Текст книги "Вне имён (СИ)"

Автор книги: Ольга Манскова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4. Схимник.

Боль, смерть... Они страшат, но страшнее, когда они уже не пугают, когда вся жизнь превращается в ледяное серое крошево, изматывающее паранойей будней, когда необходимо работать, чтобы есть, а есть – чтобы снова подневольно трудиться, в страшненькой компании и в непроходимом унижении. И вся эта серость прессуется в дни и годы, и разорвать эту цепь событий просто нету сил и возможности. Потому, что знаешь, что, как только разорвешь – то попадешь в такую же или еще более худшую дремь. Обреченность и бессмысленность страшнее даже самой смерти, боль – только предвестник которой.

Фанни давно уже не верила, что этот порочный круг обыденности можно разорвать, выйти за пределы, навсегда уйти от кошмаров повседневности. И вдруг судьба преподнесла ей неожиданный подарок...

– Здравствуй, Фанни! – этот голос она бы узнала из тысячи других. Голос, наполняющий ликованием. Она обернулась.

– Здравствуй, Неназываемый!

Он только что вошел, и притворил за собою дверь.

Уже три дня как она жила здесь, в месте, которое называли просто "дом". В отдельной, и, по её понятиям огромной комнате. Одно её окно выходило на улицу, с другого – открывался вид на петербургский сад... С полками, уставленными книгами и с компьютером на столе.

И сейчас было утро. Очень раннее утро. Настолько раннее, что она еще и не ложилась.

– Освоилась?

– Да.

– Ну, тогда... Пора работать, – улыбнулся Неназываемый.

– Что я должна буду делать? – спросила Фанни.

– Искать таких, как мы. Я тебя научу; поначалу мы будем искать вместе. Помни, что это – самая главная часть нашей работы. Самое главное – спасать людей. Выдергивать их из кошмара. Нам устроили отрицательный отбор...Сделали так, чтобы нормальные люди, которые не могут лгать, воровать, грабить и пожирать себе подобных – в нем не способны были выжить. А на тепленьких местах – у них везде круговая порука... Единственное, что мы можем этому противопоставить – спасать живых людей. И формировать свой мир в недрах этого, страшного... Искать своих -главная наша задача.

– А как...Ты находишь их, нашел меня? С помощью особых приборов?

– По-разному. Да, совсем забыл... Я принес тебе новый паспорт, – и он положил на стол перед ней документ, запечатанный в пластик.

Фанни взяла его и бегло просмотрела. Её фотография. Но...новое имя и фамилия. И новый возраст. Ей теперь было восемнадцать.

– Качественная фальшивка, – похвалила она.

– Это – не фальшивка. Подлинник. В одном паспортном столе работают наши люди. Так что – живи спокойно. Официально ты будешь числиться в одном учреждении, которое занимается анкетированием. Проведением соцопросов.

– Там – тоже ваши люди?

– Наши, Фанни. Наши. Но, чаще всего, мы маскируемся под сетевой маркетинг. Так еще удобней.

– Почему?

– Эти конторы, чаще всего, совсем не проверяются, и их много, как грибов после дождя. Занимаются надувательством, но органам не интересны. К нам, как в сетевой маркетинг, часто приходят отчаявшиеся найти работу, неприкаянные люди. Не встроенные в систему, выбитые из колеи. Среди них...много наших. Мы проверяем их приборами, и отслеживаем. И, конечно, отбираем в наши скрытые конторы. Но я сам ищу наших людей другими способами. Всё же, такие редко приходят к сетевикам.

– А как тогда?

– Через интернет и в творческих кругах. У меня глаз уже наметанный, так я иногда просто в толпе узнаю. По глазам. Сложнее всего, конечно, опознать совсем молодых, тех, кто еще сам об этом не знает. Что не такой, как все. И – не с полной уверенностью, в этом случае.

– Неназываемый, а по какому принципу ты отбираешь людей, кто из них – "наши"? Почему ты выбрал, к примеру, именно меня? Чем я отличаюсь от других? И – все, кто здесь – уже прошли... трансформацию, и будут жить долго?

– Нет. Не все из нас будут жить долго. Библиотекарь, Беата – да. И они сразу определили, что ты – такая же...Но многих ждет обычная, короткая, жизнь... Поскольку, трансформация может быть только вероятной, а не полностью предсказуемой.

– Тогда, что в наших людях – общее? Все они такие разные...

– А ты... Как сама думаешь? Что в этих людях общего? Ты уже несколько дней провела здесь, в общине...

– Ничего общего... Не знаю. Впрочем, все они... Странные.

– Все они живые, Фанни.

– А...другие? Эти, например...

Фанни откинула занавеску окна. Открылась улица, по которой прохожие спешили по своим делам.

– Ты действительно хочешь знать правду? Так вот. На информационном плане... Всё это, в большинстве своём – разновидности ботов.

– Я не очень разбираюсь в компьютерных играх.

– Да, слово "бот" пришло из компьютерных игр. Это – робот, с которым играет живой человек. Он думает, что противник – настоящий, а на самом деле он играет с программой, которая симулирует активного игрока. Постепенно боты заселили практически всё интернетное пространство: вначале – социальные сети, потом появились писатели-боты, чьи книги создают компьютерные программы, задавая сюжет и варьируя фон и динамику повествования. Практически, девяносто девять процентов тех, с кем мы общаемся, спорим, дискутируем в интернете – это не настоящие люди, а боты. На все слова, вопросы и комментарии у них уже готовы варианты ответа. Нельзя вызвать сочувствие у бота или подружиться с ним. Можно лишь узнать новую информацию или поспорить. А за таким количеством ботов в сети очень трудно обнаружить настоящих людей или хотя бы интелов. Последних – тоже относительно мало. Еще меньше, чем людей, которые заходят в сеть.

– Но, какое отношение всё это имеет к тому, что на улице?

– Совершенно прямое. Из людей микроорганизмы, лазутчики, создавая тот или иной вариант блоков в мозгу, создают тот или иной тип ботов. Его интеллект ничем не отличается от интеллекта компьютерных ботов, и вдобавок они все взаимодействуют между собой и создают единую, непрошибаемую сеть. Этим миром управляют исключительно боты. Другие, обычные люди – чужды их дружному муравейнику. Тем, что ты видишь за окном – управляет сеть ботов, тесно связанных между собой.

– Имитации людей управляют миром?

– Именно. Если бы им управляли живые люди, мир был бы другим. Но живых здесь почти не осталось. И они задыхаются.

– Неназываемый... А у меня это получится?

– Что именно?

– Выявлять...Наших.

– На сегодня, мне просто нужно, чтобы ты меня сопровождала, Фанни... Думаю, случай будет сложный. А у моих людей – другие заботы. Все заняты. Пойдешь?

– Да. Прямо сейчас?

– Нет. Когда рассветет. Мы не спешим. И я не уверен, что не ошибся.

– Почему?

– Мы идем наугад, как это и бывает чаще всего... Не так, как с тобой, когда я знал наверняка... С тобой было сложно выяснить адрес, ты бы его не дала... И только. Но, чаще всего, я лишь подозреваю, что человек может быть нашим. И тот, которого нам надо выследить сегодня, а, если удастся, и поговорить, мне не знаком. Я не видел его ни разу. И не общался в сети.

– А... Как вы на него вышли, что о нем известно?

– В наши руки случайно попал дневник другого человека, но который общался со Схимником (так я условно назвал того, кого нам предстоит найти, и так называл его в своем дневнике этот друг). Друг был поэтом, и он оставил в своем дневнике несколько записей: отрывков из своего разговора со Схимником.

– Был поэтом?

– Да. Был. Он трагически погиб... И писал стихи. А работал он на мусороуборочной машине. Которая забирает контейнеры с мусором и отвозит за город, на свалку. Похоже, к нему в руки попала рукопись Схимника, спасенная им из мусора; как-то ему удалось найти эту тетрадь. Кажется, в этой же тетради были записаны и какие-то телефоны... По ним он, предположительно, на него и вышел. Он прочитал эти записи, и уж не знаю, что именно в них его поразило. Но он, во что бы то ни стало, решил разыскать владельца тетради.

– Нашел?

– Да. И пару раз они встретились, об этом тоже есть записи в дневнике поэта. Его мысли и взгляды на жизнь резко поменялись после этих встреч. Но... Потом поэта убили, инсценировав несчастный случай. Убийство было совершено в квартире, а труп был вынесен на улицу и положен так, будто бы он умер во время работы, на него будто бы случайно свалился мусорный контейнер... Это была не его смена. Да и не мог контейнер свалиться на него: он был бы внутри кабины. Выходить и подталкивать вручную контейнер было бы глупо. Несомненно, случай был инсценирован.

– Откуда... Вам вся эта история стала известна?

– От помощника следователя. Он – из наших. Он снял ксерокопию с дневника поэта. Увы... В этот раз мы не успели. Хотя, наши уже выходили на него в интернете, по его стихам. И собирались ему помочь, поддержать этого человека. Еще бы пару дней... Но...они нас опередили.

– Неорганические сущности? Тени?

– Да. Но действуют они руками людей. Кстати, начали они тоже с травли его соседями. И...Кто-то ж открыл убийцам дверь.

Фанни передернулась.

– Они...Убивают всех, кто не подвластен их кодировке?

– Да. Если у них не остается сомнений, что он не подвластен. И если они могут до человека дотянуться. Вдобавок, его предает окружение.

– Он... Тоже жил в коммуналке?

– Да. Снимал жилье. Ну, что ж... Что случилось – не исправить.

Но надо попытаться поговорить со Схимником. Похоже, он – человек интересный.

– Что о нем известно?

– Адрес работы. Он работает дворником. Этот адрес известен из тетради Схимника, которую спас из мусора погибший поэт. Она теперь у меня. Похоже, у Схимника сейчас период грусти, и даже депрессии. Это может...в дальнейшем исключить трансформацию. Навсегда.

– Такое возможно с нами?

– Да, Фанни... Из-за повышенной чувствительности мы можем не только стремительно молодеть, но и стремительно стареть в грусти. Умирать от горя. Такое бывает. Тогда, конечно... Трансформация отменяется, до следующего воплощения.

– Это... горько.

– Мы все проходим через это. Через горе, одиночество, поиск чего-то иного... Помнишь?

Как вода проникает в камень,

Как порой полыхнет из тленья,

На пути всё сжигая, пламень

Поглощая вокруг поленья,

Так тебя моя вынесет память...

Так выносит порой на берег

Утомленные расстояньем,

И водою, и столкновеньем,

Сплошь пропитанные солями

И качаемые на волнах

И коренья, и ветви странных,

Унесенных бурей, растений...

Ты прожил со мной эту полночь.

Вместе, врозь – мы её прожили,

Уходя в глубину экрана

Прочь от нервов и сухожилий.

Это более, чем странно.

Тишине этой нет названья.

Мы живем в пустоте экрана,

И не ведаем расстоянья...

– Фанни! – воскликнул он, прочитав стихи.

– Мой интернетный друг... Ты помнишь?

– Да, я всё помню... Но...Нам пора, у нас совсем уже нет времени, но я... Хочу еще раз вглядеться в глубину твоих зрачков...Обнять тебя! – он порывисто её обнял, и долго не разжимал объятий.

– А теперь – в путь.

На улице моросил затяжной дождь, и хмурое небо нависало низко над городом. Поскольку Фанни всю ночь просидела, читая, ощущая полную, невыразимую свободу от опостылевшей работы и страшного полусуществования, – то, когда Неназываемый зашел в её комнату, было часов пять утра. А сейчас, уже скоро на работу выйдут дворники...

– Какой у тебя план? – спросила Фанни.

– Никакого... Но, думаю, ты мне поможешь его уговорить пойти с нами. Тебе это сделать будет легче...Да, Фанни, помни одно: никого и ничего не бойся. И тогда...Те, кто нападают, исчезнут из твоей жизни. Они подожмут хвосты. Поскольку, они – лишь люди, хотя и вступили в союз с тенями, с нашим врагом. Они не тронут тебя, если ты полностью контролируешь себя и события вокруг. Когда имеешь с ними дело, они хитрят. Их метод – вначале, вывести тебя из состояния контроля. Сбить с толку. Например, они заставляют поверить им – а потом предают, или пообещают, что-то важное для тебя – и не исполнят. Или, вводят в состояние гнева или безысходности. Лучше всего, конечно, с ними вовсе не иметь дела. Потому, мы и пытаемся создать мир, где большинство наших будет контактировать только между собой. Изолированный мир от тех, кем властвуют лазутчики теней.

– А как можно контролировать события?

– Полным контролем над собой и неожиданными решениями. Ты научишься: нужна практика. Слова тут бессильны. Контролируй себя даже во сне, каждую минуту... Это – очень сложно поначалу, но потом – просто не сможешь жить иначе. Если ты решишь связать свою жизнь с моей, то... Встречаться с приспешниками теней тебе придется. И научиться их не бояться.

Теперь они ехали в метро, спускаясь по эскалатору среди таких же мокрых людей.

Немного погодя, Неназываемый наклонился к уху Фанни и тихо сказал:

– Мы пойдем сейчас в ту дворницкую, где работает Схимник. Он должен будет вскоре приступить к работе. Похоже, он работает за кого-то, кто оформлен официально и получает за эту работу деньги. Схимнику же перепадает немного еды, быть может, часть денег, и возможность поспать в подвале дворницкой. Но он... В основном, где-то ещё бродит. К счастью, у него, вероятно, остались еще друзья. С жильем или работой, где можно ему переночевать.

– Но... Что мы ему скажем? Он нас не испугается?

– Не знаю. Будем действовать по обстоятельствам. Нам, в любом случае, нужно будет забрать его под белы рученьки, и поселить среди наших. Кстати, он выглядит как старик. Хотя ему что-то около пятидесяти. По мнению поэта, его друга, Схимник очень религиозен. И, кажется, неуживчив. Но он... Наш. Каждая жизнь имеет ценность, и особенно – в наши дни, когда всё более и более становится пустых людей, программируемых мешков с костями, с отсутствием всякого сознания... Настало время очеловеченных машин и бездушных людей... Странное время...

– Нет. Страшное. А... ты считаешь интелов частью машины?

– В какой-то мере. Они не проживут и дня вне сети.

– Да, и это... печально.

– Еще печальнее, чем ты пока думаешь. Но всё же печальней то, что есть, вроде бы, биологически люди, но... Мозги их законсервированы встроенными блок-схемами, абсолютно чуждыми всему человеческому. И эта хрень активно размножается в сходной среде... Они даже никогда не выходят из такого полужизненного состояния, эти люди.

– Это – как психические заболевания?

– Да, это они и есть. И почти все ими болеют.

Они вышли из метро, и пошли искать нужную им улицу и дом. Вдруг, внезапно, Фанни стало безнадежно-тоскливо, и беспричинная грусть сжала её сердце. Неназываемый заметил это и сказал:

– Это... Ты ловишь здешний эмоциональный фон. Немного закройся, я имею в виду эмоционально, Фанни, – сказал он. – Мы уже подходим.

Дверь в подвальное помещение была не заперта. Даже на крючок с внутренней стороны. Они спустились к этим дверям по ступенькам и теперь с легкостью открыли её и оказались внутри небольшого закутка за перегородкой. Напротив двери здесь висели телогрейки и кучей валялись старые валенки и сапоги, какое-то тряпье, поломанная гитара. Сбоку – небольшое оконце, зарешеченное с улицы. Вовсе неожиданной была здесь клетка с канарейкой. Птица притихла и зажалась в угол. За загородкой слышался шум и ругань. Там кого-то били. Фанни даже в темноте заметила, как побледнел Неназываемый.

– Кажется, поздно, – прошептал он и ринулся за перегородку, в проем без дверей, занавешенный лишь шторой. Фанни последовала за ним.

Человека, распростертого на полу и одетого в старую телогрейку, похоже, били долго. Ногами. Скорее всего, он отключился при первом же ударе, но его продолжали бить. Остервенело, без остановки. Из носа потерпевшего текла кровь, а голова была запрокинута. Маленькое помещение за перегородкой было без окон, здесь стоял покосившийся столик и топчан, застеленный старым одеялом. Единственная лампочка, свисавшая с потолка на тонком проводе, раскачивалась сейчас из стороны в сторону; один из увлекшихся избиением периодически задевал её головой. Всего нападавших было трое, и вид у них был зверский.

Неназываемый подскочил к ближайшему верзиле и заломил его каким-то хитрым приемом, по-видимому, сломав ему руку. Тот грузно завалился на пол. Двух других, только что успевших обернуться, он схватил и, треснув головами друг о друга, раскидал в стороны. Затем подошел к тому человеку, что лежал на полу, присел рядом и приложил ухо к его груди:

– Дышит...И сердце бьется.

Фанни подскочила тоже к нему, и они вместе вынесли легкое, изможденное худое тело на воздух. Подонок со сломанной рукой вышел вслед за ними, и, бочком-бочком, заковылял мимо, куда-то прочь, постепенно срываясь на бег.

– Нужно убираться куда-нибудь, и поскорее, но долго идти нельзя: привлечем внимание. Я вызову наших, из одной частной медицинской клиники, официально – зубной, – сказал Неназываемый. – Они должны быстро подъехать.

Фанни и Неназываемый, держа с двух сторон Схимника, покинули двор-колодец и затаились в подъезде.

– Спрячем его за нашими плащами. Если будут мимо проходить люди – изобразим влюбленную пару, – шепнул Неназываемый.

– С удовольствием, – пошутила Фанни.

Они забились в угол подъезда. Долго тянулись минуты ожидания: у них на руках был раненый. Фанни то и дело поглядывала за маленькие прозрачные стекла дверей. Но первым заметил подъехавшую машину всё же её спутник. И они поспешили прочь из подъезда, неся на руках еще на пришедшего в сознание человека.

Вскоре, в чистой и уютной частной клинике, они ждали заключения врачей в приемном покое. Один из медиков, наконец, вышел и спокойно сказал:

– Будет жить. Отбиты почки, легкие повреждены, и так, по мелочи: синяки, ушибы, ссадины... Пускай немного ещё у нас побудет.

– Когда немного подлечите, доставьте его ко мне, – сказал Неназываемый.

*

Схимник поправлялся довольно быстро, и вскоре уже мог самостоятельно передвигаться.

Но Фанни всё еще была его сиделкой. И на себе почувствовала, какой пристальный взгляд может быть у этого странного человека. Он внимательно наблюдал за тем, как она ставит и включает электрочайник, как размешивает чай маленькой золотистой ложечкой и как подает этот чай ему. И этот взгляд таких внимательных глаз заставлял Фанни не просто заваривать чай, а священнодействовать: ей приходилось отдавать себе отчет в каждом движении, будто она танцевала странный танец или проводила чайную церемонию. Слишком цепким был этот взгляд.

Кроме того, Неназываемый дал ей точное распоряжение, чтобы она, когда Схимник пойдет на поправку, как можно чаще заходила к нему. "Это важно. У тебя с ним есть контакт. Постарайся поговорить с ним по душам. Человек много пережил, и от тебя зависит, быстро ли он восстановится. Медики убрали с него метку теней: те его выследили. И ему пришлось пройти такую же процедуру, как и тебе. Он – несомненно, наш".

– Фанни, где я? – спросил, наконец, Схимник однажды.– Эта комната не похожа на больничные покои. А вы...на санитарку.

– Среди друзей. Это место... Мы называем его "дом". Таких "домов" в Питере несколько. И здесь живут только такие люди, которые созвучны нашей общине. Можно сказать, творческие, интеллигентные. Можно – беззащитные. Некоторая неформальная организация дает им защиту и учит защищаться и спасать других... Если их можно спасти.

– Я ничего и никогда не слышал об этой организации.

– И не услышите. Она вне религии, общественных движений, определений и границ. Она помогает тем людям, которым трудно выжить... В том социуме, который приносит беды и страдания, в том ежедневном "выживании сильнейших", которое убивает более тонкие, творческие и созидательные энергии.

– У этой организации есть название?

– Нет. У неё нет названия. И потому...её нельзя вычислить и разрушить. Да и у нас, у многих, давно уже нет тех имен, что значились в первом паспорте.

– И... Чего вы хотите?

– Я не знаю. Я сама только недавно попала сюда.

– Ну да. Вы же... Так молоды.

– Я старше вас.

– Мне пятьдесят два.

– Мне – сто один.

– Не шутите так, Фанни. А вдруг, я поверю?

– А я и не шучу, – твердо ответила она.

Схимник внимательно посмотрел в глубину её зрачков.

– Расскажите о себе, Фанни. Так, что-нибудь.

– О себе? – переспросила Фанни, на мгновение отведя взгляд, будто вглядываясь куда-то вдаль.

Снова всматриваясь в глубину глаз собеседника, она вдруг, совсем неожиданно, провалилась в воспоминания. Отчетливо увидала себя в комнате, в которой жила со своим первым мужем, в компании пришедших к ним гостей...

Где-то на далеком теперь от нее краю вселенной...

В маленькой комнатке их общежития, где они жили с двумя довольно взрослыми детьми, вечно толпились и «тусовались» какие-нибудь люди. Такие, которые кого-нибудь из себя усиленно изображали: преподавателей вуза, православных христиан, великих эзотериков, поэтов, музыкантов... При этом «религиозно ушибленные» или просто «православные» легко совмещали свой «духовный поиск» со слушанием «Гражданской обороны». Или – курением конопли. Другие пели под гитару странные песни, вроде «Марихуана моя» или «Да будет свет, сказал шахтер – и не вернулся из забоя», совмещая их с рассуждениями о русском космизме и с портретом Че Гевары на майках. Третьи, свои «жизненные» философские размышления чередовали с рассказами о поездках в Израиль и Египет... «Да что там та Стена Плача: я там сильно в туалет хотела; пришлось в мужской сходить... Чуть международного скандала не случилось»; «Да что там та пустыня: мы туда выехали вечером и водку пили», – говорила, к примеру, некая молодая женщина, которая некоторое время жила в Израиле и вернулась назад, в Россию. Другая рассказывала о Египте: «Не поехали мы на эти пирамиды: чего там смотреть? А в отеле мы так нажрались! И валялись потом на пляжике!» Рассказы о Турции и Египте непременно заканчивались вздохами о Советском Союзе, при котором «так было хорошо», гораздо лучше «всех этих заграниц».

Фанни никогда не понимала этакого коктейля из христианского низкопоклонства, чтения молитв перед принятием пищи, – и одновременного слушания рока, "Нирваны", русского рэпа; смесь икон со Сталиным, идей о вселенском коммунизме – и подкрепления их чем-нибудь психоделическим, с транквилизаторами на закуску.

Впрочем, Фанни никогда не любила толпы...

Теперь ей было ясно, что в случае этих знакомых, тени проверяли, какая установка в этой среде придется по вкусу, и вызывали полный расколбас у не совсем традиционно мыслящих, но всё же слабовольных личностей. Проба одновременно нескольких противоположных установок... Поиск того, на что лучше клюнут.

Клюнули, увы, на милитаризм и войну...Их Сталин в головах с легкостью сочетался теперь с православием и коноплей. В одном букете.

Букет вылился ненавистью ко всем окружающим народам и странам.

– "У тебя так всё хорошо, а у меня – так плохо. Потому, я пришел тебя убить",– так, кажется, сказал мне сосед снизу? Вполне выразительно, как массовый взгляд окружающих на мир вокруг, – подумала Фанни.

Потом, значительно позже, некоторые мальчики и девочки, подростки конца девяностых годов двадцатого – начала нулевых годов двадцать первого века, из числа знакомых студентов бывшего мужа; с их нирваной, коноплей, Че Геварой и православием – только, уже выросшие... Были встречаемы ею на просторах интернета... Она жила уже в Питере, и с ужасом обнаружила их в социальных сетях, в контакте, в фейсбуке... Взрослые, они смотрели на неё с аватарок: мужчины, одетые в берцы, в камуфляж, женщины в мини-юбках и высоких сапогах, с автоматами Калашникова и "лимонками"... Они призывали, "назло прогнившей Европе" возродить "Великую Сарматию" на юге России, создать там "милитаристско-идейное, молодое государство"... "Мифотворчество, как завещал нам наш великий земляк Лосев, началось здесь, на Юге", – с апломбом заявлял некий "мультимедийный журналист и писатель Юга России". А Фанни с удивлением узнавала в нем молодого парнишку – пономаря Новочеркасского собора, который в конце девяностых слушал Егорку Летова и бредил Че Геварой...

А уже совсем взрослый, "парнишка" возглавлял молодежные ряды казачества, ополченцев "Великого войска Донского" и призывал их "расширить границы великой Скифо-Алании до её истинных размеров, завоевать территорию от Южной Осетии, через Кубань, Дон и Украину, до Запада, заканчивая Великобританией"... Осуществить "Сарматский ренессанс", значит... Сам он, впрочем, лично воевать не собирался.

Фанни помотала головой... Ей вовсе не хотелось сейчас погружаться во всяческий бред прожитого, тем более, в выдаваемых сейчас её мозгом вариантах. Не было там, в этом прошлом, ничего хорошего...

– Я... Не прошу вас рассказывать о личной вашей истории... Только... Мне хочется поговорить с вами, зацепиться за что-то, нам обоим близкое. Где вы родились? – взор Схимника проникал, казалось, в самую её душу, – В Питере?

– Нет. На юге. Сейчас – это территория Сарматской Республики. Я родилась в Новочеркасске.

– Надо же, мы с вами – земляки! Я...из Таганрога. В 26-м был призван "Великой Сарматией" в милитаристские ряды "верной молодежи" для Великого Похода на Запад... Жуть! Девушки – в кожаных юбках, юноши – в штанах с лампасами, упасть и отжаться, автомат разобрать на скорость – всё это ещё в школе... Мои ровесники с первых классов мечтали воевать... Так и отвечали, на вопрос, кем ты хочешь стать, когда вырастешь: "Я хочу умереть на полях сражения"... Понятно: заводы стояли, работать было негде, наука, образование, медицина – полностью были развалены; ведь это – не Питер, не Москва, где более-менее, жизнь оставалась... А на окраинах – прежде всего, всё пошло прахом. Заводы давно развалились, в прямом смысле этого слова, медицина и образование – отсутствовали. Не было света, магазины не работали, а по поселкам и хуторам казаки с нагайками разъезжать стали...

Ну, именно в 26-м я и понял: пора бежать. Иначе, пошлют стрелять в людей, ни в чем не повинных. А куда? В Украину не сбежишь: там казачьи посты кругом. На границе, с обеих сторон, стоят танки, пулеметы, зенитки. Через них не пройти. На Урал – так там "Красный Урал" с Че Геварой на знаменах... В Казахстан – тоже не пустят, прибьют на границе, и правы будут: всякое отрепье с наших краев туда суется. Осталось одно: сюда двигаться, в Московию. Ну, по Московии я тоже помотался изрядно, пока в Питере, не так давно, не осел.

Границу с Московией я, понятное дело, пересек нелегально. Конечно же, потом прошел чипизацию, но остался без паспорта и других документов и почти вне закона, бомж-гастроарбайтер с личной идентификацией... Ни семьи, ни прописки... Человек третьего сорта. Ни в вуз не поступить, ни на приличную работу устроиться... Так и живу. Иногда, грешным делом, даже подумывал: может, зря из Великой Сарматии ушел. Хоть с документами был бы... В общем, попал я из огня, да в полымя. Хотя...Я почему-то полюбил этот город... Мой Питер...

– Я тоже, – сказала Фанни. – Я здесь училась, тогда и полюбила его навсегда.

Они немного помолчали. За окном было темновато. Шел дождь.

– Схимник, – Фанни сказала тихо, – Можно, я так буду вас называть?

– Да. Меня так зовут друзья.

– Схимник, что вы там такого написали, в своей тетради? Той самой, которую нашел ваш друг... Выброшенную в мусорный контейнер... По которой он вас и разыскал...

– Вы в курсе этой странной истории?

– Да.

– Ничего особенного там не было. Там был черновик нескольких моих сказок, несколько придуманных мною афоризмов, стихов, карта фантастической земли, текущие записи: телефоны, адреса... Но, найдя эту тетрадь, он понял что-то важное только для него. Наверное, что он не одинок в этом мире... И захотел меня отыскать. Вовсе не затем, чтобы отдать назад эту тетрадь. Для него важным было то, что мы существуем.

– Кто – "мы"?

– Он. Я. Живые люди. Живые люди, которые пишут. Не интелы. В интернете много великолепных рассказов и стихов, картин и фотографий. Но они разъединены и болтаются, как мусор. Никто не вывешивает сейчас их "кучкой", собранием в единое... Чаще всего, вывешивают пару-тройку глав повести, чтобы потом люди жаждали продолжения и выходили на автора. Но никто не жаждет. Висят "образцы" стихов и прозы, заметки и рисунки на продажу. Целые сайты, чаще всего, посвящаются только уже ушедшим из мира авторам. Для автора...хорошо быть мертвым.

А за всеми "образцами творчества", что болтаются на разных сайтах, перестало быть видно живых людей, с их особыми, только им присущими, мыслями, с их связью с реальностью. Строки стали просто строками; будто огромный, единый компьютер или сеть компьютеров создают их... И теперь, созданные, они болтаются, как щепки в море: эти рассказы, романы, стихотворения... Их не прибивает на берег и за ними больше не видно людей... В моей тетради он, поэт, отыскал то, чего ему так не хватало: живого человека. Он впервые прочел это всё... На бумаге. Вдобавок, написанное от руки.

– Прочитайте мне что-нибудь из сочиненного вами. Можно, совсем короткое.

– Я... Не помню ничего наизусть из того, что написал. Но... Я попытаюсь рассказать, как получится. Я расскажу вам одну из тех сказок, что были написаны мной в том черновике. Найденном тем поэтом. Он... Был очень горд собой, своей "миссией на земле", своими стихами, считал себя исключительным и особенным человеком. Он читал стихи всегда и везде, где только мог. Даже – случайным прохожим. Он старательно исчислял количество написанных им стихов, как скупец считает деньги. Он никогда бы не выкинул черновик в мусор; впрочем, чаще всего, он настукивал стихи на клавишах, но не писал их от руки... Встретить меня было для него шоком еще и потому. Мы очень с ним разные. Но всё же, он очень талантлив, и я, когда выздоровлю, обязательно его навещу. Это он рассказал вам обо мне?

– Нет. И... Не ходите туда, к нему. Он... не живет там больше, – ответила Фанни и опустила глаза. – Расскажите лучше мне сказку.

– Хорошо. Слушайте...

В некотором царстве, в некотором государстве... Или так: в очень давние времена... Жил-был один мастер. Он создавал из камня цветы и животных, делал статуэтки людей, скульптуры и барельефы.

Однажды он решил, что он сможет уже создать статую какого-нибудь бога. А если он поставит её в своем селении, будет всем людям этого селения большое счастье: даже из других мест люди будут приходить сюда, чтобы помолиться. "Эта статуя должна быть прекрасной! – подумал мастер. – Но, как создать мне статую настолько прекрасную, что, глядя на неё, люди бы вдохновлялись, и это приносило бы им исцеление, исполнение мечтаний?"

И он пошел к мудрецу, который жил в горах. Хотел спросить у известного мудреца, как достичь такой степени вдохновения, чтобы увидеть прекрасных богов и запечатлеть их в камне.

Мудрец медитировал около своей пещеры, когда к нему пришел мастер. Он вышел из медитации и сказал, что знает, зачем пришел к нему ваятель.

"Но я ничем не могу помочь тебе, поскольку я не бог, а достигаю видения богов очень редко. Тем не менее, я знаю одно: еще выше в горах, на краю снегов, есть пещера. И там есть статуя, которая приносит всем, кто обратился к ней, исцеление и помощь. Если ты достигнешь этой пещеры и найдешь вход в неё, ты увидишь статую. И, возможно, сможешь сотворить полную её копию. И ваше селение получит связь с божественным", – сказал мудрец мастеру.