша, я же тебе писала, – пояснила мать, – Родион Андреевич как-то привел, попросил пустить жиличку, в лавке у него она работает. Ну, я твою комнату ей и отдала до поры…
Прежде чем Коля открыл рот, чтобы сказать, что теперь, пожалуй, придется жиличке поискать себе другое жилье, дверь отворилась и в комнату шагнула девушка, на ходу стаскивая платок с льняных волос:
– Здрассьте, Лидия Станиславовна, вот я тут Ирише леденцов купила…
Голос ослабел и замер, словно гостье вдруг не хватило воздуха. Обернувшись, Коля увидел, что у косяка, охватив пальцами горло, стоит и смотрит на него моховыми глазами та, что так часто снилась ему по ночам:
– Настасья…
– Да вы знакомы! – удивилась мать, – И что я, дурочка, не сообразила, что на Уссури вы могли повстречаться! А почему Настасья?
– Надя, – успев прийти в себя, сурово отрубила Настасья, – Нет у меня другого имени.
– Надя, – послушно повторил, растерявшись, Коля.
Потом они долго, до самой поздней августовской темноты, пили чай, и Коля рассказывал все, что с ним приключилось за эти два года, а женщины послушно ахали. Наконец, мать, видимо, ощутив его нетерпение, увела спать Иришку, и они остались одни.
– Настасья…
– Надя, – моховые глаза глянули жестко, – Теперь я Надя. Николай Михайлович велел мне старую жизнь забыть, и в реку вместе с именем выбросить.
– Николай Михайлович? – изумлению Коли не было границ, – Когда? Как?
– Это я уж потом, от твоей матери поняла, кто он таков, – сказала Настасья, – нет, Наденька! – а тогда… тогда он просто пришел в тот трактир. И стал играть. Долго играл. Почти все проиграл, а потом выигрывал начал. И выиграл у моего «суженого» все подчистую. А потом и меня.
Коля глядел на нее во все глаза и вспоминал, как его распекал Николай Михайлович. Как было обидно ему тогда, как он считал Пржевальского бесчувственным трусом. Но все, что видел он потом, – и в гавани святой Ольги. И на Ханке, и во Владивостоке, и В Николаевске, – теперь складывалось, будто мозаика, в единую картину.
– Потом он велел мне ждать, а сам ушел, – продолжала рассказывать девушка, – Вернулся с Родионом Андреевичем. Я тогда как в тумане была. В карты выиграли…теперь вот ведут куда-то. А Николай Михайлович меня в лодку посадил:
«В Иркутск, – говорит, – С Родионом Андреевичем поедешь. От здешней мерзости подальше. А прежнюю свою жизнь забудь и в реку с именем выбрось. Вот так!» И как в воду-то плюнет!
– А дальше что?
– Стою. Смотрю на него. Он помолчал-помолчал, а потом говорит: «Молодец, говорит, девица. Крепкой породы. Не завыла. А завыла бы, дак я б тебя обратно вернул!»
– Ну, это он так просто сказал, потому что женских слез не выносит, – вставил Коля.
– Потом я это из твоих писем поняла. А тогда…тогда испугалась очень.
– Так и расстались?
– Да, почти. Потом пошел он было по берегу, потом обернулся и спрашивает: «Ну-с, девица, надумала ли, как тебя теперь называть?» Запомнить, говорит, хочу для истории.
– А ты?
– Я говорю – Надеждой. Теперь меня будут звать Надеждой.
– А он?
– Помолчал, а потом крикнул, уже совсем издалека: «Хорошо придумала! И смотри, Надежда, чтоб ее у тебя теперь никогда и никто не посмел отнять!»
© Copyright Погодина Ольга Владимировна, 10/08/2010.
