Текст книги "Стылый ветер"
Автор книги: Ольга Кузьмина
Соавторы: Александр Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Глава 11
Девятое октября. Полдень.
«..Доктор оккультных наук, магистр огненной и воздушной стихий Жозеф Вальден».
Альбрехт отложил в сторону свиток и задумался. Верить или не верить этому странному письму?.. Ему уже тридцать пять лет, а он еще ничего выдающегося не совершил. Должность полковника для человека с его способностями – далеко не предел мечтаний. А ведь астрологи всегда предсказывали ему блестящую карьеру.
За окном, в лучах полуденного солнца, блестела речка Морава. Война, которую он так ждал, большая война, уже шагает совсем рядом, неся одним разорение и смерть, а другим, избранным судьбой, продвижение и славу. И только он сидит в этом Олмюце, дожидаясь неизвестно чего.
Стук торопливых шагов прервал его размышления. Дверь кабинета распахнулась.
– Ваше превосходительство!.. Они все-таки решились!.. Я прямо с сейма. Моравский сейм принял решение присоединиться к восставшим чехам.
– Неудивительно. Как только они узнали, что Турн двинул сюда войска, так сразу все стали ярыми протестантами... Благодарю за службу! – Альбрехт покровительственно похлопал посыльного по плечу. – Отдыхайте.
«Пусть все пока отдыхают... – думал Альбрехт. – Неужели это ЗНАК? Неужели именно сейчас? Это письмо и сейм, принявший решение восстать против императора! Таких совпадений просто не бывает. Это судьба... Значит, в Зальцбурге, не позднее двадцать первого числа...
Поддержать восстание? Всем полком перейти на службу к Турну? Что это мне даст? Таких полковников у него уже много. Планы государственного устройства Чехии, Моравии, Силезии и прочих стран, готовых присоединиться к ним, широко известны. Еще одна Речь Посполитая. Если бы у меня или хотя бы у моей семьи были обширные владения, я мог бы использовать сейм, как политический рычаг. Но кому нужен обычный полковник? Боюсь, на службе панам и сеймам я не только не сделаю карьеры, но и лишусь всяческой денежной поддержки. Ведь Речь Посполитая не в силах содержать крупную регулярную армию. Шведы их бьют в хвост и в гриву. То же самое будет и здесь. К тому же если бы я поддержал чешское восстание до решения сейма и своей вооруженной силой повлиял на моравских панов... Тогда бы протестантам было за что меня оценить и наградить. Но они уже сами решились. Момент упущен... И как, скажите на милость, полковник протестантской армии будет чувствовать себя в католическом Зальцбурге?
Единственный способ выделиться – поступить не как все. Все тут готовы присоединиться к побеждающему Турну. Значит, надо идти против течения. Хороший удар по восставшей Моравии – это будет достойная услуга католикам. Меня сразу заметят.
Попытаться арестовать сейм?.. Бесполезно. Их слишком много, да и солдаты не станут стрелять в собственную знать... Значит, спасать, что можно. Увести свой полк на соединение с верными императору силами, пока солдаты не дезертировали в массовом порядке или не переметнулись в армию бунтовщиков.
Дворяне на сейме. Они сейчас на радостях перепьются. А я захвачу Моравскую государственную казну... Так просто: ее охраняют солдаты моего полка. Государственная печать, казначейство, все прочие формальности к черту. Раз у этих болванов восстание, то и мне плевать на порядок. Они свергли старое правительство, подчинявшееся Фердинанду, и займутся сейчас формированием нового. Надеюсь, у них еще не скоро возникнет мысль поставить на охрану казны верных людей. А хоть бы и скоро. Надо их опередить. Послать на усиление караула два десятка лично мне преданных солдат. Перегрузить все ценности в ящики, в полковой обоз. Приготовиться к выступлению, а ночью уйти к венгерской границе.
Если все получится, если я вырвусь отсюда с полком и казной... А двадцатого ждите меня в Зальцбурге, доктор оккультных наук».
Альбрехт решительно встал, надел поверх камзола кирасу, перевязь с пистолетами и шпагой. Капельки пота блестели на его высоком лбу. Он глубоко вздохнул, подкрутил лихой ус и стремительным шагом направился к казармам, еще раз перебирая в уме все необходимые секретные распоряжения и официальные приказы, которые ему нужно было отдать для осуществления своего дерзкого плана.
– Alarm!
Нервно взвыла полковая труба. Ударили барабаны. Поднятые по тревоге солдаты торопливо выстраивались на плацу перед казармами. Построившись, они замерли, вперив свои глаза в чешского дворянина Альбрехта Вацлава Эусебиуса Валленштейна. Пока еще просто полковника.
– Солдаты!..
Неважно, что он будет сейчас им говорить. Важно то, какой он сделал выбор и сколь решительно будет теперь стремиться к своей цели. Где-то в небесах маленькая песчинка упала на чашу весов, приведя их в движение. Миллионы жизней будут зависеть теперь от этого человека.
Вечером девятого октября, почти на закате, Цебеш с Ольгой въехали в Линц. Каменные стены и стража у городских ворот. Узкие улочки и черепичные крыши. Трактир «Белый камень», где они остановились, действительно был сложен когда-то из белого камня. Но с тех пор стены впитали в себя копоть и грязь нескольких столетий, превратившись во что-то грязно-серое, и о былой белизне напоминала лишь периодически подновлявшаяся вывеска с названием.
Впрочем, в трактире было довольно уютно. Цебеш снял две отдельные комнаты на втором этаже, заплатил за три дня вперед и отправил Ольгу наверх устраиваться, намереваясь, видимо, поговорить о чем-то с хозяином с глазу на глаз. Белобрысый мальчишка, работающий при трактире, взялся ее проводить. По дороге он засыпал Ольгу самыми разнообразными вопросами и предложениями, основной смысл которых сводился к «а че это вы сюда приехали?» и «тока свисни, я все-все достану, причем по дешевке».
В комнате оказался камин, кровать, комод и даже зеркальце, заглянув в которое Ольга увидела измотанную волнениями и долгой дорогой чумазую девицу в пропыленном платье.
Мальчишка выжидательно застыл в дверях.
– Может, вам камин разжечь?.. – Ольга отрицательно качнула головой. – А ужинать вы, это, когда? А то я распоряжусь, только скажите... Тут напротив магазин готового платья есть. И ванную я могу устроить. Мигом сбегаю, а?.. Убираются здесь по утрам. Позвать фрау Эльзу, чтобы что-то переставить, почистить?
– Нет. Ничего не надо пока. Я просто хочу отдохнуть, – сказала Ольга, а про себя подумала: «Он ведь не уйдет, пока не получит своих чаевых. А у меня нет ни гроша... Цебеш даже и не подумал, что мне будет необходима какая-то сумма на расходы. Без денег я совершенно беспомощна в этом мире».
Мальчишка скривил разочарованную и даже, кажется, возмущенную рожицу и уже отвернулся, чтобы уйти. Но, вспомнив, с порога сказал:
– Тут у вас на столе колокольчик. Если что, эта... Звоните, платите, и я все-все устрою! – И закрыл дверь.
Ольга с облегченным вздохом упала на кровать, только сейчас почувствовав, до чего она устала. Впрочем, вскоре в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошел Цебеш.
– Ну, как устроилась? Мы тут пару-тройку дней поживем, пока я не решу одно дело... Никуда не ходи. Если что надо, говори мне – куплю. Ну все, отдыхай. – Он уже собирался захлопнуть дверь.
– Цебеш!
– Зови меня дядя. ДЯДЯ. И по возможности по-немецки.
– Ну хорошо, «дядя»... Вы сейчас опять пропадете по этим своим делам, а я останусь тут без гроша, помирать от скуки. Даже служанке положено платить какое-то жалованье. А я, кажется, теперь ваша племянница? Мне даже нечего было дать этому мальчишке на чай. А еще мне хочется другое платье. Помыться хочется, наконец. Уже тошнит от этой пыли и грязи... Какую-то книжку – смотреть не могу на ваши псалмы. – Она говорила с Цебешем холодно, не повышая тона, но, тем не менее, умудрилась выплеснуть на него все накопившиеся эмоции.
Старик поморщился, как от зубной боли, но ничего не сказал. Только запустил руку в свой кошелек и вывалил ей на комод горсть монет.
– Вот. Я действительно совсем упустил это из вида... Отдыхай. С каждым днем твой немецкий все лучше. – И он вышел, закрыв за собой дверь.
«А ведь я и правда говорила с ним исключительно по-немецки, – изумилась Ольга. – Какой выразительный, однако, язык... Так. Серебряные кругляши – это талеры. Мелкие монетки из какого-то сплава – крейцеры... Или пфенниги?.. Интересно, сколько их нужно на талер?
Ладно. У меня двенадцать талеров. Это, кажется, немало. И еще около тридцати этих, мелких. Посмотрим, что на них можно купить... В первую очередь мне нужна сейчас горячая ванна. Душа у них, конечно же, нет... Потом поесть, выспаться и...»
Она взялась за колокольчик.
Снова забил колокол над центральной площадью Клагенфурта. Десятое октября. Два часа после рассвета. Франко опять заскулил. Он уже второй день не жрал. Как, впрочем, а Густав.
– Заткнись! – Густав отвесил ему пинка. Настроение было и так не ахти. Теснота. Пятнадцать человек в камере, рассчитанной на троих, – это не шутка. И главное – их ели поедом блохи.
Когда Хорват, не столько пытками, сколько угрозами, вызнав у них все что только мог, оставил их на попечение коменданту Дрангу, тот просто не знал, что с ними делать. Капитан так боялся, что его накажут за помощь преступнику и за растрату казенных денег, что впал в глубокое расстройство и начал пить. Чтобы хоть как-то покрыть недостачу в казне, он велел вылавливать всех подозрительных, заковывать их в цепи и продавать частным лицам, на тяжелые каторжные работы. Первыми он, естественно, продал Густава и Франко. Однако у Густава был в Висе знакомый кузнец, так что им удалось освободиться от цепей и бежать. И вот, надо же было так глупо вляпаться в Клагенфурте! Их опять задержала полиция Христа. Никто не предъявлял никаких обвинений, не грозил пытками. Голодных и избитых, их просто бросили в эту камеру. От подобной неопределенности было еще страшней, чем от угроз или пыток Хорвата.
Компания в камере подобралась весьма пестрая. Слепой седовласый старик, которого привели в каземат вместе с двенадцатилетней девчонкой-поводырем, что-то занудно вещал о конце света. Местный вор-карманник, только что брошенный в камеру, уже шептался о чем-то с парой нищих, захваченных еще позавчера. Хромая старуха, молитвой снимавшая бородавки и порчу, что-то бубнила в дальнем углу. На те лохмотья, что еще были на них, азартно резались в крепс бродячий торговец, задержанный прямо с лотком, седой горбоносый крестьянин, приведший в город свою козу – продавать, и два неаполитанца-дезертира, отставших от своей роты, когда она шла через Клагенфурт. Три игральные кости и тюремная глиняная кружка для воды. Крестьянин отчаянно потряс кости в кружке, шепча то ли заговор, то ли молитву, а потом вывалил кубики на очищенный ради игры от полусгнившей соломы участок каменного пола. Вопль отчаяния и вопль радости раздались одновременно.
– Не повезло... Снимай свою телогрейку, пастух, – радостно потер руки один из итальянских солдат. – Снимай, снимай, а то меня что-то морозит в этой гостинице.
В дальнем углу, особняком от всего этого сброда, сидел пожилой мужчина в черной мантии. На вид итальянец. Пастор или ученый.
Самые неудачливые, вроде дезертиров или того крестьянина с козой, сидели уже второй день. Пятнадцать душ, брошенных между страхом и надеждой. Не знающих, почему, зачем их схватили.
Железная дверь под потолком со скрипом отворилась. Все в камере замолкли, настороженно уставившись в открывшийся черный провал. Вместо очередного узника в дверь просунулась голова в морионе:
– Выходи по одному. Дознаватель приехал.
До всех как-то не сразу дошел смысл сказанного. Но секунду спустя сразу несколько человек, в первую очередь игроки в крепс, нищие и размахивающая костылем хромая старуха, бросились к открывшейся двери. Старуха, как это ни странно, успела проскочить первой. Кинувшихся следом остановили в дверях двое дюжих молодцев в кирасах.
Старуха долго щурилась, выбравшись на свет. Ее жестко, но аккуратно подхватили под руки и повели в какую-то комнату. Там, постепенно привыкнув к свету, она разглядела перед собой за большим дубовым канцелярским столом кого-то тощего, небритого и злого, глядевшего на нее столь люто, что у еще секунду назад свято верившей в свою невиновность старухи подкосились от ужаса ноги.
– Милостивец! – Она с размаху плюхнулась перед ним на колени. – Не вели казнить лютой смертию-у!.. Все как есть скажу, ничего не утаю-у-у...
– Молчать!
Голос лютого дознавателя был хриплый и сорванный:
– Это что? Я вас спрашиваю, Хопфельдер, что ЭТО? Какому портрету ОНО соответствует? Это пан Цебеш или девка Мария? Я вам что, мальчик? Я что, всю ночь скакал сюда, чтобы ЭТО увидеть?
– Пан Милош... Мы...
– Капитан Стефан Карадич будет поставлен в известность обо всем, что тут у вас происходит. Мы ловим государственных преступников и еретиков, а не старых ведьм. И если вы, лейтенант Хопфельдер, не справляетесь со своими обязанностями...
– Мы задержали пятнадцать человек, пан Милош. И если где-то перестарались, то лишь из-за всеобщего рвения... Да что ж вы стоите? Гоните эту старую к черту.
– Что, совсем?
– Да. Совсем. На все четыре стороны... Следующий!
Утро десятого октября выдалось туманным. Вдалеке были видны шпили на венских крышах. Их отряд временно влился в полк, подошедший из Линца. Атмосфера всеобщей сумятицы, легко переходящей в панику. Телеги стояли так близко одна возле другой, что образовалось какое-то подобие «вагенбурга».
– Не нравится мне все это, – нахмурился Ду. – Надо открыть оружейный ящик.
– Пожалуй. – Уно выплюнул травинку, которую жевал, и взялся за сломанный фальконет, погруженный стараниями Коротышки Дюпена на их телегу. Следом за фальконетом в грязь полетели бочки, ящики и прочий обозный хлам.
На них стали оглядываться с соседних телег.
– А ты не торопишься, Ахмет? – спросил вполголоса Тэрцо.
– Нет, Сейчас самое время. – И он сбросил с повозки последний тюк ротного имущества. – Доставай мушкеты, сыпь порох на полку. Фитиль пали.
Тэрцо достал трут, чиркнул огнивом.
– Что это вы тут вытворяете? Какого черта здесь происходит? Я же не велел разгружаться! – из тумана появился Коротышка Дюпен. В одной его руке была шпага, в другой пистолет.
– Ну вот. Я так и думал, – вздохнул Ду, вставляя тлеющий фитиль в пальник мушкета.
– Вспомни говно, оно и появится. – Уно сплюнул себе под ноги и, вынув свой баделер из ножен, положил его под правой рукой, на телегу.
– Что ты там лопочешь, албанец? Отвечай по-человечески, какого черта ты ротное добро вывалил в грязь?
– Пистолет с кремневым замком, конечно, удобен, – улыбнулся Уно. – Особенно удобно им махать перед носом испуганного новобранца. Но есть один недостаток. Такой пистоль часто дает осечку, особенно в туман, когда кремень сырой. А вот мушкет... Фитильный мушкет осечек практически не дает. Особенно если подсыпать сухой порох на полку.
– Немедленно грузите все обратно, придурки, – уже менее уверенно потребовал Дюпен.
– Он так ничего и не понял, Ахмет, – скривился Ду.
– Значит, умрет дураком. – Ахмет направил дуло мушкета в живот капитану и нажал на спусковой крючок.
Поздно спохватившийся капитан успел только вскинуть свой пистоль, но заряженный для стрельбы в упор на турецкий манер, двумя пулями и крупной картечью фитильный мушкет уже рявкнул, разворотив капитану живот и грудь и бросив его на землю.
Дюпен все же нажал на спусковой крючок своего пистоля. Но кремень действительно отсырел на тумане, и пистоль дал осечку.
– Албанская свинья – это очень серьезно, – процедил сквозь зубы Ду. – Даже Гофур-паша не смел нас так называть... А этот коротышка жив. Смотрите, он еще пытается что-то сказать. – И Ду пальнул Дюпену в голову, превратив ее в разбросанную по грязи кровавую кашу.
– Что там?
– Что случилось?
– Почему стрельба? – донеслось до них отовсюду сквозь туман и пороховой дым.
– Венгерская конница нас атакует. Разве не видно?
– Где?
– Там, в тумане. Вон они! Уже близко...
Где-то совсем рядом с албанцами пальнул по туману мушкет.
Справа тоже началась беспорядочная стрельба. Из тумана действительно выскочили всадники, стреляя в кого-то из пистолетов.
Слева, из клубов пороховой гари, раздался зычный командирский рык:
– Без паники. Фитиль пали!.. Всем укрыться за обозными телегами! Пикинеров в проходы! Капитаны, ко мне!
Не видя больше причин задерживаться, албанцы забрались в свою телегу и не торопясь поехали. Ду и Тэрцо умело и основательно перезаряжали мушкеты. На турецкий манер, для стрельбы в упор. А Уно правил лошадками. На запад, в направлении Линца.
«Боже, когда это кончится?.. Сколько еще будет этих городов, этих тупых лейтенантов полиции Христа и свирепых местных трибуналов инквизиции? Вся церковная карательная машина не в состоянии поймать какого-то старика и девчонку. Вместо этого они хватают всех, кто только им попадется», – умирал от усталости Милош.
– Следующий!
В комнату ввели дюжего молодца в телогрейке из козьей шкуры поверх обрывков форменного кафтана неаполитанского пехотного полка. В правой руке молодец держал туфлю (хотя обе его ноги были обуты в ботфорты), а левой ковырялся в зубах и нагло разглядывал задержавших его, запоминая, видимо, лица.
– Ты кто?
– Волонтер. Отстал от полка... Кровь за Христа собрался пролить, а эти меня ногами в живот. – Он злобно посмотрел на Хопфельдера и угрожающе поднял правую руку. Но, заметив, что в ней ботинок, стыдливо спрятал руку за спину.
– Отпустить. Пусть догоняет свой полк. Следующий.
– Ваша милость. Он эта... Со мной. Вместе мы, того, отстали, – замахал руками детина, встретив в дверях следующего, еще более дюжего, но угрюмо-молчаливого, с разбитой губой и двумя шляпами – в правой и в левой руках.
– Ясно. Следующий!
В комнату ввели крестьянина, приведшего в Клагенфурт свою козу продавать. Он стоял перед Милошем, застенчиво улыбаясь. Крестьянин был без шапки, пояса, телогрейки и правого башмака. И без козы.
– Следующий.
– А... э... ваша милость. Козу бы мне. Единственный мой бы прибыток... Козу вернуть бы... Забрали эти... Я ж без нее, как...
– Хопфельдер, верните этому болвану козу.
– Э, кхм... Мы, пан Милош... Ваша милость. Мы, того. Вчера ее съели.
– Следующий.
Крестьянина подхватили подмышки и повели к двери.
– А козу?.. Мне козу бы! Ваша ми...
Следующим завели одетого в строгую монашескую мантию седовласого мужчину. Он был совершенно не похож на Цебеша, но чем-то неуловимо его напоминал.
– Бендетто Кастелли, профессор математики, – откланялся он, приподняв шляпу. – Хотелось бы все же узнать, на каком основании меня задержали. Все мои документы в порядке. Вот, извольте проверить. – Он протянул Милошу бумаги, которые сжимал в руке. – Я еду по приглашению досточтимого отца-иезуита Мартина Ольбрици в Зальцбург, для участия в научном диспуте. А эти ваши мужланы хватают меня и волокут в темницу, даже не потрудившись...
– Следующий!
Следующим ввели Густава.
– Ты здесь откуда?
– А вот... Что вам опять от меня надо, я же все рассказал?!
– Следующий! – застонал Милош. Следующим ввели отощавшего и жалобно скулившего Франко.
– Сеньор Милош, как вы похудели! – радостно всплеснул он руками. – Заберите меня снова в Вис. За миску горячей похлебки я что угодно вам расскажу.
– Следующий... Ну откуда они все повылезли?
– Сеньор Милош! Я что угодно...
– В шею! Гоните их в шею. – Милош схватился за голову.
– Пан дознаватель... Милош. Срочное письмо. Нас ждут в Инсбруке. Там схватили три десятка подозрительных лиц...
– О боже! За что наказуешь мя!.. – вскинул он руки к потолку. – Остальных провести по коридору. Я взгляну им на лица и все, выгнать всех к черту... В Инсбрук я верхом не поеду, свалюсь с коня по дороге: Готовьте коляску. – Сокрушительный зевок чуть не свернул ему челюсть. – И подушки. Побольше подушек.
Глава 12
– Хорошо, Питер. Только не говори ничего пану. – Она ласково потрепала мальчишку по щеке и дала ему мелкую монетку.
– Когда новости будут интереснее, и плата должна быть больше, – нахмурился белобрысый мальчишка.
– Конечно. Если он куда-нибудь пойдет или что-нибудь велит тебе сделать, сразу мне говори.
Питер кивнул и пулей выскочил из двери – в одной из соседних комнат звонил колокольчик.
«Пожалуй, он будет честно шпионить для меня... И так же честно для Цебеша, если тот ему больше заплатит. Но, надеюсь, Старик не догадается о моем маленьком секрете. – Ольга подошла к окну. – Да, день вышел удачный. Купила новое платье. Не ахти какое, скорее всего уже ношенное. Но вид вполне приличный. По крайней мере, не такое убожество, как то, что дал мне Цебеш. Прогулка по городу, правда, была рискованным делом. Или не рискованным? По-моему, мы все-таки оторвались от инквизиции. А заодно и от Ахмета.
Интересно, где он сейчас? Наверное, уже забыл про меня... А Цебеш так весь день и сидел в своем номере. Интересно, о чем он так долго говорил с трактирщиком, когда мы только приехали?.. Наверное, ждет, пока кто-то принесет ему это проклятое яйцо от петуха или еще какие-то ингредиенты для ритуала...
Хорошо, конечно, что его комната через стену. Но говорит он негромко, двери здесь почти не скрипят. Я и так уже вздрагиваю от каждого шороха за стеной. А за ужином Цебеш выглядел таким озабоченным, словно... Да черт с ним, с Цебешем. Спать пора. Когда еще с эдакой жизнью мне выпадет случай спать под крышей, в тепле, на пуховой перине?»
«А если они проведут ритуал? Если у них все-таки получится? Конечно, отец Лоренцо убежден, что обряд, призывающий Спасителя, способны провести лишь истинные католики, официальные иерархи церкви. Но вдруг он не прав? Вдруг те видения, что явились мне, когда я призывал царя Соломона, правдивы, и Старый Ходок сможет вызвать Его?
А если так, если Его может вызвать архиеретик и алхимик, если любой колдун-недоучка... Значит, это не Спаситель. Значит, все явившиеся до сего дня и глумящиеся над истинной верой духи – лишь предвестники, а сейчас, силой своего колдовства, Ходок собирается вызвать Зверя!
Неужели мы все ошибались? Неужели под личиной Спасителя Сатана хочет проникнуть в этот мир? Если так, то проводить обряд нельзя. Нужно уничтожить обоих – и Марию, и Старика!.. Или все же это будет Спаситель?»
Великий Инквизитор Австрии, Каринтии, Штирии и Крайны, кардинал Джеронимо Ари упал на колени перед распятием и, сложив руки, стал торопливо, сбивчиво молиться.
Утром одиннадцатого октября Ольга проснулась оттого, что по коридору кто-то прошел. И постучал в соседнюю дверь, к Цебешу. Ольга вскочила и стала торопливо одеваться.
Ворчание за дверью возвестило о том, что Цебеш встал. Щелкнул засов.
– Трактирщик велел передать вам письмо, – зазвенел голос Питера.
– Хорошо, парень. Принеси мне перо, бумагу и чего-нибудь поесть.
«Как же быть? Как нам быть, Господи, в этот час испытаний?.. Разве церковь не есть Тело Христово? – кардинала Джеронимо Ари снова терзали сомнения. – Защищать и сохранять мы должны нашу священную церковь. А значит, и посланец Твой должен быть принят в лоне нашей, истинной церкви. Только в нем он и может быть принят... Но как отличить нам, как узнать, если все это дьявольское наваждение, если предсказание ложно, и вместо Спасителя снизойдет в этот мир Враг Всего Сущего?
Да, грех великий для простого смертного – взывать к духам и читать заклинания. Но грех же для любого, не причастного к тайнам церковным – читать и толковать самостоятельно Святое Писание. Не отмеченный священным саном да не прикоснется к душе человеческой. Мы же, пастыри, поставлены над стадом. И чем выше сан, тем больше позволено, ибо если Господь дал нам сан, то мы в силах противостоять сатанинским искусам и применить все сущее на благо церкви. Священник вправе толковать Писание. Епископ же вправе читать и запрещенные книги. Но тогда Кардинал вправе, не впадая во грех, свершать любые обряды и действия, если действует во благо церкви. А Римский Понтифик, глава святой церкви, и вовсе непогрешим. Сан и священные обряды дают ему божественную силу.
Так если мы вправе ради сохранения власти церкви над паствой делать то, что для простых смертных является страшным грехом, если то, что свершит Собор, освященное волей непогрешимого Папы, – и есть Истина... Кто бы ни сошел в этот мир, если МЫ его вызовем, то будет он действовать нам во благо... Не нам, не нам, но имени Твоему, Господи!.. Во благо церкви, Тела Христова!..
Сатана искушает меня сомнением. Но сказано в Писании: тот достоин Рая, кто и души своей не пожалел для спасения ближнего своего. Так мы и душу свою жалеть не должны, дабы спасти любым путем мир от скверны язычества. И пусть даже сам Сатана во плоти сойдет в этот мир – любые средства хороши для святой цели уничтожения еретиков и воссоединения церкви! В той войне, что разгорелась сейчас, нам нужна сила. Сила, которая вдохнет уверенность в королей и князей и доблесть в солдат... Только бы Хорват поймал эту девчонку!»
Когда Питер принес Цебешу завтрак, письменные принадлежности и бумагу, Ольга была уже готова действовать.
– Молодец, – услышала она голос Цебеша. – На тебе крейцер.
– Чернила и перо стоят два крейцера, а бумага три пфеннига.
– Ну хорошо. Держи... Я позову тебя, когда напишу ответ, – отнесешь его... Ты же хорошо знаешь город?
– Как свои пять...
Дверь захлопнулась у Питера перед носом. Пересчитав монетки, он повернулся, чтобы идти, и наткнулся на Ольгу.
– Иди-ка сюда, – позвала она его в свою комнату и прикрыла за ним дверь. – Письмо, которое пан напишет, принесешь сперва мне.
– Как можно? Это же нехорошо, читать чужие...
– Дам талер.
– Два талера.
– Хорошо. А теперь принеси мне завтрак.
«Ну вот. Оно уже в Линце. Курьер, Адам Ковальский, судя по всему, приехал только вчера. И сегодня с утра отнес письмо в трактир... Скорее всего, он не курьер, а хозяин этого товара».
Цебеш уютно расположился в кресле.
«Адам Ковальский. Это имя я слышу впервые. Новичок. Новичкам всегда везет, именно поэтому он и нашел яйцо черного петуха. Я хорошо знаю Морица Бэйнерда. Он наверняка не стал связываться с такой суммой, а взял свои комиссионные и перенаправил хозяина ко мне... Впрочем, попробую торговаться.
Что предложить ему вместо этих огромных денег? Только знания, которые позволят ему получить еще больше. – И перо Цебеша заскрипело по бумаге, выводя на ней странные знаки. – Если он согласится получить знания в обмен на яйцо, это его спасет. Мне нужен достойный преемник, а лучше несколько, иначе весь мой уникальный опыт, все достижения... А если будет настаивать на деньгах?
В конце концов, почему я должен ограничивать себя какими-то этическими нормами? Они, нимало не стесняясь, вырезают целые города. От каждого из них разит людским страданием и паленой человечиной. Ради спасения мира от этой напасти разве не имею я права... Так жертвуют малым ради большого... Иезуиты первыми провозгласили принцип «Цель оправдывает средства». Они провозгласили и эту самую цель. Восстановление былого величия католической церкви. Уничтожение ереси. То есть, на самом деле, сохранение в своих руках власти над душами обманутых ими миллионов! Власть как таковая, власть в чистом виде, власть только для них, обоснованная лишь лицемерным стремлением к всеобщему благу и извращенными, приспособленными для своего удобства, толкованиями Писания. Вот и вся их великая цель. И ради этой великой цели они готовы бросить под нож миллионы ни в чем не повинных людей и сотни лучших умов человечества. Ради этой никчемной власти, ради только самих себя они готовы запрещать любую свободную мысль, запирать душу человека в темницу, более страшную, чем казематы для тела.
Разве я не должен все это пресечь? И разве не любой ценой? Двенадцать тысяч цехинов – это сумма, на которую можно было бы год кормить тысячи голодных. Не заработав ее своим потом и кровью, не получив в подарок, разве могу я ею распоряжаться? Получить эти деньги обманом или вовсе их не платить, разве это не одно и то же? Вот только обман этот может дорого мне стоить – меня уже ищут...
Да, я мог бы получить эти деньги от Трухзеса. Он сам мне предлагал. Но я видел его лицо. Даже если бы он и собрал эти деньги, это бы его окончательно разорило. Да он и сам говорил, что не сумеет их быстро собрать, а медлить было уже нельзя... Интересно, улизнул ли он от инквизиции?
И я должен был бы, обобрав до нитки своих друзей и союзников, выложить все эти деньги какому-то недоумку, который наверняка даже не понимает, что именно он продает? После чего этот Адам ударится в кутежи, все разболтает...»
Когда в комнате Цебеша зазвонил колокольчик, Ольга дожевывала последний кусочек омлета. Еще через минуту в дверь тихонько втиснулся Питер. У него было кислое выражение лица.
– Ваш дядя запечатал письмо.
– Но тот, кому он пишет, наверняка об этом не знает, не так ли? – Ольга, выхватив письмо, сорвала печать и пробежалась глазами по строкам.
– Два талера.
– На... Хотя оно того не стоит. Какой-то бред. Каббалистика.
В письме было всего несколько нормальных слов. Все остальное – странные символы, некоторые из которых смутно напоминали Ольге химические формулы или астрологические знаки.
– Куда он велел тебе его отнести?
– Тут адрес. Это рядом. Четверть часа ходьбы. Да я бегом...
– Подожди. Я хочу увидеть это место и человека, которому ты отдашь письмо. Они явно сговариваются о чем-то, и мне надо знать...
– Два талера... И я буду идти медленно, так чтобы вы не отстали и смогли все-все увидеть.
– Договорились, – вздохнула Ольга и положила в протянутую руку Питера еще две серебряные монеты.
Идти оказалось и правда недолго. Когда Питер скрылся за дверью небольшого домика в одном из бедных кварталов города, Ольга остановилась и стала прогуливаться по улице, разглядывая дом.
В одном из окон она увидела профиль худощавого молодого человека, говорящего с кем-то. Этот кто-то был небольшого роста, со светлыми волосами.
«Так и есть, – подумала Ольга. – Это белобрысая голова Питера. Значит, вот кому он передал письмо Цебеша... Интересно, что общего у этого голодного студента с горящим от возбуждения взором с моим „дядей“?
Письмо пришло в трактир. То есть они с Цебешем заранее условились... Он наверняка алхимик или еще какой-нибудь оккультист, иначе не понял бы ничего из письма.
Неужели яйцо?.. Он привез Цебешу яйцо, и теперь... Или это один из сообщников, которые будут помогать ему в ритуале?»
Тем временем Питер уже выскочил из двери и вприпрыжку побежал по улице, даже не оглянувшись на Ольгу.
– Ну что? – Она догнала его и схватила под руку.
– А?.. – Мальчик вздрогнул. – Все в порядке. Он написал ответ и заплатил мне за доставку... Что печать сломана, даже не заметил.
– Давай письмо. Мне нужно знать, о чем они договорились.
– Он запечатал свиток. Ваш-то дядя точно заметит, если вы вскроете.
